Текст книги "Новому человеку – новая смерть? Похоронная культура раннего СССР"

Глава 2
Смерть в утопии: кладбище в пространстве социалистического города

Советский проект перестройки человека и общества подразумевал также принципиальное изменение устройства городов, соответствующих обновленному обществу будущего. В 1920‐е и начале 1930‐х годов образ социалистического города будущего складывался в процессе утопического моделирования нового человека, основанного на новых представлениях о его потребностях и повседневных индивидуальных и коллективных практиках. Этот образ формировал новую советскую урбанность, предполагавшую воплощение широкого спектра теоретических и практических решений через практики городского управления. Это и перестройка старых и строительство новых городов, и создание новых типов производственных (промзоны) и жилых (дома-коммуны, типовые ячейки жилья) пространств, и разработка новых архитектурных объектов (фабрики-кухни, дома культуры, дома отдыха), и проекты городов-садов, и многое другое[253]253
  Градостроительство в тени Сталина. Мир в поисках социалистического города в СССР / Пер. с нем.; сост. Х. Боденшатц, К. Пост. СПб.: Verlagshaus Braun; SCIO Media, 2015; Конышева Е. В., Меерович М. Г. Эрнст Май и проектирование соцгородов в годы первых пятилеток (на примере Магнитогорска) / Российская академия архитектуры и строительных наук, Научно-исследовательский институт теории и истории архитектуры и строительства. М.: Ленанд, 2012; Меерович М. Г. Рождение соцгорода. Градостроительная политика в СССР. 1926–1932 гг. (концепция социалистического расселения – формирование населенных мест нового типа) / Иркутский гос. технический университет. Иркутск: Изд-во ИрГТУ, 2008; Рольф М. Советские массовые праздники / Пер. с нем. В. Т. Алтухова; Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации и др. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН): Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2009; Stites R. Revolutionary dreams: utopian vision and experimental life in the Russian Revolution. New York: Oxford University Press, 1989.


[Закрыть]. Реализуемый проект социалистического города представлялся предельно рациональным, даже утилитаристским. Однако десемантизация смерти, ключевой процесс в истории советской мортальности, наложила свой отпечаток на развитие раннесоветского городского планирования. Смерть либо вытеснялась из образа города будущего, результатом чего были утопические проекты городов без кладбищ, либо парадоксальным образом становилась частью производственной жизни через создание особых индустриальных объектов – крематориев.

Новый рациональный советский город

Вопрос о несоответствии старого устройства городов новому миру и необходимости преодоления разрыва между городом и деревней активно обсуждался марксистами со времени публикации работ «Положение рабочего класса в Англии» (1845) и «Анти-Дюринг» (1878) Фридриха Энгельса, т. е. задолго до Октябрьской революции[254]254
  Ditchev I. Communist urbanization and conditional citizenship // City: analysis of urban trends, culture, theory, policy, action. 2005. № 9 (3). P. 341–354.


[Закрыть]. Однако в СССР ко второй половине 1920‐х годов теоретические размышления постепенно сменяются попытками решить эту проблему практически. В центре архитектурных дискуссий рубежа 1920–1930‐х годов оказывается вопрос о планировке соцгородов – новых поселений, специально проектируемых так, чтобы стать средой формирования нового человека. Именно поэтому разрабатываемые градостроительные проекты предполагают жесткую идеологическую и функциональную детерминированность городской планировки и заполнения пространства городов. Центром нового города является промышленное предприятие, а повседневный быт должен быть устроен таким образом, чтобы, с одной стороны, повышать производительность труда, а с другой – формировать у жителей коммунистическое сознание и ценности. Всё, что есть в городе, должно быть предельно функционально. При этом обращает на себя внимание тот факт, что в публицистике и спорах советских урбанистов и дезурбанистов, в их градостроительных проектах и планах, несмотря на исключительно утилитарный подход участников дискуссий, кладбище как элемент городской инфраструктуры отсутствует[255]255
  Меерович М. Г. Рождение соцгорода. Градостроительная политика в СССР. 1926–1932 гг. (концепция социалистического расселения – формирование населенных мест нового типа) / Иркутский гос. технический университет. Иркутск: Издательство ИрГТУ, 2008.


[Закрыть]. Отсутствовало оно и в реализованных проектах соцгородов.

В статье архитектора Александра Зеленко «Город ближайших лет» в сборнике «Города социализма и социалистическая реконструкция быта» показано, какое скромное место отводили смерти и погребению архитекторы городов будущего. В центре города, описываемого Зеленко, находится вокзал, рядом с которым высится новая социалистическая гостиница, распределитель продукции и аэропорт. Сразу за площадью начинается парк, занимающий территорию всего города. По парку рассредоточены жилые дома, ясли, детские сады, школы. Далее расположена площадь для проведения демонстраций и иных общественных мероприятий, Центральный дом культуры и Советов. «Подальше от города, ближе к полям совхозов» находятся больницы, санатории, дома для престарелых. «А дальше – увы! – станет и крематорий!» – пишет автор[256]256
  Зеленко А. Город ближайших лет // Города социализма и социалистическая реконструкция быта: Сборник статей А. Гольцмана, В. Зеленко, Н. Крупской, А. Луначарского, Н. Милютина, Л. Сабсовича, А. Эпштейна и др. / Сост. Б. Лунин. М.: Работник просвещения, 1930. С. 60.


[Закрыть]. Так, даже в подробном описании устройства города, включающем самые незначительные инфраструктурные объекты, кладбищу как необходимому объекту городского коммунального хозяйства места не остается.

Можно предположить, что отсутствие кладбищ в теоретических работах о соцгородах объясняется лишь тем, что этот вопрос был второстепенным по сравнению с задачей организации коммунального быта или освобождением женщин от «кухонного рабства». Однако кладбища не указаны и на генеральных планах новых городов[257]257
  См., например: Арбатский В. П. Архитектурно-планировочная организация городского ландшафта в региональных условиях Сибири: Учеб. пособие / Новосибирский инженерно-строительный институт им. В. В. Куйбышева. Новосибирск: Б. и., 1988; Лохова Н. Н. Архитектурно-планировочное наследие 20–50‐х годов XX века в градостроительстве Урала: Дис. … канд. архитектуры. Новосибирск, 1997; Пожарский А. Е. Сталинград – социалистический город: некоторые вопросы советской архитектуры на примере Сталинграда: Автореф. дис. … канд. архитектуры / Академия архитектуры СССР. М., 1955. Отметим, что на генеральном плане города Тольятти, который начинает строиться в 1953 году, кладбище уже есть, см.: Белла Ф. Тольятти. Рождение нового города. Екатеринбург: Tatlin, 2014.


[Закрыть]. Как отмечает Стивен Коткин, при строительстве Магнитогорска, образцового соцгорода, кладбище вообще не было заложено в проект. Более того, когда в 1929 году во время строительства будущего города разразилась эпидемия скарлатины, главный врач Магнитки обратился к начальству с просьбой об устройстве кладбища в санитарных целях, но получил отказ, мотивированный тем, что лучше будет в будущем построить в новом городе крематорий[258]258
  Kotkin S. Magnetic mountain. P. 374.


[Закрыть]. В романе-антиутопии Михаила Козырева «Подземные воды» архитектор Галактион Анемподистович Иванов и советский энтузиаст Юрий Степанович Бобров после долгого планирования, согласования в советских инстанциях и корректировки плана нового рабочего города, как выяснилось, забыли о том, что городу необходимо кладбище, и строителя, погибшего от несчастного случая, пришлось похоронить прямо на центральной площади:

На другое утро состоялись торжественные похороны. Похороны эти были обставлены всей возможной пышностью – и двумя оркестрами, и ротой красноармейцев, и венками, и речами, и делегациями от рабочих заречной стороны.

– Где ж хоронить-то будем, – беспокоился накануне архитектор. – Все, кажется, предусмотрел, а вот кладбища не предусмотрел. Надо бы прежде наметить. Где ж мы были-то…

Место для кладбища так и не было найдено, и хоронили тут же на площади перед зданием будущего исполкома, чтобы потом поставить на могиле памятник, указывающий всем и каждому из жителей нового города, что постройка его, как всякое человеческое дело, не могла обойтись без жертв[259]259
  Козырев М. Я. Подземные воды. М.: Кооперативное издательство писателей «Никитинские субботники», 1928. С. 335–336.


[Закрыть].

Примечателен сам факт, что советские теоретики и практики городского планирования допускали, что новые социалистические города, в которых будут проживать десятки и даже сотни тысяч человек, могут обойтись без кладбищ. Несомненно, отсутствие кладбища в генплане или на территории гигантской многолетней стройки Магнитогорска не означало его отсутствие в реальной жизни. Так, писатель Вениамин Каверин, много лет спустя вспоминая свою поездку в Магнитогорск в 1931 году, отмечал, что на стройке была высокая смертность:

…по будущему городу бродили, спотыкаясь, умирающие от голода, мертвенно-бледные женщины в не виданных мною чувашских или мордовских костюмах – жены или вдовы кулаков, работавших на стройках или тоже умиравших где попало. Кладбище росло скорее, чем комбинат[260]260
  Каверин В. Эпилог: мемуары. М.: Московский рабочий, 1989. С. 97.


[Закрыть].

Столь показательный разрыв между теорией и реальной жизнью только подчеркивает периферийное место, которое занимали кладбища в градостроительных концепциях того времени.

Кладбища в старых городах

Если в теоретических работах по архитектуре и планировке новых городов и даже во время строительства кладбища можно было до определенного момента игнорировать, то в уже существующих городах оставить их без внимания было невозможно, поскольку все они имели большие исторические кладбища с многолетней, порой многовековой историей.

Старые города, с точки зрения большевиков, безусловно несли на себе печать отживших социальных отношений. Это выражалось как в отсутствии пространств, предназначенных для новых социальных институтов и отношений, таких как дома культуры или парки культуры и отдыха, так и в самом устройстве, картографии городов. Так, в упомянутом выше романе М. Козырева «Подземные воды» старый город с его узкими, кривыми и извилистыми мещанскими улочками противопоставляется проекту будущего города с широкими и прямыми проспектами. Утопическая рациональность города будущего при этом противостоит практической рациональности старого города, при планировке которого учитывались такие низменные факторы, как рельеф местности или роза ветров[261]261
  Умрюхина Н. Образ соцгорода в романах М. Я. Козырева («Подземные воды» 1928; «Город энтузиастов» 1931) // Гуманитарная география. Научный и культурно-просветительский альманах / Под ред. Д. Н. Замятина. М.: Институт наследия, 2006. Вып. 3. С. 142–160.


[Закрыть]. Историк Мальте Рольф в книге «Советские массовые праздники» показывает, как введение нового праздничного календаря и распространение таких коллективных практик, как демонстрации, привели к радикальному переустройству ряда советских городов[262]262
  Рольф М. Советские массовые праздники / Пер. с нем. В. Т. Алтухова; Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации и др. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН): Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2009.


[Закрыть]. Вот как рисует будущее советских городов статья 1931 года из журнала «Советская архитектура»:

…социалистическая реконструкция существующих городов СССР (Москва, Ленинград, Харьков и т. д.) ‹…› должна заключаться в систематическом, но экономически безболезненном выводе из городов по мере истечения амортизационных сроков промышленных предприятий, научных институтов, вузов, лабораторий, которые не связаны сырьевой базой или рынком потребления с этими городами. С другой стороны, должно быть прекращено всякое жилищное строительство внутри этих городов и всячески должно проводиться обзеленение всех свободных и освобождающихся частей их. И, наконец, уменьшившаяся в связи с этим потребность в новом жилище должна быть удовлетворена вне городской черты…[263]263
  САСС (Сектор архитекторов социалистического строительства). На новом этапе: тезисы // Советская архитектура. 1931. № 1–2. С. 99–100.


[Закрыть]

В 1920‐е годы кладбища оказались в ряду объектов, символизирующих старый мир и поэтому не вполне уместных в городской черте. Впрочем, во многих городах Советского Союза старые дореволюционные кладбища, заложенные когда-то на окраинах городов и даже за городом, оказались к этому времени глубоко внутри городской черты, и их дальнейшее расширение ограничивалось городской застройкой. Заложенные в XVIII веке на окраинах Москвы новые кладбища[264]264
  «Похоронные реформы» первой половины XVIII века включали в себя серию запретов хоронить покойников при церквах и монастырях. Несмотря на указы Петра I 1723 года и Елизаветы 1748 года, захоронения в городской черте сохранялись до 1771 года, когда в Москве разразилась эпидемия чумы. Это обстоятельство заставило Синод и Сенат внимательнее отнестись к этому вопросу, и захоронения были окончательно выведены из городской черты (см.: Канализация г. Москвы, очистка, водостоки, бани и кладбища: Краткая история и современное состояние с описанием экспонатов 5‐го отдела Музея / Ред. П. В. Сытин. М.: Московское коммунальное хозяйство, 1925. С. 69). Отметим, что аналогичные процессы в Европе происходят незадолго до этого – только в XVI–XVII веках (благодарю С. Мохова за это наблюдение).


[Закрыть] также постепенно вошли в городскую черту. Ко второй половине XIX века ситуация стала критической. Все московские кладбища были переполнены и плохо благоустроены. Дополнительные проблемы в состояние кладбищ вносил тот факт, что они находились в полном ведении духовенства, которое препятствовало всякому вторжению как светских властей, так и частных коммерсантов в кладбищенскую жизнь[265]265
  Подробнее об этом см. во Введении.


[Закрыть].

Кладбищенские территории с обилием зелени, тихие и уединенные (пусть даже и пострадавшие в годы военного коммунизма и НЭПа), занимали особое место в городе того времени. Старые кладбища, оказавшиеся к этому времени внутри городской черты, попадают в число немногих зеленых пространств в быстро растущих советских городах. Однако с кладбищенскими территориями был связан целый комплекс проблем, тянувшихся еще с XIX века. Существенной проблемой было переполнение кладбищ, на кладбищах наблюдался «такой же кризис жилплощади, как и на настоящей жилплощади»[266]266
  Запись в дневнике С. А. Пионтковского 9 февраля 1929 года, см.: Пионтковский С. А. Дневник историка С. А. Пионтковского (1927–1934) / Редкол.: Д. Бранденбергер (США), А. М. Дубровский, А. Л. Литвин (отв. ред. и вступ. ст.). Казань: Казанский государственный университет, 2009. С. 240.


[Закрыть]. Согласно данным, собранным отделом похоронно-санитарных мероприятий Москвы, предельная емкость больших московских кладбищ, на которых производилось 98 % захоронений, составляла от 100 до 500 тел при условии захоронения в братских могилах[267]267
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 1. Д. 50. Л. 1.


[Закрыть]. Фактически это означало, что мéста на этих кладбищах хватает лишь для того, чтобы захоронить трупы, уже скопившиеся в больницах и моргах города к весне 1919 года. Для новых умерших мéста фактически не оставалось. Ситуация на других кладбищах, особенно монастырских, была еще более тяжелой.

Несмотря на широкие административные возможности Моссовета, проблема переполненности кладбищ продолжала решаться старыми методами – прирезкой новых территорий к старым кладбищам[268]268
  Там же. Л. 1–1 об.; Там же. Оп. 8. Д. 632. Л. 2 об.


[Закрыть]. Новые территории, прирезавшиеся к кладбищам, находились за их формальными границами и зачастую использовались окрестными жителями под огороды[269]269
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 8. Д. 633. Л. 83 об.


[Закрыть]. Даже в самые трудные моменты Похоронный отдел (Отдел погребально-санитарных мероприятий) Московского коммунального хозяйства (МКХ) Моссовета[270]270
  Название отдела и его место в структуре Московского коммунального хозяйства несколько раз менялось. Чтобы не перегружать текст различными названиями одного и того же административного органа, во всех случаях далее я буду называть его Похоронным отделом.


[Закрыть] не выступал с предложением об открытии новых кладбищ за городской чертой[271]271
  Идея открыть новые кладбища появляется только в 1923 году, когда похоронный кризис в целом уже преодолен, см.: Там же. Л. 52, 64, 75.


[Закрыть].

Одной из важных тем заседаний Похоронного отдела МКХ с момента его создания и до ликвидации МКХ в начале 1930‐х годов был вопрос о закрытии ряда кладбищ города, в первую очередь старых монастырских кладбищ[272]272
  Там же. Оп. 1. Д. 50. Л. 3–3 об.; Там же. Оп. 8. Д. 633. Л. 29 об.


[Закрыть]. Это было связано с их переполненностью, чреватой усилением эпидемий, а также с тем, что монастыри представляли собой капитальные сооружения с большим количеством помещений, которые можно было использовать как для вновь созданных советских организаций, так и с целью увеличения жилого фонда. На территориях московских монастырей расположились детские трудовые колонии[273]273
  «Был у Серпуховской заставы и решил пройти на кладбище Данилова монастыря, и что же? Когда боком пролез в главные ворота, то перед моим носом, как из земли, выросли два-три охранника. Двое из них в форме городовых. Один в штатской форме, и все они гепеушники. И на площади передо мной, прежде благоустроенной, с цветочными клумбами, теперь заваленной камнями и навозом, копошилось около шестисот, или более, оборванных, до невозможности грязных детей в возрасте от десяти до шестнадцати лет. Все это гоготало, кричало, неистовствовало и просило хлеба» (запись в дневнике Е. Н. Николаева 8 мая 1931 года, см.: «Исчез человек и нет его, куда девали – никто не знает»: из конфискованного дневника Е. Н. Николаева / Публикация В. Гончарова // Источник. 1993. № 4. С. 52).


[Закрыть], школы, рабочие поселки, военные гарнизоны, трудовые лагеря и тюрьмы[274]274
  «Между прочим: хоронили его в „бывшем“ Андрониевском монастыре, а теперь правильнее сказать „на тюремном дворе“. В монастыре церковных служб нет, „братия“ разогнана, и здания церковные переполнены арестованными и военнопленными. Больших хлопот стоило похоронить его именно там. И могилу даже рыли „наместники“ монахов – пленные английские солдаты (а может быть и офицеры: уж очень на вид щеголеваты и красивы)» (запись в дневнике Н. П. Окунева 4 (17) февраля 1920 года, см.: Окунев Н. П. Дневник москвича. 1917–1924: В 2 кн. Кн. 2: 1920–1924. М.: Воениздат, 1997. С. 10).


[Закрыть], рабочие клубы и даже столовые[275]275
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 1. Д. 50. Л. 3; Там же. Д. 54. Л. 4, 11; Там же. Оп. 8. Д. 632. Л. 2 об.; Там же. Д. 633. Л. 4.


[Закрыть] и театры[276]276
  «…Сегодня опять зашел в Покровский монастырь и нашел там, за монастырской оградой, новое учреждение, не совсем „приличествующее“ святой обители и кладбищу: театр, о чем у монастырских врат гласит широковещательная афиша. Конечно, не монахи додумались до этого, а их постояльцы – военные люди» (запись в дневнике Н. П. Окунева 29 октября (9 ноября) 1919 года, см.: Окунев Н. П. Дневник москвича. Кн. 1. С. 301–302).


[Закрыть]. При этом новые постояльцы кладбищ порой не заботились о соблюдении даже минимальных приличий. Так, например, заведующий подотделом кладбищ Отдела погребально-санитарных мероприятий М. С. Р и Кр. Д. (Московского совета рабочих и крестьянских депутатов) И. И. Жуков 5 февраля 1920 года рисует поистине ужасающую картину повседневной жизни кладбища при Алексеевском монастыре:

Около клуба-театра, устроенного 76 внутренней охраны батальоном, где даются разные увеселения, почти ежедневно, от 7 часов вечера до 3-5 часов утра, кроме этого батальона еще другими представителями 210, 78 батальонов и частными лицами, посетителями являются преимущественно лица, не принадлежащими к воинскому званию, до 600 человек, и т. к. при этом клубе нет отхожих и [нрзб] мест, то посетителями допускается испражнения между могилами кладбища и вокруг этого дома, где расположен театр, что и замечается в большом размере утром после увеселений, тоже и замечено указанными выше осмотревшими кладбище лицами, что не успели убрать кладбищенскими сторожами, больше всего испражнений на дороге против бывшей трапезной, а также много кустов сломлено и сожжено[277]277
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 8. Д. 624. Л. 48.


[Закрыть].

Живут в окружении могил и «бывшие люди»:

После обеда отправился в 6 ч. к князю на его новую квартиру в Новодевичьем монастыре; он занимает с прислугой маленькую комнату, бывшую келью, в заднем корпусе в правом углу монастыря. Князь меня встретил у ворот, прошли мимо могил Уваровых, Щербатовых (его отца и матери и др.) ‹…› Грустное впечатление производит житье среди могил; хотя некоторые памятники повалены, но, в общем, впечатление хорошее; у некоторых могил горят лампады[278]278
  Запись в дневнике А. В. Орешникова 18 июля (5 июля) 1925 года, см.: Орешников А. В. Дневник. 1915–1933: В 2 кн. Кн. 2: 1925–1933. М.: Наука, 2011. С. 51.


[Закрыть].

Всевозможные организации используют не только жилые помещения бывших монастырей, но и окружающие территории, в том числе и кладбища. Аналогичным образом заселяются и уплотняются все постройки, хоть сколько-нибудь пригодные для жизни, расположенные и на обычных городских кладбищах. В первую очередь это бывшие дома церковного кладбищенского причта, кладбищенские сторожки, гаражи и т. д. Новая практика проживания на кладбищах, особенно детей, требовала решения вопроса о том, насколько это безопасно с санитарной точки зрения. После многочисленных заседаний и экспертиз появляются санитарные нормы по обновлению и нецелевому использованию кладбищ[279]279
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 1. Д. 50. Л. 3.


[Закрыть].

Если использование монастырских построек под жилой фонд и советские учреждения считалось нормальным (и в отдельных местах продолжалось до 1990‐х годов), то заселение кладбищ воспринималось как временная мера, связанная с чрезвычайными условиями жизни во время Гражданской войны и военного коммунизма. Отношения с кладбищенскими поселенцами станут для «похоронных администраторов» Москвы проблемой на много лет вперед, поскольку люди и организации, обосновавшиеся на территориях московских кладбищ, не только не хотели переезжать, вопреки многочисленным ходатайствам МКХ о «выселении чужеродного элемента с кладбищ», но и подавали встречные ходатайства о закрытии кладбищ[280]280
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 8. Д. 625; Там же. Д. 632. Л. 2 об.


[Закрыть]. Таким образом, кладбища частично выводятся из «неэффективного» земельного фонда, они становятся местом жизни или работы людей, никак не связанных со смертью или похоронами.

Расширение функций кладбищенских территорий, очевидно, не сразу было принято населением. Наличие в архивах документов многочисленных экспертиз, заседаний и заключений о санитарной безопасности кладбищ свидетельствует о том, что функциональное переформатирование кладбищ было одной из многих новаций, относительно введения которой власть не нашла поддержки у населения. Показательно, что Гвидо Бартель в своей пропагандистской брошюре «Кремация», изданной МКХ в 1925 году, – отвлекаясь от основной темы – пропаганды кремации – посвящает целую главу обоснованию абсолютной безопасности традиционных кладбищ и трупоположения[281]281
  Бартель Г. Кремация / Составил Г. Бартель; под ред. Ф. Я. Лаврова. М.: М. К. Х., 1925. С. 9–21.


[Закрыть].

Утрата Церковью своих позиций и, как следствие, контроля над вопросами смерти и кладбищенских территорий в кризисных условиях 1918–1920 годов привела к тому, что из ранее неэффективных территорий московских некрополей государство пыталось извлечь максимальную пользу. Утилитаризм времен острого топливного кризиса и кризиса снабжения проявился даже в том, что кладбищенские территории начали стихийно использоваться под сенокосы, а деревья, ветхие постройки на кладбищах и даже кресты – как дрова[282]282
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 1. Д. 50. Л. 16. Очевидно, это происходило не только в Москве. См., например: Записи в дневнике А. В. Жиркевича 1 июля 1921 года и 7 августа 1922 года (Жиркевич А. В. Потревоженные тени… Симбирский дневник: к 150-летию со дня рождения / Сост., предисл. и прим. Н. Г. Жиркевич-Подлесских. М.: Этерна-принт, 2007. С. 529, 625).


[Закрыть]:

Вот два писателя (первоклассные из непримиримых) в приемной комиссариата нар<одного> просвещения. Комиссар К. – любезен. Обещает: «Мы вам дадим дрова; кладбищенские; мы березы с могил вырубаем – хорошие березы». (А возможно, что и кресты, кстати, вырубят. Дерево даже суше, а на что же кресты?)[283]283
  Запись в дневнике З. Н. Гиппиус 8 сентября 1919 года, см.: Гиппиус З. Н. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 9: Дневники 1919–1941. Из публицистики 1907–1917. Воспоминания современников / Сост., прим., указ. имен Т. Ф. Прокопова. М.: Русская книга, 2003. С. 53.


[Закрыть]

Друга Володю схоронили в Пасхальную среду на Семеновском кладбище. Там похоронены двое моих детей, Галя и Миша, умершие в 1898 и 1904 гг. Могилки их были огорожены деревянной решеткой с прочными столбиками, и увы! – нет уже этой загородки: в эту зиму и ее растащили на дрова, таковой же участи подвергнулись на кладбище всякие такие загородки. Крест на их могилке пока пощажен[284]284
  Запись в дневнике Н. П. Окунева 6 (19) апреля 1920 года, см.: Окунев Н. П. Дневник москвича. Кн. 2. С. 26.


[Закрыть].

«Похоронные администраторы» пытаются противостоять этому, но и они понимают, сколь высока потребность в дровах, в том числе работников кладбищ:

Сегодня один из преподавателей командных курсов, человек лет 60, говорил мне, что отсутствие средств не дало ему возможности приобретать яблоки, в то время как другие жрали их десятками. И вот у него появилось желание украсть несколько яблок на базаре. Но если человека образованного тянет к себе так сильно яблоко, то что же должен испытывать бедняк, видящий недоступный ему кусок хлеба. Отсюда, быть может, и кража хлеба на базаре красноармейцами. Тогда как осуждать таких воров? Смотрю же я сам сквозь пальцы, когда сторожиха моего кладбища за неимением дров крадет кресты с кладбища для обогревания жилища и варки пищи[285]285
  Запись в дневнике А. В. Жиркевича 13 октября 1920 года, см.: Жиркевич А. В. Потревоженные тени… С. 479.
  Судя по дневнику, решение этой проблемы постоянно беспокоило Жиркевича: «Кладбище произвело на меня удручающее впечатление, какого я ожидал: ни одного креста – все срублено на дрова в эту зиму, вероятно, сторожем, сидевшим без дров, а также обывателями, все поросло „травой забвенья“. Остался десяток каменных памятников, которые нельзя было сжечь» (запись в дневнике А. В. Жиркевича 7 августа 1922 года, см.: Там же. С. 625). Справедливости ради надо сказать, что для решения проблемы он предпринимал большие усилия: «Вожусь с получением 1/2 сажени дров для моей кладбищенской сторожихи. Наконец мне дали ордер на право получения дров из городского склада. Но в подводе отказали. Это заставило меня бегать по городу в поисках казенной подводы. Прихожу в городской склад. Оказывается, дров нет и до зимы не будет. Дрова мне тоже чуть ли не из милости дают из склада у вокзала. Придется самому тащиться на вокзал, а оттуда на кладбище, чтобы не лишать сторожиху дров на лето и оградить кладбищенские кресты от ее посягательств. В этих хлопотах о дровах для гадкой бабы я вижу своего рода подвиг доброделания» (запись в дневнике А. В. Жиркевича 23 апреля 1920 года, см.: Там же. С. 442); «9 декабря. Сходил на мое кладбище, занесенное уже наполовину снегом. Несмотря на то что я выхлопотал сторожихе дрова, у нее в квартире нашлись обломки солдатских крестов. Она уверяет, что отобрала их у красноармейцев, а мне кажется, что это ее воровские проделки» (запись в дневнике А. В. Жиркевича 9 декабря 1919 года. См.: Там же. С. 426).


[Закрыть].

Стихийный захват кладбищ советскими организациями и городскими обывателями не был единственной причиной изменения внешнего вида московских некрополей. Переосмысление функций кладбищ повлекло за собой изменение восприятия не только всей территории, но и отдельных объектов, находящихся на ней. Мрамор, гранит, плиты и склепы, чугунные решетки (ограды) – все эти символы вечности также оказались ненужными в новом мире. С наступлением НЭПа Похоронный отдел МКХ начинает реализацию залежей мрамора и гранита со своих складов[286]286
  ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 8. Д. 633. Л. 48–48 об. То же происходит и в Ленинграде (запись в дневнике А. Г. Манькова 19 августа 1934 года, см.: Маньков А. Г. Из дневника рядового человека // Звезда. 1994. № 5. С. 177–178).


[Закрыть], а Госфонд использует надгробия и другие материалы с кладбищ на нужды молодого Советского государства – на облицовку зданий и мощение улиц и набережных[287]287
  ЦГАМО. Ф. 4570. Оп. 1. Д. 56. Л. 3.


[Закрыть]. Наряду с камнем вторично используются и металлы[288]288
  «По всей России идет бешеная ломка железных оград, главным образом, на кладбищах, а также и крестов, чугунных церковных дверей и вообще всего железного и чугунного, так как чугуноплавильные и железоделательные заводы или стоят, или еле влачат свое жалкое существование, о которых, кстати сказать, лишь только гремят в одной лживой макулатуре» (запись в дневнике Е. Н. Николаева 8 марта 1931 года, см.: «Исчез человек и нет его, куда девали – никто не знает»: из конфискованного дневника Е. Н. Николаева / Публикация В. Гончарова // Источник. 1993. № 4. С. 51).


[Закрыть].

Несмотря на то что функционеры и хозяйственники руководствовались соображениями целесообразности, такое решение вызывает оторопь обывателей:

– Вот посмотрите на Большой театр. Его недавно заново облицевали. Так при этом до того заботились о художественной стороне дела, что не решились облицевать новыми камнями, которые дисгармонировали бы с возрастом здания. Инженеры отправились на кладбище и отыскали там надмогильные плиты соответствующего года – и теперь видите, как хорошо вышло?

– Правда, правда, – прибавил он, видя, что я с совершенно ошарашенным видом смотрю на него[289]289
  Запись в дневнике С. С. Прокофьева 21 января 1927 года, см.: Прокофьев С. С. Дневник 1907–1933: В 3 т. (Ч. 2). Paris: sprkfv, 2002. С. 467. См. также запись в дневнике О. Г. Шереметевой 18 мая 1927 года (Шереметева О. Г. Дневник и воспоминания / Вступ. ст. Г. И. Вздорнова. М.: Индрик, 2005. С. 110).


[Закрыть].

Смотреть на эти сваленные в кучу памятники нет сил. Сколько слёз на них было пролито, с какою любовью их ставили на вечные времена, и вот пришел хам и все снес. Зачем? Только для того, чтобы вдоль широкой улицы панели были бы обложены гранитом – и какие граниты! – и мрамором и приезжие туристы восхищались нашей культурой. А рядом в Олонецкой губ. 26 сортов мрамора. Сволочи. И все трусость подлая, желанье выслужиться, показать, что всем жертвует для коммунизма. А при чем тут коммунизм?[290]290
  Запись в дневнике Л. В. Шапориной 14 июля 1934 года, см.: Шапорина Л. В. Дневник: В 2 т. Т. 1: 1898–1945 / Вступ. ст. В. Н. Сажина, подгот. текста, коммент. В. Ф. Петровой и В. Н. Сажина. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 165.
  Также: «Прошел на кладбище, был потрясен при виде огромного числа разрушенных памятников, но разрушенных умышленно руками негодяев нового молодого поколения; мои могилы пока целы; сброшен с пьедестала каменный памятник доктора Гринвальда, отца Натальи Александровны. С тяжелым чувством я вышел из монастыря» (запись в дневнике А. В. Орешникова 5 июля (22 июня) 1925 года, см.: Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. Кн. 2. С. 48); «Мы незаметно докатили до Рязани. ‹…› Оказалось, дорогой памятник, представлявший часовню из чугунных плит, поставленный над останками генерала-лейтенанта Ф. Г. Левицкого и подполковника М. П. Русанова, уничтожен, и могилы их сравнены так, что их и не видно. Срыты и другие многие могилы, что, в общем, произвело на меня глубокое и тяжелое впечатление. Казалось бы, мертвым можно было бы оставить покой и вечную память. Но мудрая „власть на местах“ как будто нарочно, наперекор всему делает свое дело разрушения» (запись в дневнике В. А. Городцова 9 сентября 1931 года, см.: Городцов В. А. Дневники. 1928–1944: В 2 кн. / Государственный исторический музей, Институт археологии РАН; сост., авт. очерков, прим., коммент. и указ.: И. В. Белозёрова, С. В. Кузьминых; отв. ред. П. Г. Гайдуков, А. Д. Яновский. Кн. 1: 1928–1935. М.: Триумф принт, 2015. С. 277–278); «18 июня. Ходил на кладбище Новодевичьего монастыря. Новое кладбище сравнительно в порядке, хотя и на нем много грязи и запустения, указывающие на недостаточность присмотра. Но что представляет из себя Старое кладбище, трудно и передать. Это мерзость запустения и ужас вандализма. Еще недавно самое благоустроенное кладбище в Москве теперь разорено и завалено обломками камней и кирпичей вырытых из склепов и частей разбитых надгробных памятников» (запись в дневнике В. А. Городцова 18 июня 1931 г., см.: Там же. С. 252); «Надя и Лёля ходили на Калитниковское кладбище на могилу Лёши; кладбище в ужасном виде, видели торчащий из земли гроб» (запись в дневнике А. В. Орешникова 22 (9) июля 1924 года, см.: Орешников А. В. Дневник. 1915–1933. Кн. 1. С. 445).


[Закрыть]

Вдобавок ко всему инициатива по демонтажу памятников и надгробных плит зачастую сильно опережала реальные потребности строительства, и сваленные в огромные кучи прямо на кладбище монументы месяцами ждали дальнейшего использования:

Личным осмотром Рогожского кладбища в Москве установлено безобразное отношение со стороны Горфинотдела и Мосгордоротдела, которые не считаясь с возможностью своевременно использовать и вывезти с территории кладбища сваливают и разбивают надгробия и памятники, чем вызывают вполне справедливые нарекания не только религиозно верующих, но и всех тех, кто хозяйски относится к имуществу Госфонда и необходимому культурному порядку[291]291
  ЦГАМО. Ф. 4570. Оп. 1. Д. 56. Л. 2.


[Закрыть].

В результате такого способа благоустройства города, естественно, ухудшалось и без того бедственное состояние кладбищ:

Кладбище превращено в каменоломню. Отовсюду доносится стук молотков о камень. Все склепы, памятники разворочены, в грудах лежат надгробные плиты, мраморные кресты; это все для городских панелей! Я увидала группы молодых граждан, обмеривающих памятник, и спросила, все ли склепы и памятники будут уничтожать. «Те, которые отбирает комиссия после постановления Президиума» (по-видимому горсовета)[292]292
  Запись в дневнике Л. В. Шапориной 14 июля 1934 года, см.: Шапорина Л. В. Дневник. Т. 1. С. 165.


[Закрыть].