Текст книги "Человечек, человек"

Волк (2023)

Генерал сказал, что я – волк. Он сказал это не только про меня, – про всех нас, кто не хотел и не думал становиться солдатом, – или был убежден, что не годится для этого, – но, однажды, вернувшись домой, увидел воронку и смерть. И стал волком.

Воронка на месте дома. И смерть. И дым от земли. От того места, где утром был мой дом. А в нем – моя жена и мои дети: мальчик и две девочки.

Теперь там нет ничего, кроме воронки и смерти. Тел тоже нет, – земля взорвана и перепахана взрывом так хорошо и основательно, – так чёрно, – что тел тоже нет.

Все чёрное: земля и небо, насвист весенних птиц и темные крылья воронов в высоте.

А я – есть.

Я остался.

Я здесь.

Стою у края чёрной воронки, которая поглотила мой дом. И ещё многие дома. Они все стёрли. И теперь я иду убивать их.

…Я прошёл много битв, прежде чем меня, наконец-то, убили. Так что знайте, – вы читаете слова мертвеца. Не стану описывать войну и ту мою, последнюю, битву. Вам это ни к чему, а я и без этого все знаю и все помню.

Я умер счастливым. Когда упал на землю, и понял, что это – конец, – улыбнулся. Успел. Хотел засмеяться, но кровь пошла горлом, и смеха не вышло.

А жаль, – я сделал все, что было в моих силах, и за их пределом. Я много убил. Очень много. Я рвал этих тварей на части так много, что на меня объявили охоту. И награду. За меня, за мою шкуру, за мою жизнь.

Мне это было все равно. У меня была только одна цель – рвать, рвать и рвать их! Ещё, ещё и ещё. Чем больше, тем лучше. И я рвал. И жизнь моя, за которую они объявили награду, мне была не нужна, а осталась необходима только для того, чтобы выследить их и – убить.

Снова, снова и снова.

Без жалости, без сожаления, без совести. Я рвал их сутками, в клочья, забывая обо всем, и останавливаясь на сон истинно для того, чтобы восполнить силы. И чтобы снова их рвать.

Все мы были такие, каждый волк. Нас было много, а становилось ещё больше.

Кто-то со стороны говорил нам, что от нас страшно, и нас боятся. Нам было все равно. Мы стали волками, и свою добычу рвали как настоящие волки. Не помню, чтобы мы обсуждали между собой тех, кого убили. Мы не рассуждали, не обсуждали, мы не говорили.

Только выслеживали и убивали. И чем больше мы убивали, – быстро, тихо, легко, в секунду, – тем больше нас боялись. У всех нас была одна цель: убить. Сухо, быстро, без промедлений и слов. И так было.

Они падали к моим ногам сонные, усталые, молящие о жизни. Я их не слушал. Ибо на месте моего сердца осталась воронка: воронка от дома, воронка от сердца. И она говорила мне мстить. Не жалея.

Мне даже не пришлось выжигать в себе жалость к врагу, – она сгорела сама, – давно сгинула в смерть и в пропасть вместе с моим домом, с моей семьей: женой и детьми, – мальчиком и девочками.

И я ушёл на войну. Чтобы ответить так, как единственно теперь мог отвечать – огнём и мечом.

Мне не было страшно. Потому что страх презрел меня. Мне не было больно, потому что я перестал чувствовать боль. Мне не было ничего нужно, потому что я уже был не я.

Я подшивал себя сам или ждал, когда мне помогут врачи, – если рана была такой, что требовалась их помощь.

Они смотрели на меня страшными, испуганными глазами. На меня, на все мои раны. И не понимали, как я ещё живой.

Я им ничего не объяснял, только улыбался. И где-то внутри, на месте воронки, там, где раньше было мое живое сердце, мне не хватало смелости для того, чтобы сказать им, – только что спасшим меня врачам, что мне это все равно: живой я или мёртвый.

Задача, как верно сказал Генерал, – была только одна: рвать их. Рвать их всех, рвать их как можно больше.

И я рвал. Не чувствуя ничего. Даже радости или удовлетворения. Потому что для этого следовало бы остановиться, посмотреть на того, кого я убивал. А это – зря потраченное время, которое можно использовать для убийства ещё одного, другого.

Я не смотрел на них. Не радовался, не жалел, не слушал. Просто убивал. Быстро, сухо, на вынос.

Единственная пауза, которую я делал прежде, чем уйти после того, как убил – проверял, точно ли он мертв. А это всегда было точно, за это я ручаюсь. Собой и всем, что я есть.

Никаких пленных, никаких разговоров. Воронка требовала смерть. Землю и смерть.

И они, – те, кого я приходил убивать, чувствовали это. Знали.

То ли сами рассказывали друг другу обо мне, то ли надеялись на награду за мою голову, но когда я смотрел на них, они уже все знали.

Знали, что это я. И что я пришёл их убить. Многие ещё пытались говорить со мной. Но я их никогда не слушал: воронка требовала только смерти. И я убивал.

А теперь я сам умер. Телу было больно перед смертью, но на самом деле это, как и все другое, давно перестало быть важным. Тем более, все закончилось довольно быстро. И вот она – другая сторона бытия.

Я не знаю, куда иду, хотя передо мной сейчас только один путь. И жалко мне только одно: что я не убил ещё больше.

Я хотел бы, наверное, вздохнуть и сказать вам: «ничего не поделаешь». Но это неправда. Стоит только понять устройство этой стороны, и я выйду к ним. Найду способ прийти к ним и убить, хоть с этой стороны, хоть с любой другой. Воронка выжжена на месте сердца, и она требует для них земли и крови. Земли и крови.

Другие волки говорили мне, что когда я окажусь по эту сторону, то обязательно встречу своих. Жену, моего мальчика и девочек.

Этого я не знаю, я ведь здесь всего пару минут. Может быть, это и будет. А может быть, – нет. Но ясно одно: я буду рвать их в любом случае. Из-за каждой, даже смертной, последней, черты.