Текст книги "Кащенко"

Более обеспечена была судьба душевнобольных из привилегированных классов. Они направлялись в монастыри для духовного лечения и вразумления; этот способ призрения душевнобольных, в свое время образовавшийся стихийно, был впоследствии легализирован государственными актами. Первый такой акт относится к 1551 году, когда в царствование Ивана Грозного на церковном соборе при составлении нового судебника, названного «Стоглавым», была выработана статья о необходимости попечения о нищих и больных, в числе которых упоминаются и те, «кои одержимы бесом и лишены разума». Государственная помощь им состояла в размещении по монастырям, «чтобы не быть им помехой и пугалом для здоровых», но также и для того, чтобы дать им возможность получить вразумление или «приведение на истину». Интересный документ относится ко времени Михаила Федоровича, который «указал послать Микиту Уварова в Кириллов монастырь под начало для того, что Микита Уваров уме помешался». В указе имеется и наставление о том, как его содержать: во-первых, послан «Микита Уваров провожатым, с сыном боярским Ондроном Исуповым, а велено тому сыну боярскому Микиту Уварова вести скована. И как сын боярский Ондрон Исупов Микиту Уварова в Кириллов монастырь привезет, чтоб у него Микиту Уварова взяли, и велели его держать под крепким началом, и у церковного пения и у келейного правила велели ему быть по вся дни, чтоб его на истину привести, а кормить его велели в трапеце с братнею вместе; а буде Микита Уваров в монастыре учнет дуровать, велели держать в хлебне в работе скована, чтобы Микита Уваров из монастыря не ушел»⁵.

Лечение психических расстройств в России началось несколько позже, чем в Европе, но, пожалуй, здесь можно говорить именно о лечении, а не об обрядовой культуре. Временем зарождения русской психиатрии как явления считают первую половину XVIII века. Самым старым медицинским учреждением подобного профиля называют Колмовскую больницу: в 1706 году новгородский митрополит Иов построил в Колмовском монастыре под Новгородом дом для подкидышей и инвалидную больницу, где содержались и лица с психическими расстройствами. До этого монастыри от безумных, особенно буйных, отказывались, имели место только единичные случаи вроде описанных выше.

В 1762 году Петр III подписал указ о постройке доллгаузов, от немецкого toll (безумный, сумасшедший) и haus (дом): «Безумных не в монастыри определять, но построить на то нарочитый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены доллгаузы, – а впрочем быть по сему». После этого историографом Ф. Мюллером был предложен первый российский проект стационарного психиатрического учреждения. В противоположность монастырской медицине Мюллер отделяет медицинское лечение от религии: «Доктор употреблял всякие средства к их излечению, а прежде, нежели придут в разум, священникам у них дела нет». Проект Мюллера не был реализован, и специальные дома для умалишенных начали создаваться позднее – после 1775 года, когда в ходе губернской реформы были учреждены приказы общественного призрения при губернских управлениях, занимавшиеся открытием отделений для лиц с психическими расстройствами при больницах и строительством специализированных «желтых домов».

В 1776 году был открыт первый на территории Российской империи специальный доллгауз «для пользования сумасшедших» в Риге. Вскоре было создано психиатрическое отделение при Екатерининской больнице в Москве, а в 1779 году – Санкт-Петербургский доллгауз (в дальнейшем Обуховская больница). К 1810 году в Российской империи было открыто уже 14 специализированных учреждений. Доллгаузы представляли собой места содержания душевнобольных, а не медицинские учреждения. До середины 1870-х годов они находились в ведении Приказа общественного призрения и управлялись чиновниками без медицинского образования. В них часто применялись меры стеснения – медицинского персонала всегда не хватало, поэтому эти меры считались неизбежными. Известный психиатр Сергей Корсаков, придя после окончания университета в Преображенскую больницу для душевнобольных в Москве, услышал от работавшего там старого и уважаемого врача: «В университете ведь вас мало учили психиатрии, вы даже, вероятно, не знаете, как связывать»⁶, – и первым его уроком был урок связывания. Однако дома умалишенных, какими бы ужасными ни были в них условия содержания, давали кров и пищу, и бедные крестьяне часто помещали туда своих родственников на время, чтобы пережить бесхлебицу.

Уже тогда психиатры задумывались об облегчении участи своих пациентов. В 1828 году московский врач Василий Саблер снял с больных цепи, ввел в обиход в больницах огородные и рукодельные работы, книги, музыкальные инструменты. Одновременно он ввел в обычай «скорбные листы»: истории болезни, рецептурные книги, ординатуру. Особый резонанс получила деятельность Корсакова на посту главного врача Преображенской больницы – он пропагандировал «пять систем»: морального влияния, нестеснения, открытых дверей, рабочего режима, постельного режима. Следование принципам гуманизма давалось врачам не так уж легко, порой за них приходилось бороться – вести трудные переговоры с властями, привлекать на свою сторону общественное мнение.

Во второй половине XIX века ситуация в России с душевнобольными изменилась, причем одновременно и в лучшую, и в худшую сторону. Началась мощная индустриализация. Вкупе с отменой крепостного права она дала крестьянам новые возможности и в то же время нарушила вековой уклад и создала стресс, что, конечно же, не могло не сказаться на психическом здоровье населения. Масса людей устремилась в города. Там, в условиях скученности, сумасшедшие уже не казались безобидным явлением, даже при отсутствии у них агрессии. Поэтому обращались с ними жестко, а чтобы оправдать такое отношение, объявляли их ущербными. В то же время у врачей появились новые возможности. В результате либеральных реформ 1860–1870-х годов были созданы органы местного самоуправления – земства, которые имели право требовать удовлетворения нужд населения в своих регионах. Заметная часть этих требований касалась медицинской помощи, в том числе для душевнобольных. Правительство пошло навстречу, и в провинции начали строить новые психиатрические больницы, а многие старые расширялись. И опять-таки это благое начинание проявлялось по-разному. С одной стороны, многие нуждающиеся получили необходимое лечение. С другой – желание охватить всех душевнобольных не всегда хорошо сказывалось на качестве этого лечения. К тому же везде остро не хватало соответствующих врачей, особенно – специалистов высокой квалификации.

Именно в такое сложное для пациентов время начал свою профессиональную деятельность доктор Кащенко.

Глава третья
ПЕРВЫЕ ШАГИ

Наш герой родился 28 декабря 1858 года (9 января 1859 года по новому стилю) в городе Тамбове, но прожил там совсем недолго. Вскоре после его рождения начались переезды с места на место в связи с работой отца, который был врачом. Немного пожили во Владимире, затем в Пензе. Потом глава семьи Петр Федорович принял решение переселиться на Кубань, поближе к месту казачьей службы своего дяди Якова, имевшего на племянника большое влияние. Именно Яков Кащенко посоветовал Петру Федоровичу после Санкт-Петербургской семинарии не продолжать духовную карьеру, а поступать в Медико-хирургическую академию Санкт-Петербурга, что тот и сделал. Получив образование, Петр Кащенко-старший женился на дочери коллежского асессора Александре Павловне Черниковой, после чего начались переезды. В итоге в 1863 году семья Кащенко с двумя детьми – пятилетним Петром и двухлетней Марией – осела в Ейске. Этот город стал малой родиной для нашего героя, там он окончил гимназию, проявил музыкальное дарование, стал взрослым. Там родились его остальные братья и сестры – Александра (1863), Ольга (1866), Борис (1867), Всеволод (1870), Сергей (1871) и Владимир (1873).

«С Ейска начинается Кубань» – так говорят о своем городе ейчане. Это самый северный город Краснодарского края, на его месте когда-то кочевые племена ногайцев охотно ставили свои шатры. Позже место облюбовали крымские ханы, у последнего из них, Шахин-Гирея, там располагалась резиденция, называемая в народе Ханский городок. Когда войска Екатерины II заняли Крым, Шахин-Гирей отрекся от престола и переехал жить в Калугу, а потом – в Османскую империю, где вскоре был убит. Ханский городок опустел, но ненадолго. После войны с Наполеоном здесь появились летние дома военачальников и других известных и влиятельных людей. Но красивый, безукоризненно ровный треугольник земли у основания Ейской косы между Таганрогским заливом и Ейским лиманом Азовского моря явно годился для большего.

Идея создать у основания Ейской косы новый порт носилась в воздухе, а облек ее в слова в 1847 году атаман Черноморского казачьего войска Григорий Рашпиль. Инициативу поддержал наместник Кавказа и новороссийский генерал-губернатор Михаил Семенович Воронцов, и 6 марта 1848 года все закончилось императорским указом следующего содержания: «В целях преподать жителям Ставропольской губернии и войска Черноморского новые средства к успешному и выгодному сбыту за границу произведений из сельского хозяйства и тем самым способствовать развитию всех отраслей промышленности в этом крае, на Азовском море, у так называемой Ейской косы, открыть порт и учредить город, который именовать портовый город Ейск».

Город построили довольно быстро, причем в отличие от многих более старых городов, возникающих стихийно, строился он по единому плану. Поэтому ейские кварталы – чаще всего пересекающиеся под прямым углом улицы. Жители появились очень быстро, в основном это оказались ремесленники. Переезжали из Ставропольской и Екатеринославской губерний те, кто страдал от тесноты и бедности. Приезжали из иных мест, просто стремясь к морю. Но ехали с охотой и купцы – ведь новый город замышлялся как порт, весьма выгодный для торговли.

Князь Воронцов, крестный отец Ейска, продолжал руководить городским благоустройством. Уже через год после официального основания построили почту и церковь, через два – возвели долгожданную пристань. В Ейске насчитывалось уже 22 улицы и открылось первое учебное заведение – мужское двухлетнее училище, когда началась Крымская война. За три года новый город достаточно пострадал: его неоднократно атаковали англичане, а сил на защиту не хватало, их выделяли на более стратегически важные населенные пункты. Между тем Ейск смог послужить отечеству, став одним из фронтовых госпитальных центров. Для раненых тогда заняли целых 14 жилых домов и четыре складских помещения.

После войны Ейск продолжал развиваться. В 1860-х, к моменту переезда семьи Кащенко, порт уже вовсю работал, придавая городской жизни смысл и насыщенность. Внешне новый город тоже стал выглядеть довольно солидно из-за гранита, которым облицовывали дома и мостили дороги. Привозили этот благородный камень из разных стран, порой даже далеких: из Греции, Италии, Турции и Франции. Выбор его был обусловлен не художественным вкусом архитекторов, а торговой ситуацией. Дело в том, что иностранцы в то время охотно покупали российское зерно и грузовые суда шли в Ейск преимущественно пустыми. Им требовался балласт, а ейскому порту – плата за стоянку и погрузку. В какой-то момент гранит стал в Ейске твердой валютой в прямом и переносном смысле. Сегодня остатки «заморского» камня можно увидеть на пересечении улицы Бердянской и Воронцовского проспекта, возле бывшей мужской гимназии, а еще возле Никольского парка и на улице Карла Маркса.

Есть в Ейске культурный объект, сохранившийся с первых десятилетий основания города, – это лютеранская кирха. Дело в том, что во второй половине XIX века на Кубани обитало достаточно много немцев, историки насчитали их свыше десяти тысяч, на тот момент около трети населения всего Ейска. В Ейский уезд они начали перебираться перед Крымской войной. В самом городе их проживало немного, но протестантская община оказалась очень активной и добилась постройки молитвенного дома. Что же касается заведений светской культуры, то в Ейске находился купеческий клуб со сценой, на которой время от времени даже ставили оперы, правда, силами гастролирующих трупп. Артисты жаловались на тесноту и бедность реквизита, но приезжали охотно. Всем нравилась ейская публика – благодарная, любящая музыку и понимающая это искусство. Ейск мог похвастаться и своими культурными деятелями. В нем жили и творили украинские поэты Иван Подушка и Василь Мова, казачий историограф Прокопий Короленко.

И опять мы возвращаемся к казачеству, духовному стержню Кубани. Казачье житье в царской России традиционно ассоциируется с военными походами и сельским бытом, но это было далеко не повсеместно. А уж родственники казаков, даже самые близкие, и вовсе могли вести сугубо городской образ жизни. Правда, небольшие города в то время не так сильно отличались от деревень, как сегодня. В то же время в этих небольших городках (как и в деревнях) могли проживать весьма зажиточные люди.

Семья Кащенко к баснословным богачам, конечно, не относилась, но достаток имела выше среднего благодаря отцу. Его статус «военный лекарь» звучит довольно скромно и может ввести в заблуждение, если не вдаваться в подробности. Да, начинал он свою карьеру действительно практически с нуля, не имея ни солидного капитала, ни связей в высокопоставленных кругах. Зато отличался служебным рвением, что и привело его к успеху. От младшего лекаря в драгунском полку великого князя Николая Николаевича через многочисленные военные госпитали (Ораниенбаумский, Перекопский, Екатеринославский) Петр Федорович прошел Крымскую войну. Участвовал он и в покорении Западного Кавказа, в составе русских войск побывал в Румынии.

Как уже говорилось, медициной Петр Федорович занялся внезапно, отказавшись от священнического служения. Совет дяди, казака Якова Кащенко, оказался очень кстати. Как раз в момент поступления отца нашего героя (рубеж 1840—1850-х) Санкт-Петербургская медико-хирургическая академия находилась в периоде своего расцвета. В 1840 году к ней присоединили 2-й военно-сухопутный госпиталь, что дало новые широчайшие возможности для студенческой практики. Через шесть лет открыли анатомический институт, во главе которого встал известный анатом Венцеслав Леопольдович Грубер.

В 1850-х при президенте Петре Александровиче Дубовицком студентов охотно отправляли на стажировку за границу. Как оказалось, не зря. Из них выросла целая плеяда светил отечественной медицины – создатель учения об организме Сергей Петрович Боткин, физиолог и просветитель Иван Михайлович Сеченов, гистолог Филипп Васильевич Овсянников, основатель Коктебеля окулист Эдуард Андреевич Юнге и многие другие.

Петр Федорович Кащенко выдающимся врачом не стал, но его профессионализм правительство заметило и оценило. В 1873 году отец нашего героя занял должность старшего лекаря 73-го пехотного Крымского полка великого князя Александра Николаевича. К этому времени он успел дослужиться до коллежского советника и гражданского чина шестого класса. По Табели о рангах это соответствовало военному чину полковника. Петр Кащенко-старший имел много наград, в том числе ордена Святой Анны 3-й степени, Станислава 2-й степени, Станислава 3-й степени; был награжден крестом за службу на Кавказе, серебряной медалью за покорение Западного Кавказа и бронзовой медалью «В память Восточной (Крымской) войны 1853–1856 годов».

Такой уважаемый человек, конечно же, имел достойный уровень дохода, получая от правительства 1300 рублей в год. Для сравнения – в 1874 году в Петербурге месячное жалованье прислуги составляло порядка 9—10 рублей с харчевыми деньгами, то есть если работник отказывался столоваться у нанимателя. Если же нет, то на руки давали около шести рублей в месяц. В Ейске, конечно же, платили меньше, чем в столице. Так что городская беднота вполне могла бы назвать Петра Федоровича Кащенко буржуем, только слово это тогда еще не употреблялось – его ввел в обиход писатель Иван Сергеевич Тургенев в своем романе «Новь», изданном в 1877 году. Мы еще вернемся к этой книге и великому русскому писателю.

О детских годах нашего героя не осталось его собственных воспоминаний, но рассказы Петра Петровича о детстве сохранила в памяти его племянница Анна Всеволодовна Кащенко, дочь выдающегося дефектолога Всеволода Кащенко и сама достаточно известный дефектолог. Она прожила удивительно долгую жизнь, скончавшись в 2016 году в возрасте 108 лет и сохранив ясность рассудка до последних дней. По ее словам, детство Пети Кащенко без сомнения можно назвать счастливым. Большой уютный дом, милый городок, окруженный садами и виноградниками. Кругом росли дыни и арбузы, а неподалеку был лиман с чудесным песчаным пляжем. Как все мальчики из приморских городов, наш герой научился плавать очень рано. Увлекался он и рыбалкой, куда его часто брал отец. Интересно, что с ранних лет ему уже хотелось заботиться о своей семье, быть добытчиком. Летом он собирал с матерью грибы и ягоды и порой устраивал настоящие ежевичные «подвиги», приходя домой исцарапанным, но гордым, с полным лукошком ягод.

Родители не жалели средств на детей. В дом постоянно приглашали учителей по разным предметам, причем образовывали одинаково старательно и сыновей, и дочерей. Обучали языкам – немецкому, французскому, латинскому, арифметике и чистописанию, а также музыке, пению и танцам. Мать, будучи очень религиозной, следила за чтением молитв и знанием Закона Божьего. Неудивительно, что, поступив в гимназию, восьмилетний Петя тут же оказался в числе лучших учеников.

Итак, семья Кащенко процветала. Тем сильнее оказался удар, когда глава ее внезапно умер в возрасте 42 лет. Существует понятие «пенсия по утере кормильца». В России эта форма заботы государства о своих гражданах появилась в XIX веке. История ее начинается с 6 декабря 1827 года, когда император Николай I утвердил устав о пенсиях и единовременных пособиях государственным (военным и гражданским) служащим. В том же уставе царское правительство обозначило и другие виды пенсий – за выслугу лет и по инвалидности (в случае получения увечья). Члены семьи умершего чиновника имели право на пенсию по потере кормильца в случае, если он умер на службе или пребывал в отставке и получал пенсию либо не получал, но имел на нее право. Пенсия никак не зависела от дохода чиновника и до 1870-х была «нераздельной» – то есть сумма выдавалась общая на мать и детей, часто уже довольно взрослых, а делили ее сами, что не способствовало миру в доме. Интересный момент: необходимым условием для получения пенсии являлось хорошее «беспорочное» поведение вдовы и наследников. Лишались пособия «лица, собственными поступками подвергнувшие себя суду и наказанию; вдовы, которые хотя и не были под судом, но, по удостоверению губернаторов, по нетрезвому и развратному своему поведению заслужившие лишение такого пособия; совершеннолетние сироты развратного поведения».

Конечно же, поведение набожной Александры Павловны Кащенко и ее восьмерых детей, воспитанных в вере и строгости, считалось «беспорочным». Но скромная пенсия не могла удовлетворить нужд большой семьи, к тому же привыкшей к высокому уровню жизни. Шестнадцатилетнему Петру пришлось взять на себя заботу о матери и младших братьях и сестрах. Возможно, именно это печальное обстоятельство явилось для юноши стимулом к самосовершенствованию. Неизвестно, как он проводил время до смерти отца – возможно, не слишком утруждался учебой. Приморский город с его прекрасным климатом и свободными нравами действовал на многих расслабляюще. Политик, глава Кубанской военной рады, позже ставший министром просвещения Кубани, Владимир Васильевич Скидан учился в Ейской гимназии одновременно с нашим героем и оставил неоднозначное воспоминание об этом учебном заведении: «Старшие ученики нашей гимназии мало учились, почти ничего не читали, резвились вечером и ночью на бульваре и в городском саду, по субботам (чаще всего) выпивали (пили водку, “сантуринское”, “донское”), играли в карты и компанией посещали дом с девицами, где нередко встречались со своим преподавателем».

Несмотря на нелестный отзыв Скидана, это учебное заведение имело неплохую репутацию. Среди его выпускников числились такие выдающиеся политики, как генерал-майор П. И. Кукунько, деятель Кубанского белого правительства, эмигрировавший после победы большевиков. Также Ейскую гимназию окончил потомственный казачий офицер К. Л. Бардиж, депутат Государственной думы всех четырех созывов, а впоследствии – комиссар Временного правительства на Кубани.

В биографической работе О. В. Лиманкина и А. Г. Чудиновских, изданной к 150-летию нашего героя⁷, говорится, что «гимназия предназначалась для детей войскового сословия, но при ней были специальные классы, где могли учиться выдержавшие экзамен и имеющие возможность платить за учебу дети граждан, к казакам не принадлежавших. Это было крупное учебное заведение. Костяк преподавательского коллектива (22 учителя) составляли в основном выпускники Харьковского университета. В гимназии обучались 63 коштных воспитанника, 162 вольноприходящих и 22 своекоштных, а кроме того, 48 учеников из Екатеринодара».

Вот таким достаточно солидным предстает учебное заведение, взрастившее нашего героя. А «трудные» ученики встречаются практически в любых школах – чаще всего они харизматичны и активны. Неудивительно, что вокруг них собираются компании подражателей и похождения таких компаний становятся предметом постоянного обсуждения, особенно в маленьком городе, тогда как тихие зубрилы внимания к себе как раз не привлекают.

Наш герой к зубрилам точно не относился, он обладал живым нравом, который выражался, среди прочего, в ярком музыкальном даровании. С раннего возраста мальчик прекрасно пел и знал множество казачьих песен. Кубанская музыкальная традиция – это прежде всего хоровое пение без инструментального сопровождения. Особое значение казаки придавали военному фольклору: строевым, военно-бытовым и историческим песням, в которых освещались важнейшие походы и подвиги, поэтически осмыслялись биографии полководцев и героев. Второй важной ветвью репертуара были духовные песнопения, в которых кубанцы достигли немалой искусности. Есть сведения, что войсковые вокальные коллективы исполняли партитуры Бортнянского и Моцарта. Есаул И. И. Кияшко в книге «Войсковые и музыкантские хоры Кубанского казачьего войска» пишет: «Первое время по переселении на Кубань хлопоты по устройству на новых местах… не давали возможности проявить любовь к музыке, но, устроившись и осмотревшись, запорожцы уже в 1811 г. организуют себе певческий и музыкантский хоры»⁸.

Музыкальные инструменты существовали параллельно, как более легкая, развлекательная часть культуры. Их часто использовали на свадьбах и праздниках. Играли на гармошке (иногда оснащенной специальными колокольчиками), на различных дудочках. Бытовали на Кубани и таламбасы – турецкие литавры. Но чаще на веселых застольях роль ударных играли хозяйственные предметы, от музыки далекие. Например, рубель – приспособление для глажения белья, а также ложки, ваганы (корыта), гребенки для волос. Пожалуй, такая свобода, креативность и даже некоторый юмор по отношению к музыкальному инструментарию свойственны далеко не каждой народной традиции, и это тоже по-своему отражает казацкий менталитет.

Юный Кащенко играл на народных инструментах с детства и делал это с удовольствием, а не из-под палки, как, к сожалению, часто случается с учениками современных музыкальных школ. Всю жизнь для нашего героя занятия музыкой значили не только приятное времяпрепровождение, но еще и дополнительный способ коммуникации с людьми. Музыка была важной частью его жизни, фактически второй профессией, ее он использовал как средство заработка, к ней он прибегал, когда требовалось организовать досуг для пациентов или укрепить командный дух среди врачей. Возможно, именно музыка спасала его в моменты духовных кризисов.

При этом считать его этаким весельчаком-двоечником с единственной пятеркой по пению было бы крайне неверно. Учился он хорошо по всем предметам, а особенно любил логику, математику и историю. При этом с раннего детства часто в свободное время разглядывал анатомические атласы, хранившиеся в отцовском кабинете. Возможно, интерес этот не ограничивался только теорией. Есть сведения, что Петя иногда помогал отцу и в 14 лет уже мог довольно профессионально оказать первую помощь больному, оттого никто не сомневался насчет будущности молодого человека. И выбрал он в итоге медицину, скорее всего, под влиянием отца. Пример Кащенко-старшего действительно вдохновлял. Помимо солидного жалованья, врач такого высокого уровня пользовался непререкаемым авторитетом. Петр Федорович успел поработать лекарем и в той самой Ейской войсковой гимназии, где учились его сыновья. Естественно, дети, видя уважение окружающих к отцу, хотели повторить его путь. Как уже говорилось, врачом стал не только Петр, но и его младший брат Всеволод.

Отец успел привить детям интерес к своей профессии, но, к сожалению, смерть помешала ему поддерживать их на дальнейшем пути. Тем ярче видится героизм матери, которая смогла в одиночку воспитать продолжателей врачебной династии. Александра Павловна имела сильный характер. Будучи глубоко верующей, она не скрывалась в молитвах от реальности, а постоянно хлопотала, добиваясь достойной жизни для своих детей. Все они получили хорошее образование, а некоторые даже известность в своей профессии. Например, Всеволод Петрович (1870–1943) вошел в историю как основоположник коррекционной педагогики и дефектологии в России. В 1909 году в московском доходном доме при его личном участии открылась школа-санаторий для детей с нарушениями центральной нервной системы и задержкой в развитии. «Дефективных», как принято было тогда их называть, лечили, обучали и исследовали. Подобное учреждение стало первым не только в России, но и в мире. Другой брат, Борис Петрович, писал серьезные методические труды, по которым работали педагоги младших классов.

Когда наш герой после окончания гимназии в 1876 году поступил на медицинский факультет Киевского университета, мать сразу начала хлопотать о стипендии для него. Средства в итоге выделил не Киев, а Кавказский учебный округ, в то же время они выплачивались и Московским университетом; благодаря этой сложной схеме для Петра открылась возможность перевестись в Москву. Матери удалось добиться успеха, правда, и сын не подкачал – учился он блестяще. Собственно, и подавать властям грамотные прошения он уже умел, несмотря на достаточно юный возраст. В архиве Московского университета есть его письмо ректору от 21 сентября 1876 года следующего содержания: «Честь имею покорнейше просить ваше превосходительство сделать распоряжение о зачислении меня студентом медицинского факультета Императорского Московского университета. Даю подписку в том, что во все время пребывания моего в университете буду подчиняться правилам университета»⁹.

Время показало, что слова своего Кащенко не сдержал: правила им нарушались неоднократно и серьезно, что привело к неприятным последствиям. Однако осенью 1876 года восемнадцатилетний Петр ехал в Первопрестольную с твердым намерением получить образование. Для этого у него имелось все необходимое. Ему назначили ежемесячную стипендию в размере 25 рублей. На семь из них он тут же снял себе комнату в Леонтьевском переулке, рядом с университетом, прочее оставалось на студенческую жизнь – небогатую, но крайне интересную, особенно после тихого провинциального Ейска. В Москве тогда работало огромное количество заведений общепита на самый разный кошелек, а улицы уже начали заливать асфальтом. Развивалась сеть общественного транспорта, представленная двухэтажными конками, управляемыми форейтором.

Москва 1870-х была богата культурными событиями. На это время пришелся расцвет деятельности Товарищества художников-передвижников, на сцене блистали Леонид Собинов и Мария Ермолова, в недавно открывшейся Московской консерватории давались симфонические концерты, в которых звучали произведения современных композиторов, например П. И. Чайковского, чья музыка очень нравилась нашему герою. Несмотря на скромное материальное положение, он все-таки находил возможность ходить на концерты, изыскивая самые дешевые билеты. Казалось бы, Петру Петровичу оставалось только радоваться удачному стечению обстоятельств, приведших его в сердце Российской империи и в один из ее лучших университетов. Но вскоре обстоятельства повернулись иначе.