Текст книги "Золотошвейка"

В отличие от Натали, Селина выглядела хрупкой и изящной, но это объяснялось тонкостью кости, а не худобой. Фигура ее была гармонична и соразмерна, а прекрасно подобранная одежда всегда выгодно подчеркивала замечательные ее прелести. Туго затянутым корсетом Селина добилась тончайшей талии в городе. Гибкая и стройная золотоволосая девушка притягивала взгляды как магнитом и с лихвой пользовалась этим. Если Натали была безмятежной гладью восхитительного горного озера, то Селина была водопадом, напоказ выставляющим свои бурные воды и не скрывающим опасные водовороты, клубящиеся под ними. Она любила быть в центре внимания, любила восхищение и преклонение.

Поэтому в окружении своих сестер я чувствовала себя человеком второго плана. Не ущербной, не обиженной, не второго, низшего сорта, но именно так – второго плана. Судьбой им назначено блистать, я же должна была оставаться в их тени. Не подумайте, что я завидовала. Отнюдь. Мне даже в голову не приходило соперничать. Моя роль вполне меня устраивала. Я не могла сражать наповал недоступной чувственностью, как Натали, я не могла сбивать с ног буйством самых противоречивых и изменчивых эмоций, как Селина, но я и не хотела этого. Оказаться в центре внимания было для меня худшим из наказаний, поэтому мне никогда не приходилось делить с сестрами то, в чем они были мастерицами. Мы были такими разными, что зависть просто не помещалась между нами. Да и вообще завидовать кому бы то ни было в чем бы то ни было – не по мне. Я и так хорошо знала свое место в жизни. И пусть в этом месте не было завораживающего блеска богатства и дурманящего запаха славы, пресмыкания и бесхребетности в нем тоже не было, это уж точно.

А вот рядом с Эленой именно низшей только и можно быть. Не равной, а низшей. Только на таких условиях она потерпит женщину рядом с собой. Ослепительная медноволосая красавица, идя к цели напролом, слишком любила играть с людьми и добиваться желаемого, чтобы выбирать пути попроще. Слишком любила саму себя, чтобы замечать других. Я ей не завидовала. Я ее откровенно боялась. Поскольку слишком хорошо знала таких, как она. Они милы лишь до тех пор, пока им не перечишь, пока соглашаешься с каждым словом и поддакиваешь, глядя в рот. А поскольку я никогда не умела это делать, Элена обязательно сделает мою жизнь невыносимой. Не то, чтобы я не готова была воевать, но это точно поставит крест на моей работе в замке. Граф настолько ей доверяет, что разрешает пользоваться мной. Что может быть естественнее для обрученных? И мне это было крайне неприятно.

Элена вернулась быстрее, чем я ожидала. Она внимательно рассмотрела скопированный на лист бумаги рисунок, который мне дала, и холодно заметила:

– Поторопись, граф ждать не будет.

– Так это для графа? – удивилась я.

– Конечно, – презрительно повела Элена точеным плечом, – зайду вечером, гляну на твою работу, а потом отдашь графу, как обычно. Кстати, как ты обычно отдаешь?

– Джаиль забирает. Ночью или утром, – пожала я плечами.

Элена ничего не сказала. Кусочек пергамента исчез у нее в руке, сама же Элена задумчиво и изучающе смотрела на меня. Внезапно она едва заметно насторожилась и повела глазами в сторону.

– Элена, глазам не верю! – широко улыбаясь, в дверях показался Иолль. – Неужто твоя милость снизошла до рукоделия?

Я искренне обрадовалась появлению графа Катэрскира, но присутствие Элены отравляло эту радость. Где, интересно, Иолль живет? Наверное, где-то недалеко, поскольку слишком часто и внезапно он появлялся в Самсоде и не менее внезапно исчезал.

– Милый Иолль, – проворковала Элена, даже не поворачивая головы. Она положила лист бумаги с монограммой, скопированной с ее рисунка, в стопку других бумаг и неторопливо перемешала их. – А твоя милость снизошла до чего? До рукодельницы? Ты-то что здесь делаешь?

Он остановился у входа, озадаченно посмотрел на крохотный букетик осенних крокусов в своей руке, на мгновение задумался, высоко задрав брови на лоб, и прошел вперед, мимоходом отрешенно кладя цветы на колченогий столик у входа.

– Думаю, то же, что и ты.

– Ты так уверен в том, что знаешь, что делаю я?

– О да! – по-прежнему широко улыбаясь, Иолль упал на тахту и выжидательно посмотрел на Элену. – Так что же ты здесь делаешь?

– Пойдем, я тебе расскажу, – проворковала она, подходя к тахте и выжидательно протягивая руку. Иолль подхватился, Элена взяла его под руку и повела к двери. – Мой милый Иолль, мне о многом надо бы тебя порасспросить. Ты не против?

– О Элена… – услышала я стихающий за дверью завороженный голос и швырнула вслед ушедшим ножницы – единственный тяжелый предмет, попавшийся мне под руки. Так, от избытка чувств. Разве не имею права? Ножницы громко звякнули, упав на пол, а я тяжело вздохнула.

Печальный день склонился к вечеру, и я решила немного отвлечься от сидения над вышивкой. Накрапывавший с утра противный мелкий дождик прекратился, небо даже прояснилось перед закатом, но в воздухе буквально висела не упавшая наземь вода, пропитывая все вокруг всепроникающей холодящей влагой. Мне было все равно, подходящая ли погода: на сердце давила такая непонятная тоска, что единственным выходом я посчитала легкую прогулку.

Не отрываясь, я просидела над монограммой Элены весь день, но так хотела от нее поскорее отделаться (она так жгла мне руки), что вышивала гораздо быстрее, чем ожидала. Мне были неприятны и сами знаки монограммы, и шнур, которым я вышивала. Это был другой золотой шнур, я поняла это в тот самый момент, когда Элена положила его на стол, а уж взяв в руки, убедилась точно. Он был плоский, скорее лента, чем шнур, к тому же в переплетении нитей я видела нечто постороннее, инородное. Но в остальном отличий я не видела, кроме разве что меньшей строптивости, когда я с чувством пристегивала его к ткани. А чувство было вполне определенное. И причина этому была ясна. Да, никогда еще я не вышивала с таким ожесточением. Удивляюсь, что игла не ломалась в руке и ткань не разлеталась клочьями от раздражения, кипевшего во мне. Ни о чем другом и думать я не могла, кроме как о визите Элены, о словах Элены, о действиях Элены.

У нее вообще не было нужды снисходить до меня, но уж если она это сделала, то, конечно же, моя работа ей ни к чему. Как бы хорошо я ни сделала ее монограмму, ей это будет безразлично. Не это ей надо. Она просто пришла поставить меня на место. Указать на положение служанки. Унизить. Зачем? Может, просто для острастки, на будущее, а может, прошлое на ум пришло: мол, таким, как я, мнение свое иметь не положено, а тем более высказывать его. И она своего добилась.

Когда наконец последний стежок был сделан, я не могла больше находиться рядом с этой монограммой. Оставила ее на столе и ушла, пытаясь привести в порядок чувства и успокоиться, а это у меня хорошо получалось только в одном месте в замке.

Однако, подходя к любимому с некоторых пор дворику с фонтаном, я заметила, что место моего отдохновения сегодня занято.

Сквозь слегка приоткрытую дверь я увидела расслабленного прислонившегося к грузному покатому боку фонтанной каменной птицы, вполоборота ко мне, графа Ноилина. Его небрежно вытянутая рука слегка касалась водяной струи, разбрасывая брызги на и так уже мокрые плиты пола. Не думаю, чтобы он заметил меня. Его глаза невидяще смотрели вглубь позеленевшего водоема, где веселыми солнечными кружками блестели неизвестно для чего брошенные туда монетки. Граф сидел на неудобном узком выступе, немного сгорбившись, склонив темноволосую голову, но не был ни печален, ни удручен. Скорее, он был задумчив, сосредоточен и полностью погружен в свои мысли.

Пару секунд я смотрела на его фигуру, удивляясь про себя, что уродливый шрам на щеке, так хорошо видный мне, уже не вызывает никакого отвращения, а седая прядь, ярко выделяющаяся в массе темных волос, сколотых сзади, не кажется чем-то неприятным, а скорее добавляет пикантности в его облик. Резкие черты его лица, когда граф находился в одиночестве, приобретали странное очарование: с них слетала наносная надменность и презрительность. Я не переставала удивляться обилию тайн, окружавших этого человека, и задавалась вопросом: так кто же он?

Словив себя на мысли, что это крайне неприлично и неделикатно – подглядывать за ничего не подозревающим человеком, что, к стыду признаться, уже безраздельно и по не зависящим от меня причинам входило в мои привычки, я осторожно отступила назад, стараясь не привлечь каким-нибудь шумом его внимание. Мне не хотелось его тревожить, а мои вопросы… Что ж, вопросы подождут.

Уже уходя, я бросила последний взгляд на завораживающую фигуру и заметила, как невесело усмехнулся он своим горьким мыслям. Кривая улыбка на миг перечеркнула его лицо, сделав его и без того немягкие черты жесткими и надменными. Я передернула плечами от мгновенного холода, охватившего меня, и помчалась наверх.

Прыгая через две ступеньки, не разбирая дороги, я вновь и вновь возвращалась в мыслях к человеку, оставленному мной у фонтана. Почему я не могу оставить его в покое?

Остановившись где-то на середине лестницы, я вдруг обнаружила, что не могу понять, где нахожусь. Погруженная в свои раздумья, я шла от лестницы к лестнице, от коридора к коридору, но как попала сюда – осталось вне моего внимания. Лестница была слишком старой и потертой, хоть и тщательно вымытой, и вывела меня в короткий пустой коридор, освещенный несколькими горящими факелами и в конце поворачивающий направо. Стены коридора были сложены из крупного, грубо обработанного камня, шершавого и холодного, редко встречаемого мной раньше, из чего я сделала вывод, что попала в ту часть замка, которая видела еще первых своих строителей. Окон не было, вдоль коридора шел лишь ряд дверей, наглухо запертых.

Конечно, мне надо было повернуть назад, но, как это не раз уже бывало, я этого не сделала. Если я разочек посмотрю на то, куда попала совершенно случайно, никто ведь даже ничего не узнает, особенно если учесть, что граф нынче занят своими переживаниями у фонтана.

Я храбро прошла вперед, но, повернув и сделав пару шагов, заметила впереди себя, шагах в десяти, чью-то фигуру. Иолль! Обрадованная, я бросилась было к нему, однако неясные подозрения заставили меня остановиться и спрятаться за угол, одним глазом поглядывая на то, что там делается. Меня скрывало то, что на стене, сразу за поворотом коридора, примерно на уровне моих глаз, на штыре для факела висел забытый кем-то плащ, тощий и неприглядный, но как нельзя кстати скрывающий мои попытки заглянуть в коридор.

Граф Катэрскир вел себя не просто странно, а очень даже подозрительно. Нервно поглядывая по сторонам, Иолль ковырялся в замке одной из дверей, шепотом поругиваясь. На пол полетела звучно забренчавшая на камне некая железка, сопровождаемая в сердцах сказанными крепкими словечками. Граф с приглушенным воплем замотал пальцами, то ли прищемленными, то ли ударенными. Отдышавшись, он задумался. Если дверь закрывал опытный хозяин, хватит ли у добропорядочного гостя сил, чтобы ее взломать? Грабителем он был явно никудышным.

Я довольно нагляделась на попытки взлома и приступила ко второй части представления.

– Иолль, дорогой, тебе помочь? – по-кошачьи мягко подходя, елейно пропела я, к собственному удивлению копируя интонацию Элены.

Иолль подпрыгнул как ужаленный. Даже в неясном свете факела было видно, как он покраснел. Его рот открылся, как у рыбы, бьющейся в садке, глаза удивленно раскрылись. Пока Иолль не пришел в себя, я быстренько взяла его под руку и увела подальше от опасной двери и неприятностей, которые в любой момент могли появиться в лице хмурого или торжествующего хозяина.

– Не объяснишь ли ты мне, почему тебя так привлекла эта дверь? Ты практиковался во взломе?

Он очень быстро пришел в себя. Удивительно быстро:

– А ты-то что здесь делала, милая Кассандра? – многозначительно спросил он, перехватывая мою руку.

– За тобой следила! – в тон ему ответила я. – Чем, думаю, занимаются гости моего славного хозяина? Ан, смотрю, упражняются. Дай, думаю, подсоблю.

– Любопытство может перерасти в порок, Кассандра, – сурово пригрозил мне пальцем Иолль.

– По-моему, твое любопытство может гораздо более существенно отразиться на твоем здоровье, – ответила я.

Иолль вопросительно задрал бровь. Все это время то ли он меня, то ли я его, то ли друг друга одновременно тащили прочь из таинственного подземелья, все ускоряя шаг, будто гнались за нами спущенные с цепи злые псы.

– Судя по твоим попыткам, взламывать ты не умеешь, – авторитетно заявила я, – в следующий раз ты или сломаешь себе пальцы, или попадешься Джаилю, а то и графу Ноилину на глаза. Если они будут добры, то переломают всего только ноги, но если не захотят пачкаться – посидишь в темнице. Подвалы здесь большие, никто даже и не догадается, что ты здесь. Если сможешь до меня докричаться, смогу приносить тебе водички попить да хлебушка посвежее. Вариантов много, но все они отразятся на твоем здоровье.

– Ты не понимаешь, Кэсси, но это очень важно, – внезапно стал оправдываться Иолль.

– Не понимаю, – охотно согласилась я и тут же сменила тон, добавив холодного презрения и язвительности, – не понимаю, что заставило достопочтенного графа Катэрскира рыскать по чужим подземельям? Поймет ли граф Ноилин, когда я расскажу ему?

– Ты хочешь знать правду? – вдруг блеснул веселым глазом Иолль и заговорщицки улыбнулся.

– Конечно, хочу, – удивилась я.

– Знаешь, пожалуй, я тебе все расскажу. А ты, естественно, молчишь о том, что видела.

Я ошеломленно развела руками, а Иолль снисходительно подбоченился и жестом пропустил меня вперед.

Не знаю, отчего его так потянуло на откровенность, но я была несказанно рада. Запах тайны манил меня, как голодающего вид пожаренной баранины. Как я могла отказаться? Это было выше моих сил, и Иолль знал об этом. В любой момент он мог бы развернуться и уйти безо всяких объяснений. Ему это было известно. И мне тоже. Но Иолль дал понять, что моя персона для него что-то да значит, и я имею право знать о том, что происходит. Это было так противоположно поступку Элены, что я чуть не прослезилась от умиления, не забыв при этом вспомнить, как ворковал граф Катэрскир с прелестницей не далее, как утром.

Я завороженно кивнула, и он молча поволок меня по какому-то коридору, а затем вверх и вверх по узкой винтовой лестнице. Похоже, он прекрасно знал замок, чего не скажешь обо мне. Признаться, время от времени меня охватывали сомнения, правильно ли я поступаю, доверившись Иоллю, и нет ли у добродушного и совестливого графа Катэрскира большого и непредусмотренного камешка за пазухой. Не захочется ли ему случайно избавиться в темном углу от нежелательного свидетеля несостоявшейся кражи? Мое будущее зависело от того, насколько страшной окажется тайна, которую он скрывал. Но порази меня гром, если бы от осознания опасности я не загорелась любопытством еще больше!

Открыв узкую и невысокую поскрипывающую дверь, Иолль пропустил меня вперед, и я оказалась на небольшой голой площадке, со всех сторон окруженной зубчатой стеной в половину человеческого роста. «Мы на верху башни», – поняла я. А высунув голову наружу, узнала точно, на какой именно – юго-восточной, Крылатой, как ее называли за фигуру крылатого воина, венчающую шпиль башни. Я никогда не была здесь, но именно в покоях этой башни и проживал граф Ноилин. Где-то внизу под нами находился памятный кабинет, недалеко от которого я так опрометчиво ввалилась в потайные ходы, а может, и библиотека, в которую мне так хотелось попасть еще разочек, и чтобы никто не мешал… Что еще было в башне, особенно в самом ее низу, я даже и подозревать не могла.

Иолль задумчиво смотрел на меня, и я никак не могла понять, о чем он думает. Его лицо стало непроницаемым и даже жестким, что для него было совершенно не характерно. По крайней мере, я привыкла к другому Иоллю, и это его поведение меня заинтересовало. Право же, не найдется ли в будущем у открытого, веселого, прямодушного, откровенного графа Катэрскира еще чего-то такого, что заставит меня переменить о нем мнение? Насколько он правдив со мной? Да и вообще, на чем основано его внимание? Какие цели он преследует?

– Что ж, если Хед узнает, что я тебе все рассказал, мне не поздоровится, – внезапно переменился он в лице и с проказливой улыбкой покачал головой. – Впрочем, секретом это никогда не было, а ты, Кэсси, девушка благоразумная, в панику бросаться не станешь, – тон сказанного меня, честно признаться, весьма насторожил. Но Иолль не шутил, хотя и улыбался. – Пару лет назад в королевстве стали происходить непонятные события. То там, то здесь стали появляться повальные слухи о привидениях. Поначалу никто не придавал им значения – о призраках всегда любят посудачить и обычно без оснований, но когда с ними столкнулся один из магов, да внимательно пригляделся, поняли, что дело не в слухах. Потому как редкое привидение гуляет днем и пугается нашего присутствия так же, как и мы его.

– Тогда что же это было? – не удержалась я от вопроса.

– А вот этого мы не знали. Поначалу. Года два назад, когда это только появилось, почти все Магистры из Совета магов побывали в Дирмидонсте, изучая это явление, да только руками разводили. Представь себе: идет по улице человек, обычный вроде человек, одет обычно, торопится себе по делам. И все бы ничего, если бы человек не был прозрачным. Вроде как туманный, выцветший. Понятное дело, горожане пугаются, кричат, вопят, а эти призраки – тоже: видно, как рты в ужасе разевают, да ни звука не слышно. Будто передразнивают. В городе паника, народ в страхе уезжает. Власти не знают, что делать, пытаются дело замять, кивая на магов, а Совет магов развил бесполезную бурную деятельность, обещая вот-вот найти разгадку. А потом и того стало хуже. Сначала Дирмидонст, потом Канага, потом Раусувай. После третьего города в дело вмешался сам король. До него дошли неприятные слухи и он потребовал срочного принятия мер. Городки эти хоть маленькие, зато целых три. Меры и были приняты: города окружили войсками, объявили карантин по случаю неизвестной, но очень заразной болезни и заперли жителей в городских стенах до выяснения причин. В общем, выясняли долго, слишком долго. Кто-то считал, что это действия злокозненных магов-соседей, жаждущих устроить панику в королевстве, кто-то обвинял в болезненном восприятии происходящего собственных соотечественников, были и те, кто кричал об эпидемии неизвестной болезни. В конце концов выяснилось, что в этом виновато непонятное стирание грани, истончение границы между мирами, из-за чего соседний мир стал местами для нас виден.

Иолль покосился на мой раскрытый от изумления рот и попытался объяснить более доходчиво:

– Представь себе слоеный торт из множества бисквитов. Мы, скажем, живем в третьем бисквите, а какой-нибудь другой мир – это второй бисквит. Соединяемся мы друг с другом кремом. Если крема недостаточно, то бисквиты просто слипнутся. Так и у нас получилось.

– Не может быть, – ошеломленно шептала я, обретя, наконец, дар речи, – У нас еще и бисквиты бывают? В смысле соседи. Как это странно! Я и не подозревала…

– Ну, на самом деле о таком не подозревало и большинство магов на Совете. – рассмеялся Иолль. – В те дни для многих стало открытием то, что нас окружает множество иных населенных миров, стало истинным шоком. Их долго пришлось убеждать, что мы не сошли с ума.

– А ты, значит, об этом уже знал?

– Ну, в общем-то знал, – замялся Иолль, – но речь сейчас не об этом. Что-то случилось в нашем мире, что-то страшное, и дело даже не в том, что мы можем видеть соседний мир. Дело в том, Кэсси, что если это не остановить, наш мир исчезнет или растворится, поглотится чужим или просто-напросто разорвется на клочки, как, скажем, старая трухлявая дерюга, если ее хорошенько дернуть в разные стороны… Но, надеюсь, до этого не дойдет, – спохватился граф, вероятно, увидев мое потрясенное лицо с широко раскрытыми глазами, и бодро продолжил, будто рассказывая о новой породе домашних собачек, – такие места, где можно увидеть вторжение чужого мира, мы назвали «дырами».

На каменном полу открытой всем ветрам башни гуляли маленькие смерчики из пыли, песка и залетевших из сада листьев, мне было зябко, но услышанное стоило того, чтобы померзнуть на холодном осеннем ветру.

– Положение в закрытых городах день ото дня становилось все хуже, – вернулся Иолль к разговору, – Их жители стали страдать почти повальным сумасшествием, армия с трудом сдерживала обезумевшую толпу, в ход пошло оружие. То, что властям удавалось все это время сдерживать панику в королевстве да так, чтобы известия не просочились за карантин, кажется просто чудом. Чтобы хоть как-то поддержать города и не дать дырам расти, мы применяли любую магическую защиту, о которой только могли вспомнить. Не поверишь, даже от дождя и грабителей! Только этого было мало. Хлопотно это, дорого – целый город заклятьем закрыть да еще держать его невесть сколько. Маги переругались, кто да что должен делать и сколько кому заплатят. Городские власти кивали на магов, Совет магов раскошеливаться не желал, а на общественное благо трудиться бесплатно никто не хотел. В конце концов, прижали короля, и тот, до коликов испугавшись бунта, обещал заплатить из казны любую сумму за любую магическую помощь. Когда маги, наконец, объединились, чтобы установить защиту, обнаружилось, что всех их сил едва хватает на то, чтобы просто сдерживать дыры, не давать им расти, не говоря о том, чтобы уменьшить их или закрыть. Примерно с полгода назад маги опять переругались, часть из них заявила, что ставить магическую защиту – совершенно бессмысленная трата сил, другая часть требовала денег, третья стыдила первых и вторых. Вот тогда-то кое-кто из магов и заявил на Совете, что у Хеда Ноилина есть особый талисман, редкостный и сильный магический талисман, единственная вещь, которая может спасти всех нас. Разом и единовременно. Что толку бросаться мелкими амулетиками и крохотными силами, отрывать, можно сказать, последние ценности от сердца, если есть способ получше? Идея, естественно, всем понравилась. И никто не сомневался в том, что она не понравится Ноилину. Так оно и случилось. Сначала он вообще отрицал наличие у него каких-либо подобных талисманов, но потом все же заявил, что талисман не годится для того, чтобы им затыкали какие-либо «дыры», однако готов помочь чем-либо другим. В Совете магов опять произошел чудовищный раскол. Одни предлагали просто-напросто отобрать у него этот талисман, изъять, так сказать, именем закона и Короля, другие полагали, что он должен сделать это добровольно, из гражданского долга. Их всех, конечно, можно понять. Когда у тебя на носу всемирная катастрофа, тут любой терпения лишится.

– Погоди, погоди, – внезапно решила я уточнить очевидное, – так это продолжается до сих пор? И эти «дыры» еще существуют?

На ум мне вдруг пришла странная карта в Бальном зале. Те города, которые называл Иолль, были помечены красными крестиками. Несколько вызывающе красных крестиков с незаконченным центром гигантской паутины. Но теперь это обретало совершенно иной смысл.

– Да, Кэсси. И с каждым днем все хуже. Часть магов демонстративно сняла магическую защиту городов и выступила против Хеда в открытую. В конце концов, глава Совета, Крэммок, ты, может, помнишь его, самолично отправился к Хеду. О чем они говорили, никто не знает, но только уговорить Ноилина он сумел. Правда, с условиями. Никто ему не помогает, в его дела никто не вмешивается, он сделает все сам. А поскольку приготовление будет долгим и многотрудным, он обещался все это время самолично поддерживать пораженные города. Собственными силами.

Я ошеломленно покачала головой: нет, это же надо иметь такое самомнение!

Иолль улыбнулся:

– Думай, что хочешь, Кэсси, но у нас и вправду одна надежда на Хеда. Только вот, боюсь, обманывается он и нас обманывает. Он тратит слишком много сил на поддержку городов. Я не говорю, что это не помогает, но его силы на исходе. Если так будет продолжаться и дальше, он не сможет закончить завершающие заклинания на талисмане. Но нашей помощи он не принимает, и сейчас дело зашло так далеко, что не вмешайся мы – это закончилось бы плачевно.

– И поэтому ты пытался взломать дверь в подвал, – недоверчиво хмыкнула я.

– Да, именно поэтому. В этом замке не так уж много мест, где я не побывал, но где-то там Хед прячет секрет того, что собирается делать. Я должен это знать. Должен, понимаешь, Кэсси? И должен сделать так, чтобы у него не было возможности отказаться от помощи. Ему она нужна, пойми, только он не хочет ее принимать. Я хочу заставить его, и он прекрасно это знает.

В словах Иолля было столько горечи, столько безысходности, что я содрогнулась.

– Зачем же ему отказываться от помощи? – недоумевала я, – неужели он не понимает, к чему это приведет?

– Не просто понимает, Кэсси. Похоже, он сделал выбор, – печально вздыхая, ответил Иолль, – ты его не знаешь так, как я, но уверяю, упрямее и непреклоннее существа ты не встретишь. Если он дал слово избавиться от «дыр», он его сдержит. Даже ценой собственной жизни. Хед, как ты видела, болен и за жизнь уже не держится, особенно сейчас. За последние полгода он стал просто развалиной.

– Как… «ценой жизни»? – от ошеломления слова застряли у меня в горле.

– Наибольший выброс силы именно смертью мага и достигается.

Да уж, жизнь без подвига – не жизнь.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – спохватился Иолль, – но я такого не исключаю. Так ты поможешь мне?

– Чем я могу тебе помочь? – удивилась я.

– Я искал место, где Хед выращивает талисман. Если бы я смог найти его, я влил бы в него собственную магическую силу. Я не такой уж сильный маг, но иной раз и капли бывает довольно, чтобы чаша наполнилась. Я не смог попасть всего в два места в замке. Одно – в том подвале, где ты меня нашла, второе – недалеко от спальни Хеда. Помоги мне попасть туда.

– Как, Иолль? – с досадой на него вскрикнула я. – Ты думаешь, у меня в руках ключи?

– Подумай, вдруг что-нибудь да получится, – мягко сказал Иолль, – вдруг что-нибудь придумаешь.

Я неопределенно пожала плечами. В конце концов, если я смогла всего за несколько дней изучить замок, то почему бы не узнать и все остальное? Сейчас я предпочла бы быть союзницей Иолля, даже если граф Ноилин будет сопротивляться. А он будет, в этом я была уверена.

– Попробую, но не обещаю.

– А я и не требую, Кэсси.

Мы замолчали. У меня было отвратительное чувство, что меня обманули. Что на самом деле все не так страшно, не так трагично, не так безнадежно. Что в действительности есть простой и легкий способ, как покончить с этими проклятыми «дырами», и никому вовсе не придется из-за этого умирать. Что вся эта история – просто выдумка, и, как у каждой истории, у нее должен быть счастливый конец… Но меня обманули, чтобы просто попугать.

– Ты говорил, граф Ноилин тратит силу на «дыры». Как это? – спросила я, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от ужасающе-мрачных мыслей.

– Магические руны, – отстраненно пояснил Иолль, все еще погруженный в свои мысли, – ты укладываешь магический шнур в руны, а он вливает в них свои собственные силы.

– Что? – искренне поразилась я. – Ты смеешься надо мной?

– Нет, Кэсси, – серьезно ответил Иолль, – колдовство бывает разное, слишком разное. Каждый из нас выбирает тот способ, который не просто возможен именно для него, но и применим к тому, что нам надо сделать. Если кто-то заболеет, а рядом окажутся два мага, то, скорее всего, лечить они будут по-разному. Один, предположим, принадлежит школе Ретаутенталв, а потому его излюбленными методами будут природные силы: отварчики там всякие, порошочки из травок и… прочего, не думаю, что тебе захочется посмотреть, какой дрянью потчует своих больных школа Ретаутенталв. А вот если поблизости окажется маг Шлустэралв, то он, как обычно, высмеет своего коллегу и выложит целую гору специальных амулетов, в которых под знакомыми тебе рунами заключена магическая сила. Направляя эту энергию на больного человека, он может излечить его. А может и не излечить. Это дело очень тонкое, Кэсси. Но одно я скажу. В магии нельзя просто подумать – и колдовство свершится. Даже для создания простейшей иллюзии требуется амулетик или формулка. В магии все имеет значение: личность мага и его собственная внутренняя сила, школа, в которой он обучался и чьи методы и заклятья перенял, предметы, которые он использует для колдовства, и правильность соблюдения всех условий чародейства. Попробуй изменить один знак в заклятье – и тебя разорвет на кусочки. Не всегда, но, как правило.

Ты спрашиваешь, как какой-то шнур мог защитить город? Мог, если им пользовались с умом. Ноилин мог бы пользоваться чем угодно, но он выбрал именно то, что ближе и доступнее ему. Захоти он, например, воспользоваться природными силами – в его распоряжении есть сотни лавок, где продаются необходимые ингредиенты – травы, корешки, лепестки растений или лапы, когти, уши, внутренности и прочее самых различных существ, но хороший маг прекрасно знает: если хочешь добиться успеха – травы для зелья собирай сам, зверя лови сам, не доверяй никому. А сделать это не так-то просто, скажу я тебе. Ты должна знать не только место, где растут эти самые травы, но и тот единственный день и час, когда они созревают для нужного зелья. А потому качественных травок собрать можно очень немного… Ну, это я так, отвлекся. Чтобы установить защиту над целым городом, потребуются горы таких трав, а результат может быть плачевным. С другой стороны, Хед мог бы воспользоваться защитными амулетами, уже созданными магами до него. Это было бы правильно. Амулеты создаются для разных целей, но сейчас редко кто может сделать действительно мощный и долговечный амулет. Если нужно много силы, мы пользуемся теми магическими вещами, которые были созданы задолго до нас: только в них еще есть нужная энергия. Когда случилась вся эта беда с дырами, маги так и сделали – достали из закромов свои амулеты и скрепя сердце передали их на общественное благо. Но очень скоро обнаружилось, что один амулет со вложенной в него силой держится несколько дней и чахнет, а города приходилось держать под защитой много месяцев. Как только амулеты, запасенные в течение не просто многих лет, а сотен лет, повыдохлись, маги призадумались и больше не жаждали страдать на благо отечества. И Хеду такой способ не подходил. Гор старинных амулетов у него не было.

Так что по здравому размышлению выходит, что он сделал единственное, что ему оказалось доступным: с помощью золотых шнуров и с твоей помощью он непрерывно создает такие же амулеты, способные делать только то, что соответствует руне, заключенной в них. Просто. Но на это способен только Хед и вряд ли кто другой.