Текст книги "Новому человеку – новая смерть? Похоронная культура раннего СССР"

Гражданские похороны и возможность отказа от церковных обрядов

Хотя политический подтекст был наиболее яркой чертой публичных похорон, не менее важным был их открытый выход за пределы православного обряда. Бóльшая часть публичных похорон не была нерелигиозными и тем более антирелигиозными. Политические лозунги, гражданская панихида у могилы, многолюдность и стихийность сочетались в них с церковным отпеванием, пением «Вечной памяти» и присутствием духовенства. Так, например, похороны известного деятеля либерального направления и сторонника конституционной монархии первого выборного ректора Московского университета князя С. Н. Трубецкого в Москве и Петербурге в октябре 1905 года сочетали в себе и революционную, и православную символику: «Невский залили толпы в сопровождении духовенства: несли на руках один профессорский гроб, направляясь к вокзалу: впереди же шло море зелени; развевались кровавые атласные ленты»[122]122
  Белый А. Петербург: роман в восьми главах с прологом и эпилогом / Изд. подгот. Л. К. Долгополов; отв. ред. Д. С. Лихачев; ред. изд-ва В. А. Браиловский. Л.: Наука. Ленингр. отделение, 1981. С. 77.


[Закрыть]. «Алые ленты венков, ярко оттеняя зелень листьев, проливались над морем черных голов. Перед каждой церковью обнажались головы и многочисленные хоры пели „Вечная память“. Во главе процессии на длинном древке несли пучок алых цветов, и ленты, ниспадая, развевались»[123]123
  Белый А. Князь С. Н. Трубецкой // Весы. 1905. № 9–10. С. 80.


[Закрыть]. «Было много красных венков, и все время пели „Марсельезу“, впечатление страшно сильное»[124]124
  Запись в дневнике Т. Найденовой 17 октября (4 октября) 1905 года, см.: Найденов А. А. Альбом фотографий 1889–1915. Семейная хроника. Дневник Тани Найденовой 1904–1907. М.: Близнецы, 2001. С. 327.


[Закрыть]. Похороны рабочих и рядовых революционеров также зачастую начинались с церковного отпевания, продолжались торжественной процессией с венками, знаменами и песнями (как революционными, так и церковными песнопениями), в которой могли участвовать и священники, и заканчивались гражданской панихидой на кладбище:

Это было несколько странное шествие: за крышками и венками впереди шел поп с хором, за ним хор рабочих – человек пятьдесят – шестьдесят, а потом несли два красных гроба, за которыми на версту растянулась черная лента провожающих; когда пел церковный хор с попом, наш хор, конечно, молчал; лишь только поп кончал свое пение, наш хор начинал «Вы жертвою пали в борьбе роковой», и церковные хористы подпевали[125]125
  Архив Н. С. Полищук. Папка 1. «Красные похороны» (Обряд как социальное явление). Тетрадь Пох. 2 1905 г. Л. 84, 84 об. (выдержки из: Березовский Ф. А. Таежные застрельщики. Воспоминания // Березовский Ф. Под звон кандальный. Новосибирск, 1971. С. 227–230).


[Закрыть].

Иногда рабочим приходилось требовать от священников участия в похоронах «жертв царизма». Как отмечает Н. С. Полищук,

отказ многих священников от проведения панихид по жертвам царизма, очевидно, в значительной мере объяснялся нежеланием вступать в конфликт с местными властями. ‹…› Так, например, священник села Малого Толкиша Чистопольского уезда Казанской губ. в конце октября 1905 г. отказался служить панихиду по павшим борцам потому, что «ему не приказано о таких людях молиться». Когда крестьяне обратились к нему вторично, «он снова отказался, указывая, что нет предписания, хотя его совесть и не запрещает этого»[126]126
  Полищук Н. С. Обряд как социальное явление (на примере «красных похорон») // Советская этнография. 1991. № 6. С. 36.


[Закрыть].

Тем не менее священников заставляли отпевать и совершать панихиды:

Во время молебна в типографии[127]127
  Дело происходило в 1905 году во время молебна по случаю открытия нового корпуса типографии Сытина на Пятницкой ул.


[Закрыть] присутствовали все рабочие, которые заставили попа и дьякона отслужить панихиду по усопшим за свободу. Во время панихиды подняли красное знамя и стали петь «Вечную память» погибшим за свободу. Поп не докончил панихиды и бросился бежать, а за ним и дьякон[128]128
  Архив Н. С. Полищук. Папка 1. «Красные похороны» (Обряд как социальное явление). Тетрадь Пох. 2 1905 г. Л. 91 (выдержки из: Знаменский С. И. События развернулись // На баррикадах Москвы: Сборник воспоминаний, документов и материалов. М.: Московский рабочий, 1795. С. 96).


[Закрыть].

Вовлечение священников в революционную процессию описано в воспоминаниях участников траурной демонстрации железнодорожников Ново-Николаевска в годовщину Кровавого воскресенья 9 января 1906 года, которая в целом имела форму революционных похорон:

…вдруг над толпой вырастает гигантская фигура рабочего, и его звучный голос покрывает весь шум. «Товарищи! – кричит он, – давайте заставим попа отслужить панихиду по убиенным!»

– Панихиду! Панихиду! – как буря загудела толпа. Сколько ни старались отговорить от этой затеи – не помогло. Вся масса со знаменами и марсельезой двинулась к железнодорожной церкви, и вмиг она вся была битком набита.

Откуда-то притащили попа, и сколько он ни упирался, ему не помогло, – и дрожащими руками натянул он облачение и заплетающимся от страха языком начал служить панихиду, поминая «в междуусобной брани погибших».

– Нет, батя, ты пой «царем невинно убиенных!» – говорили рабочие. Поп с быстротой курьерского поезда отмолотил панихиду, и толпа, удовлетворенная, двинулась из церкви по улицам, прилегающим к станции[129]129
  Там же. Л. 13, 13 об. (выдержки из: Кочаницкий И. В борьбе со старым миром // Красная летопись. 1923. № 8. С. 164–180).


[Закрыть].

Сочетание публичных политических похорон и православных традиций встречалось не только в политически активной и протестной среде. Священники также использовали этот прием. Выше уже шла речь о похоронах пензенского губернатора в 1907 году, на которых священник «говорил проповедь с политическим оттенком». Однако политические взгляды духовенства были различными, и не всё духовенство поддерживало программу Союза русского народа. Так же как и остальные подданные империи, в соответствии со своими личными взглядами священники могли принимать участие в политизированных похоронах отдельных людей. Так, например, после убийства в 1906 году экономиста, политического деятеля, члена Партии кадетов и депутата 1‐й Государственной думы М. Я. Герценштейна священник кафедрального Софийского собора в Вологде Тихон Шаламов, отец писателя Варлама Шаламова, выступил в соборе с речью и отслужил панихиду по погибшему. Убийство Герценштейна было организовано террористами, связанными с правомонархистским Союзом русского народа, и помимо политического имело еще и антисемитский характер. Его похороны сопровождались массовыми выступлениями и демонстрациями. Таким образом, выступая с проповедью, Шаламов затрагивал самые острые вопросы того времени. Речь Тихона Шаламова вызвала большой общественный резонанс, была перепечатана в местной либеральной газете «Северная земля»[130]130
  «Однако первая же проповедь отца вызвала усиленное внимание духовной цензуры. Вологда – город „черной сотни“, где бывали еврейские погромы. Отец самым резким образом выступал в соборе против погромов, а когда в Петербурге был убит председатель Думы депутат Герценштейн, отец отслужил публичную панихиду по Герценштейну. Эта панихида отражена в истории русского революционного движения – не один отец поступил таким же образом. Отец был отстранен от службы в соборе и направлен в какую-то другую церковь, кажется Александра Невского. Отец обжаловал решение местных церковных властей, и с этого времени начинается длительная, активная борьба с архиереями, которые, на грех, приезжали один черносотеннее другого». См.: Шаламов В. Т. Четвертая Вологда / Сост., ввод. ст. и прим. В. В. Есипова. Вологда: Грифон, 1994. С. 59–60.


[Закрыть]. По утверждению историка В. Есипова, «прямых санкций за эту горячую „крамольную“ проповедь со стороны епархиального управления не зафиксировано, но без последствий она не могла остаться: карьера о. Тихона затормозилась, он остался на службе в Софийском соборе четвертым, рядовым священником. Затем, в 1917 году, был выведен за штат и так и не удостоился, с учетом хотя бы своих миссионерских заслуг, сана протоиерея»[131]131
  Есипов В. В. Шаламов. М.: Молодая гвардия, 2012. С. 22–47.


[Закрыть]. Аналогичный случай зафиксирован на похоронах Петра Монтина, погибшего во время Бакинской стачки 1904 года. Хотя во время этих похорон организаторы отказались от отпевания («Тов. Монтин, будучи живым, вел борьбу с ненужной обрядностью и мы не позволим себе оскорблять его память поповским отпеванием»), священник всё же участвовал в прощании:

Тут же наспех была организована вооруженная охрана, конечно, из своих товарищей, выработан порядок шествия. Наконец, близкие товарищи на руках вынесли гроб Монтина. Тысячи обнажили свои головы, шествие двинулось. Несколько товарищеских хоров огласило воздух печальными молитвами. В сотне шагов от станции шествие остановили. Устроили небольшую арену (sic!) и священник в облачении стал говорить речь. ‹…› В конце он призвал всех отдать товарищу последний долг. Сильно подействовала на массы речь священника. После передавали, что ‹…› он был наказан лишением сана[132]132
  Архив Н. С. Полищук. Папка 1. «Красные похороны» (Обряд как социальное явление). Тетрадь Пох. 2 1905 г. Л. 63 об., 64, 64 об. (выдержки из: Норинский К. М. О Петре Монтине // Пролетарская революция. 1922. № 6. С. 28–31).


[Закрыть].

Сложное переплетение различных политических течений, светского, антирелигиозного, нерелигиозного и церковного, еще раз подчеркивает неоднородность новой практики публичных политических похорон и указывает на то, что она использовалась широко, а не внутри какого-либо одного идейного направления. В этом смысле ситуацию можно представить как сложную мозаичную картину отношений православия и революционного движения, которая во всей полноте открылась после Февральской революции 1917 года. В эссе «Революция как Красная Пасха» Б. Колоницкий показывает, что в 1917 году революция отнюдь не всеми воспринималась как тотальный отказ от религии: «Одни священники упорно продолжали „поминать“ царя в церкви, даже рискуя потерять свободу, другие же украшали себя красными бантами, и не всегда это было проявлением оппортунизма. Символы революции проникали и во внутреннее убранство церквей, верующие энтузиасты революции прикрепляли красные ленты к иконам. Для сторонников и для противников революции восприятие грандиозного переворота было нередко не только политическим, но и глубоким религиозным переживанием»[133]133
  Колоницкий Б. И. Революция как Красная Пасха // #1917: Семнадцать очерков по истории Российской революции. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017. С. 61.


[Закрыть].

Присутствие нетрадиционных, необрядовых символов, таких, например, как алые ленты, и тем более пение «Марсельезы» придавало похоронам оттенок вольнодумства и революционности. Примечательно, что традиции российских публичных политических похорон во многом сходны с теми образцами, которые дала Великая французская революция. Французский историк революционных праздников Мона Озуф отмечает присутствие во всех революционных торжествах трагической, мрачной ноты. Начиная с 1772 года «смерть окончательно становится средоточием революционных праздников». Среди всех революционных торжеств именно торжественные траурные церемонии (похороны Мирабо, Вольтера, Марата и др.) получают наибольший резонанс и затмевают важнейшие сконструированные торжества, такие как Праздник Федерации. При этом центральное место в таких церемониях отводится массовому шествию. Участники шествия движутся в колоннах, с флагами и транспарантами. Материя кроваво-красного цвета, которая используется в оформлении процессии, символические предметы, траурные ленты, воинские почести и военный оркестр – всё это непременные атрибуты таких церемоний[134]134
  Озуф М. Революционный праздник: 1789–1799 / Пер. с фр. Е. Э. Ляминой. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 111–115. См. также: Ben-Amos A. Funerals, politics, and memory in modern France, 1789–1996. Oxford; New York: Oxford University Press, 2000.


[Закрыть]. Хотя прямых свидетельств о стремлении воспроизводить эти образцы у нас нет, значение опыта Великой французской революции для революционного движения в России несомненно, так же как и очевидно сходство важнейших структурных элементов похоронных практик[135]135
  О типологическом сходстве мортальных практик русских и французских революционеров см. также: Андреева Л. А. Культ революционных мучеников и культ В. И. Ленина // Общественные науки и современность. 2018. № 5. С. 102–114.


[Закрыть]. Безусловно, демонстративный отказ от привычных христианских религиозных церемоний, инициированный лидерами Французской революции, также очень схож с идеями, сложившимися внутри некоторых течений русской революции.

Возможно, единственным случаем открыто и провокационно нерелигиозных похорон стали похороны Льва Толстого в ноябре 1910 года. В церковных и государственных кругах не раз обсуждались будущие похороны известного писателя после его отлучения от Церкви в 1901 году и заранее воспринимались как проблема. По мнению У. Никелла, синодальный акт об отлучении Толстого от Церкви был призван очернить Толстого и тем самым подорвать его нравственный авторитет. Однако на практике он не только не умалил его популярности, но, напротив, способствовал ее росту. Поэтому вопрос о том, как именно пройдут похороны Толстого, становился не только частным делом семьи, но и важным политическим вопросом. Когда в 1901–1902 годах Толстой серьезно заболел, этот вопрос обсуждался на самом высоком уровне. Первым решением Синода было похоронить Толстого по христианскому обряду, но с отправлением лишь тех ритуалов, которые предназначены для неверующих. Однако спустя небольшое время было принято другое решение – предпринять всё возможное, чтобы Толстой мог быть похоронен как обычный православный. «Победоносцев распорядился, чтобы подле умирающего Толстого присутствовал священник, дабы в последнюю минуту склонить писателя к возвращению в лоно православной церкви – а, возможно, и просто сфальсифицировать его покаянную исповедь. Рассчитывая, что священника оставят с Толстым наедине, авторы плана предполагали затем сообщить всему миру, что на смертном одре писатель покаялся – вне зависимости от его реального решения»[136]136
  Никелл У. Смерть Толстого и жанр публичных похорон в России. С. 34–61.


[Закрыть].

Несомненно, сама возможность нерелигиозного погребения в случае со Львом Толстым создавала важный прецедент для тех, кто стремился к переменам и требовал ослабления надзора за частной жизнью. Настроения общества властям были хорошо известны: когда стало ясно, что Толстой умирает, на станцию Астапово было направлено сразу несколько человек, которые должны были убедить писателя примириться с Церковью. Примирения, однако, не произошло. Более того, перед своим уходом и смертью писатель оставил подробные инструкции насчет своих похорон, которые не предусматривали никакого участия в них Церкви. Толстой был похоронен 10 (23) ноября 1910 года в Ясной Поляне при участии нескольких тысяч человек без церковного отпевания вне кладбища.

Ил. 2. Похороны жертв революции на Марсовом поле. Процессия петроградских печатников. Искры. Иллюстрированный художественно-литературный журнал. № 14. 16 апреля 1917 г.

После известия о болезни и смерти Толстого власть на всех уровнях предпринимала многочисленные меры для того, чтобы похороны писателя не переросли в масштабные политические выступления. «Гроб везли в никак не помеченном багажном вагоне особого поезда, а станции, через которые он следовал, оцепляли либо удаляли с них людей»[137]137
  Никелл У. Смерть Толстого и жанр публичных похорон в России. С. 34–61.


[Закрыть]. Несмотря на все предосторожности, смерть Толстого вызвала широкий отклик молодежи в Москве и других городах. Студенты и курсистки в течение нескольких дней пытались устроить демонстрацию в память о Толстом, но все их попытки были пресечены полицией[138]138
  Московские ведомости. 25 ноября 1910 г. // Газетные старости. URL: http://starosti.ru/archive.php?y=1910&m=11&d=25 (дата обращения: 09.03.2021).


[Закрыть]. Хотя похороны и смерть Л. Н. Толстого активно использовались для политической агитации[139]139
  Политическая борьба вокруг смерти Толстого / Вступ. ст. Г. М. Лифшица; публ. Г. М. Лифшица и А. Л. Смоляк при участии И. Ф. Ковалева // Литературное наследство. Т. 69: Лев Толстой. Кн. 2 / Институт мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР; ред. С. А. Макашин. М.: Издательство АН СССР, 1961. С. 328–329; Никелл У. Смерть Толстого и жанр публичных похорон в России. С. 34–61.


[Закрыть], главным источником протеста стало отлучение писателя от Церкви и невозможность совершить привычные религиозные обряды. Студенческие волнения в связи с похоронами Толстого были протестом против отлучения его от Церкви. Хотя сам писатель отрицательно относился к проведению религиозных обрядов на своих похоронах, группы студентов и курсисток в больших городах пели «Вечную память»[140]140
  Никелл У. Смерть Толстого и жанр публичных похорон в России. С. 34–61.


[Закрыть] и пытались организовать панихиду по усопшему. В большинстве церквей они встречали отказ, и панихида была организована только в армянской церкви в Санкт-Петербурге[141]141
  Политическая борьба вокруг смерти Толстого. С. 321–402.


[Закрыть].

Похороны жертв революции на Марсовом поле

К 1917 году практика использования похорон для политической агитации воспринималась всеми политическими силами как канон и значимая часть политической жизни в условиях цензуры.

Похороны Некрасова, Толстого, жертв революции 1905 года были новаторскими прежде всего с точки зрения организации похоронной процессии. Несмотря на политизацию, все они оставались индивидуальными (хоронили какого-то одного человека), а могилы не превращались в политически значимые памятники. В противовес этому похороны жертв Февральской революции 1917 года были превращены в масштабное политическое, мемориальное и художественное действо.

Инициатором торжественных похорон выступил А. Ф. Керенский. Первоначально жертв революции предполагалось похоронить на Дворцовой площади. Против этой идеи активно высказывался Максим Горький, который 6 (19) марта предложил для этой цели площадь Казанского собора[142]142
  Бенуа А. Н. Мой дневник. 1916–1917–1918 / Пер. с фр., нем., англ., ит. и лат. Ц. Г. Арзаканяна. М.: Русский путь (Калининград: ГИПП «Янтарный сказ»), 2003. С. 156.


[Закрыть]. В результате 10 (23) марта архитекторы И. А. Фомин и Л. В. Руднев представили Совету рабочих депутатов «картины-проекты фантастических памятников „жертвам“, однако не на площади Зимнего дворца, а на Марсовом поле, и это произвело такое впечатление, что наконец „товарищи“ сдались и решили, что погребение состоится там»[143]143
  Там же.


[Закрыть]. По свидетельству художника Александра Бенуа, в подготовке знамен для погребального шествия принимали участие художники Марк Шагал, Мстислав Добужинский, Георгий Нарбут и др.[144]144
  Там же.


[Закрыть]

Ил. 3. Похороны жертв революции на Марсовом поле. Вид братской могилы у спуска. Искры. Иллюстрированный художественно-литературный журнал. № 14. 16 апреля 1917 г.

Для организации похорон была создана «комиссия по похоронам жертв революции», которая разработала особый «церемониал похорон жертв революции», а также отпечатала тираж информационных листовок для граждан Петрограда.

Похоронная процессия была организована в колонны, которые двигались из шести различных пунктов. На Марсовом поле были вырыты четыре братские могилы для 184 человек. Красные гробы с телами погибших укладывались в могилы в строгом геометрическом порядке при помощи специальных приспособлений, при этом в честь каждого из погибших Петропавловская крепость салютовала пушечным выстрелом. На трибуне находились ветераны революционного движения В. И. Засулич, Г. А. Лопатин, В. Н. Фигнер[145]145
  Марсово поле // Funeral-spb.ru. URL: http://funeral-spb.narod.ru/necropols/marsovo/marsovo.html (дата обращения: 09.03.2021).


[Закрыть].

Французский посол Морис Палеолог в дневнике подробно описывает впечатления от похорон:

Сегодня большая церемония на Марсовом поле, где торжественно погребают жертв революционных дней, «народных героев», «мучеников свободы». Длинный ров вырыт вдоль поперечной оси площади. В центре трибуна, задрапированная красным, служит эстрадой для правительства.

Сегодня с утра огромные, нескончаемые шествия с военными оркестрами во главе, пестря черными знаменами, извивались по городу, собрав по больницам двести десять гробов, предназначенных для революционного апофеоза. По самому умеренному расчету число манифестантов превышает девятьсот тысяч. А между тем ни в одном пункте по дороге не было беспорядка или опоздания. Все процессии соблюдали при своем образовании, в пути, при остановках, в своих песнях идеальный порядок. Несмотря на холодный ветер, я хотел видеть, как они будут проходить по Марсову полю. Под небом, закрытым снегом, и под порывами ветра эти бесчисленные толпы, которые медленно двигаются, эскортируя красные гробы, представляют зрелище необыкновенно величественное. И еще усиливая трагический эффект, ежеминутно в крепости грохочет пушка. Искусство инсценировки врожденно у русских[146]146
  Запись в дневнике М. Палеолог 5 апреля 1911 года, см.: Палеолог М. Дневник посла. 1917 год (Палеолог М. М.: Захаров, 2003) // Исторические материалы. URL: http://istmat.info/node/25189 (дата обращения: 09.03.2021).


[Закрыть].

Ил. 4. Похороны жертв революции на Марсовом поле. Гробы в братской могиле. Искры. Иллюстрированный художественно-литературный журнал. № 14. 16 апреля 1917 г.

В 1917–1919 годах на площади был воздвигнут памятник «Борцам революции» по проекту архитектора Л. В. Руднева, а само Марсово поле было переименовано в площадь Жертв Революции[147]147
  Марсово поле // Funeral-spb.ru.


[Закрыть]. Позже там продолжались захоронения партийных и советских деятелей, в том числе М. С. Урицкого и В. Володарского. Захоронения на Марсовом поле продолжались до 1933 года.

Мемориальный комплекс на Марсовом поле стал первым революционным некрополем в России. После Октябрьского переворота большевики также следуют традиции хоронить там деятелей революционного движения. Аналогичный некрополь возникает у подножия Кремлевской стены в Москве, где были торжественно захоронены погибшие в боях в октябре 1917 года. Хотя революционные похороны в Москве имели куда меньший эффект, чем похороны на Марсовом поле, именно этот некрополь станет впоследствии главным политическим некрополем страны, а протокол траурных мероприятий для тех, кто был удостоен «кремлевского» захоронения, надолго будет определять канон статусных похорон. Идея строительства особых революционных некрополей, стремление собрать тела всех выдающихся деятелей эпохи в одном месте, по всей видимости, возникли под определенным влиянием духа Французской революции. Парижский Пантеон, основанный в 1791 году как «усыпальница великих людей, которые погибли за свободу Франции», был, по-видимому, первым некрополем такого рода. Примечательно, что так же, как и многие значимые объекты раннесоветского периода, французский Пантеон был перестроен из здания церкви. Влияние идей и конструктов Великой французской революции не ослабело и в период «зрелого сталинизма», а сама идея строительства аналога французского Пантеона продолжала быть актуальной. В 1953 году после смерти Сталина одновременно с решением о бальзамировании и сохранении его тела ЦК КПСС принимает решение о сооружении в Москве «монументального здания – Пантеона – памятника вечной славы великих людей Советской страны». В этот новый мемориал планировалось перенести не только саркофаги с телами Ленина и Сталина, но и «останки выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, захороненных у Кремлевской стены, и открыть доступ в Пантеон для широкой публики»[148]148
  Постановление ЦК КПСС и Совета министров Союза ССР «О сооружении Пантеона – памятника вечной славы великих людей Советской страны» // Вечерняя Москва. 1953. 7 марта (№ 56 (8878)). С. 2.


[Закрыть]. В 1954 году был проведен конкурс архитектурных проектов[149]149
  Программа и условия конкурса на лучший проект сооружения в г. Москве Пантеона – памятника вечной славы великих людей Советской страны // Архитектура СССР. 1954. Сентябрь (№ 9). С. 23–34.


[Закрыть], а построить мемориал предполагали на месте Государственного универсального магазина (ГУМ) на Красной площади. Однако с приходом к власти Хрущева и отходом от политики сталинизма этот проект был заморожен.

Продолжая традицию, заложенную в марте 1917 года в Петрограде, захоронения у Кремлевской стены в Москве вплоть до середины 1920‐х годов делали коллективными. Первое захоронение в октябре 1917 года, так же как и похороны жертв революции в Петрограде, вызвало много вопросов, в первую очередь относительно того, действительно ли все торжественно похороненные в братских могилах поддерживали лозунги, под которыми их хоронили. Процедура опознания тел и установления того, к кому принадлежит каждый из погибших – к защитникам старого режима или революционерам, по-видимому, в действительности не была проведена достаточно аккуратно[150]150
  Абрамов А. С. У Кремлевской стены. М.: Политиздат, 1974. С. 52.


[Закрыть]. Из 240 человек, захороненных у Кремлевской стены в 1917 году, точно были известны по именам лишь 57. Однако братские могилы символически объединяли захороненных в них в некоторое единство людей, отдавших жизнь за общие идеалы. Дальнейшие захоронения в братских могилах продолжали демонстрировать это единство. Однако в действительности эти захоронения уже не объединяли людей, умерших в одном сражении. В разные годы в коллективных могилах у Кремлевской стены были торжественно захоронены Инесса Арманд (1920), Джон Рид (1920), Вацлав Воровский (1923), Виктор Ногин (1924) и Петр Войков (1927). Отсутствие индивидуального захоронения отнюдь не свидетельствовало о неуважении к умершему, напротив, захоронение в братской могиле революционного некрополя воздавало ему высшие почести, означало признание его заслуг в общем деле революции. Именно поэтому среди захороненных в общих могилах были не только отдельные известные большевики, но и группы людей, имена которых известны сейчас только узким специалистам, – рядовые рабочие, члены вооруженных формирований периода революции и т. д. Они погребены в революционном некрополе не как отдельные личности, а как часть большого и мощного революционного человеческого потока.

Ил. 5. Кремлевская стена. Открытка. Из личного архива автора

Коллективные захоронения продолжались вплоть до 1927 года и закончились после открытия первого крематория в Москве. После этого прах видных государственных деятелей, кремированных в Донском крематории, захоранивался непосредственно в Кремлевской стене. Всего в Кремлевской стене захоронено 115 урн с прахом и, в отличие от похороненных в братских могилах, это всё известные люди. Среди них Г. К. Орджоникидзе, С. М. Киров, А. М. Горький, Н. К. Крупская, И. В. Курчатов, С. П. Королёв, Ю. А. Гагарин, А. Н. Косыгин, М. В. Келдыш, А. В. Луначарский, Ю. Ларин, Л. Б. Красин, К. Цеткин.

Традиция политической агитации через похоронные ритуалы не исчезла после прихода большевиков к власти. Так же как при политизированных похоронах XIX века, во время прощания и похорон В. И. Ленина зимой 1924 года траурные венки были увиты большим числом лент с политическими высказываниями. Так, 44 % текстов на траурных венках[151]151
  Ленину. 21‐е января 1924: Снимки венков, знамен и стягов, возложенных на гроб Ленина. М.: Комиссия ЦИК СССР по увековечению памяти В. И. Ленина, 1924.


[Закрыть], принесенных в Колонный зал Дома Союзов, содержали прямые политические лозунги: «Бессмертен Ленин в коллективном разуме пролетариата»; «Знамя диктатуры рабочего класса, поднятое тобой, в надежных руках!»; «Тело вождя мы навеки хороним, но дело его никогда». Позже в СССР в целях политической агитации использовались также смерть и похороны С. М. Кирова: прошли многочисленные собрания на заводах, где были приняты коллективные заявления в связи с произошедшими событиями. Эти заявления, чаще всего обращенные лично к Сталину, содержали многочисленные политические призывы бороться «с классовым врагом» и «охранять жизнь вождей, как знамя на поле битвы»[152]152
  Подробнее см.: Соколова А. Д. Политика и похороны: генезис практики спонтанной мемориализации // Мифологические модели и ритуальное поведение в советском и постсоветском пространстве: Сборник статей / Российский государственный гуманитарный университет. Центр типологии и семиотики фольклора; сост. А. Архипова. М.: РГГУ, 2013. С. 163–169.


[Закрыть]. К политической агитации во время похорон прибегала и оппозиция второй половины 1920‐х годов. Так, гражданская панихида у могилы советского дипломата А. А. Иоффе в ноябре 1927 года в Москве стала одной из последних открытых манифестаций левой оппозиции, во время которой Троцкий произнес последнюю публичную речь перед высылкой из СССР[153]153
  Иоффе Н. А. Время назад: Моя жизнь, моя судьба, моя эпоха. М.: ТОО «Биологические науки», 1992. С. 73–76; Боярчиков А. И. Воспоминания / Предисл. В. В. Соловьева. М.: АСТ, 2003. С. 152–157.


[Закрыть].

В течение 1917–1918 годов аналогичные революционные некрополи – коммунистические площадки и кварталы – возникают на кладбищах по всей стране, а торжественные захоронения на них также производятся по образцу похорон на Марсовом поле. Таким образом, перформативный потенциал публичных похорон не исчезает и после победы революционного движения. Он позволяет не только превращать похороны в безопасную публичную агитацию, но и создавать по всей стране особые публичные локусы, репрезентирующие единство и силу революционного движения, деятели которого готовы пожертвовать собой ради победы общего дела.

Однако в мире большевистской утопии новый похоронный ритуал приобретает и еще одно, более важное и неожиданное значение. Для революционеров, носителей атеистических взглядов, традиционная семантика похорон как обряда перехода из мира живых в вечный мир умерших была совершенно чуждой. На смену вере в «воскресение мертвых и жизнь будущаго века» в христианском понимании приходит идея строительства мира «светлого будущего» и нового человека, во имя которых приносятся – здесь и сейчас – многочисленные жертвы в ходе революционной борьбы. Каждая жертва, таким образом, приближает новый мир, а революционные похороны становятся публичной манифестацией акта его создания[154]154
  Если торжественные похороны жертв революционного движения и их могилы начинают рассматриваться как важная часть процесса строительства нового мира, то похороны противников нового режима неизбежно аккумулируют прямо противоположный смысл. Свидетельства о Красном терроре, когда большевики запрещали хоронить тела своих противников, хорошо иллюстрируют возникшую в годы Гражданской войны оппозицию «хороших» и «плохих» похорон. Не давая возможности членам Белого движения хоронить своих лидеров (реальных или мнимых), красные командиры не просто лишали умерших последнего поминовения, но и препятствовали созданию сообществ памяти, объединяющих носителей взглядов, чуждых большевизму. См.: Красный террор в годы Гражданской войны: по материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков / Сост., вступ. ст. Ю. Г. Фельштинского, Г. И. Чернявского; под ред. Ю. Г. Фельштинского и Г. И. Чернявского. 3‐е изд., доп. М.: Терра: Книжный клуб Книговек, 2013. (Тайны и истории. XX век). С. 80, 139, 140, 141, 152–153, 154.


[Закрыть]. Похороны, лишенные христианской семантики воскресения, похороны материалистические, представляющие смерть как абсолютный конец, влекущий за собой биологический распад человеческого тела «на сумму микроэлементов», превращаются в витальный акт, в акт создания прекрасного мира будущего. Писатель Александр Серафимович так описывает этот «похоронный футуризм» в финале рассказа «Похоронный марш»:

Десятки тысяч людей шли, пели гимн смерти, и торжественно и могуче из могильного холода и погребального звона вырастала яркая, молодая, радостная жизнь, и сверкала на солнце, и играла на лицах тысяч людей, и народ, густо черневший вдоль улиц, несмолкаемо и исступленно приветствовал их.

Кровавая дымка подобралась и растаяла. Исчез приторный привкус и острый, раздражающий запах.

Солнце сияло, и город снова зашумел тысячами задержанных звуков[155]155
  Серафимович А. С. Собрание сочинений. Т. 2. С. 307.


[Закрыть].

Ил. 6 и 7. Траурные венки в колонном зале Дома Союзов по случаю смерти Ленина. Фото из книги: Ленину. 21 января 1924. М., 1925

Аналогичным образом в сборнике «У Кремлевской стены», описывающем появление и становление главного революционного некрополя, первое осуществленное в нем в октябре 1917 года захоронение описывается как столкновение старого и нового, на фоне противоборства которых совершается таинство рождения мира и человека будущего, скрепленное с похоронным обрядом глубинными связями; в этом таинстве скорбь по ушедшим товарищам преломляется и трансформируется в новое, витальное чувство. Новый мир как будто вплывает в реалии мира старого на волнах этой похоронной процессии:

Так встретились на Красной площади, у Братских могил, два мира – старый, одряхлевший и новый, полный веры в правоту своего справедливого дела. Реакционные церковники не могли понять, что пробудившемуся народу, разорвавшему цепи многовекового гнета, не нужны теперь ни молитвы, ни попы, ни сказки о загробном царстве. Не могли понять, что этот народ, в котором проснулись гигантские творческие силы, хочет сам строить свое светлое будущее на земле[156]156
  Абрамов А. С. У Кремлевской стены. С. 33.


[Закрыть].

Безбрежная лавина рабочих, работниц и солдат залила улицы и площади. В их суровых песнях звучали горе утраты, вера в правоту своего великого дела, в победу светлого будущего. Как победный гимн, гремело пророчество: «Кто был ничем, тот станет всем». Многие «бывшие» не рискнули появиться в эти часы на улице и отсиживались дома. «Ворота больших домов на запоре, – писали «Известия Московского Совета», – за железными решетками толпятся существа, на лицах которых написаны испуг и любопытство… Приближаются новые людские лавины, сурово блестит лес штыков Красной гвардии… Расступайтесь! Новый мир идет!»[157]157
  Там же. С. 31.


[Закрыть]

Таким образом, новые похороны становятся не только площадкой для политического высказывания, но и включаются в процесс создания мира будущего. Их семантика, как и семантика смерти, смещается в сторону утопии. Эта парадоксальная функция революционных похорон и самих захоронений переводит их из мортального регистра в витальный. Обе эти черты революционных похорон в наибольшей степени проявились при захоронении В. И. Ленина и нашли отражение в практиках, связанных с сохранением его тела, создавших уникальный, совершенно особый мортальный локус. Несомненно, похороны Ленина были исключительным событием, воспроизведение которого в виде новой практики не предполагалось, и едва ли эти похороны сами по себе оказали серьезное влияние на организацию похорон других известных большевиков, за исключением похорон Сталина в 1953 году. Несмотря на тот интерес и отклик, который вызвали похороны Ленина, едва ли они могли стать образцом для подражания для рядовых коммунистов и комсомольцев. В этом я не согласна с А. К. Байбуриным, который считает похороны Ленина прецедентными для формирования «красных» похорон[158]158
  Байбурин А. К. Советские обряды и ритуал торжественного вручения паспорта // Классический фольклор сегодня: Материалы конференции, посвященной 90-летию со дня рождения Б. Н. Путилова. Санкт-Петербург, 14–17 сентября 2009 г. / Отв. ред. Т. Г. Иванова. СПб.: Дмитрий Буланин, 2011. С. 412, 413.


[Закрыть]. Факты «красных» похорон фиксируются задолго до 1924 года, а похороны, описанные до 1924 года и после, не имеют существенных отличий, которые позволили бы говорить о такого рода влиянии. Бальзамирование и сохранение тела Ленина было единичным событием, повторить которое простому человеку было невозможно, да и сама эта идея отсутствовала в публичном дискурсе того времени. Хотя практики, связанные с захоронением Ленина, не оказали существенного влияния на похоронную культуру в целом, в них нашли отражение важнейшие тенденции раннесоветской похоронной культуры и революционных похорон.

Беспрецедентные для новой истории Европы похороны Ленина отчетливо высветили вопросы, которые стояли перед победившими революционерами. Какие смыслы могут и должны выражать похороны революционера, и особенно – революционера такого масштаба? Как партия может существовать без своего главного лидера и может ли она продлить его жизнь через особый похоронный обряд? Могут ли похороны «вождя мирового пролетариата» включать в себя какие-то элементы старого похоронного обряда и можно ли полностью отказаться от старых форм в принципе, создав свои, новые, никак не напоминающие старые? Наконец, какую роль должно играть захоронение революционного лидера в общественной и политической жизни страны?

Ил. 8. Приложение «Парад» к журналу «Мурзилка». № 11. 1927 г. Москва. Издание «Рабочей газеты». Государственный музей истории Санкт-Петербурга, Санкт-Петербург

Исследователи, которые анализировали этот эпизод как самостоятельное событие, в первую очередь обращали внимание на религиозные и политические аспекты решения о консервации и экспонировании тела Ленина. Но в контексте настоящего исследования не так важно, формировался ли вокруг сохраненного тела Ленина политический или квазирелигиозный культ и стал ли он аналогом почитания христианских мощей или иных религиозных практик[159]159
  Об этих аспектах см.: Тумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России / Пер. с англ. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999; Эннкер Б. Формирование культа Ленина в Советском Союзе / Пер. с нем. М.: РОССПЭН, 2011; Панченко А. А., Панченко А. М. Осьмое чудо света // Полярность в культуре. СПб.: Альманах «Канун», 1996. С. 166–202. О политической жизни мертвых тел в постсоциалистическом мире, в том числе применительно к телу Ленина, см.: Verdery K. The political lives of dead bodies: reburial and post-Socialist change. New York: Columbia University Press, 1999.


[Закрыть]. Более важным в контексте изучения утопической семантики смерти и похорон является наблюдение А. Юрчака, что важнейшей целью бальзамирования тела Ленина была консервация формы тела, сохранение подвижности суставов и пластичности тканей, т. е. витальных характеристик, отличающих живой организм от мертвого[160]160
  Yurchak A. Communist proteins: Lenin’s skin, astrobiology, and the origin of life // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian history. 2019. Vol. 20 (4). P. 683–715.


[Закрыть]. Мавзолей, таким образом, должен был стать местом констатации факта жизни, а не факта смерти Ленина. Именно эта функция позволяла мавзолею стать «колыбелью свободы всего человечества», как гласил один из лозунгов, предложенных Московским комитетом партии по случаю смерти Ленина[161]161
  У Великой могилы / Под ред. М. Рафеса, М. Моделя, А. Яблоньского. М.: Издание газеты «Красная звезда», 1924. С. 5.


[Закрыть]. Продленные на неопределенное число лет и не оконченные до сих пор, похороны Ленина становятся залогом, инструментом творения нового мира. «Ленин – солнце грядущего», – гласил другой лозунг[162]162
  Обращает на себя внимание тот факт, что этот эпитет напоминает один из эпитетов Христа солнце правды.


[Закрыть]. И как солнце питает новую жизнь, так и обращение с телом великого вождя революции, парадоксальным образом сочетающее мортальные и витальные практики, питает рождение новой жизни и человека будущего: