Текст книги "Неделя до конца моей депрессивной мимолетности"

Может, стоит изучить более подробно идейные позиции Фритца? Сколько спорных тем поднимал Фонд, неужто ни о какой не высказывался лично владелец всего благотворительного движения. В мировой сети довольно много горячего мнения Фритца насчет онкологически больных.. дети-инвалиды, старческие безысходные болезни.. Джеймс немного обиженно смутился. Часто поднимавшиеся вопросы, так ли они хороши для того, чтобы быть поставленными в определенном механизме, по которому человека бы не нашли? Стоит ли затрагивать две поставленные крайности человека? Или гениальность заключается в том, что методы искусной борьбы строятся на срединных моментах? Надо проверить, перечитать. Правда, спустя какое-то время Джеймс стал подмечать в любых статьях, неважно, какая конкретно тема обсуждалась вслух, сдержанное проникновенное неравнодушие в отношении Германии двадцатого века. Точнее, по поводу людей, отказавшихся от идеологии Гитлера, переживавшие опущенный крах своей родины и вообще времена совсем неудачные, несчастные. Отдельной какой-нибудь статьи на подобный предмет разговоров не находилось. Все эти судорожные переживания оставались безымянными в образе Фритца. Если выражаться вкратце, мужичок упорно и уверенно заявлял про слабохарактерность англичан, отвратительное простодушие французов и хладнокровие остальных народов, когда те касались темы простых, честных, но несчастливых и обделенных немецких людей. Никто не мог понять чувства брошенной одинокой женщины в Германии, где ее развалившийся убогий дом находился все там же. Никто не мог представить себе существование раненого, охотно перебитого немецкого юношу, который всю жизнь стал бы носить клеймо позорного отпрыска фашистской жестокости. Ох, каковы были странными и эмоциональными речи Фритца. Здесь должна иметься надломанная деталь, отсюда обязано что-нибудь отталкиваться.

Вовремя перезвонил Феликс.

– «В общем, – парень немного запнулся в конце, его горло слегка запершило, в конце концов собрался с духом, – центра у них нет. Заведения примерно одного и того же формата, площади разбросаны по всему городу, почти бессистемно. Иногда отличаются их пациенты. В большинстве случаев по возрасту: в одних дети, в каких-то других старики, ты понял. Или, если проблема наблюдается весьма многообразной, широкой.. что-нибудь по типу ДЦП.. сложная тема, которой следует обособиться от остальных, менее структурных и похожих болезней.. прости за мою небрежность.. так вот, по такой аналогии тоже есть пара локальных точек у них. Располагается большинство, кстати, почему-то в отдалении с больницами, но близко к лабораториям. Как-то так».

– «Так. Занятно. Что по старикам? Вообще, Феликс.. Есть какие-либо у них места, пребывающие на каких-нибудь исторически важных улицах? Межнациональных? Немецких?» – Джеймс разговаривал напряженно, иногда растянуто, задумчиво.

– «Не сказал бы. Нет. Даже чего-то наподобие..»

– «Понятно.. со стариками в конечном счете как у них все же? Были ли какие необыкновенные.. противоречивые, многозначные случаи?»

– «В каком смысле ты спрашиваешь? – поинтересовался удивленно Феликс, с живым интересом соображая вместе со своим другом. – Правда, ничего особенного. У кого нога когда была сломана, у кого сын надзиратель и шантажист. Классические семейные отношения с родителями, пожалуй.. Жанровая тривиальность».

Джеймс на какое-то время замолчал, озадаченно хмыкая иногда в трубку. Его глаза были устремлены в поиске чего-то важного, что бы подошло под его оголенную бесформенную идею, руки же печатали какие-то факты около основы, выманивая тем самым интернет подать нечто фундаментальное. – «В каком-нибудь переполненном именно пожилыми, возрастом этак.. боже, те, что родились в конце 20-х годов как максимум, ощущается мне.. есть объемное.. по крайней мере заметное количество беженцев.. лиц с иностранным гражданством?» – полностью пребывая в каких-то ощупывавших ситуацию запинках, главный герой произнес свой вопрос ярко, но затруднительно, растянуто.

– «Мне кажется, есть один. В старом захолустном квартале, около Портвейной улицы, за ней. Какой-то.. Лавандовый переулок. Кстати, лишь в 14-ти километрах от речки. Красота.. – доброжелательный, сияющий своим позитивом юноша ненароком отвлекся. – Ой, то есть.. Так вот! Судя по составу их обустроенного крыла, там много стариков, которым требуется помощь психологического характера. И.. лечебная физкультура, ежедневные профилактики организма, здоровое питание и почтенная гигиена?. Ух ты, мощно преобразились.. Что касается самого набора, имена какие-то нетипичные для наших мест: Эмма, Герман, Зигфрид.. Луиза, Людвиг, Отто.. Хельга.. Ты понял, давай я сокращу».

– «Спасибо, Феликс..» – Джеймс с печальной улыбкой в голосе благодарно попрощался со своим собеседником, мягко завершив разговор.

Следующим этапом следовало найти, опознать и изучить найденную занятную территорию Фонда, его многостороннее разветвленное крыло всей птицы. Мужчина тяжело встал, оперев руки о колени в процессе, брезгливо и небрежно стряхнул с себя некоторую пыль, опавшие волосы на плечах куртки, подошел к шкафчику, чтобы взять свое основное оружие, снарядиться целиком весьма. Перед тем стоило прочистить и заточить средних, непримечательных для города размеров катану, чтобы работа выполнялась ощутимо эффективней и более искусно. Последний описанный момент в рабочей жизни нашего друга как раз занял ближайшие сосредоточенные и уединенные полчаса. В каком-то смысле это приносило удовольствие Джеймсу. И где-то потому, что с очисткой от мутных мест и пыльной тонкой пленки происходило некоторое незначительное, но все-таки очищение самого главного героя. В ином предположении еще и потому, что катана своеобразно могла защитить наемника от его нежных и ранимых, но весьма зорких размышлений. Почти что в полной тишине, лишь каждый одинаковый момент времени воспринимая привычный неназойливый звук холодного, ледяного и острого металла, Джеймс рассуждал то о привычных, вечных, насущных вопросах, то порой останавливался на жизненных деталях более непостоянного и невесомого характера. Всегда задавался интересный вопрос, приводилась нераскрытая, еще не опознанная удивительная мораль. Каждый раз наш приятель всерьез сомневался в благоприятном эффекте своей рабочей деятельности и чересчур сильной опеке Организации, а в конце очередных размазанных внутренних разглагольствований он все приходил к выводу, что работа и Организация есть это все, последний единственный шанс поймать, зацепиться за необъятное волнительное течение жизни, неописуемое и трогательное его ощущение. Отлично распознавая бессмысленные насмешливые рекурсии мучительных монологов в своей голове, быть честным если, главный герой несколько раз ломался, якобы признавая свою неспособность оторваться от запущенного убийственного процесса. Он не находил выхода, его мысли пугающим и сумасшедшим образом возвращались в начальную позицию, то ли высмеивая неверно составленную логическую цепь повествования, то ли и вовсе саму суть и заключение изначально принятого во внимание вопроса. Иногда Джеймс хватался за голову, едва слышно вздыхая, не выказывая ни малейшей доли выразительной эмоции. Что являлось самым занятным во всем этом случае, так это поразительное и отчаянно независимое стремление продолжить всякий подобный разговор, прийти к нему снова. Вероятнее всего, чтобы построить вопрос корректно, чтобы не обидеться стыдливо еще одним саркастическим исходом мысленных недомоганий. Все-таки было что-то такое в Джеймсе, что позволяло ему держаться до последнего, быть может, оставив затею сражаться, но еще беспомощно не упав. Однако сегодня все шло несколько иначе. Мужчине получалось обходить рациональной стороной налетавшие беспокойные воспоминания, тревожные домыслы. Сейчас он мог на комфортном для него расстоянии определить связывавшие должную проблему компоненты, разглядеть пристальным, но немного опасливым взглядом недоуменные личные преграды своей личности. Это сильно смутило Джеймса. Чем больше он думал о своем неожиданно спокойном и дальновидном положении в своей философии, тем больше он подавался былым скованным чувствам. С целью немного проветриться, развеять наступавшие порывы эмоциональной тяжести главный герой вышел на улицу; по дороге успев залезть на нужную попутку, он неспешно направился в сторону того Лавандового переулка. Решил серьезно взяться за выданное ему задание. Улица. Безмятежно прорывавшийся сквозь густые осенние кроны деревьев в каких-то уголках различных мест, не имевших повода заманчиво представиться, ветер. Сыроватый, мокрый асфальт под ногами, временами сменявшийся на старенькую мелкую педантичную плитку. Влажный освежающий воздух, целиком затянутое тугими бесповоротными облаками раздумчивое небо. Джеймс прогулочным шагом, стараясь походить как можно более на какого-нибудь умеренного занятого обитателя ближайших районов, куда тот прибыл, спокойно и отвлеченно от чего-то насущного приближался к тому самому Лавандовому переулку, попутно анализируя основную суть задания, его последствия и возможные наметки, которые могут оказаться нежелательными для Организации. Не столь тревожно ощущал себя главный герой в таких случаях, ему не раз доводилось за свою специфическую карьеру сталкиваться с обременявшими, мутными вылезшими деталями какого-либо задания. Организация тогда проводила строгие убедительные беседы со своим лучшим работником насчет тотального сокрытия от всякого общедоступного источника информации, они весьма верили серьезной и довольной ответственной натуре Джеймса, однако в душе ему никогда не удавалось перебороть этот протестный устойчивый дух. Честно, вряд ли он когда-то вообще пытался. Чемоданчик с лекарствами был оставлен в личном кабинете наемника, правда, содержавшаяся там остальная доля необходимых препаратов плавно и надежно переместилась в мало заметный и зачастую прочный уголок его давно полюбившейся сумки через плечо. Джеймс отдаленно где-то размышлял о своем здоровье. Удивительно, но бывают такие достаточно яркие и цветастые моменты в жизни нашего друга, когда он в самую последнюю очередь вспоминает про какие-то неоформленные особенности своего состояния. Если говорить о чем-то цветастом, разумеется, здесь имеется в виду не какой-то чудный сногсшибательный случай из жизни, который мог бы ввести в состояния радостно безумного шока человека, а пылкая самоуверенная мысль, что не нужны были особые доказательства ее верности. Хотя главный герой все равно докапывался до истины, ступая до умозаключения по фактам, пускай гипотетическим или субъективным. Очень важно позволить существовать какой-то логической цепи, которая бы взяла под контроль какой-нибудь не объяснимый так просто процесс человеческого или природного проявления. Все же, может, заботиться еще более внимательно и трепетно о своем здоровье? Это так странно, возможно, при всей своей установившейся тяги к Чарльзу, вот этого ведения нетипичных тематических бесед, тему которой беспроигрышно вели бы приходившие в голову Джеймса вразумительные, располагавшие продуманной действенной истиной, но лишенные привычного образа порядка, верить Организации напрочь было бы глупо. Главный герой тихо, но несколько с обезоружившей нотой боли посмеивался над ловким сценарием ближайшей антиутопии. Тогда пришлось бы согласиться, приняв принудительно безрассудно нахальные идеи случайного влиятельного голоса, которые грубым способом нарушили бы главные постулаты философского знания. Подстроить сознание.. Только представить, преобразовать в нечто исковерканное единственное, что нельзя подвергать сомнению в существовании.. Джеймс остро усмехался, в душе так стойко и надменно стоя перед глупой разрушительной претензией.

– «Антиутопия выбьет из человека его философское начало и хорошо спрятанный ответ на суть все того же просвещения. Для антиутопии не будет ни философии, ни смысла безоговорочно необъятных вещей, таких как жизнь, душа, боль.. Подстроить сознание, значит, стать никем и убить в себе то самое неповторимое, загадочно выстроенное. Без смысла не бывать и проблемам. Без проблем не бывать величественной разгадке значимости конкретного человека для всей каверзной сознательной части Вселенной. То бишь.. при потери проблемы не миновать секрета жизни и понимания жизни. Никто не хотел бы понять из вас жизнь, господа прохожие..» – принципиально, неугомонно и весомо думал про себя Джеймс.

Доверяясь своей мнительности, стал заинтересованно вертеть в разных направлениях вопрос недоверия к Организации. Вопрос дисциплинированной строгой идеологии в работе и взглядах со стороны всякого работника: молчаливого, забитого, помешанного. Мысль с любопытством остановилась на Тодде.

Замысловатым и странным был тот разговор в Организации. С чего бы такому же приметному и одаренному работнику могущественной бойкой компании умолять не связываться ни коим образом с этим заданием? Что в нем может скрываться такого уникального и беспощадно убийственного? Представленный субъект интереса почти не связан с политикой, разве что мнения он выговаривает горячие, идеи предпринимает специфические, узко направленные и далеко не всем выгодные. Подумаешь, выдавались же наемнику и более запущенные случаи, намного более серьезные и значительные ребята. Однажды, быть может, лет 10—11 назад был у Джеймса какой-то золотой или скорее даже черный год, когда в основном Организация отдавала указания ему справляться с самыми проблематичными и затруднительными людьми. Какой-нибудь привилегированный наркодилер, заключивший контракт о сотрудничестве с несколькими влиятельными и крупными бандами.. или взяточник из муниципалитета, который промышлял дорогостоящей организацией побегов одних из самых важных и суровых преступников, зачастую членов все тех же значительных банд. Мало того, что нужно было грамотно устранить цель, стоило много времени и остроумной смекалки потратить на наиболее незаметное вычеркивание крупной почтенной персоны из жизни остальных втянутых и участвовавших людей. Тем не менее все же интересно, почему именно это задание заслужило такое внимание многих лиц? Насколько оно неоднозначно, раз легче было отказаться от поручения? Уж не связана ли проблема как-то с недавней небольшой амнезией Джеймса, страшно представить.

Дойдя в действительности до подобного сомнения, главный герой сильно смутился, замедлил нерешительно шаг, с досадой сглотнул. Он все еще ничего не помнил, не мог зацепиться за нечто существенное, эффектное. Порыв и злость мужчины скромно и безмолвно накалялись внутри него. Что, если Тодд в каком-то смысле присутствовал на том задании, после которого Джеймс сам загремел в клинику на очередную мягкую кушетку в углу здания? Что, если вся начинавшаяся история напрямую завязана с нерешенной задачей прошлой операции? Неужто в Организации бушевали самые настоящие и тяжкие разногласия, интриги? И Тодд обязательно в этом замешан?.

Неопределенный, ничтожно беспричинный гнев Джеймса упорным и грубым шагом поднимался, разрастался все выше в мужчине, нужно было остановиться. Казалось, вот-вот, и наш друг сорвется, глубоко-глубоко нарвется на жизни невинных наивных, ранимых и изнеженных граждан, чудовищно ломая и калеча соседние судьбы, их светлую и непорочную душу. Хотя в каком плане рассматривать эту непорочность? Любая невинная законопослушная неженка склонна к отвратительным предательствам и неформальным любым формам избиения ближнего своего. В частности того, кто показался благоприятной их единственно возможной и правой среде некорректным, чудаковатым. Всякий миротворец суров, и всякий жестокий человек несчастен в созданном суровом мире этих творцов. Именно из-за того их жестокость остается угловатой, необработанной, острой. Именно из-за того жесткость таких людей продолжает быть жестокой. Накал злейших и обиженных мнимым всеобщим счастьем страстей вмиг полностью иссяк в Джеймсе, все сменилось обыденным частотным подавленным состоянием, естественной формой депрессии без каких-либо прикрас.

Совершив последний поворот, пересекая множество оформленных уличных дорог, теперь уже надвигаясь прямо-таки к началу того самого Лавандового переулка, главный герой мимолетно бросил взгляд на какой-то порванный по углам, с выветренными пятнами и в черно-белом исполнении маленький лист. Несмотря на то, что его повесили прямо посередине разнообразных рекламных предложений и прочих иных агитаций, причем прикрепили на безымянный потускневший кирпичный дом как-то криво, в нем единственном не наблюдалось ни единого намека на какой-то маркетинговый ход. Быть может, именно оттого взгляд привлекала лишь эта бумажка. Она выглядела почему-то тяжелее остальных бумажных продуктов, слабо поддавалась отрывистому игривому осеннему ветру, была унылой и в то же время амбициозной, поникшей, но еще не сломленной. Листок рассказывал о местной проблеме Миннеаполиса и ближайших отмеченных городов штата Миннесота, про некоего «Черного Змея» – опасного своеобразного убийцу, который в последнее время зачастил с выполнением своей необычной деятельности, причем отличался тот постоянно какой-то своей утонченной философской моралью, что он вкладывал не в жертву, а в предмет около нее после свершения основного деяния. Через семейную счастливую фотографию в руках убитого Змей мог выражать свое сочувствие, а грубо нанесенная царапина на глазу могла говорить о бестолковой и душевно слепой натуре, как предполагали следователи по данному делу. Очень часто лица убитых выказывали жуткое сожаление, тяжеловесное смысловое насилие над собой в их последних мыслях, но никогда полицейские и профессиональные патологоанатомы не находили существенных и ощутимых следов физического насилия. Убийца в основном пользовался холодным оружием: на теле зачастую наравне с длинными неглубокими порезами по всему телу могли так же присутствовать мелкие, точечные, меткие (попадавшие в болезненные нервы, крупные вены), изредка замечались небрежные следы огнестрельного оружия в области колен. Такой человек, должно быть, очень хорошо разбирался в медицине, обладал даром убедительно и язвительно высказываться. В основном убивал ночью, насколько это возможно, тихо, донельзя незаметно, скрываясь так ловко и талантливо, словно проворный педантичный змей. До сих пор у полиции и ФБР нет точных данных, следов, каких-либо улик, которые смогли хотя бы более или менее точно, близко описать образ убийцы.

Составленные психологами портреты сильно расходились в конечном счете. В данный момент времени следователи склонны считать, что за всем этим стоит мужчина средних лет, широкоплечий, обычно в момент задуманных недобрых побуждений одетый в черное. Собственно говоря, из двух основных и особо ярко запомнившихся примет этот человек и получил свое прозвище. В обеспокоенном и растерянном листке просилось позвонить в соответствующие службы (оставлено несколько номеров и пара адресов полицейских, федеральных служб), если кто-то мог бы добавить хоть какую-то фактическую информацию, полезную для расследования, помочь открытому делу каким-нибудь вероятным образом.

Естественно, все те страстные целеустремленные беседы велись вокруг самого Джеймса, просто, конечно, никто об этом совсем не знал, кроме него. Порой подобное господское ощущение хранения в себе настолько неизвестной и желанной информации придавало отпущенным для главного героя заданий Организации какой-то азарт, саркастическое довольство своими некоторыми проявлениями заботливого эгоизма. Но все-таки в большинстве случаев Джеймсу весьма не нравились, где-то наскучивали, в остальных местах раздражали этакие эмоциональные развернутые гипотезы, поднятые откровенные темы о Черном Змее. Все это успело быстро надоесть мужчине. Он не мог найти какую-нибудь достаточно смышленую и рассудительную для того личность, чтобы та смогла приблизиться к нему наиболее близко или по крайней мере вывела из общей посредственной массы догадок необходимые и сочувственные выводы. Нет, Джеймс не ждал проявления к себе сочувствия, он каждый день не давал заглохнуть полностью какой-то трепетной надежде, что какой-либо человек правильно прочтет само отношение, шаткое вынужденное состояние, угнетенный поваленный дух наемника. Да, за спиной в особо роковые минуты течения времени неявно трясся наполовину набитый чехол гитары с заостренной искусной катаной внутри, а всегда на запасной вариант собственного страхования умело под брюками спрятан маленький ехидный нож. По молодости Джеймс даже скромно увлекался фирменными, стильно и холодно выполненными кастетами. Он не прочь сдаться, при фатальной своей ошибке он гордо примет ее, без сопротивлений и взыскательных надежд. Но в чем заключалась бы самолично та самая центральная важнейшая суть истории одного безнадежно несчастного человека? В чем правда, если арестуют убийцу, выкрикивая лишь победные возгласы славы и себялюбия, отказываясь от спрятанной, засыпанной томительными назойливыми высушенными листьями причин, природы убившего.. добровольно не дойдя до правды?. Пока главные неясные цели, которые долгое время разыскивал главный герой, не будут им выполнены весьма, он не станет мудро поддаваться слабой однобокой стороне. Он не предпримет мер своего поражения. Без победы нет смысла проигрывать, звучало однажды откуда-то из китайского квартала. Все 14 лет Джеймс изворотливо и разносторонне добивался той цели, выяснял должные обстоятельства своего предполагаемого ощущения счастья. Казалось, почти найдено. Вот-вот, и загадка раскроет свои запутанные ветви сюжета. Так неизменно и твердо полагал Джеймс, в последний раз, до больницы, чувствуя себя все хуже и хуже. Не вдруг ли это простое обманчивое чувство лихорадки, а никакой не скрытый удивительный смысл бытия.

Помимо отрывистой и выдающейся полицейской стороны, активно занимавшейся расследованием дел, совершенных Черным Змеем, наш товарищ не раз находил в интернете замысловатые экзальтированные сообщества, почитавших глубокий посыл и искусство данного человека. Наемник нередко в душе посмеивался, когда всякий раз приходил к выводу, что ярые самоуверенные откровенные фанаты Змея располагали информацией куда более широкой и точной, нежели чудаковатые мечтательные федеральные службы. Интересно, отчего проявление восхищенного обожания способно к решению более сложных и продуманных вопросов?. Может, все дело в свободе выражения каких-либо гипотез, неполноценных находок, второстепенных слухов, посредственных наблюдений и нерешительных замечаний. Скорее всего. Полиция с приехавшими остальными службами задрала слишком высокую планку, выслушивая теории лишь уважаемых людей или очень разборчиво объяснявших. Становится понятным, почему расследование затянулось почти на 4 года. Здесь, конечно, не обошлось без поддержки Организации в ловком скорострельном скрытии потенциальных следов. Наверное, некоторые могут задаться вопросом, почему же только 4 года назад общество невольно стало замечать закономерные безосновательные потери граждан?. Все дело в текучке кадров, в результате которой начальство недостаточно успешно добилась умалчивания определенных существенных фактов, малость недосмотрело за парой особо гибких и артистичных работников. Кто-то проболтался о некоем проекте в истории развития Организации, базовым стремлением которого было выявление лучшего и наиболее одаренного человека в ближайшем обществе компании, максимальное улучшение надобных навыков этого человека. Нахальные предатели в скором времени были ухищренным и презрительным образом убиты, этакое задание поручили не Джеймсу, а двум коллегам из «уборного» отдела, который всегда занимался беспринципным линейным устранением блатных. Странно, однако при начале нового дела в полиции специалисты отнесли подобный случай к авторству главного героя. До сих пор никто от данной позиции не отрекался. Это было жестокое и грязное убийство подлецов, глаза и даже ногти были наполнены кровью, ноги разбиты, а альвеолы в легких стерты в губку, зверские отвратительные люди. Джеймс сильнее всего ненавидел такое бытовавшее в штате мнение о нем.

Наконец неспешная походка мужчины всецело замерла, он остановился. Лавандовый переулок, пришел. Коротенькая узенькая, но крайне дружелюбная и мягкая, атмосферная улочка, находившаяся между двумя промышленными рабочими кварталами. Место светилось потускневшим желтым, плавно переходившим в серо-бордовый оттенок. Летом, наверное, данный переулок мог быть усыпан зеленью. Где-то Джеймс смог едва разглядеть в неуверенности куст сирени напротив одного самобытного пряного жилого домишки, очень смутно припоминая отличительные черты этаких кустов. Должно быть так, Лавандовый переулок не мог быть назван из-за проехавшегося однажды на велосипеде романтичного ботаника. На первый взгляд найденная и так называемая точка Фонда наблюдалась абсолютно в том же духе, что и вся проходившая заселенная дорожка, не особо примечательным, ухоженным, но крайне необщительным, обособленным, миролюбивым и кротким, задумчивым и плавным. Это был маленький трехэтажный, симпатично в архитектурном смысле выполненный домик с ощутимо просторным двориком для непродолжительных, но эффективно оздоровительных прогулок, с прочным недоступным, но проглядываемом забором. Джеймс аккуратно и малоприметно притаился за углом здания, стоявшего напротив. Немного приподнялся, опираясь на выпиравшие пыльные старые кирпичи в стене, чтобы обзор представился несколько лучше. На ограниченной территории там мужчина заметил несколько безмятежно прогуливавшихся пожилых людей, все они задумчиво, совсем в себе, выверенными, будто считаемыми шагами расхаживали по маленькому садику, дивились и мило восхищались не то от увиденной беспородной птицы с растопыренными роскошными, однако, перьями, не то приходивших поразительных занятных догадок, мыслей на этот счет. Один старичок с лоснившимися серыми волосами, умно и вдумчиво взяв сзади себя обе ладони друг за друга, любопытно наклонялся равномерными и равноценными движениями в разные стороны; зависимость какую-то раскрыть было затруднительно, Джеймс не смог разгадать внутренние идейные телодвижения пенсионера. Печально ухмыльнулся. Вслед за седовласым мужичком с уникальной значимой походкой шла старушка, быстро, отрывисто, ловко, горделиво вертя тазом. Ее натурального цвета прическа была мастерски и весьма удобно уложена, все равно вьющиеся привлекательные кудри свободно развевались, переплетаясь время от времени друг с другом. Ее ноги казались такими воздушными и нежными, походка смешным, но весьма доброжелательным способом показывала какие-то следы статского положения в обществе, характерную гордость и скромное высокомерие. Где-то в углу так же, только полностью наоборот, прогуливалась какая-то третья женщина пожилого возраста. Шаги у нее ощущались тяжелыми и меланхоличными, сама она передвигалась медленными и содержательными шагами, будто в каждом из этих шагов находилась какая-то законченная оформленная благородная мысль. Бабуля ходила, с отдаленным интересом осматривая ближайшие кустики и цветы во дворике. Голова ее иногда грустно опускалась, но у главного героя за весь момент коротенького наблюдения за ней ни разу не появилось угнетающей, боязливой или безнадежной мысли. Безусловно, она до удивления печальный и неулыбчивый человек, в котором тем не менее находилось столько интереса к жизни, любви к ней.. Джеймс уважительно и по-доброму расправил брови, его выражение стало выглядеть намного более мягче. Наш друг там стоял, влюбленный душою и покоренный мыслью о замечательном внутреннем мире, покое, ответственной и серьезной беззаботности, отвлеченный напрочь от кровожадных бессмысленных заключений своего основного задания. Вдруг трепетно с ужасом в голове у Джеймса порывистым ветром пролетело: «Они все бежали из той обезумевшей тонувшей Германии.? И до сих пор..? Рассматривать кусты им доставляет удовольствие..».

Наемник задумчиво, в некоторой собственной растерянности не спеша опустил голову, уставился невольно на ровный, без единого отблеска тени асфальт. Интерес к жизни после дикой болезненной и крупной потери? Что это такое и как много стоит?.

Невзначай в увлеченный, но весьма отрешенный час раздумий главного героя вышел как-то необычно: по-своему сосредоточенно и бережно – молодой парень с большими глазами, которые смотрели вокруг явно с каким-то определенным выстроенным принципом в голове: одновременно и участливо, сердечно, и холодно, бесстрастно.

Молодой человек словно замер, но в то же время сохранял тесный контакт с бурными активными движениями внешнего мира. Его взгляд был умелым и находчивым образом устремлен в одну точку, но боковое зрение, такое ощущение, вдохновенно развивалось далее, смотря и рассматривая все вокруг. В какие-то секунды его специфического наблюдения произвольные локоны волос свисали со лба, загораживая общую представленную картину. Парень немного хмурился, устало смущался и очень плавно, медленно и ровно убирал эти локоны за уши. В руках он держал относительно новый выпуск газеты, где на лицевой стороны светилась актуальная беспокойная статья про исчезновение мистера Фритца. Наконец юноша небрежно и как-то мельком взглянул на данный предмет у себя в руке, который едва ли свисал у него, тщательно напряженно моргнул, грубо выкинул бумагу в ближайшее мусорное ведро рядом с главным входом. Возможно, этот человек продолжил бы дальше скромно, сдержанно философствовать, всматриваться в единые, лишенные движения точки в жизни, однако его быстро отвлек какой-то старичок, окликнувший его где-то в здании.

Джеймс, конечно, не смог различить дотошно содержание того ответа, который преподнес парниша какому-то старику, изображенного словно как набросок в расписании жизни такого домишки. Однако сама речь показалась главному герою по интонации и эмоциональному наполнению весьма мягкой, доброжелательной, незатейливой и смиренной. Целый развернутый анализ, происходивший в широком уме нашего друга, заставлял чувствовать Джеймса еще более печально и безнадежно. Но, воодушевленный какой-то всплывшей, видимо, рабочей и заученной мысли, он уверенно, строго набрал телефон оператора Организации.

– «Винтер, участник благотворительной организации. С этого месяца. Имею вопросы» – зашифровано, но все-таки с какой-то занятной долей иронии в голосе начал главный герой.

– «Целевое положение принято. Какие появились вопросы?» – собранно, проворно и организованно ответил безымянный прямолинейный низкий голос.