Текст книги "Минотавр"

Ариадна: Я никому не рассказывала об этом. Видимо, анонимность и алкоголь развязали язык, не знаю. Хотя это очень глупо с моей стороны. Этот придурок ведь всё читает.

Ариадна: Слышишь, извращенец, дай нам хоть минуту приватности!

Тесей: я не думаю что ты получишь ответ))

Тесей: давай ещё разок сыграем! чтобы не заканчивать на грустном

Ариадна: Ну давай)

Тесей: го тоже правду

Ариадна: Хм. У тебя было какое-то хобби?

Тесей: ооооооо какой вопрос!

Тесей: да, я со школы коллекционирую фигурки

Тесей: тоже не всем об этом рассказываю, но у меня дома целый стеллаж. особенно горжусь всякими лимитированными коллекциями, одно время пол зарплаты сливал)))))

Ариадна: Я немного жалею, что спросила))

Тесей: а у тебя будто не было хобби?

Ариадна: Было. Но не такое задротское, как у тебя. Я шила. Ну, и шью.

Тесей: ого, даже здесь? как так? и почему я впервые слышу об этом?

Ариадна: Ты не спрашивал) Для меня шитьё всегда было способом успокоиться. Особенно помогало, когда ещё трудно было контролировать мелтдауны. Я садилась, брала иголку, спицы – что угодно, всем пользоваться умею, и шила, вязала что-нибудь. Мне нравится сам процесс. Но всегда была проблема с эскизами, пока у меня не появилась, так скажем, подруга, которая стала их создавать.

Ариадна: Я плохо помню, но у меня, кажется, даже был магазинчик в инстаграме22
  Инстаграм – организация, запрещённая на территории России.


[Закрыть]. Остаётся только гадать, что с ним сейчас.

Ариадна: А так я попросила ещё день на третий, кажется, всё необходимое, уже заканчиваю небольшой шарфик.

Тесей: это у тебя там, получается, мотки ниток???? ты что, Ариадна???

Ариадна:…

Ариадна: Спокойной ночи, Тесей

Тесей: спокойной ночи, Ари

Тесей: не дуйся! ты клёвая и хобби твое тоже

Тесей: спасибо, что поделилась :)

Громов долго не мог заснуть. Щёки горели от алкоголя и приятной беседы, голова шла кругом от всего, что удалось сегодня узнать об Ари. Как он мог быть таким счастливым взаперти, под чутким наблюдением какого-то сумасшедшего – загадка. Но никакого другого определения этому чувству он бы дать не смог.

После прыжка Громов и Ася больше не виделись. Громов просто отвёз притихшую девушку домой и практически всю ночь вертелся в кровати, обдумывая случившееся. Он всё напоминал себе, что Ася в первую очередь клиент и её нужно вытаскивать из ямы, а не закапывать глубже.

Она же вела себя как обычно. Прислала отчёт с новой встречи киноклуба и сообщила, что в следующий раз они собираются смотреть «Игры разума». Она не приглашала, но Громов почему-то задумался, стоило ли ему пойти. Если будет время и желание, пообещал он сам себе, хотя и того, и другого было достаточно.

Неожиданно вмешалась судьба: в воскресенье позвонила мама и попросила приехать на несколько дней и помочь с грядками. Отчим потянул спину, а ей надо было в эти дни что-то вскопать и посадить. Громов долго не думал: сообщил Моте о коротком отпуске и вручил ключи от квартиры, чтобы тот кормил и выгуливал Моцареллу, купил Асе два билета в театр в качестве следующего задания по сценарию и выехал на пригородном автобусе на дачу, желая несколько дней подряд упиваться в хлам с отчимом мамиными настойками и не думать ни о чём.

Приезд в деревню каждый раз оказывал на него терапевтический эффект – даже больше, чем прогулки по полю (с учётом того, что после последней он неделю ходил с соплями). За несколько месяцев Громов забывал, как там уютно и спокойно, и с удовольствием погружался в деревенскую жизнь.

Конечно, назвать её так получалось с натяжкой. Аутентичные деревенские пейзажи можно было увидеть у Ивана Сергеевича; у мамы с отчимом же был небольшой двухэтажный дом в коттеджном посёлке в получасе езды от города. Конечно, от коттеджей здесь в основном было только название, но за последние несколько лет Громов неплохо обустроил родителям жизнь: отремонтировал второй этаж, где теперь сам оставался по приезде, помог с постройкой гаража для Логана отчима – дяди Кости, как с детства Громов его называл; купил газонокосилку, несколько больших теплиц и много чего ещё. Каждый раз он шутил, что осталось только бассейн выкопать – и можно приезжать в деревню как на курорт.

Летом здесь было вдвойне хорошо. Отчим недавно закончил красить забор, а Громов вместе со знакомыми Моти помог поставить автоматические ворота, поэтому со стороны дом смотрелся ничуть не хуже, чем выглядел внутри. Дядя Костя завёз Громова на территорию, закрыл ворота и подхватил его сумку с заднего сиденья:

– Кирюш, спасибо тебе большое, что приехал. Мне врач вчера сказал, что я ещё легко отделался, мог бы вообще на несколько недель слечь. Ездить вот могу, ходить тоже потихоньку, а физические нагрузки запретили. Ой, ладно, это глупости всё, ты проходи скорее! – И дядя Костя слегка улыбнулся. Сколько Громов себя помнил, он всегда был таким: худосочным, рано поседевшим любителем побубнить себе под нос, даже когда никто не слушает. Когда-то Громову было обидно, что мама снова вышла замуж после всего, что им пришлось пережить с отцом, теперь же был очень благодарен ей за это. Громов всегда знал, что мама не одна, рядом есть тот, кто подстрахует и подставит плечо, даже если сам едва уже может ходить.

Они прошли в дом, где мама что-то готовила, очевидно, с раннего утра. Громов вдохнул аромат жареной картошки, довольно хмыкнул и быстро прошёл на кухню.

– Ой, Кирочка, не услышала, не услышала, – запричитала мама, отбросила в сторону полотенце и тут же бросилась к Громову. Она была совсем небольшой: метр шестьдесят, крупненькая, румяная и всегда полная нескончаемой энергии. Вместе с дядей Костей, который предпочитал флегматично растянуться на диване и смотреть целый день телевизор, они составляли колоритную пару.

– Привет, мам, – мягко сказал Громов и притянул к себе старушку. Каждый раз, видя её седые волосы и морщинистые руки, он чувствовал, как сжимается сердце. Как-то совершенно незаметно она вдруг превратилась из бойкой женщины, всю жизнь проработавшей в регистратуре местной поликлиники, в не менее бойкую бабульку, которая иногда с лёгкой грустью спрашивала у сына про внуков. – Что ты тут наготовила уже?

– Так картошку, Кирочка, – улыбнулась она и тут же вернулась к плите. – Мой руки, садись, небось проголодался с дороги. Потом пойдём на грядки, да?

– Может, лучше сначала на грядки, а потом есть садиться? – рассмеялся дядя Костя и прошёл в зал, где приглушённо работал телевизор.

– Я дома поел, мам, – подтвердил Громов. – Сейчас быстренько вещи на второй этаж закину, переоденусь и спущусь на грядки.

В растянутой футболке, которую нашёл в старом шкафу, привезённом аж из прошлого их дома, и дурацких коротких шортах дяди Кости он практически весь день провёл склонившись над клумбами с цветами, отчаянно выдёргивал сорняки, складывал их в большую тележку и отвозил за пределы коттеджного посёлка, потому что чистота улиц контролировалась видеокамерами.

Несмотря на то что работа была не такой уж серьёзной, под вечер Громов вымотался так, что смог только навернуть две порции картофеля с котлетами и завалиться на диван к отчиму, чтобы посмотреть юмористические передачи по телевизору.

– Кирюша, смотри, что я нашла вчера. – Мама, энергия которой всё ещё не исчерпалась, вбежала в комнату и положила перед Громовым потёртый фотоальбом. – Я думала, он затерялся где-то, а оказывается, остался в коробках после переезда.

Громов помнил этот альбом. Тогда, десять лет назад, все носили с собой фотоаппараты, проявляли плёнку и оставляли фотографии на память. Реже уже, конечно, чем в нулевых, но по инерции продолжали это делать, даже когда появились телефоны с хорошей камерой. Майя тоже так делала: таскала на шее зеркалку Canon, тогда дико популярную, и всегда кричала «Стой, я фотографирую!», даже если прилив вдохновения посещал её посреди пешеходного перехода.

Подхватив фотоальбом в мягкой красной обложке, Громов медленно его открыл и сразу же, даже не увидев содержимое, почувствовал, как горло сдавило. Первая фотография датировалась 2012 годом. Им с Майей тогда с промежутком в два месяца исполнилось двадцать, и они укатили на море на родительские деньги. На фото он сам стоял в плавках на берегу, подперев руками бока, и смотрел в камеру хмуро и раздражённо. «Опять заставила фоткаться там, где я не хотел», – с нежностью подумал Громов, но озвучивать мысли не стал и просто перевернул страницу.

– Ой, смотри, какая Майя тут красотка! – сказала мама и, поправив очки на переносице, села рядом. – Это вы в Сочи?

– В Сочи, – кивнул Громов и сглотнул ком, стараясь ни одним мускулом не выдать, как странно ему было смотреть на эти фотографии. Майя сидела на песке, вытянув длинные ноги, её волосы развевались на ветру, а взгляд был устремлён в морскую даль. Выглядела ровно так, как и в воспоминаниях Громова: с высветленными буквально накануне вылета волосами, крепкая, невероятно красивая. И снова ему захотелось сравнить их с Асей, хоть и сходств было мало. Ася, несмотря на высокий рост, казалась какой-то хрупкой и маленькой; Майя же никогда такой не была. Она всегда брала от жизни всё, не боялась фотографироваться, даже несмотря на то что не выглядела как модель с обложки журнала, носила кофты с открытыми плечами, платья с вырезом, закалывала волосы карандашом, когда под рукой не было резинки, и, казалось, никогда не сдавалась. Почти.

– Как же давно это было. – Мама взяла альбом у него из рук и начала смотреть другие фотографии: вот они делают селфи, весьма кривое, но Громов на нём улыбается во все тридцать два, а Майя хмурится: фото вышло не очень, фокус потерян, горизонт завален. Сколько раз он слышал от неё эти слова и до сих пор с трудом мог даже Моцу нормально сфотографировать. – Давно у неё не был, да, Кирюш?

– Осенью, на день рождения ходил, – глухо отозвался Громов и оторвал, наконец, взгляд от альбома. Прошлая жизнь потихоньку уходила, а в настоящей усталость всего дня начала давить на плечи. – Я пойду спать, мам. Альбом себе оставь, если хочешь.

– Не заберёшь? Почему? Глянь какие фотографии красивые, Майя в этом толк знала…

– Мам! – Громов не любил повышать голос, но сейчас был вынужден. – Мне не нужны эти фотографии. Майи больше нет, а вспоминать её мне тяжело. Пора двигаться дальше.

Уже забравшись в кровать и завернувшись в одеяло, привычно пахшее деревенской затхлостью старого чердака и даже слегка сырое на ощупь, он позволил себе выдохнуть и отпустить всё, что фотоальбом заставил почувствовать.

Вернуться пришлось на день раньше. Утром в среду позвонил Мотя и сказал, что Моцу рвёт и её надо везти в клинику. До конца непротрезвевший Громов тут же подорвался и уже через час был в городе. Вместе с Мотей они погрузили собаку к нему в машину и повезли к врачу – Александру Владимировичу, который был единственным врачом Моцареллы. В салоне она устроилась на руках у Громова, грустно положив голову на колени, и совсем слегка дрожала. Мотя сказал, что, наверное, на улице отравилась, съела что-то не то, а у читавшего миллион статей про догхантеров Громова буквально заходилось от ужаса сердце каждый раз, когда Моца начинала тяжело дышать или пускала ему на штаны вязкие слюни.

– Не волнуйся, Кирилл, если и отравление, то несмертельное, – сказал Александр Владимирович после получаса нервного ожидания в приёмной. Моца осталась лежать на столе для осмотра: её грудь тяжело вздымалась, а глаза были прикрыты. – Надо будет оставить до завтра в клинике. У нас тут дежурный врач всю ночь сидит, так что при любом ухудшении сразу же примет меры. Не хорони её только, эй!

Громов и сам чувствовал, что на нём лица нет. Поблагодарив врача, он расплатился и попросил Мотю докинуть до офиса. Самым лучшим средством от переживаний сейчас была работа, тем более за два дня накопилось отчётов, которые нужно было прочитать. Мотя только сказал что-то поддерживающее, но не очень значимое, а после проводил чуть ли не до двери кабинета.

День протекал очень медленно, особенно когда Громов закончил со всеми делами и бездумно рубился в «собери три» на компе. В какой-то момент ушли практически все стажёры и кураторы, ушёл Кец, забежав попрощаться и узнать о состоянии Моцареллы, а после и за Олесей закрылась входная дверь. На этот раз объективной причины сидеть в офисе допоздна не было, но Громов всё равно оставался и задумчиво смотрел в окно. Почему-то вспомнил, как Ася появилась тут после собрания клуба в футболке с «Друзьями» и попросила прыгнуть с парашютом. И прыгнули ведь.

Телефон завибрировал, и Громов увидел привычное селфи, которое Ася подписывала «Отчёт о походе в киноклуб». На этот раз она была в фиолетовой толстовке и всё тех же тёмных очках. Громов привычно ответил реакцией, вздохнул и стал собираться. Возвращаться в квартиру без Моцы не хотелось совсем.

До дома, к счастью, было недолго идти, но оказавшись у подъезда, Громов чуть не выругался вслух на всю улицу – ключи остались у Моти. Звонок другу тоже не помог, как и миллион сообщений, которыми Громов тут же начал спамить ему в разных мессенджерах. Не ответила и его жена Надя, после чего Громов вдруг вспомнил, что Мотя ушёл с работы пораньше, чтобы забрать жену с сыном из аквапарка. Даже если они уже освободились, то вряд ли смогли бы в ближайшие десять минут привезти Громову ключи. Ругаясь под нос, он сел в машину, завёл двигатель и задумался, где же можно скоротать время. Всегда было два проверенных места: офис и «Нострадамус». В первом даже можно остаться на ночь, если Мотя откажется везти ключи (хотя на машине Громов мог и до аквапарка доехать). Но в голове вертелся третий вариант, при котором получилось бы отвлечься от мыслей о Моце и увидеть того, кого на самом деле он давно очень хотел увидеть.

До начала сеанса в киноклубе оставалось десять минут, поэтому Громов, решившись, выехал со двора и направился по адресу, который сам когда-то написал Асе.

У входа его встретила девушка и раздражённо сказала, что фильм уже начался, но пустила, выдав наушники и плеер. Громов зашёл в небольшую комнату с проектором и большими мягкими креслами – всё, как ему говорили по телефону. Фильм действительно уже начался, и в темноте выглядывать Асю было бесполезно, поэтому Громов наугад сел на крайнее кресло слева. Вытянув ноги, он скосил взгляд и понял, что не прогадал.

– Не обманули, значит. Правда ходите, – прошептал он, наклонившись к плечу Аси и аккуратно вытащив наушник из её уха. Та слегка вздрогнула и удивлённо повернулась.

– Какие люди, – так же шёпотом ответила она и придвинулась. – Когда я вас обманывала?

Громов еле сдержался, чтобы не заулыбаться в ответ, а после минут пятнадцать без перерыва немного нервно тёр безымянный палец, на котором не было кольца: утром впопыхах оставил у родителей на прикроватном столике и планировал вернуться за ним только после выздоровления Моцы. Ася могла и должна была заметить его отсутствие, а ещё, возможно, как-то по-своему трактовать.

Но фильм его достаточно быстро увлёк. Громов даже вспомнил, что читал историю Джона Нэша и изучал теорию игр в университете, пусть и очень поверхностно. Время пролетело незаметно, особенно в таком мягком кресле и в компании Аси. Мысли о Моце притупились, хоть он и проверял телефон каждые десять минут, боясь пропустить сообщение или звонок от врача, но сердце всё же успокоилось.

Фильм закончился, и организатор клуба, Ирина, посвятила минут двадцать обсуждению. Ася, перегнувшись через подлокотник, прошептала: «Мне и в школе этого хватает» – намекая, видимо, на то, почему не хочет больше сюда ходить, но до самого конца просидела покладисто и тихо.

Когда обсуждение кончилось, они молча вышли на улицу. Ася надела очки, хотя уже темнело, и накинула капюшон на голову.

– Боитесь папарацци? – пошутил Громов и достал электронную сигарету, которую весь день от волнения не выпускал из рук.

– Меня могут преследовать только школьники, несогласные с датами летней практики. Так чего вы вдруг пришли?

– Я… – Громов мучительно выбирал между правдой и ложью несколько секунд, а после вздохнул и устало потёр переносицу: – Знаете, много всего случилось. Но главное: я забыл забрать ключи от квартиры у друга и должен был где-то скоротать время.

– И выбрали киноклуб?

– Первое, что в голову пришло. Вы же прислали фотографию, да ещё и фильм сказали. И мне понравилось, на самом деле. – Громов почувствовал вибрацию, достал телефон из кармана и увидел несколько пропущенных от Моти.

– Ну да, здесь неплохо. Не так громко, как в кинотеатре, и людей всегда немного, да ещё и одни и те же чаще всего. Обсуждения эти, конечно… Но да ладно. Теперь поедете забирать ключи? – Ася через очки столкнулась взглядом с Громовым, будто решаясь на что-то. – А то могу предложить выпить чаю у меня дома, если ждать ещё долго.

Громов опустил взгляд в телефон, увидел гневное сообщение от Моти: «Да ты издеваешься? Что случилось??» и, подумав секунду, напечатал в ответ: «Мне нужны ключи. Я могу подъехать к тебе через час?»

– Друг пока ещё занят, – сказал он, пряча телефон в карман. – Я согласен, если вы это сказали не из вежливости, конечно.

– Нет. Я хотела, чтобы вы согласились, – хмыкнула Ася и отошла от стены. – Потому что тогда не нужно будет ждать трамвай.

И она направилась к машине Громова.

Жила Ася в обычном спальном районе. Места для парковки у подъезда не оказалось, поэтому они оставили машину рядом с большим парком и прошлись пешком. Громов был уверен, что почувствует себя неловко, но рядом с Асей, как и во время поездки за город, снова было уютно и спокойно. Они молчали до тех пор, пока не поднялись на третий этаж и не зашли в небольшую двухкомнатную квартиру с советским ремонтом.

– Я снимаю, если что, – сказала Ася и скинула кроссовки. – Проходите, я пока чайник поставлю.

Громов, всё ещё не зная, что говорить, разулся и осмотрелся. Длинный коридор, застеленный красивым красным ковром, вёл на кухню. Слева располагались спальня Аси и неизвестная тёмная комната, а справа – ванная и туалет. Громов оставил сумку с телефоном на кухонном столе и зашёл помыть руки, параллельно изучая разноцветные полотенца на батарее. В цветах и оттенках творился полный дисбаланс: везде были аляповатые и пёстрые шторы, ковры, обои; в коридоре висели странные абстрактные картины. Если сравнивать это с нарядами Аси, то можно было предположить, что дизайном квартиры занимался исключительно её арендатор.

По пути на кухню Громов остановился у приоткрытой двери в тёмную комнату. Помявшись, он заглянул внутрь.

На столе лежали рулоны ткани. В основном они были пастельных тонов, но некоторые пестрели в полутьме комнаты. На один, ярко-зелёный, падал лунный свет, пробивавшийся сквозь незашторенные окна. Громов коснулся ткани рукой. На ощупь она была мягкая – кажется, сатин или хлопок – и приятная. У Громова была такая пижама, которую он, впрочем, редко надевал; Ася же, судя по всему, шила практически все вещи из подобных тканей.

– Я сюда не разрешала заходить. – Ася появилась за спиной так внезапно, что Громов едва удержался, чтобы не вздрогнуть, а после повернулся.

– Я знаю. Мне захотелось посмотреть. И много вы уже сшили?

– Я для себя делаю, Кирилл Владимирович. В своём темпе, – повела плечом Ася и прижалась к дверному косяку.

– Не много ли для вас одной?

– Это планы. Я много всего хочу сделать, но пока вдохновения нет. Когда взялась за первые вещи, то не знала, что для этого, как и для любого творчества, нужно особое состояние. Шьёшь себе и шьёшь. – Лицо Аси засветилось: было видно, что о хобби ей приятно говорить. – Неделями могу просидеть за выкройками и в итоге сделать не то. А это ещё не я дизайны придумываю, так бы вообще годами одну вещь шила бы.

– У меня есть идея. Но пока пойдёмте пить чай.

Громов прошёл мимо Аси, лишь слегка задев её плечом, и направился в сторону кухни. Она уже поставила чайник, и тот теперь приглушённо свистел сквозь дырявый носик.

– Рассказывайте, чего на вас весь вечер лица нет, – сказала Ася и перевела на Громова взгляд, который очень быстро скользнул по лбу, волосам и остановился где-то на подбородке.

– О, ну… Моцарелла отравилась. Утром мы с Мотей, моим другом, оставили её в ветеринарной клинике на передержку. Завтра будет известно её состояние.

– О, Моца, солнышко, – покачала головой Ася и отвернулась, чтобы разлить по кружкам кипяток. – Уверена, что с ней всё будет хорошо. Врачи знают своё дело, Кирилл Владимирович.

Перед ним оказалась дымящаяся чашка с чёрным чаем, а после – тарелочка с шоколадными конфетами.

– Ей ведь ещё даже трёх нет. Я к ней прикипел всей душой. Да и кто заслуживает умереть в таком раннем возрасте? Простите, я уже все возможные варианты за день обдумал.

– Моцарелла выглядит крепкой собакой. И чувствует вашу любовь. Давайте расскажу историю! – Ася села напротив и начала быстро размешивать в кружке чай. Громов проследил, как, закончив с этим, она легко подхватила маленькую игрушку-антистресс, лежащую на краю стола. – У меня был кот, Батон. Знаете, даже жаль, что он уже умер – они бы с Моцей составили друг другу прекрасную пару. Для бутерброда нужен только попугай по кличке Колбаса. Ладно, простите, я пытаюсь поднять вам настроение. В общем, я Батона с детства знала и любила, мы с ним были не разлей вода. Другие коты детей шугаются, потому что они могут за хвост дёргать. А Батон меня очень любил, больше всех в семье. Поэтому, когда он заболел, я даже в школу не ходила – сидела с ним в клинике и не давала никому меня увести. Батону тогда операцию сделали, он лежал несколько дней без сознания, врачи думали, что умрёт. Но, представляете, выжил и потом ещё пять лет был с нами. Я до сих пор думаю, что моя любовь его спасла. С Моцареллой будет точно так же.

Ася протянула руку и мягко накрыла ею ладонь Громова, лежащую на столе. Это был неожиданный ход, но такой приятный, что у него пробежали мурашки по коже. А при взгляде в карие глаза и вовсе онемели кончики пальцев. Они оба знали, что Громов ни за что бы не пошёл сюда, если бы не чувствовал симпатии, а Ася – ни за что бы не пригласила. А ещё она, конечно, заметила, что сегодня на нём нет кольца.

Рука вернулась обратно на колени к Асе.

– Верите мне?

– Вы правда думаете, что любовь – лекарство от всего? Если я заболею раком, то пусть меня все в мире полюбят – всё равно ведь умру.

– Вы что же, никогда не любили, раз так говорите? – засмеялась Ася и сделала глоток из кружки, слегка морщась от кипятка. – Впрочем, не мне рассуждать о любви.

– Я люблю Моцареллу, – буркнул Громов, которого легко можно было смутить разговорами о любви. Не потому, что в его жизни её никогда не было – скорее, наоборот.

Телефон завибрировал, оповещая о звонке. Ну конечно, Мотя: было поздно, и он явно устал ждать, когда друг соизволит приехать. Сбросив вызов, Громов написал короткое: «Буду через пять минут» и встал.

– Мне пора. Спасибо за чай и историю.

Ася вышла провожать. Громов наклонился, чтобы воспользоваться ложкой и обуться, а выпрямившись, оказался практически нос к носу с ней. Она смотрела бесстрастно, но на этот раз взгляд не отводила.

– Приходите ещё, – тихо сказал Ася. Громов против воли бросил взгляд на её губы и почувствовал, как место, где должно было быть кольцо, закололо. Отодвинувшись, он нажал на ручку двери, бросил короткое «До свиданья» и скрылся за лестничным пролётом.