Текст книги "Кащенко"

Глава четвертая
ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ

К моменту поступления нашего героя Московский университет только что отпраздновал свое столетие (1775). Учебное заведение считалось одним из лучших в стране, а его медицинский факультет принадлежал к трем ведущим, созданным самим Ломоносовым. При этом образование врачей вплоть до конца 1860-х оставляло желать лучшего. Ежегодно университет выпускал около ста специалистов, но их уровень подготовки заметно уступал выпускникам медицинских школ Западной Европы. Неудивительно, что глобальные реформы царя-освободителя Александра II коснулись и высшего медицинского образования. В ходе реформ был создан единый отечественный образовательный стандарт для будущих врачей. Он базировался на совершенно новом учебном плане, включавшем три этапа подготовки. Для каждого из них предназначалось три типа клиник – пропедевтические¹⁰, факультетские и госпитальные. Модель опробовали в Московском университете, после чего распространили на всю страну. Структура, созданная при Александре II, сохраняется в системе отечественного медицинского образования по сей день.

Всегда очень важно, кто именно воплощает в жизнь реформы правительства на местах. Формирование нового лица московской медицины происходило под непосредственным влиянием Григория Антоновича Захарьина, человека выдающегося и удивительно харизматичного. Он был блестящим диагностом и безграничным эксцентриком. При лечении императора Александра III вердикт свой высказывал императрице без всяких придворных реверансов, почти грубо: «Я знаю, что говорю». Далеко не все коллеги соглашались с Захарьиным, однако после смерти императора вскрытие подтвердило его правоту. Захарьин прекрасно читал лекции, правда, их порой освистывали из-за того же чрезмерного эксцентризма лектора.

Москвичи называли его «знаменитый Захарьин», чаще всего имея в виду вовсе не высочайшую врачебную квалификацию, а его многочисленные чудачества, ставшие расхожими анекдотами. Например, приходя к больным, он требовал остановить все часы и даже пытался запрещать петь канарейкам. Мог разгромить кухню, если она казалась ему недостаточно чистой, или вспороть подушки, если пух слежался или наволочка сырая. И все это сходило ему с рук, а коллеги завидовали, ведь от клиентов у чудаковатого профессора не было отбоя. Эндокринолог Василий Шервинский писал о нем: «Что Григорий Антонович ругался в купеческих домах, так это не диво, так как подчас никакого терпения недоставало, чтобы переносить все те нелепости, которыми была полна домашняя обстановка замоскворецких купцов». Как бы то ни было, именно Захарьин оказался первым из российских профессоров-медиков, кто осознанно включал в сферу профессиональной подготовки вопросы врачебной этики, он учил студентов уважению к своей профессии и самоуважению. Возможно, его странности в какой-то степени были проявлением внутренней свободы, которая позволяла ему оказывать медицинскую помощь так, как он считал нужным, даже самому императору.

Благодаря активности этого «чудака» при Московском университете открылись первые специализированные клиники – нервных болезней; гинекологическая; общей диагностики и терапии; палаты для больных «накожными болезнями», отделение «болезней мочевых и половых органов», а также детская больница. Помимо «знаменитого Захарьина» на медицинском факультете преподавали другие замечательные педагоги – хирурги В. А. Басов, Н. В. Склифосовский и В. Ф. Снегирев, педиатр И. В. Бабухин, патофизиолог А. Б. Фохт, физиолог Ф. П. Шереметьевский.

К сожалению, как раз в области психиатрии, особенно интересовавшей Петра Кащенко, Московский университет отставал от Санкт-Петербургского и даже от Казанского, где уже имелись свои психиатрические клиники. Правда, в материалах о Кащенко часто указывают его прославленного московского учителя Сергея Сергеевича Корсакова. Точнее даже наоборот – в материалах о Корсакове Кащенко называют его учеником. Эта традиция началась с фундаментального труда Ю. В. Каннабиха, но насколько она верна? Согласно новейшему исследованию О. В. Лиманкина и А. Г. Чудиновских, «Петр Петрович и Сергей Сергеевич, действительно, были знакомы, соприкасались по многим профессиональным вопросам и придерживались схожих взглядов, но все это было гораздо позже, когда Кащенко был уже сложившимся психиатром. А что касается студенческого периода его жизни, то нет никаких данных о том, что он в это время общался с С. С. Корсаковым или проявлял какой-либо интерес к психиатрии. Психиатрическая клиника при медицинском факультете Московского университета была открыта лишь в 1887 году, во время первого съезда отечественных психиатров, на котором врач П. П. Кащенко присутствовал в составе делегации от Бурашевской колонии (а приват-доцент С. С. Корсаков стал читать лекции и вести практические занятия по психиатрии еще позже – в 1888 году)».

Получается, в годы московского студенчества наш герой еще только находился в поиске своей специализации. Может быть, именно поэтому он не довольствовался одной учебой и тратил немало энергии на революционную деятельность? Это привело к весьма печальным последствиям – Кащенко отчислили из университета и сослали в Ставропольский уезд Кавказской губернии. Подумать только: с таким трудом добиваться возможности учиться в Москве, да еще и получая стипендию, и потерять все в один момент! А ведь он очень старался – не только блестяще учился, но и давал уроки, а деньги отсылал семье. Но недовольство существующим строем в какой-то момент оказалось сильнее доводов разума.

Москва стала для Кащенко «колыбелью революции», здесь он бросил свой личный вызов власти и пострадал за это, но протестные настроения появились у него не в Первопрестольной, а значительно раньше: он привез их со своей родины. Южнорусские земли были очень привлекательны для революционных идеологов. Кандидат исторических наук Владимир Владимирович Мелехин в своей статье «Региональные особенности распространения народнических идей в Кубанской области и Черноморском округе (60—80-е гг. XIX в.)» пишет: «В глазах идеологов народничества казачество обладало уникальными социальными качествами: “природным” демократизмом, инициативностью, свободолюбием, а также связанным с ним бунтарским духом и анти-государственными началами, которые сочетались с особым чувством “общей земли” – Отчизны».

Помимо уже описанного ранее казачьего менталитета, революционерам-народникам импонировало то, что Кубань находилась практически на окраине империи и довольно слабо контролировалась властями. Ничего не мешало пропагандистам внедряться в казачьи общины под видом поденных рабочих. В донесениях жандармов 1860-х годов есть информация об этом: «Отправляются из Ростова то ли в Ейск, то ли в Екатеринодар, Кубанской области и устраиваются там чабанами». Также жандармы сообщают, что местные горцы, продававшие дрова, «не раз возили» запрещенные издания, раскупаемые казаками с «чрезмерною охотою».

Подобную ситуацию подтверждали и сами участники «хождения в народ». По их свидетельствам, «в полицейском отношении времена на Кубани были еще патриархальные; жандармского управления не было; стражники, урядники еще не существовали, а казачье начальство не замечало нас»¹¹. Помимо общей либеральной атмосферы, на Кубани существовали особые рассадники вольнодумства, среди которых, кстати, выделялась та самая Ейская гимназия, где учился наш герой.

При этом в Москве градус протеста был несомненно выше, что и понятно: там кипела интеллектуальная жизнь, и студенчество являлось самой активной частью этого процесса. Студенты самоорганизовывались, объединяясь в землячества по месту рождения и обучения в гимназиях и семинариях. При этих землячествах возникали кружки самообразования с библиотеками. Понятно, что литература там оказывалась самая разная, в том числе запрещенная. И все это происходило под носом московских жандармов, которые работали куда профессиональнее и жестче своих коллег из провинциального Ейска. Запретить землячества они все же не могли, а студенчество, имея свою организованную структуру, получало возможность быстро собираться на какую-либо демонстрацию. Так, в 1868–1869 годах состоялись масштабные выступления против введения устава 1863 года и проводимых правительством мер по усилению надзора над студентами.

К моменту поступления Кащенко в Московский университет студенческая Москва напоминала пороховую бочку, установленную в курилке, хотя главная причина волнений находилась в Петербурге. Речь идет о «процессе 193-х», судебном деле революционеров-народников, имевшем официальное название «Дело о пропаганде в Империи». Этот долгий и трагический судебный процесс, оборвавший многие молодые жизни, показывает не только тогдашнюю политическую ситуацию в России, но и несовершенство правовой системы тех времен. Начнем по порядку.

Одной из главных примет эпохи Александра II принято считать так называемое «хождение в народ». Расцветом этого явления стал 1874 год, когда тысячи молодых людей пошли по деревням нести истину и свет революционного учения. В советской литературе есть много романтических описаний их деятельности и благодарного отношения к ним со стороны крестьян. Подлинная историческая действительность сильно отличалась от ее советского прочтения. Народники действительно горели желанием помочь, но крестьяне в большинстве своем встречали их порывы весьма холодно и охотно выдавали «ходебщиков в народ» жандармам. Именно благодаря крестьянским доносам количество задержанных оказалось колоссальным – более четырех тысяч человек в 26 губерниях.

Адепты революционного движения объясняли неудачу забитостью и безграмотностью российского крестьянства, которое всю жизнь прозябает в своих деревнях, не видя иной жизни и не имея своего мнения. Вскоре – 3 апреля 1878 года – в Москве произошло столкновение крестьян с революционно настроенными студентами, оно привело к человеческим жертвам и показало, что крестьяне имеют достаточно четкое мнение по данному вопросу. Событие это получило название «охотнорядского побоища».

Что же конкретно произошло 3 апреля? Студенты Московского университета решили провести очередную политическую акцию, конечно же несанкционированную. Они собрались встретить с цветами, как героев, своих бывших коллег из Киевского университета, а ныне – осужденных по подозрению в покушении на киевского прокурора Котляревского. Узников везли в закрытых каретах с вокзала на Волхонку, где тогда находилась пересыльная тюрьма. Путь проходил через улицу Охотный Ряд, известную своими мясными торговыми рядами и соседством с университетом. Именно там поджидали арестантскую процессию участники акции. Они бросились с цветами к проезжавшим каретам, и в этот самый момент на них напали охотнорядские продавцы, они же рогачевские крестьяне, вооруженные дубинами и крючьями для мясных туш. Били студентов жестоко, некоторых забили насмерть. Народоволец Петр Поливанов оставил воспоминания о том ужасном дне: «Пусть лучше меня повесят, лишь бы так не били»¹².

В советской историографии официальной стала версия о том, что мясников натравило на студентов царское правительство. В то же время сохранились документы, в которых власть порицает полицию, допустившую это столкновение. В частности, пристав местного полицейского участка Бернев был уволен со службы за «непринятие мер». Какова же истина? Историк Александр Азизович Музафаров в своей книге «По следам исчезнувшей России» пишет: «“Охотнорядское побоище”, как называли его газеты, повергло некоторых представителей либерального лагеря в замешательство. Как же так – размышлял молодой студент, будущий глава партии кадетов и министр иностранных дел Временного правительства Павел Милюков – студенты боролись за народную волю и получили побои от самого народа? Вместе с некоторыми другими студентами он даже написал письмо одному из тогдашних “властителей дум” – Федору Михайловичу Достоевскому. Последний ответил в том духе, что нельзя бороться за интересы народа, не понимая того, что народ из себя представляет, относясь с презрением к его обычаям, мировоззрению и т. д. И резюмировал – ведь мясником был и Кузьма Минин-Сухорук. Увы, предостережение великого классика осталось непонятым. А ведь он совершенно справедливо указывал, что против так называемого освободительного движения поднялись не темные массы, а народ, вполне осознающий свои интересы»¹³.

Действительно, рогачевские крестьяне, торгующие мясом на Охотном Ряду, как и многие другие представители крестьянского сословия, вовсе не считали себя угнетенными, они неплохо зарабатывали своим трудом и дорожили сложившимся порядком. Студенты со своими традиционными гулянками и попойками вызывали у них раздражение. А постоянное участие грамотной молодежи в революционной деятельности лепило из студента в народном массовом сознании образ врага. По словам того же А. А. Музафарова, «цели революционной борьбы были совершенно чужды простонародью. Среди него сложилось простое и логичное объяснение – эти бедные барчуки потому пытаются убить царя, что он дал волю крестьянам и много хорошего сделал для России».

Но вернемся к «процессу 193-х». Он очень быстро начал буксовать из-за слишком большого количества задержанных. Оказалось технически невозможным судить несколько тысяч человек одновременно. Сложившаяся ситуация вызывала недовольство у самих царских сановников. Член Государственного совета и будущий идеолог контрреформ Константин Победоносцев писал: «Захватили по невежеству, самовластию, по низкому усердию множество людей совершенно даром».

Количество потенциальных обвиняемых решили сократить, выделив из четырех тысяч 770 человек. Вскоре выяснилось, что такое число тоже слишком велико для одновременного суда. Тогда часть арестованных срочно переквалифицировали в свидетелей, но и это не помогло. Судебная волокита шла три года, за это время в суровых условиях заключения многие обвиняемые потеряли здоровье. 43 человека умерли, 12 покончили с собой, 38 потеряли рассудок. В конечном итоге из всех задержанных выбрали 193 подсудимых, которых обвиняли в создании тайного общества, ставящего целью свержение царя.

Процесс шел совершенно открыто, поскольку правительство планировало показать всему населению, к чему приводят революционные идеи. В высоких кругах жила уверенность в том, что народ в своей массе не пойдет за революционерами, и негативная реакция крестьян на «ходебщиков» поддерживала это заблуждение.

Тем удивительнее выглядит оправдательный приговор Вере Засулич, которая совершила покушение на петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, придя к нему на прием и тяжело ранив его двумя выстрелами в живот. Председательствовал на ее процессе известный юрист А. Ф. Кони, который постарался вникнуть в дело. А оно заключалось в том, что за полгода до покушения в июле 1877 года Трепов отдал приказ о сечении розгами политзаключенного А. С. Боголюбова, хотя еще в 1863 году вышел закон о запрете телесных наказаний. Самовольство градоначальника вызвало бурное возмущение общественности, поступок Засулич сочли справедливой карой и встретили ее освобождение ликованием.

Оправданной знаменитая революционерка прожила менее суток: император разгневался, и уже на следующий день решение суда опротестовали. Однако Кони не изменил своего решения даже под страхом опалы, которая не замедлила случиться. Пострадал даже министр юстиции – его сняли «за небрежное ведение дела Засулич». Полиция объявила о поимке революционерки, но та скрылась на конспиративной квартире, а затем бежала в Швейцарию, став романтической легендой не только в России, но и в Европе.

Иван Сергеевич Тургенев был глубоко тронут историей Веры Засулич. Сохранилось его письмо редактору «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу, в котором говорилось: «История с Треповым – новая иллюстрация старой поговорки: “Как аукнется, так и откликнется”». С образом революционерки связывают тургеневское стихотворение в прозе «Порог», оканчивающееся строками:

«Девушка перешагнула порог – и тяжелая завеса упала за нею.

– Дура! – проскрежетал кто-то сзади.

– Святая! – принеслось откуда-то в ответ».

Стихотворение это нельзя назвать спонтанной реакцией писателя на громкую новость. Тема революции волновала Тургенева долго и глубоко. В отличие от Достоевского Тургенев относился с симпатией к революционно настроенным студентам. Его последний, самый крупный роман «Новь», о котором уже говорилось выше, посвящен молодому человеку, «который вступает в тайное народническое общество с целями не вполне ему ясными, но отчетливо благородными и жертвенными».

Несмотря на то что деятельность народников в «Нови» вовсе не предстает в розовом свете, этот роман Тургенева в немалой степени полемизирует с «Бесами» Достоевского, где революционные настроения подаются как народная трагедия и следствие утраты веры. «Бесы» появились несколькими годами раньше (1871–1872) и, возможно, стали одной из мотиваций для создания «Нови». Во всяком случае, Тургенев писал этот роман не просто так, а с целью поддержать молодое поколение. Об этом прямо сказано в его письме Стасюлевичу от 22 декабря 1876 года:

«Молодое поколение было до сих пор представлено в нашей литературе либо как сброд жуликов и мошенников – что, во-первых, несправедливо, – а во-вторых, могло только оскорбить читателей-юношей как клевета и ложь; либо это поколение было, по мере возможности, возведено в идеал, что опять несправедливо – и сверх того, вредно. Я решился выбрать среднюю дорогу – стать ближе к правде; взять молодых людей, большей частью хороших и честных – и показать, что, несмотря на их честность, самое дело их так ложно и не жизненно, что не может не привести их к полному фиаско. Насколько мне это удалось – не мне судить; но вот моя мысль… Во всяком случае, молодые люди не могут сказать, что за изображение их взялся враг; они, напротив, должны чувствовать ту симпатию, которая живет во мне – если не к их целям, то к их личностям. И только таким образом может роман, написанный для них и о них, принести им пользу».

Тургенев не только обращался к молодым людям в своих произведениях, но и встречался с ними. На одной из таких встреч, организованной 18 февраля 1879 года для студентов и преподавателей Московского университета, почти наверняка присутствовал Петр Кащенко.

Почему мы говорим «почти наверняка»? Дело в том, что на этой встрече после выступления профессоров и преподавателей инициативу перехватил студент медицинского факультета Петр Викторов. Он осмелился высказать Тургеневу свои замечания по поводу как раз того самого романа «Новь». Зинаида Михайловна Агеева в своей книге «Доктор Кащенко» цитирует выступление Викторова: «Вы очертили молодежь не такими красками, как следовало. Вероятно, вам бросились в глаза лишь некоторые образцы нового поколения». Такая уверенная позиция заинтересовала Тургенева, и он пригласил дерзкого студента для продолжения беседы в квартиру своего знакомого И. И. Маслова на Пречистенском (Гоголевском) бульваре.

Викторов подробно описывает эту встречу и среди прочего упоминает, что пришел не один, а с приятелем. Фамилия приятеля не указана, но вряд ли это мог быть кто-то, кроме Кащенко. Во-первых, Викторов близко дружил именно с нашим героем, а во-вторых, сам Петр Петрович интересовался в то время народничеством и революционной проблематикой чуть ли не больше, чем своей будущей профессией.

Случайностью для него это, разумеется, не было. Как уже говорилось, революционный дух (а заодно и соответствующие знакомства) он заимел еще с кубанских времен и, конечно же, не изменил стиля жизни и в Москве. Он входил в круг «вольнодумцев», как и его близкие знакомые из числа врачей. Среди них был Сергей Яковлевич Елпатьевский (1854–1933), один из основателей партии народных социалистов, арестованный и сосланный в Сибирь в 1882 году. После революции он стал врачом кремлевской больницы и прославился, в числе прочего, как автор мемуаров о народниках. С Кащенко он дружил в университетские годы, а позже, в 1890-е, они пересекались в Париже, куда Елпатьевский уехал после ссылки.

Другой приятель нашего героя по медицинскому факультету – уже упомянутый Петр Петрович Викторов (1853—?), корреспондент журнала «Земля и воля». За политическую активность его дважды отчисляли из университета и ссылали. В итоге он вместе с Кащенко завершил свое образование в Казанском университете. Помимо сбора материала для неблагонадежного журнала Викторов также организовал одну из читален для студенческого самообразования.

О. В. Лиманкин и А. Г. Чудиновских приводят в своей книге его воспоминание о первой встрече с нашим героем: «Вот в этой-то читальне я и познакомился с П. П. Кащенко… Как сейчас помню, это было под вечер уже осенью, когда мы впервые пожали друг другу руку, причем вошедший молодой человек назвал свою фамилию. Это был совсем еще юноша… неяркий блондин, высокий и стройный, с красивым лицом и прекрасной, горделиво приподнятой головой, обрамленной густой шевелюрой, как орел. Для своих 19–20 лет (а на самом деле ему было 18 лет…) он показался мне достаточно развитым и начитанным и был не чужд научных стремлений. Но, что в особенности мне бросилось в глаза в моем новом знакомом, это та сдержанность и тактичность, с которой он беседовал, что позволяло ему, с одной стороны, не обнаруживать своих незнаний там, где действительно чего-либо не знаешь, с другой стороны, незаметно поучаться от другого, не подавая виду. Эта черта со временем развилась у него в другую родственную ей, благодаря которой, занимая в спорах известную позицию, он давал противнику своей сдержанностью известный простор, а когда тот достаточно сбивался с пути, неожиданно запирал ему выход. Это была своего рода диалектическая стратегия, в которой он сделался впоследствии великим мастером»¹⁴.

Вот таким, в какой-то степени сложившимся человеком Петр Кащенко попал на встречу с Тургеневым. Мы не знаем, какую роль тот сыграл в истории протеста нашего героя, но, вполне вероятно, эта роль была значимой. Артистическая натура Кащенко скорее всего отозвалась на воздействие личности великого писателя. Возможно, именно после общения с Тургеневым наш герой перешел от слов к действию. Вместе с Елпатьевским и Викторовым он собирает средства для политзаключенных, распространяет запрещенную литературу. А после «охотнорядского побоища» начинает пробовать себя в роли оратора на студенческих сходках.

Руководство университета, конечно, заметило подрастающего революционного вожака, но некоторое время его не трогали. Тем временем вокруг будущего психиатра сложился настоящий кружок по революционным интересам. Студенты не только организовывали сходки своими силами, но и встречались с более опытными оппозиционерами, известными народниками Н. А. Морозовым и А. Ф. Михайловым.

Вольная жизнь продолжалась до 5 марта 1879 года, когда в московской гостинице «Мильгрен» обнаружили труп Н. Н. Рейнштейна, фальшивого революционера, состоявшего в Северном союзе русских рабочих, а на деле работавшего полицейским агентом. Убийцы оставили на теле записку: «Николай Васильевич Рейнштейн, изменник, шпион, осужден и казнен русскими социалистами-революционерами. Смерть иудам-предателям!» Полиция бросилась арестовывать всех, кто казался неблагонадежным. Разумеется, в их число попал и наш герой, хотя ему удалось к этому моменту избавиться от запрещенной литературы и прочего компромата. Единственным подозрительным предметом в его личных вещах оказались портреты Чернышевского и Пугачева.

Кащенко отпустили, но с негласным полицейским надзором, а его друга Петра Викторова сослали в Вологодскую губернию. Вскоре после этого был принят новый университетский устав, сильно ограничивший студенческую вольницу. Теперь студентам запрещались любые коллективные действия, будь то посиделки, собрания или публичные чтения. Правда, нашего героя это не остановило: в самом конце того же 1879 года он пытался снова организовать протест в защиту исключенных из университета студентов, которые участвовали в беспорядках.

При этом учиться Кащенко продолжал старательно, а на последнем курсе еще и женился, что тоже в какой-то степени можно считать актом неповиновения властям. Дело в том, что студенты, начиная с давних времен, не имели права на брак до конца учебы. Постепенно на эту проблему начали смотреть сквозь пальцы, но все равно требовалось специальное разрешение начальства. Свадьба Петра Петровича произошла в январе 1881 года, его невеста, Вера Александровна, происходила из семьи коллежского секретаря Александра Горенкина и отличалась крайней строгостью нравов. Даже к своим домашним она всегда выходила только при полном параде.

В этой девушке Кащенко нашел свою полную единомышленницу как в профессиональном плане, так и в духовной жизни. Она увлекалась музыкой и танцами, успела послужить земской фельдшерицей в городе Ново-Оскольске Курской губернии и разделяла революционные взгляды своего избранника до такой степени, что за год до свадьбы оказалась под следствием. Дело ее прекратили лишь по соглашению министров внутренних дел и юстиции. В вину ей ставилось близкое знакомство с курсисткой московского Общества воспитательниц и учительниц Лидией Витальевной Васильевой, дамой, судя по всему, неблагонадежной. К счастью, тяжелая каторжная участь минула обеих женщин, а дружба осталась. Во всяком случае, существуют методические труды Лидии Васильевой «Руководство для преподавания природоведения» (М., 1912) и «О постановке неорганического природоведения в 4-годичной гор. начальной школе» (М., 1912), написанные в соавторстве с сыном нашего героя, Борисом Петровичем Кащенко.

Известно, что в период ухаживания Петр Петрович водил свою избранницу в Большой театр на недавно появившееся «Лебединое озеро», и шедевр Чайковского произвел огромное впечатление на обоих молодых людей, надолго став темой для разговоров. Вскоре Кащенко сделал Вере Александровне предложение, которое она приняла с восторгом. Оставалось только спросить разрешение у ректора, ведь, несмотря на послабления, студенческие браки еще оставались делом не вполне законным или, во всяком случае, не вполне привычным. 14 февраля от ректора пришло письмо: «Студенту 5 курса медицинского факультета Петру Кащенко дано свидетельство в том, что к вступлению его в законный брак со стороны университета препятствий не встречается».

Казалось, бы, женившись, наш герой мог бы успокоиться, оставив политическую борьбу холостым товарищам. Поначалу так и казалось: он полностью погрузился в учебу. Сохранился табель с оценками, по которым можно увидеть круг интересов будущего светила медицины. Например, «отлично» за учение о минеральных водах наводит на мысли о его будущем фундаментальном труде «Здоровый стол». Эта книга включает в себя множество изысканных кулинарных рецептов, каждый из которых тщательно проанализирован с точки зрения воздействия на организм пациента. Также высший балл Кащенко получил за диагностику и общую терапию.

Итак, Петр Петрович аккуратно сдал все зачеты и готовился к выпускным экзаменам. Однако жизнь внесла свои коррективы. Спустя два месяца после свадьбы, в марте 1881 года, народовольцы совершили очередное покушение на императора Александра II и на этот раз оно оказалось успешным. Событие это всколыхнуло всю Россию. Большинство населения пребывало в ужасе и сочувствовало убиенному государю, но находилось немалое количество и тех, кто радовался, празднуя победу революционных идей. Раскололся на два лагеря и студенческий коллектив Московского университета. Пока студенты юридического факультета собирали деньги на траурный венок погибшему царю, на медицинском началась сходка, которая быстро переросла в настоящий митинг против власти.

Интересен тот факт, что изначально сходку разрешил ректорат, несмотря на общий запрет студенческих сборищ. Но заявленная тема была сверхлояльна: студенты-медики сошлись «для избрания лиц, имевших сопровождать в Петербург венок на гроб почившего в Бозе Государя Императора». Изначально председательствовал на этом мероприятии молодой профессор С. А. Муромцев, но ситуация вышла из-под контроля и на трибуне оказался не кто иной, как Петр Кащенко. В своей речи – пламенной и убедительной – он осудил и покойного Александра II, и всех, кто скорбел по нему. Разумеется, расплата за такую дерзость не заставила себя ждать. Ночью Кащенко забрали; правда, уже на следующий день он вышел на свободу до окончательного решения его судьбы ректором.

Удивительно, но и это не заставило нашего героя проявить осторожность. Всего через две недели при его деятельном участии случилось еще более громкое событие. В университете проходила защита докторской диссертации И. И. Иванюкова по вопросам политической экономии. Как раз к этому моменту из ссылки вернулся друг Кащенко Петр Викторов. По предварительной договоренности ему дали слово, но едва выйдя на кафедру, он изменил заявленную тему на логическое и грамотное обоснование необходимости свержения царизма. В зале начался шум, Викторову велели замолчать, но на помощь ему тут же пришел Кащенко. Его силами научное мероприятие мгновенно переросло в митинг. Впоследствии этот день вошел в историю как первое в России открытое выступление, на котором излагалась философия марксизма. Неудивительно, что большинство участников поплатились за свою смелость. Викторова снова отправили в ссылку, на этот раз вместе с его неугомонным другом, которого отчислили из университета прямо накануне выпускных экзаменов.

Подытоживая период московского студенчества в жизни Кащенко, можно сказать, что революционная деятельность стала ярким проявлением его менталитета, характера и темперамента. Петр Петрович был не кабинетным ученым, а харизматичным лидером, он обладал незаурядным ораторским даром и умением воздействовать на людей. Именно эти качества помогали ему в дальнейшем успешно руководить психиатрическими больницами.