Текст книги "Неделя до конца моей депрессивной мимолетности"

– «У меня подозрения, что я наткнулся на одну из их многочисленных маленьких таких баз. По внешнему досмотру пришел к следующему выводу: непримечательное, невзрачное здание с искренним добрым стремлением к благотворительности. В основном заняты проблемами и сложностями особенностей восприятия.. стариков. Причем, я так понимаю, тех, кто пребывал когда-то в утружденном.. мучительном положении. Пожилые с интересностями такими сложными и запутанными, в общем. Работники, разумеется, также присутствуют. Не уверен, завязаны они в этой схеме, знают ли вообще лакомые обстоятельства исчезновения и объективные данные о местонахождении цели. Сомневаюсь, весь ли коллектив в курсе истинных махинаций их ответственного главного лица. Как быть?»

Голос в трубке ненадолго, но слышимо прагматично задумался, холодно дыхнул случайно в телефон.

– «Рабочий состав схватить, ограничить в возможностях защищаться, передвигаться, иметь какой-либо целостный контакт с тем, что происходит за стенами их так называемой базы, – человек на дальнем конце провода сладостно задумался, гуманно предвкушая и разворачивая перед собой последствия, результат всяких предпринятых действий, – судьбу остальных, прикрепленных к данной любопытной точке, решить вам самим. Не столь важен факт их присутствия, я считаю, существования в целом (в телефоне какими-то весьма чувствительным слуховым аппаратом Джеймса была услышана ехидная зловредная усмешка). Фактических работников учреждения оперативно, плодотворно допросить об их работе, внутреннем рынке, выстроенной устоявшейся структуре каких-либо отношений, связей, главных лицах, основном корпусе.. если таковой имеется, естественно.. выдающихся сотрудниках. Каждого трудившегося на заданную компанию, свору беспорядочных, бессвязных идей устранить. Свидетелей допроса, как и вероятного факта того, что объявилась заинтересованная сторона в деятельности конкурента, быть не должно: такое есть явная и серьезная помеха планам нашего корпуса. Вам все ясно.?»

– «Даже при выявлении такого факта, что лицо невинно.? Не вспомнить мне, где я бы занимался беспричинными и скрываемыми делами. Как же мне быть с ними?» – Джеймс заговорил почти возмущенно, в недоумении.

– «Если вашей морали угодно, хоть хороните. Хоть за плинтусом. Отклонить сформированные немедленные условия, у вас нет на то права, это не обсуждается. Тем более при вашей должности.. обычно не задают вопросов, браво.. Конечно, с талантливыми блистательными экземплярами в принципиальном, щепетильном строе зачастую всякие недомолвки, язвительности выскакивают..» – вредным и горделиво важным тоном продолжал безвестный собеседник за ширмой, позабыв напролом про глупость обращения к чьему-то превосходству.

– «И какие же недомолвки вы имеете в виду?» – сердито, очень недовольно спросил Джеймс.

– «Вашего рабочего места это также не касается, мистер Винтер! Боже, выполните, как и прежде, очередное неприхотливое задание блестяще, и мы забудемся!» – собеседник на дальнем конце провода раздраженно и резко оборвал разговор.

Джеймс еле опустил руку, легким движением, частично поддаваясь порыву сырого осеннего ветра, кинул телефон в карман, отстраненно задумался, напряг брови, озадаченно устремился на то здание. Конечно, безымянный неопределенный голос на телефонной линии являлся последним, что могло как-то заинтересовать главного героя. Его волновало отнюдь другое.

– «За плинтусом..» – ощущая на своем языке тяжеловатый горький привкус, Джеймс досадно смутился.

Кажется, выражение ушло из какого-то литературного произведения. То ли тот очаровательный книжный магазин на соседней улице однажды представил своим преданным клиентам нечто оригинальное, цепкое, то ли еще откуда из придорожных побитых прилавок. Он всегда представлял себе тот самый классический плинтус, ни разу не давая возможности усомниться о наличии какого-либо остального, более специфичного или узко направленного значения. Этого всего там, в принципе, так же не было. Но все же что-то само по себе абсурдное и нелепое находилось в том словосочетании. И дело даже не столько в самом образе и явлении плинтуса, сколько в каком-то непривычном и редкостном восприятии всех этих тематических чудаковатых фактов. Давным-давно Джеймс, пребывая в глубоких стремительных увлеченных думах, дивился некоей вероятной смекалке и хитрости, которая бы пригодилась в конкретно таком случае. За плинтусом если и хоронить, то как-нибудь надежно, ловко, чтобы ничего из-под него не выглядывало, так точно. Но вот незадача ведь.. люди же все зачастую этакие неровные, холмистые, волнистые.. Как же их так уложить за этот попавшийся угодный плинтус, если оттуда в результате много чего будет выглядывать. Тогда надо будет каким-нибудь образом отстроить эти новообразования в дизайне, чтобы смотрелось свежо и практично. Или, наоборот, этак как-то поверхность нижнюю подрезать, чтобы тело пониже улеглось со всеми своими прилегающими

неравномерностями. Джеймс скептически, с выявленным чувством презрения к себе виновато усмехнулся.

– «Цепляться за рабочий сленг.. Вдобавок к тому, еще доводить до такого чепухи.. Как мне только удалось мягко выразиться об этой.. дичи. Пожалуй, так..» – насмешливо, но с хмурой долей понимания рассуждал главный герой. Иногда так он убегал от непосредственного контакта с действительно волновавшим и тревожным для него вопросом. Иногда острый иронический смех выходил за границы, разливался по рекам сдержанного опечаленного рассудка, и тогда наш друг с безнадежным уставшим недоумением осознавал, как его непроизвольная эффективная защита может путем собственного покачивания, выполнения основных функций разрушить хрупкий ранимый предмет внутри. Джеймс смеялся, высмеивал, уверенно и емко поднимал что угодно и кого угодно на смех, в тот же самый момент в унынии и какой-то сломленной пустоте задумываясь о нешуточной неловкой печали своего истинного настроения. В последнее время он старался смеяться лишь над тем, что имело смысл, было объективным, лишенным какой-либо определенной упрямой позиции, направления.

Наш почтенный приятель стоял в ожидании того ощущения, когда необходимый вывод из беспокойных словесных мыслей в голове будет найден. Мужчина пребывал в жутком смятении, его одолевала сомнительная хандра. Всякое противоречие приходивших идей не то раздражали Джеймса, не то выматывали его в сию секунду, он в спешке и суете начинал запутываться в своем мыслительном потоке. Нужно было успокоиться, сосредоточиться, последовательными разумными шагами, осматриваясь, размышлять далее. Основной вопрос заключался в очевидном и обнаруженном: то, что Джеймс долгое время считал доподлинной аксиомой (на деле же стало все походить на дешевый силлогизм без вразумительных оправданий), и то, что невзначай с этого момента неумолимо беспокоило, настораживало его. Он думал о том, насколько заботливые семейные нарекания и учения Организации могут в какой-то момент стать крайне неуместными, в том числе попросту неактуальными.? Будет ли являться сегодняшняя ситуация таковым переломным случаем? Или это простые неразделимые комплексные идеи Джеймса, посещавшие его с разных сторон и в разном обличии.? Спасти выделившуюся идею, группу невинных, мирных, пускай замешанных персон.. или поберечь карьеру и жизнь Организации, позволив спастись и себе.? Звучит весьма эгоцентрично на первый взгляд. Но так ли правильно полагать о непрерывной прочной связи Организации и неповторимого уникального Джеймса.? Неужели с убийством отца всегда вслед за ним должен умирать и сын?

Имеет место быть тот период несвязной тесной зависимости сына от отца, от его идей, заботливо оберегавших предубеждений, взглядов. И смерть отца в момент незавершенного промежутка жизни означало бы не вовремя поставленную точку во внимательном восприятии сыном отцовских идей, это означало бы кончину и сына в некотором своем роде. Но после пройденного периода.. когда один становится самостоятельным, отдельным, своенравным.. имеет ли это все прежний смысл: умирать вслед за отцом.? Неоднозначный вопрос, способны ли мы представить эффект обратного характера? А если этак вдруг именно сохранение непорочно прочной связи отца и сына лишь осмелится убить последнего.. вдруг обоих.

В Джеймсе определенно текло нечто оригинальное, свободное, независимое, самобытное, и он это чувствовал. Ощущал временами свою непреодолимую волю вырваться, оторваться, угнаться за чем-то отдаленным, неизведанным, другим. Однако беспокоил безосновательный мрачный вопрос насчет этой самой неизведанности: какова она станет без Организации? Без ее поддержки. Отсутствие этой неотъемлемой, уже, казалось, необходимой части жизни нашего дорогого друга.

Заложники защиты, стабильности. Иногда так поразительно знать, что спасший способен убить. Что убивший склонен спасти. Многие возмущенно отклоняют подобные факты или, наоборот, в недоумении сомнительно принимают. Множество живущих людей предполагает, что вопрос заключается в многозадачном преобразовании, переосмыслении, перестройке плохого к хорошему или в разрушении хорошего к плохому. На самом деле все, быть может, проще; может быть, вообще никак. Отчего выдающийся злодей способен спасти?. Принципы, приоритеты, мнения. Удивительным образом возможно это пересечение различных представлений. Оттого заклятые враги в определенном фазе вполне могут добровольно с обеих сторон пойти на великодушные приятные уступки. Интерес таится в том, где возникает эта главенствующая точка пересечения, от которой следует решение сторониться или взаимодействовать с тем или иным человеком. Абсолютно всякое число мнений может влиять на этот выбор, спокойно и рассудительно. Однако склонность к определенной позиции касательно отношений возникает тогда, когда общая философия, которая сохраняла жизнь заданному человеку, пошла наперекор чьим-то возведенным убеждениям. Похожая ситуация, можно сказать, случилась и с Джеймсом. В последнее время явно кажется, что те активно топят активную бойкую и верную для главного героя философию. Но мужчина недоверчиво глядел на себя со стороны.

– «Стоит взяться за задание. Они виноваты, что потеряли свою поддержку. Я должен..» – очень неуверенно восклицал в себе Джеймс.

Правда, с каждым разом повторения подобного умозаключения его постоянно возвращало обратно к структурной и идейной особенности Организации. Не переставала покидать его мысль, что в самом деле никакой поддержки и рискового доверия нет в помине, перед ним и его работой стояла та же неопределенная стена неудобных взаимоотношений. Главный герой так или иначе приходил к мысли, что находился в совершенно том же положении, что и те серьезные молодые ребята из Фонда. В ответ наш друг на себя злился. В растерянном виде покачал головой. Безобразное корявое чувство долга затмило в нем всякое свободолюбивое проявление любви к жизни.

– «Они спасли меня. Я обязан им..» – прошептал несчастный наемник, с собранными мыслями неспешно и остроумно направляясь к Фонду.

Ох, Джеймс, сколько можно быть обязанным спасению.? И, главное, сможет ли его смерть обеспечить цену столь нагло и корыстно проявленного великодушия?.

Переходя дорогу прямо напротив своего первого интересующего места, мужчина в раздумьях растерянно остановился, взглянул на улетавший единственный последний лепесток сирени, грязно запятнанный городской пылью. Ветер жадно и смело уносил фрагмент сирени вдаль, обязательно куда-то чуть выше. Странно, Джеймс очень удивился. Не время для таких растений, по крайней мере уместно было бы ее наблюдать скорее летом, нежели поздней осенью. Когда главный герой встал, немного наклонившись, перед основной калиткой одного из всяческих зданий Фонда, к нему пришло холодное и пронзительно осознание того, что уж сейчас этот лепесток точно был последним. Следующие будут радовать мир так не скоро, до того жизнь проскочит так далеко.. Если Джеймс сможет догонять этот неумолимый темп жизни вплоть до следующего сезона цветения сирени. Тяжело вздохнув, он без стука тихо вошел на территорию Фонда, попутно осматриваясь.

С искренне понимающим и доброжелательным, приятным, хоть и уставшим, хмурым выражением лица наш друг здоровался уважительно с каждым встречным. Когда напротив наемника выглянул невзначай тот странноватый, но очень задумчивый юноша, Джеймс плавно остановился в ожидании, пока тот из любопытства к нему подойдет.

– «Вам что-то нужно, сэр?» – неуверенно и как-то застенчиво спросил молодой человек, робко приблизившись к нему.

– «Мои друзья в соседнем квартале в скором времени будут устраивать камерный музыкальный концерт. Тема песен довольно старомодная.. нам нелегко из-за того найти свою аудиторию.. Может быть, мы сможем очаровать людей преклонного возраста.. Мне кажется, им должны понравиться поднятые в нашей лирике вопросы!» – амбициозно, сдержанно и действительно интересно преподнес выдуманное явление Джеймс, охотно показывая на свой заметный чехол для гитары за спиной.

– «Но.. Вы же понимаете, что пришли не просто к обыкновенным бодрым старикам.. а к людям с запущенными и давними проблемами.?» – ответил очень аккуратно, неумело ощупывая почву разговора, юный собеседник.

– «Уважаемый приятель, опираясь на твои только что высказанные мнения, каждый среднестатистический старичок должен подпрыгивать и восхищаться в приливе прекрасных настроений миром! Осмотрись, в самом деле так ли?» – саркастично, но все еще без фамильярного предлога продолжал Джеймс.

– «Ох.. – работник хило пожал плечами, уголки рта бессильно сошли вниз. – Где же вы будете проводить свой концерт? И какие все же темы станете затрагивать, впрямь ли это будет необходимо нашим пожилым жителям этого заведения?»

– «Мы склонны глубоко и одиноко рассуждать о брошенных людях. О смысле конца и его явлении: каким он придет и что значит быть готовым? О фальшивой семейной любви, о морщинистом бессилии и безнадежных порывах души.. Планировали попробовать исполнить в кафе „Сквозь дебри“ через две улицы от вас. Там мы давно знаем владельцев. Мы им объяснили грандиозную ситуацию, они готовы фактически бесплатно для вас.. и с некоторой терпимой скидкой для нас.. провести небольшое скромное мероприятие».

– «Хорошо.. Правда.. – юноша невольно задвигал руками, прежде находившимися в неподвижном состоянии, стараясь при том яростно не смотреть на них, начиная после чего весьма волноваться. – Наша благотворительная компания имеет с тем рядом кафе-баров не особо доброжелательные и милые отношения.. Вы не замечали ничего подозрительного в занятости ваших знакомых, владеющих данным предприятием?»

– «Ничего подобного. У меня нет даже сильных идей, чем они могли бы там чем-то примечательным заниматься. Скучное ведение бизнеса всегда останется таковым. Они ничем более не обеспокоены, кроме как вопросом о благоприятном и успешном приобретении все больших продуктов для своих клиентов. И в получении приличной прибыли, само собой. – Джеймс рассказывал мягко, спокойно, приятно, без всяких раздражительных или агрессивных нот. – А зачем вы спрашиваете? Случился какой-либо инцидент у них, связанный с вами? Конфликт?»

– «Нет-нет! Начальство зачастую не принимает такие внезапные приглашения от лиц незнакомых и в каком-то смысле посторонних, тщательно не проанализировав и не изучив повестку о приглашении. Они сверху несильно верят, что нам стоит пока доверить это дело. Однако я считаю, что.. чем больше добра мы способны дать, тем более положительных и восприимчиво позитивных эффектов мы сможем ожидать в ответ. Не знаю, отчего благотворительная компания так сурово и презрительно относится к своим коллегам или людям прочего порядка.. таким образом не до конца соответствуя образу».

– «Вот как.. – Джеймс с появившимся чувством вины и стыда сильнее раскрыл глаза, задумался. – Позвольте через 10 минут собрать всех ваших порядочных пожилых к нам в кафе. Угощаем, как и было обещано, мы. Только сказать попросите, что вы „от покрышечных шин“ пришли. Это наш неформальный слоган такой».

Отчасти где-то в устах главного героя и звучала правда. Может, старики не дождутся именно концерта, посвященного их острой проблеме, в том отдаленном, замаскированном под общий стиль Миннеаполиса кафе и вправду играли днями непримечательные, никому непонятные и своеобразные музыканты, и гости имели право получить оправданные неплохие угощения, всего используя одну специфичную эксцентричную фразу. Возможно, Фонд догадывался о хитроумных скрытых малых базах своих главных соперников, какие вообще у него были. И не так просто догадывались, а знали в превосходстве этот факт. Однако занятно, сложилось такое впечатление, будто рабочие на малых базах мало что знают о доминирующей деятельности и истинных позициях своего местах работы.. Или же действительно знавшие исключительно случайным образом раскиданы по всем работающим точкам. В таком случае тематический горячий допрос так или иначе нужен. Но вряд ли еще Фонд смог просчитать, что то кафе на самом деле точно также являлось активной деятельной зоной Организации, и фраза, что-то там выговаривавшая про покрышки, по существу же обозначала одну из тех же оперативных профессиональных прикрытиях сложного комплекса чаровавших интриг. Джеймс в последнее время стремился восполнять возможность исполнения шанса тем, кто по большому счету не был завязан в весь этакий злонравный прагматичный спрос на местное лидерство.

После того, как оперативно собранная команда меланхолично жизнерадостных пожилых собралась и окончательно отправилась на неожиданное мероприятие, Джеймс ловко мельком осмотрел через окна дизайн и прочие приметные особенности здания, бесстрастно, расчетливо рассуждал о намеренном деликатном принесении вреда оставшимся, об его формах. В момент вынужденного собрания собрались практически все, кроме одного-единственного угрюмого Джошуа, который в свою очередь постоянно любил проводить время в угловой крохотной комнате на втором этаже, наиболее отдаленной от трепетной жизни в доме, за чтением специфических, своеобразных книг. Чаще всего на его грубовато, но проворно сделанном столике, чем-то невзначай напоминавшего своим окрасом жесткий шершавый лен. Следовательно, всего на данной точке пребывало 7 человек, из которых 3 девчонки, не менее чудные в чем-то своем. Одна была некрасиво скрючена для своих лет, с такими же согнутыми частично коленами, где в определенных местах безвольно выступали хилые тонкие вены, чуть выглядывала из-под кожи слабенькая кость; сама она смотрела зачастую задумчиво вниз, а тремор ее рук был заметен даже на приемлемом расстоянии. Правда, непривлекательная сутулость и беспомощные трясшиеся руки вмиг меркли, когда проявлялся столь острый, саркастичный и едкий характер девушки. Только по ее взгляду можно уже было понять, что лучше проявлять к ней уважение, скорее серьезность, чтобы не дошло до обидчивых последствий. Вторая ничего не говорила, однако ее мимика, особенно густые, широкие, геометрически интересно появившиеся на свет брови, взгляд светлых холодных глаз, выражение лица так полно передавали эмоции, что в какой-то момент Джеймс отвлеченно задумался, не является ли подобная черта характера несколько более выразительнее языка привычной общественной массы.? Какая-то другая была невообразимо воздушной, жизнерадостной, открытой.. хочется сказать, «цветочной» девушкой. Однако главный герой успел подметить ее принципиальный отказ от каких-либо физических нагрузок, даже самых примитивных. Она была тоненькой, высокой, но такой же не способной к спорту, нежной к подобному. Постоянно глубоко и медленно дышала, иногда выпуская с каким-то выдохом подозрительную ноту тревожности. Из юношей вышли по-деловому проветриться еще двое, помимо первого парня, которого сразу же любезно подловил Джеймс. Как оказалось, того звали Грегором. Он не так сильно отличался от общей компании своих коллег, однако временами в процессе разговора или какого-нибудь занятно выговоренного междометия парниша уставлялся, будто завороженный или как-то иначе вдохновленный, на своего собеседника. Если какой-либо непроизвольный рывок речи касался животных, например, проходившей мимо с сосредоточенным хозяином собаки, Грегор мог даже оставить на какой-то момент течение своих ведущих в тот раз тем, внимательно рассмотреть что-то в пространстве, разглядеть лучше собаку, затем с философской неясной мыслью перевести взгляд на человека за поводком или без него. Кроме необычного философа, во двор вышел уже знакомый Джеймсу юноша, всегда смотревший на вещи по-особому, словно с каким-то своим уникальным выверенным перерывом. Наш друг узнал от Грегора, что того молодого человека зовут Аксель, он родился в городе Нант, обучения ради на время перебрался в Канаду, найдя через какое-то время в этом самом месте и поддержку, и лишнюю подработку. Зачастую Аксель или своевременно, утонченно и математически загадочно устремлял свой взор на предмет, который мог находиться в его руках (если такого не было, всегда внизу можно было рассмотреть надетый на шею кулон), или все так же понятным только ему образом в определенный момент напряженно, усиленно закрывал глаза, смущался. Джеймс пока не смог установить точно: происходили таковые явления в жизни того парня весьма часто или достаточно редко. Среди остальных виднелся еще какой-то парниша, почему-то очень явно кого-то напоминавший главному герою. Наемник не мог вспомнить наверняка или хотя бы составить приблизительный образ того человека, на которого тот юноша мог быть похож, из-за чего он сделался несколько более раздраженным, угнетенным. Тот человек казался удивительным: на лице скрытого разочарования присутствовала прочной связкой природная доброжелательность, неподдельный врожденный оптимизм. Который одновременно с тем охотно подавлялся жизнью. Глаза, Джеймс вновь обратил внимание на устремленные, всегда мутные, но очень искренние глаза того парня.

Когда выход основной группы гостей Фонда успешно завершился, всей команде пришлось пару минут постоять в осознании свершенного факта на холодном, не таком порывистом, но морозившем ветру. Чем больше рук было стремительно убрано в карманы, тем больше человек уходило в уютный теплый домик, окутывавший вдобавок ко всему прочему своей ласковой и сочувственной атмосферой внутри. В тот момент, когда Джеймс вынес для себя факт, что ушедшие обратно снова разошлись по разным, далеким и обособленным стенами точкам, мужчина предложил последнему стоявшему (на удивление дольше всех смотрел вдаль осенних городских картин Грегор) тоже зайти на территорию с божественным отоплением. Как только оба товарища вальяжно, спокойно вошли в тихую прихожую с толстыми выдержанными стенами, Джеймс талантливым, но наигранным образом, будто любопытный пытливый ребенок, всерьез увлекся природой и структурными манерами внутреннего дверного замка. Когда Грегор стал с запинками остроумно представлять значимость ныне составленных замков, важность тематических механизмов как таковых, главный герой незаметно надел на правую ладонь плотную, на внешней стороне чуть островатую своими металлическими выступами перчатку, практически беззвучно ударил своего милого собеседника так сильно, что тот потерял сознание сразу же, начав невольно валиться на пол в поражении. Джеймс с научным сильным интересом, страстно изучал с поставленными учителями условное и фактическое расположение болевых точек в организме и на теле человека в общем. Материал был усвоен в совершенстве быстрее, чем предполагалось Организацией. После начался короткий сезонный период практики, хитроумно составленной жизненной ситуации, при которой актуально применение приобретенных знаний. Джеймс мигом заботливо не дал Грегору с грохотом рухнуть на твердый злопамятный пол: умело взял за плечи целой рукой, аккуратно опустил уснувшего мальчика, плотно и тяжко связав руки и ноги волокнистой тертой веревкой, особое не совсем радушное столкновение с которой емко раздражало бы и без того чувствительную бедную кожу. Благополучно справившись с этой задачей, Джеймс спрятал в углу комнаты юношу, так же бесшумно и осмотрительно направившись за другими.

Операция продвигалась на удивление продуктивно, искусно и чисто. После мощного способа умалчивания сознания Грегора, Джеймсу удалось сохранить ощущение наивной безопасности в помещении. Следом за первой жертвой на пути главному герою встретилась девушка приблизительно 22-х лет, очень стройная, хрупкая, бледная. Глаза у нее были светлые, взгляд морозил, но само выражение глаз совсем не таило какого-либо равнодушия. Это представлялось как комплексное чувство, проявление того, как терпкий колючий холод мог поддержать, помочь, сберечь. Джеймс сначала попробовал добродушно связать встреченную грубыми неудобными веревками. Та, с затруднительным придыханием, тревожными бессильными вздохами (было даже время от времени слышно, как сердце сильно-сильно билось в ослабшую утонченную грудную клетку), начала кое-как, насколько она вообще способна была, сопротивляться, противиться пришедшему гостью. Джеймс виновато нахмурился, его лицо приняло намного более сочувственный усталый взгляд. Он ударил ее в одноименную беззащитную болевую точку, о которой рассуждают далеко не на всех боевых курсах в силу повышенного требования к осторожности, профессиональности. Девушка почти моментально потеряла сознание, однако перед этим секунду-две испытала, такое ощущение, сильнейшие боли. Наемнику было очень жаль. Он никогда не хотел подвергать весомым повреждениям людей, случайно попавшихся на дороге. Постоянно мужчина сравнивал себя в такие моменты с несчастным тусклым хирургом, которому ради спасения целой жизни порой необходимо было сделать больно.

Главному герою каждый раз становилось противно после подобных сравнений.

Насколько вразумительна и актуальна будет мораль всяческих героических мысленных находок, если в действительности в конце каждых томительных рабочих задач наступала безоговорочная смерть, лишенная шанса на реванш, даже на типичный незамысловатый логический пасьянс.

Всем телом неумолимо и невольно трясшуюся девушку с невероятно язвительным и настойчивым характером одолеть было несколько сложнее: пришлось чуть ли не сразу же первым делом крепко врезать в челюсть, чтобы ядовитые острые речи дамы не подняли особо волнительные настроения в доме. Связать этого человека также пришлось непросто. Несмотря на отдаленную, совсем невнятную атрофию мышц, в бесформенном смятении дрыгавшихся, бесплодно терявших энергию, активность, девушка весьма ловко отбивалась всем остальным туловищем, которое тряслось сравнительно меньше. Интересно, тряслись ли у нее вообще органы? Так или иначе, когда-то или впрямь? Бедная, в таком случае весь мир мог оказаться раздражительной, вызывавшей чувство тошноты, бесталанной картинкой. Что же так ее поднимало ввысь? Отчего же характер заметно волевой и глубокий? Что бы тот мог скрывать? В конечном счете наемнику удалось мягко повалить девушку на пол, больной челюстью вниз, в умелом превосходстве связать. Вызывать потерю сознанию, пусть и кратковременную, в том случае было несколько нелепо. Очевидно, девушке и без того было несказанно плохо, просто отвратительно.

Остальная часть кропотливых дружелюбных ребят была поймана достаточно легко, размеренно. Некоторых, конечно, было необходимо стукнуть по труднодоступным, непримечательным, но очень действенным болевым честным точкам тела. Один человек, тот самый Джошуа, в безукоризненном, неповторимом возмущении и гордом остервенении, сдался в руки противника без боя.

В скором времени весь рабочий состав благополучно был расположен в общем зале на первом этаже, предположительно гостиной, если судить по мило расположенным мягким зеленым диванам вокруг, книжным полкам на стенах, раритетному радио и заявлявшейся в углу где-то там старинной шахматной доске. Семь молодых людей, лишенные бескомпромиссным образом каких-либо средств связи, оружия и прочего примечательного, в полусидящем положении, облокотившись на широкую просторную однотонную стену без единой картины или нарисованного в порывистом настроении рисунка: 4 юноши и 3 дамы.

Пока каждый приходил в трезвость мысли по-своему и абсолютно в своем личном темпе, Джеймс внимательно присматривался к каждому, пытаясь цепко уловить определенные выпячивавшие качества души, способные вывести на какую-нибудь интересную безнравственную игру. Наемник бесстрастным взглядом сосредоточенно рассматривал каждого, выискивая слабые, надломленные, изуродованные определенным узором места. В душе было противно разбивать и без того битое, смутно склеенное, но Джеймс убедительно упрекал себя в отсутствии выбора и безграничной обязанности быть благодарным Организации. За то, что Джеймс мог стать таким, каков он есть! За то, что мог!

Спустя какое-то непродолжительное время неравномерными темпами разные участки людских заложенных рядов начали беспокойно и вяло суетиться, громко, едва заметно мыча, вздыхая, с трудом открывая глаза. Приблизительно в тот момент, когда все семеро связанных могли более или менее внятно воспринимать поступавшую извне информацию, Джеймс еще раз пристально всех оглядел, мысленно составляя из природного печального интереса образ. Поразительно собранными и сознательными были движения ограниченных, несчастных людей. Как говорил проходивший мимо в метро какой-то взыскательный искусный француз: если стены собственных личных возможностей становятся слишком узкими, они будут строиться вверх.

– «Так все-таки никакого музыкального шоу для стариков..» – уныло и с сожалением высказался в пол Грегор, когда пришел в состояние составлять логические предложения из слов.

– «Если это единственное, что может тебя заботить, то я уверенно выговорю, что не привык никогда никому лгать. В подобных моментах я частично представляю правду» – Джеймс легонько размял свои руки, ноги, стал оживленнее, энергичнее, пару мимолетных незначительных шагов сделал в неопределенную сторону, пытался поставить себя на доминирующее положение в разговоре.

– «Еще хуже! – гневно, ядовито выпалила трясшаяся девушка. – Видимо, в детстве обрезали моралью тебя. Вот и ходишь обрезанный, слепой на один глаз и глухой на одно ухо».

Джеймс сильно смутился, к его лицу подступили яростные, сложные для своего прощения эмоции. Он выказал острый оскорбленный оскал. В глазах все еще находилась нежная ранимая доброта, боровшаяся с давившей печалью.

– «Браво, приятели! Пред вами во всей красе предстал глубокий вопрос философии. Экстренность мыслей, поспешность морали.. у вас удивительная и редкостная ситуация вмиг осознать нечто важное, необходимое, величественное. Что бы обесценило, но и возвысило вашу жизнь. И, как бы странно то ни звучало, стоит продлить этот миг до вероятной бесконечности, какая может сейчас существовать. А вы тратите всякую емкую нынешнюю секунду бытия на плоского рода темы. Может, стоит перейти на предмет обширнее и серьезнее. Как считаете?» – главный герой гордо, решительно во весь голос устремился в какую-то свою специфическую науку, структуру мысли, которая могла хоть как-то оправдать суровость этой операции, успешно и уперто подходил к цели задания.