Текст книги "Где живет ведьма. Роман"

ГДЕ ЖИВЁТ ВЕДЬМА

На болотах никогда не бывает тихо.

Если лягушки вдруг замолчали, значит,

надвигается что-то неведомое, страшное.

Даже, когда болота осушают

и ничто о них не напоминает,

страшное никогда не исчезает с этих мест.

Я видела, что Рита скучает. Её не порадовал мой фирменный луковый суп, не развеселила коллекция мемов на моём телефоне. Рита молчала. Она сидела кислая на диване и смотрела в большое окно напротив. И я села рядом с ней и так же уставилась в темное окно.

Наступала ночь. В окнах других домов зажигался свет, в некоторых из них были видны тени людей. Они спокойно двигались, может быть, ужинали, готовились ко сну. Может, в одной из квартир на кухне муж взял за руку жену и что-то рассказывает ей интересное, а она на него глядит, и в её взгляде только теплота и понимание.

Мы с Ритой словно выброшенные на берег рыбы. Мы задыхаемся, мы не знаем любви и доверия, мы не знаем, что означают обыкновенные человеческие чувства. Если кричат или бьют, значит, нужно спасаться, наращивать броню, отращивать кулаки. Мы не можем покинуть место преступлений, потому что нам некуда идти. Мы знаем, как выживать в агрессивном мире, и оттого совершенно не знаем, как быть открытой и беззащитной, но окружённой любовью. У нас так в семьях не было, откуда нам знать?

– У меня что-то пациентов поубавилось, – задумчиво протянула Рита. – Обычно в неделю два-три сеанса, а тут один и какой-то неполноценный получился.

– Почему неполноценный?

– Мы обсуждали зависимость мужа пациентки. Я привела парочку примеров, в том числе, зачем-то, и свой. В итоге мы больше проговорили о моих проблемах, чем о её. Так что думаю, она больше не обратиться ко мне. Кому интересно платить за обсуждение чужих проблем? Это я ей должна была оплатить сеанс, а не она мне!

Я зевнула. Пора было укладываться. В шкафу у меня была стопка нетронутого глаженого белья. Мама привезла его ещё весной в качестве доказательства своей любви, так что я им не пользовалась. Я достала эту стопку и протянула его Рите.

– Будешь спать здесь, а я пойду на кухне надувать свой матрас. Ух и орёт он, как дикий зверь.

Я включила его в розетку. Громко, но зато достаточно быстро на кухне выросло дополнительное спальное место. Рита предложила мне поменяться с нею местами. Матрас выглядел презентабельно: снизу чёрный с резиновым покрытием, а сверху – светлый, словно замшевый. Я согласилась спать на диване, что разумно. Ведь мне всё равно не заснуть, я буду крутиться на матрасе полночи, а это тоже шумно. При каждом повороте матрас вздыхал и кряхтел от перекатываемого внутри него воздуха.

Наступила ночь. Город успокоился. Автомобилей стало на порядок меньше. Люди угомонились, и я слышала своё мерное дыхание, призванное ускорить наступление сна моей подруги. Но она всё крутилась и искала подходящую позу. Этот матрас не прощает людей, которые ищут комфорт.

Каждое движение это ложе страданий сопровождает адским звуком резины, которая хочет разорваться. Я думаю, что уже было часа три ночи, когда мне стали мерещиться сухие поскрипывания и потрескивания. Звуки шли от входной двери. Такое впечатление, что в подъезде что-то разваливалось. Что-то крупное, как большой деревянный шкаф ростом в три метра.

Я бесшумно встала со своего дивана и на цыпочках прокралась к двери. В глазок ничего не было видно. Но звук усилился. Я вернулась за телефоном, чтобы включить фонарик и посмотреть, что происходит за дверью.

– Ты чего там бродишь?

От звука Ритиного голоса у меня выпал телефон из рук.

– А ты чего не спишь?

– Неудобно мне на матрасе. Но я спала немного, ты меня разбудила… Так чего ты бродишь?

Я включила свет в коридоре.

– Там за дверью что-то происходит. Слышишь?

Рита приподнялась на локте, при этом матрас жалобно застонал. Волосы у подруги выглядели так, словно она и не спала. У меня волосы так аккуратно не выглядят даже после муторной и долгой укладки.

– И что? Пусть ходят… Может уборщица. Или воришка двери проверяет. У тебя дверь заперта?

Я похолодела. Как-то раз я спала с открытой дверью, с торчащим ключом в замке снаружи. Причём я не выходила пару дней из дома, так как приболела. И обнаружила я, что дверь не закрыта на замок только, когда мне понадобилось выйти в аптеку за лекарствами. По моему безумному взгляду Рита поняла, что дверь, возможно, открыта. Она вскочила с матраса, который от её резкого движения чуть не перевернулся. На цыпочках моя подруга направилась в коридор. Я за ней. Рита приложила ухо к двери и оглянулась на меня.

– Да, там что-то происходит, но не похоже на шаги. Какой-то треск. Как будто кто-то дрова колет…

– Попробуй на ручку нажать, может заперта все-таки дверь? – прошептала я.

Рита не шевельнулась и одними губами прошелестела:

– Может, и заперта, а если там ключ торчит снаружи? Мы только внимание к себе привлечем.

– Но надо же что-то делать!

Я сделала шаг к двери и дёрнула ручку. Замок был закрыт. Рядом с дверью на столике лежали мои ключи. Значит, всё в порядке. Мы спасены! Шум тем временем в подъезде усилился.

– Что там трещит? Вдруг пожар?

– Там один бетон, нечему гореть! – Рита испугалаась моей импульсивности, которая возникла вдруг в середине ночи.

– Я пойду посмотрю! Ты со мной?

– Хорошо, давай возьмём что-то для защиты. У тебя есть газовый баллончик?

– Нет. Может, ножи? Только они тупые.

– Ну так же не видно, что они тупые! Мы ведь не собираемся их в ход пускать!

– Тогда зачем их брать?

В общем, взяли мы два тупых ножа, но с длинными широкими лезвиями, открыли тихонько дверь и вышли из квартиры в общий коридор. Там было темно. На общей площадке четыре квартиры, и никого из жильцов почему-то не разбудил жуткий треск, который раздавался за пластиковой дверью возле лифтов. Я распахнула дверь.

Напротив лифтов стена, покрытая шероховатой розовой штукатуркой, походила на плоский экран огромного телевизора. По телевизору показывали трещины. Трещины то появлялись, то почти исчезали. Их было то много мелких, то следующий кадр – одна или две большие через весь экран. Стена разрушалась! Вы когда-нибудь наступали на ледяную поверхность лужи? От ботинка во все стороны разбегаются трещины. Ногу убираешь, и снова ставишь, трещины усиливаются, раздаётся поскрипывание, появляется дырка и вода вырывается из ледяного плена. Хорошо, если вовремя одернешь ногу, чтобы ботинок не промок!

– Как думаешь, на других этажах тоже самое?

– Я не пойду смотреть, ты что!

– Но нам нужно это сделать? Нам нужно разбудить людей! Ты же видишь, что со стеной!

– Хорошо, пошли! – Рита схватила меня за запястье холодными пальцами.

Она потянула меня к лестнице. А я не могу ходить по лестнице с того самого дня, как с Анной юристкой там была. Я вызвала лифт, благо он был на нашем этаже. Двери раскрылись, и мы с Ритой вошли. Я нажала на восьмой этаж, двери захлопнулись. Лифт тронулся, а Рита вдруг закричала, что нельзя пользоваться шахтой во время пожаров и прочих катаклизмов. Но что толку?

Мы были уже внутри и медленно спускались. А ведь нужно было проехать только один этаж, но лифт не останавливался, а цифры на табло плавно сменялись с восьмого на седьмой, на шестом этаже лифт остановился. Двери затрепетали, автоголосок заявил, что шестой этаж. И это всё! Двери не раскрылись. Мы были вдвоём в пассажирской тесной кабинке. Ночью. В полной тишине. Висели над пропастью в шахте.

Внезапно Рита начала хрипеть и задыхаться. Лицо у неё покраснело, глаза заслезились. Она стала хвататься за горло обеими руками и что-то шептать широко открытым ртом. Я не представляла, что делать, а только наблюдала за подругой, медленно оседающей по стене кабинки. Когда Рита была уже на полу на корточках, я вышла из ступора и села на пол напротив неё. Я взяла её за руки и велела дышать медленно и глубоко. Я смотрела в её выпученные безумные глаза и вспоминала всё мыслимые и немыслимые способы вытащить человека из болота паники.

– Давай дышать вместе! А-а-а, а-а-а, задерживай дыхание, так! Надувай щеки! Всё хорошо! Всё в порядке! Дыши! Дыши!

Рита послушно и шумно вдыхала воздух. Постепенно из её глаз стал уходить ужас, лицо становилось спокойным и расслабленным, пока, наконец, не приобрело своё привычное нормальное выражение. Всё было позади. Но зато теперь от напряжения затрясло меня. Рита крепко сжала мои руки, которые до сих пор держала в своих влажных, почти мокрых ладонях.

– Эй! Ты чего! Всё нормально!

Ну, конечно, ей легко говорить! Видела бы она себя каких-то пять минут назад! Я спасла её от панической атаки, а теперь она будет думать, что это она меня успокаивает.

– У тебя что клаустрофобия? – спросила Рита.

– Сама ты ходячая клаустрофобия! – рассердилась я. – И сразу пришла в себя.

Одновременно мы посмотрели на кнопку вызова дежурного, но Рита опередила меня, надавив её первой. Впрочем, нам никто не ответил. Раньше, помнится, если случайно нажмешь эту красную кнопку, там шипенье какое-то раздавалось. Сразу в душе разливалось спокойствие: где-то кто-то сидит, бдит, в беде тебя не оставят.

Но сейчас, может, потому, что ночь, при нажатии кнопки не было ни единого звука. Тишина. Только мы вдвоём с колотящимся сердцем висим над землёй. Естественно, телефонов с собой у нас не было, только два совершенно бесполезных ножа с блестящими тупыми лезвиями. Снова послышался треск. Теперь мы знали, откуда он шёл. От стен подъезда, покрытых штукатуркой. И, если мы спустились, на этаж или около того, треск не исчез, значит, стены разрушались не только на девятом этаже.

– Интересно, сколько сейчас времени?

Я покачала головой.

– Подозреваю, что где-то начало пятого. Значит, есть надежда, что через час-полтора мы можем начать кричать, и нас хоть кто-то услышит.

Я встала с пола. Лифт ощутимо качнулся от моего движения и затрепетал.

– Тихо! – крикнула Рита. Она прильнула к стене и застыла.

От ужаса я боялась даже дышать. Не дай бог, сейчас тросы оборвутся, и мы с подругой, не дожив даже до 25 годков, полетим в тартарары. Чудовищная ситуация. В голове промелькнули глупые советы из интернета, как подпрыгнуть в момент падения лифта, чтобы выжить при ударе о дно шахты.

Мы прижались спинами к противоположным сторонам лифтовой кабинки и старались, как можно спокойнее дышать. Лицо Риты было белым, моё, подозреваю, тоже. Я боялась даже повернуть голову, чтобы взглянуть на отражение в зеркале. Рита одними губами начала что-то говорить. Сначала я не слышала.

– Господи, когда мы с братом прятались под кроватью от пьяного отца, я думала, что хуже ничего быть не может. Но не могу сказать, что падение лифта пугает меня больше, чем отец. Когда он возвращался домой в день получки, мы знали, что вместе с продуктами он притащит в дом выпивку.

– Он бил вас?

– Да. Мне доставалось больше, я не хотела, чтобы Артёмка попался отцу под руку. Он был слабеньким ребёнком. Постоянно болел. Сколько таблеток ему пришлось выпить! Сколько он по больницам лежал! А тут ещё папаша наш, сумасшедший на всю голову!

– А мама? Ваша мама? – слезы подступили у меня к горлу, и я потерла шею спереди под подбородком.

– А что мама?

Ну, я, примерно, догадывалась, что ответит мне Рита. Её мать, так же, как и моя, допускала, чтобы детей её обижали. Так же, как и моя, старалась найти оправдание тому, что оправдать нельзя. Тем страшнее для меня были слова Риты:

– Мама вмешивалась в разборки с отцом только в том случае, если не успевала перед этим дозаправиться водкой. А она, как правило, успевала. И всё… В её жизни наступал мир грёз и розовых пони. Кстати, о розовых пони. Может, расскажешь о своих следах на спине?

Я сглотнула. Хотелось пить и есть. Видимо, от стресса. Обычно ночью я не ем, да и не провожу ночь стоя в лифте практически на одной ноге, чтобы мысленно хотя бы уменьшить свой вес.

– Хорошо, я расскажу тебе то, что не рассказывала никогда и никому. Меня, вообще-то, никто и не спрашивал, и не интересовался мною. До тебя. Спасибо тебе за это. Не знаю, успею ли тебе это сказать прежде, чем нас вытащат отсюда или мы упадем в шахту лифта. Так вот. Шрамы на спине? Это мой отец. Он бил меня каждый день, сначала ладонью шлепал, когда я только ходить начала, наверное. Потом палкой и ремнём.

– Но почему? Почему?

– Хороший вопрос. Твой отец вас бил, потому что был и есть пьяница и алкаш, так? А мой… может, садист?

– Господи, тебя удочерили, значит, хотели очень ребёнка и так вот потом поступать? Конечно, много людей, кто считает, что воспитывать без наказаний не получается. Скажи, а в остальном, если убрать эти побои, твой отец вёл себя адекватно?

– Рита, в том то и дело, что после минут контролируемой агрессии, мой отец относился ко мне скорее никак. Даже… мне кажется, он настороженно ко мне относился, избегал меня. В общем, если он и хотел ребёнка, то его желание улетучилось.

Я шумно вдохнула. Мне тяжело было уже стоять, и я села на пол так аккуратно, как только смогла. Рита тоже села. Мы вытянули ноги. Хотелось невыносимо спать, как обычно хочется под самое утро. Воздух был спертый.

И, несмотря на яркий свет, слепивший глаза, я почувствовала, как мои веки вдруг стали тяжёлыми. Рита, так вообще, уже сопела, и голова её упала на одно плечо, а волосы прикрыли левую часть лица. В кабинке, да и во всём доме наступило шаткое равновесие. Под утро все жильцы спали, досматривая свои сны. А те, кто страдал бессонницей, наконец то, ощутили действие снотворных средств. Скрип стен прекратился тоже. Над домом витал туманный морок. Солнце не могло пробиться к окнам. Пока другие дома, стоящие вокруг, оживали, наш дом был во власти ночного кошмара.

Потом люди стали просыпаться. В квартире надо мной, где проживала целая ватага детей во главе с мальчуганом в ортопедических ботиночках, на кухне стояла растрепанная мать семейства. В пухлых руках у неё был громоздкий будильник советских времён. Впервые за десятки лет этот механизм дал сбой. Женщина удивлённо крутила всегда исправно звенящий в нужное время предмет в своих руках. Она хмурилась. Все опоздали. Муж уже должен стоять в пробке по пути на работу и добродушно материться. Средняя дочь хотела именно сегодня начать пробежки вокруг дома. Кто-то перед самыми летними каникулами в её классе намекнул на то, что мальчишкам нравятся худые девчонки. А женщине самой нужно было ехать на приём к врачу с мальчиком.

На последнем этаже проснулась Анна. Она прислушалась к тишине в квартире и подумала, что ещё рано. Обычно она просыпалась от того, что её отец преувеличенно громко начинал готовить завтрак. Его целью было не приготовление пышного омлета и густого свежезаваренного кофе. Его целью было раздразнить Анну перед началом рабочего дня. По крайней мере, она подозревала отца в этом стремлении.

Артём пересекал детскую площадку перед домом. Ещё издали он заметил, что все окружающие дома были освещены утренним солнцем. Зато дом, где Рита снимала квартиру, находился словно в дымке. Всё здание было объято серым туманом. Артём потер глаза. Такого он ещё не видел. Настроение у него было тоскливым.

Родители снова ушли в запой, он чувствовал себя брошенным и ненужным, как обычно. Артём шел медленно. Он вымотался за время пути. Пришлось идти пешком, так как мать вытащила последнюю мелочь из его карманов. Дескать, зачем тебе деньги на проезд, сынок? Ведь ты вернулся домой… Больше не нужно никуда ехать.

Артём отметил, что перед зданием полно машин. Было такое впечатление, что жильцы перепутали будни с выходными и все остались дома, вместо того, чтобы влиться в утренний дорожный поток на своих железных конях. Артём подошёл к домофону и приложил магнитный ключ. Консьержка ещё не заступила на свой пост. Подъезд был тих и безлюден. Артём вызвал лифт. Грузовой открылся мгновенно. Артём зашёл в кабинку и нажал на восьмой этаж. Лифт быстро его доставил. И всё так же. Вокруг была тишина. Казалось, что в этом многоквартирном доме Артём совершенно один. В квартире тоже никого не было. Артём потрогал электрический чайник. Холодный. В раковине сухо. Ей никто не пользовался, по крайней мере, день точно. Рита убежала куда-то с утра и не позавтракала? Даже чаю не попила?

Артём послонялся пару минут по убранной квартире. Тоска. Плюхнулся на диван и достал телефон. Аппарат разряжался. Артём достал зарядку и подключил телефон. От нечего делать захотелось курить. Артём оглянулся воровато, хотя находился в квартире один. У него имелся свой тайник. На кухне под шкафом, куда Рита не доставала своей громоздкой шваброй, лежали обыкновенные сигареты с зажигалкой. Артём распластался на полу и вытянул руку. Целехонькие! Может, надолго Рита ушла? И удастся покурить в квартире на лоджии?

Артём почувствовал, как от радостного волнения и азарта сердце заметалось в горле. Нет… Она огорчится, если увидит его с сигаретой в зубах или учует запах табака. Уж больно она боится любой зависимости, наглядевшись на родителей. А, кроме огорчения, Рита ещё и злится будет, причём больше на себя за то, что так реагирует и не умеет вести себя с близкими так же профессионально, как с пациентами своими. Поэтому Артём достал сигареты, сунул их в карман и вышел из квартиры. Он решил покурить на общем балконе возле лестничного пролета. Для пущей осторожности Артём спустился пешком на этаж ниже.

Он уже так делал пару раз. Собирался и сейчас. Артём был высоким, долговязым, и край лоджии доходил ему ненамного выше пояса. Артём почти половиной тела высунулся на улицу. Туман нехотя рассеивался. Можно было различить рваные просветы, через которые к дому проникал утренний свет. Артём сделал первую затяжку. Приятно закружилась голова, но во рту поселился неприятный привкус горечи.

Тем временем мы в лифте с Ритой, по-прежнему, прибывали в полуобморочном состоянии: и не спали, и не бодрствовали. У меня затекли руки, я попыталась их встряхнуть, и тут же ощутила вибрацию лифта. Я слегка прокашлялась и хотела закричать. По внутренним часам утро уже наступило. Нужно же было что-то делать. Нас должны были услышать! Но во рту у меня была пустыня. Мне следовало бы сделать хотя бы глоток воды, чтобы позвать помощь. Я тронула Риту за плечо. Она медленно зашевелилась. Лицо у неё осунулось. Она скинула за ночь килограмма два точно. Худая, испуганная, тихая. Она привыкла к лишениям детства, и проснулась сразу, как боец в окопах, прекрасно, понимая, что вокруг беда, и нужно быть максимально осторожной.

– Ты кнопку нажимала? – хрипло спросила Рита.

Я вытянула руку наверх, но не смогла дотянуться. Всё равно нужно было вставать. А это риск! Кабинка накренилась. Видимо ослаб один трос, который крепил лифт. Впрочем, я не знаю, как устроен механизм удержания кабины над шахтой. А должна была бы знать, если бы посещала всё занятия в своём архитектурном институте.

Оставалось только кричать.

– Помогите!

– А! Кто-нибудь!

Казалось, что кабинка реагировала даже на звук наших криков и начинала трястись активнее. Но выхода больше не оставалось.

Артём ещё не докурил свою сигарету, когда это занятие ему полностью наскучило. Глупо, вредно, не нужно. Единственная причина, почему он курил, это протестное поведение. Но, когда никто не видит протест, это неинтересно. Конечно, каждая затяжка подкидывала монет в копилку его храбрости, но уж больно неприятный эффект был от курения. Мышцы голеней ослабли, голова закружилась, напала тошнота. Артем кинул сигарету на пол и с облегчением раздавил её. Протест завершён.

Артём вышел к лифтам на седьмом этаже. Он решил проехать один этаж на лифте. Сказалась длинная дорога, проделанная им с утра, да ещё и сигарета на голодный желудок.

Мы снова сидели с Ритой на полу лифта и зло смотрели друг на друга. Было так тоскливо и жутко от того, что дом, похоже, не собирался просыпаться. Вокруг нас стояла давящая тишина.

Никто не собирался на работу, вести ребёнка в сад, выносить мусор! Я где-то читала, как раньше наказывали провинившихся наложниц гарема. Их помещали в мешок, куда затем отправлялась также ядовитая змея и разъярённая кошка. Притихший мешок через какое-то время бросали в Босфор. Так вот у меня было такое ощущение, что мы с Ритой это и кошка, и змея, и провинившаяся наложница одновременно. Было невыносимо находиться больше вместе в этом замкнутом пространстве.

Артём вызвал лифт. Над грузовой кабинкой красная горящая цифра продолжала показывать цифру 8. Лифт не двигался с тех самых пор, как поднял Артёма с утра в квартиру Риты. А над пассажирским лифтом вместо красной цифры горел вопросительный знак. Что за чертовщина? Этот лифт также не двигался. Артём раздражённо стукнул ногой по металлическим дверцам. И мы с Ритой услышали его!

– Эй, не стучите! Мы в лифте. Он похоже скоро упадёт! Позовите помощь!

– Тётя Маша? Это вы?!

– Да, я! Артём! Помоги нам с Ритой!

– И Рита здесь?

– Артём, я сейчас убью тебя, позови кого-то! – закричала Рита.

Артем переступал с ноги на ногу словно лосенок. Куда бежать? Он мгновенно вспотел.

Артём уже не в первый раз в своей жизни осознал, какой он маленький, беззащитный, но его вынуждают принять взрослое решение. У него за спиной ничего, никакого тыла в виде тёплых детских воспоминаний, а он должен обрушить на свои плечи ответственность за жизнь и смерть любимых людей, правда, сейчас не родителей, но сестры!

Адреналин заставил Артемку подбежать к общей двери в тамбур и долбить по ней руками и ногами, звонить во все четыре кнопки звонков от квартир. Он орал и кричал, сорвал голос. Спустился в секунду на следующий этаж, звонил и долбил туда. Люди повыскакивали в подъезд. Артём объяснил какому-то серьёзному высокому мужчине, что происходит. Мужчина стал звонить в аварийную службу. Его жена, тоже собранная, хоть и заспанная с лохматой головой и в линялой ночнушке, велела звонить в скорую и взяла Артемку за руку.

– Пошли к лифтам.

Артём вдруг затрясся всем телом и скривился лицом в попытке не заплакать. За те минуты, что он будил соседей, могло произойти всё, что угодно с его сестрой, с тетей Машей. Ноги не шли его. Женщина это сообразила и обняла мальчика. На мгновение прижала к своей груди.

Артём всхлипнул и собрался. Безрадостное детство дало свои плоды. Артём стал настоящим стойким оловянным солдатиком. Женщина поспешила к лестничному пролету. Вдвоём они впопыхах поднялись на этаж выше. На площадке возле лифта стояли соседи. Они переговаривались между собой, не понимая, что происходит. Артём растолкал их и прислонил ухо к дверям.

– Ри-ита!

Глухой голос его сестры раздался тут же:

– Всё в порядке. Не переживай. Ждём помощь.

– Слава богу! Вы как там? Голодные?

– Артём, мы вымотаны. Говорить сил нет. Правда…

Артём беспомощно оглянулся на женщину, которая поднялась с ним. Она кивнула.

– Ты всё правильно сделал, Артём. Будем ждать. Может, тебя накормить?

Артём яростно затряс головой, как будто ему предложили что-то ужасное. Соседи стали расходиться. Артём сел на пол напротив лифта и затих.

– Я спущусь, узнаю, когда они подъедут. – Женщина ушла.

Почти сразу же из общего тамбура торопливо вышел мужчина в темном пиджаке. У него в руке был небольшой чемоданчик с блестящим крупным замком. Артём как завороженный следил за мерцанием замка. Мужчина нажал на кнопку вызова. Раздался хлопок и кабинка, в которой сидели мы, пришла в движение.

Кабинка затряслась, словно избушка на курьих ножках перед самым своим поворотом к лесу задом, а к нам передом. Пол ещё сильнее накренился, нас с Ритой закинуло в угол возле кнопок. Я жала на все кнопки и что-то кричала. Рита вросла в стену и стала маленькой. Она замерла как зверёк перед неизбежной смертью. Падение усилилось.

Мы летели вниз, в ад. Мы визжали и прощались с жизнью. Свет в лифте потух. Артём и все соседи, что стояли в подъезде слышали наш безумный ор и жуткий скрежет кабинки в лифтовой шахте. Всё должно было закончиться в течение нескольких секунд. Но внезапно в шаге от трагедии лифт остановился и двери открылись на первом этаже.

Все, кто был там, вместе с консьержкой и с подоспевшим фельдшером скорой помощи с ужасом смотрели в темную пасть кабинки. Оттуда не доносились звуки. Зато было слышно, как Артём несётся по лестнице, стирая кожу на ладонях от трения перил. Он преодолевал один пролёт в два прыжка. Оказавшись на первом этаже, он втиснулся к лифту, и не замечая ни тишины, ни осторожных предположений шёпотом, что все умерли там внутри, видимо, подросток впрыгнул в темную пасть и схватил кого-то за руки, выволок, снова ринулся в темноту и вытащил за руки Риту. Кабинка только этого и ждала. Она грохнулась вниз со страшным скрежетом, запахло жженой резиной. Поднялось большое облако густой пыли. Фельдшер зачихал и пришёл в себя.

Работник скорой помощи, грузный мужчина лет 50, был одет в красный комбинезон с белыми полосками. Он вспотел в своём не продуваемом одеянии, да ещё был с ночной смены. Сменщик не вышел, и бедному фельдшеру пришлось работать подряд вторые сутки. Он валился с ног, а тут ещё этот срочный вызов.

Фельдшер прокуренным голосом заорал что-то похожее на «Расступись! "и ринулся к пострадавшим со всей энергией, на которую был ещё способен. Он присел напротив Риты, прислонил два пальца к шее и завел глаза к потолку. Я похолодела. Неужели, задохнулась? Потом фельдшер стал натягивать Рите манжетку тонометра на плечо. Я расслабилась. Значит, жива. Никто не меряет давление у мёртвых.

Потом фельдшер что-то набрал в шприц и попросил Артёма, переминавшегося рядом с ноги на ногу, перевернуть сестру на живот. После внутримышечной инъекции моей подруге фельдшер, наконец, обратил внимание на меня. Я была не в обиде, что мне оказывают помощь второй. Ведь в отличие от Риты я сидела. Сидела с открытыми глазами, а не валялась, как она на кафеле в подъезде, не подавая признаков жизни.

Фельдшер вытер рукавом свой потный лоб:

– Ну, мадам, вы всех и напугали! Сколько времени вы провели в лифте? Что болит? Сможете встать? Вам нужно на воздух… – фельдшер оглянулся на Риту, – и вашей подруге тоже.

Рита закряхтела и при помощи Артёма встала. Фельдшер подал мне руку. Словно пережившие бомбёжку, мы с Ритой покидали подъезд походкой беременных уток, покачиваясь из стороны в сторону. На свету глаза заболели. Я заморгала.

Люди сзади нас стали громко возмущаться, что жильё такое дорогое, а лифты такие хлипкие. Что почему-то сегодня все проспали, и что, вообще, происходит. Мы с Ритой уселись в беседку, которую с боем себе отвоевали пенсионеры нашего двора. Изначально строение предназначалось для детей и выглядело раскрашенным пристанищем для клоунов. Но принципиальные соседи, в первых рядах которых, состоял Павел Семёнович, мой юрист, перекрасили беседку в благородные тёмные тона. Из-за этого в беседке летом было невыносимо жарко. Тёмная краска притягивала солнечный свет.

Артём рассматривал нас с Ритой.

– Господи, вас на один день оставить нельзя! Взрослые дурынды!

– Что? – слабо возмутилась я.

– Особенно, ты тётя Маша! От тебя я такого не ожидал!

– Сам ты тётя! – уже более громко парировала я.

– Зачем было ночью переться в лифт? Без телефонов? Может, я чего-то не понимаю? – всё больше возмущаясь, спрашивал Артём. Он ужасно хотел и пить, и есть, а две девицы сидели с серыми лицами и не собирались ему помогать.

Я вдруг вспомнила, почему мы оказались ночью в лифте. Стены! Разрушались стены! Нужно идти их и смотреть! Нужно сообщить тем, кто пришёл ремонтировать лифт!

Рита подняла страдальческие глаза на брата.

– Что с родителями? Почему ты так быстро вернулся? Рита, ты точно повредилась умом за эту ночь в лифте! Всё, как обычно, не спрашивай! Я есть хочу. – Жалобным тоном прибавил в конце Артём.

Рита стала подниматься с лавки, стоящей в беседке.

– Ребята! Не нужно никуда пока идти, по крайней мере, не в квартиру!

– Почему?

– Рита, вспомни про стены!

По изменившимся чертам лица Риты я поняла, что она вспомнила.

– Надо сказать! Пошли!

В подъезде было сумрачно. Отключили полностью электричество. Народ спускался по лестнице, собираясь по своим делам. Я узнала Аню. Она несла в руках туфли на высоком каблуке. На ногах у неё были разношенные кроссовки. Кроме обуви, все в её облике всё говорило о том, что она успешный юрист, деловой человек. Утром Анна так выглядела всегда. Зато по вечерам, если мы сталкивались, я с удовольствием отмечала, что Аня обыкновенная женщина, которая не прочь повеселиться.

Я подошла было к мужчине в оранжевой каске, который стоял по пояс в шахте пассажирского лифта. Он осматривал чёрные шланги, цыкал и качал головой.

– Серьёзная поломка?

– Да, всё в целости тут! Не пойму… – мужчина мельком скользнул по мне глазами.

– А у вас кто-то есть ещё в бригаде, чтобы посмотреть на стену на 8 и 9 этажах?

– Какую стену? Мы по лифтам… а что со стеной? – скучно потянул мужчина.

– Трещины по всей стене прямо напротив лифта.

– Вам, наверное, нужно в управляющую компанию. Это точно не к нам.

– А как нам наверх подняться? Когда заработают лифты?

– Думаю, к обеду, чтоб наверняка. Но, вообще, ничего критичного в их состоянии нет. Может, электроника подкачала…

Я посмотрела, как Артём вместе с Ритой после глубокого одновременного вздоха начали своё восхождение наверх. По одной стороне лестницы спускались люди, а по другой – поднимались мы. Я с трудом заставила себя сделать первый шаг. Всё ещё сильна была память о том, как я с юристкой тогда заблудилась на лестничном пролёте. Это было как заблудиться в трёх соснах. Сзади ступенька, впереди ступенька. Что может быть проще?

Между прочим, с громким кряхтением и с невообразимо страдальческим видом спускался и Павел Семёнович. Он пытался что-то прокричать уже почти исчезнувшей на улице своей дочери. Но попытка его не удалась, уж очень сильно Павел Семёнович запыхался. Он заметил меня.

– Привет, ты готова ехать?

– Куда?

– Ну ты даёшь! Мы же договорились ехать в опеку!

Я совершенно выпала из времени и была не в состоянии куда-либо ехать. Тем более нужно было осмотреть стену! Но на Павла Семеновича было жалко смотреть. Мне не хотелось ему отказывать. Поэтому я пообещала ему выйти и ехать в опеку через двадцать минут.

– Отлично, Машенька, я пока в беседке тебя подожду!

Павел Семёнович вышел из подъезда. Как всегда, наглаженный, с высоко поднятой головой, умный старик с детской беззащитностью в глазах. Ну, а мы продолжили наше восхождение наверх. Я, в принципе, смирилась, что не смогу добраться в целости и сохранности до своей квартиры. По крайней мере, если это касается моего рассудка. Но я надеялась, что из-за обилия людей на лестнице, этот дом перестанет со мной играть в жмурки. Мы были уже на 6 этаже, когда Рита обессилено прислонилась к стене.

– Всё! Оставьте меня, идите сами…, – простонала она.