Текст книги "Закон семьи"

Что-то в этом молодом раввине ее беспокоило. Несмотря на улыбающиеся глаза, от него исходил холод, который ее пугал и одновременно вызывал желание узнать, чем он обусловлен.

8

Четверг, 25 октября 1923 г.

Осторожно разбудив Тамар и показав, как прикладывать ребенка к груди, Хульда распрощалась с ней. На душе у Хульды было тяжело. Тамар все еще со страхом на лице глядела на ребенка, тем не менее позволила уговорить себя взять его на руки и покормить. Хульда надеялась, что родильница со временем привыкнет. Напоследок она проинструктировала Цви Ротмана, наконец возвратившегося в каморку к семье. Свекровь больше не появлялась. Цви вновь сообщил, что его отец находится в деревне в Бранденбурге и, может быть, принесет, помимо хороших новостей, что-нибудь из съестного. Хульде было известно, что многие берлинцы ходили на убранные поля рядом с городом собирать то, что там осталось. Ее не особо интересовало, где был старик, ее больше заботило, чтобы напряженность в отношениях Тамар и ее свекрови не омрачила первые дни после родов. На этом ее работа была закончена.

– Я зайду к вам через два дня, – пообещала Хульда.

– В шабат[13]13
  Седьмой день недели в иудаизме, суббота, в который Тора предписывает евреям воздерживаться от работы.


[Закрыть]? – со страхом спросил Цви. – Родители этого не потерпят.

– Ваш шабат меня не касается, – резко парировала Хульда, напоследок как следует укутав Тамар и младенца. – Я в ответе за вашу жену и ребенка, и я буду ровно в три.

С этими словами она схватила свою сумку и ушла.

Хульда не понимала этих людей. Взгляды, которые Цви бросал своей молодой жене, казались полны искренней любви и заботы. Совершенно очевидно, что она дорога его сердцу. С другой стороны, он не посчитал нужным находиться рядом с ней в эти тяжелые моменты родов; ему было все равно, что она рискует, в схватках отправившись к телефону, в то время как он торчал в штибеле[14]14
  Место для общей еврейской молитвы.


[Закрыть]. А перед матерью, видимо, он испытывал страх не меньше, чем Тамар. Маловероятно, что он пойдет против матери ради жены.

По дороге домой Хульда задавалась вопросом, как эти двое познакомились. И как Тамар из далекой Смирны очутилась в еврейской семье, да еще и в Галиции, и из этой самой Галиции проследовала с Ротманами аж до Берлина? Свекровь явно не любит Тамар – это ощущается каждую секунду.

Хульда содрогнулась при мысли о том, как можно быть настолько зависимой от человека, который тебя в открытую презирает. В первые дни после родов женщина особенно слаба и ранима, никогда ей не требуется столько теплоты, покоя и заботы, как в это время – когда напряжение родов, пробуждавшее в ней недюжинные силы, спадает. Ослабевшей женщине страшно, больно. Все дурные мысли, все печали, до сей поры дремавшие, овладевают ею… И когда в семье не находится того, кто проявил бы к родильнице заботу и участие, это горе. Хульда решила в первые недели навещать Тамар как можно чаще, чтобы поддержать ее, ведь у нее дома этого определенно никто не собирался делать.

Потом мысли Хульды перекинулись к раввину, который столь бесцеремонно, точно член семьи, может входить в этот дом. Почему именно ему, а не Цви непосредственно после родов доверили ребенка? Почему один он бродил с новорожденным по кухне, словно обладал на него такими же правами, что и отец ребенка? Если же он пришел как духовный пастырь, попечитель общины, как представился Хульде, тогда почему не справился о Тамар? Кто как не она сейчас нуждался в его опеке? Или, будучи армянкой, христианкой, она в его глазах того не стоила?

Погруженная в раздумья, Хульда не заметила, что не туда повернула. Она вдруг очутилась на незнакомой улице. Узкой, с кривенькими домами и там да сям приколоченными вывесками. Здесь многие надписи тоже были на идише. Хульда уже собралась повернуть, как услышала музыку, доносившуюся через открытую дверь полуподвала в старом доме. Играла флейта или кларнет, потом скрипка. Задорно, живо и слегка фальшиво, но в то же время с особым обаянием. Холодный осенний ветер доносил до нее обрывки мелодии, Хульда стояла и слушала до тех пор, пока дверь не захлопнулась, разом оборвав музыку.

Влекомая любопытством, Хульда подошла к дому. На маленькой картонной табличке, прибитой к покосившемуся забору со стороны улицы, стояло единственное слово: «Танцзал». Хульда мимоходом вспомнила вечер в «Зимнем саду», где она была с Карлом. С тех пор она о нем не слышала и силилась избавиться от картины в памяти, когда после холодного прощания ночью на Потсдамской площади, Карл, засунув руки в карманы пальто и сгорбившись, бежал от нее прочь.

«Почему бы не отдохнуть разок без него?» – подумала Хульда. Что ей мешает зайти в этот танцзал, выпить бокал пива и насладиться музыкой? Даже эти несколько тактов, услышанных с улицы, казались ей лучше номеров шикарного оркестра варьете.

Недолго думая, она спустилась на две ступеньки и протиснулась сквозь маленькую дверь в теплое помещение.

Воздух был хоть топор вешай. Хульде пришлось чуть ли не наощупь пробираться сквозь густой сигаретный дым, к маленькой барной стойке, окруженной посетителями.

Хульде редко попадалось такое количество разношерстной публики одновременно. Некоторые мужчины были в кипе, но сняли длинные сюртуки и закатали рукава, что делало их более молодыми и менее серьезными. Были рабочие в своих традиционных грубых башмаках со стальными носками и в засаленных кепках, ухарски сдвинутых на затылок. Они поигрывали подтяжками, дымили папиросами и чокались бутылками с пивом. Женщины были в большинстве своем одеты очень смело, но не в элегантные шелка, а в жалкие рубашки и дешевый люрекс. У многих лица были до того ярко размалеваны, что о естественных чертах лица можно было только догадываться.

Сцена отсутствовала, на истоптанных половицах рядом с барной стойкой играл мужской квартет. И как играл! Эта музыка растопила бы и камень. Пот выступил на лбу кларнетиста, он, казалось, вкладывал всю душу в звуки, которые извлекал из инструмента. Скрипач пиликал так старательно, что струны смычка то и дело лопались, однако это ни в коей мере не умаляло красоты музыки. Маленький мальчик дул в расческу, а худой нескладный парень колотил по клавишам видавшего виды пианино. Порой в недрах инструмента что-то дребезжало, но мужчину это не сбивало, а выкрики публики подбадривали.

Гости танцевали, не придерживаясь никаких правил. Все вертелось и скакало так задорно в этом узком помещении, и Хульде не терпелось присоединиться. Тяжелую сумку она поставила в темный угол. Хульде сегодня так стремительно пришлось бежать на вызов, что она не успела надеть форму, и потому на ней была сейчас юбка ниже колена и свитер с глубоким вырезом. Стянув с головы платок, она поправила черные волосы до плеч. Взгляды и одобрительные улыбки мужчин не остались незамеченными. Воодушевленная улыбками и одобрительными взглядами мужчин, Хульда присоединилась к танцующим. Запрокинув голову и закрыв глаза, она слилась воедино с ритмом музыки, которую играл ансамбль. Все тело, до последней клеточки, слилось с музыкой, двигалось под ее руководством. Хульда наслаждалась. Как говорила Тамар? Дьявол не дремлет, он хотел полакомиться ее легкими и сердцем? Что ж, в порыве восторга решила Хульда, если здесь дьявол, то пусть он мной владеет. Он ей не страшен, и для защиты не нужны ни кресты из сажи, ни строгие раввины. Она была свободна.

– Я вас знаю, – неожиданно шепнул на ухо чей-то голос, и она удивленно распахнула глаза.

Перед ней стояла худощавая молодая женщина в блестящем платье чарльстон. У Хульды было похожее, как и это, изысканное на первый взгляд, а при более пристальном изучении весьма простенькое.

– В самом деле? – неуверенно спросила Хульда. Она не помнила, встречала ли уже эту женщину, и если да, то где.

– Вы Хульда Гольд, – сказала женщина, тряхнув светло-пепельными волосами и улыбнувшись. – Вы принимали роды у моей сестры прошлой зимой. Ее зовут Эдит Шлеммер, а меня – Эмми.

– Верно, – вспомнила Хульда.

Эмми вытянула ее из скопища танцующих и предложила:

– Хотите вина?

– Спасибо, – поблагодарила Хульда.

Хульда выпила, стараясь не замечать кислый привкус, и вернула бокал Эмми.

К ним присоединилась миниатюрная брюнетка в чересчур облегающем платье.

– Моя подруга Герти, – представила ее Эмми. – Герти, это фройляйн Хульда, она спасла жизнь моей сестре.

– Не преувеличивайте, – отмахнулась Хульда, – и пожалуйста, называйте меня просто Хульда, фройляйн тут не к месту.

Обе девушки засмеялись.

Эмми покачала головой:

– Нет, правда, малыш застрял и сам бы не смог выбраться наружу. Только благодаря Хульде с ее чудодейственным приемом, который она применила на пару с доктором, он вышел.

Герти визгнула и отмахнулась:

– Хорошо, что я этого не видела.

Теперь Хульда все вспомнила. Ребенок вошел в родовые пути лицом кверху. Роды затянулись. После двадцатичасовых схваток ей пришлось позвать дежурного врача, доктора Шнайдера, что она сделала с большой неохотой, ибо он был в ее глазах самовлюбленным павианом, только и ждавшим, что акушерка совершит ошибку. Но в том случае она приняла правильное решение: совместными усилиями применив пугающий, но эффективный прием Кристеллера, они спасли мать и ребенка.

– Как чувствует себя малыш? – поинтересовалась Хульда.

Она покосилась на вино в руке Эмми и та, заметив это, со смехом протянула бокал:

– Это тебе! У малыша все хорошо! Он уже ползает по комнате и сводит мою сестру с ума своим лепетом. – Эмми на миг замолчала, а потом грустно покачала головой. – Он свет ее очей, тем более сейчас, после случая с Альбрехтом.

– Альбрехтом, ее мужем? Что с ним?

– Мертв, – невозмутимо ответила Эмми, но от Хульды не ускользнул предательский блеск ее глаз. – Взрыв на фабрике, раз и все. Даже положить в могилу нечего – ничего от него не осталось.

– Эмми, не говори так, – тихо сказала Герти, положив ей руку на плечо.

– Но это правда! – запротестовала Эмми. – Моя сестра на пределе. Осталась одна с малышом без кормильца и накоплений. Еще несколько недель, и она будет без средств к существованию, тогда все, пиши пропало. Она лишится жилья – хозяин только и ждет, когда она будет не в состоянии заплатить аренду, и тогда станет сдавать дороже. Но с лишней обузой она не сможет…

Эмми не договорила: подруга пнула ее, заставив замолчать.

Хульде было больно слышать, в каком затруднительном положении оказалась ее бывшая роженица. Женщины, тем более бедные, все без исключения словно сидели на пороховой бочке. Как только случалось что-то непредвиденное, например, смерть мужа, они теряли уверенность в завтрашнем дне.

Она, задумавшись, рассматривала Эмми, видела ее пылающие жаром щеки, не вяжущиеся со святящейся белизной кожи, глубокие впадины над ключицами и темные круги под глазами. По-видимому, она ночами бодрствовала, недосыпала и недоедала. На плечах ее Хульда заметила синяки, словно кто-то грубо хватал Эмми. Она что-то заподозрила, но ничего не сказала, только полезла в карман юбки и, вытащив немного денег, подала их Эмми. Та стыдливо отказалась, но Хульда возразила:

– Я выпила все твое вино, возьми.

Со смесью стыда и жадности Эмми схватила банкноты и поспешно засунула их в декольте.

– Спасибо большое! Я это никогда не забуду, – губы Эмми задрожали.

– Долой мрачные мысли! – воскликнула Герти, хватая Эмми за руку. – Сегодня ночью мы будем веселиться, пить и танцевать.

Хульда заметила, как Эмми смахнула слезинку с глаза, и улыбнулась обеим женщинам.

Другой рукой Герти схватила Хульду и потащила ее в толчею танцующих. Хульда снова отдалась музыке, прикрыла глаза и лишь изредка оглядываясь по сторонам. Цветастые платья, круговерть световых пятен от ламп, музыка освободили от мыслей и вскружили голову, она наслаждалась теплом человеческих тел и улыбок, которые то появлялись, то исчезали. Время от времени девушки прикасалась к ее руке, показывая, что они рядом. Между ними сложилась доверительная атмосфера. Все они были молоды, хотели немного веселья – которое кончится, как только они переступят порог танцзала и окажутся вновь в безжалостном мире реальности.

В очередной раз открыв глаза, Хульда увидела, как Эмми уводит какой-то парень в брюках гольф. С видом собственника он недвусмысленно обвивал рукой ее худенькие бедра. Хульда сконфуженно повернулась к Герти, но та лишь пожала плечами и спокойно продолжала танцевать. Потом другой мужчина, чуть постарше, лицо в оспинах, грубо схватил Герти за руку и прижал к себе. Хульда ожидала, что она его оттолкнет, но та, напротив, повернула к нему круглое личико, встала на цыпочки и чмокнула в щеку. Взявшись за руки, они скрылись в задних комнатах пивной.

Опомнившись, Хульда отругала себя за то, что факты, известные любому ребенку, повергли ее в шок. Получается, она так сильно была занята собой? Своими нестабильными отношениями с Карлом, выходами в храм наслаждений для богатых, которые бесятся с жиру… Горе и нужды маленьких людей она не замечала. Разве она не знала, что женщины и дети всегда первыми попадают в мясорубку, если что случится? Эдит Шлеммер нужно было одной растить ребенка. Сестра Эмми, конечно, не оставила ее в беде и зарабатывала на двоих – даже на троих, если считать ребенка. Подруга Герти, вероятно, тоже не имела стабильного заработка секретарши или служащей, которого бы хватало на жизнь: ее вызывающий наряд говорил сама за себя. Когда не имеешь ничего, кроме тела, то используешь его, чтобы его же и сохранить – вот такая грустная реальность.

У Хульды пропало желание танцевать. Во рту был кислый привкус и одолевала усталость. Ей хотелось сидеть одной в электричке, прислонившись лбом к прохладному стеклу и слушая грохот колес. Она быстро выбралась из массы танцующих, схватила сумку, все еще стоявшую в углу, и выпрямилась. Коренастый лысый мужчина приблизился к ней шатающейся походкой и грубо схватил за грудь.

– Ну, красавица, пойдешь со мной?

– Конечно нет, – посмотрев на коренастого сверзу вниз, холодно ответила Хульда и отбросила его руку. – Не на ту напал.

Тот гневно прокричал ей вслед:

– Ты, верзила, наверное, парень, а не девка! Извращенец, переодетый содомит!

Хульда не стала оборачиваться, мечтая лишь поскорее выбраться отсюда вон. Танцующие стояли уже плотной стеной, но продолжали двигаться, и Хульда почувствовала, что задыхается. Выход казался тем дальше, чем сильнее она пыталась добраться до него, словно плыла в неспокойном море, чьи волны оттаскивали ее назад.

Паника овладела Хульдой.

В этот момент она увидела, как молодой человек в рубашке, похожей на форменную, прямо около нее набросился с кулаками на стоящего поблизости человека и ударил его в лицо.

Хульда вскрикнула, но крик потонул в общем реве. Несколько мужчин тоже набросились друг на друга, послышался женский визг, звон разбившегося стакана, потом еще одного.

– Поганые еврейские отродья! – проорал мужчина в рубашке, к которому присоединились другие, похоже одетые. – Мы вас прикончим, паразиты!

Эти мужчины были внутри с самого начала или только что вошли? Хульда не знала. Но сейчас ей действительно стало страшно. Она поторопилась убраться подальше от драки, бросилась к двери и вдруг почувствовала тупой удар в висок. Опешив, она схватилась за голову и осмотрелась, но человек, ударивший ее локтем, протискивался дальше, кидаясь в толпу и не заботясь о том, кого он задел.

У Хульды возникло чувство, что она наскочила на стену. Перед глазами заплясали искры, потом все потемнело. Она опустилась на колени, силясь не упасть в обморок. И почувствовала сквозняк – дверь снова отворилась.

– Полиция! – гаркнули мужчины в форме. – Немедленно прекратить! Очистить помещение!

– Хульда! – прокричал вдруг кто-то в самое ухо.

Все плыло перед глазами, но, тем не менее, Хульда узнала Эмми. Губа девушки кровоточила, одна лямка на платье была оторвана и свисала.

– Быстро, пошли отсюда! – прохрипела Эмми, и обе, пошатываясь, двинулись к выходу. Герти нигде не было видно, видимо, она успела выбраться.

На темной улице стояли три зеленых автомобиля с крытыми железом кузовами, несколько полицейских с дубинками ждали на тротуаре. Один из них держал за ворот молодого человека в рубашке, похожей на ту, которая была на парне, завязавшем драку, у его ног в свете фонарей блестел валявшийся на асфальте кастет. Второй полицейский надевал на молодого человека наручники. Тот ругался, но не оказывал сопротивления.

Когда Хульда и Эмми проходили мимо, он умолк, смерил Хульду взглядом и плюнул ей под ноги.

– Еврейская свинья, – бросил он.

Полицейские лишь засмеялись, никто его не одернул. Один из них сказал:

– Ты прав, приятель. Мы лишь выполняем наш долг. Так что давай полезай в машину.

С добродушной усмешкой он затолкал мужчину внутрь и захлопнул дверь.

Колени Хульды дрожали, пока Эмми вела ее. За углом следующей улицы она присела у ворот дома на каменную стену, сумка плюхнулась на мостовую.

– Боже мой, Хульда, ты попала в центр заварухи, – заметила Эмми. Вытащив из-за корсажа не совсем чистый платок, она вытерла им кровоточащий висок Хульды. Хульда дернулась.

– Тебе нужно к врачу, – проговорила Эмми.

– Не-а, – беспечно ответила Хульда. – Обойдусь. Дома я сама посмотрю и почищу рану. А с тобой все в порядке?

Эмми кивнула. Светлые слипшиеся волосы свисали вдоль узкого лица. – Сегодня да, – сказала она, облизав лопнувшую губу: – Слушай, раз уж ты спросила… Ты наверняка знаешь место, куда можно… обратиться с женским недугом?

– С женским недугом? – Хульда задумчиво глядела на окровавленный платок в руках Эмми. – Ты имеешь в виду… беременность?

– Упаси бог! – махнула рукой Эмми. – Я не такая дура. Но со мной что-то не так… там внизу. – Она указала кивком головы. – Недержание, понимаешь, как протекающий котелок.

Хульда понимающе кивнула.

– Я думала, такое бывает только с женщинами, которые слишком часто рожали, – удрученно сказала Эмми. – Со старухами, понимаешь?

– К сожалению, не только, – возразила Хульда. – Во время учебы в женской клинике я встречала много девушек с такой же проблемой. Это издержки твоей… твоей профессии. Что-то вроде износа.

– Наверное ты права, – раздосадовано согласилась Эмми. – Я постоянно прошу мужчин быть осторожнее, но знаешь, кто платит, уверен, что ему можно с тобой делать все что угодно.

Хульда вздохнула:

– Отправляйся в женскую клинику на Артиллерийской улице. Главный врач слывет настоящим благодетелем и внимателен к женщинам, оказавшимся в беде. Утверждают, будто иногда при выписке он дает нуждающимся женщинам деньги. Там тебе помогут.

– Спасибо, – Эмми встала, – всего доброго, Хульда.

– Тебе тоже.

Хульда смотрела вслед девушке, пока та не скрылась в темноте. Посидев еще какое-то время, она глубоко вдохнула холодный воздух, пахнущий костром и бензином. Потом осторожно встала. Ноги сами понесли ее. Пошатываясь, она направилась в сторону станции «Биржа», стараясь не думать о ненависти в голосе дебошира, оскорбившего ее. Еврейская свинья!

Рядом с ней ветер гнал по улице тряпку, красную с белым кругом, разделенным черными концами угловатого креста. Тряпка была похожа на флаг, этот флаг преследовал Хульду, как верный пес, ластился к ее щиколоткам и улетел только когда она достигла входа в здание вокзала.

Ночной поезд промчался в темноте над ее головой. Металл скрипел о металл, тягуче и жалобно – это было нескончаемое пение большого, никогда не умолкающего города.

9

Пятница, 26 октября 1923 г.

Маргарет Вундерлих с воодушевлением разбила яйцо, так что несколько капель желтка разлетелись и приземлились на тарелку Хульды.

От запаха Хульду чуть не стошнило, но хозяйка не смутилась, выковыривая из белой скорлупы большую порцию перламутровой ложечкой, которая испокон веков использовалась в семье Вундерлих для яиц, потому что другие приборы портили их привкусом серебра. Отправив ложку в рот, она с наслаждением смаковала белок, в то время как Хульда быстро приложила к губам платок и сделала большой глоток кофе.

– Одно куриное яйцо стоило два дня назад десять миллионов, – удивлялась госпожа Вундерлих, продолжая жевать. – Повезло, что я в первый же день месяца пошла на рынок и растратила там все деньги, предназначенные на хозяйство. Вы бы только видели, фройляйн Хульда, люди там чуть ли не дрались за продукты, настоящий хаос! Но Маргарет Вундерлих не из пугливых! Все эти продукты пришлось везти домой на такси, только представьте! Сегодня наверняка цены поднялись еще в три раза! – Она сокрушенно заметила: – Кстати, фройляйн Хульда, к ноябрю я снова повышу квартплату, надеюсь, вы понимаете. В противном случае мне придется выставлять моим гостям счет за завтрак.

Хульда кивнула:

– Разумеется, госпожа Вундерлих.

– Если вы и дальше будете кушать как птенчик, я смогу за ваш счет отлично поживиться. – квартирная хозяйка с упреком указала на тарелку, на которой лежал нетронутый кусок хлеба, намазанный тонким слоем маргарина. – Вам не нравится?

Хульда попробовала улыбнуться и покачать головой, но попытка отозвалась жужжанием и звоном в черепе, словно внутри копошилась воробьиная стая. Она закрыла глаза и медленно набрала в легкие воздуха.

Госпожа Вундерлих безжалостно разглядывала ее.

– Ага, все с вами ясно, – сказала она. – Фройляйн Хульда, женщина в вашем возрасте должна вести себя разумнее. Вы вчера опять выпивали?

– Опять? – переспросила Хульда, с трудом открыв глаза. Она постаралась придать лицу достойное выражение, но поняла сама, что ей это совершенно не удалось. – Госпожа Вундерлих, я сама добродетель. Полбокала вина, не больше. Произошел маленький несчастный случай, вот и все.

– Несчастный случай? – госпожа Вундерлих отодвинула яичную рюмку. Ее пышная грудь театрально вздымалась и опускалась под голубым шелковым халатом. – Дорогая фройляйн Хульда, из-за вас у меня прибавилось седых волос.

Хульда покосилась на спрятанные под сеткой белоснежные пряди, накрученные на бигуди. Этот цвет волос хозяйка уже имела, когда Хульда несколько лет назад заселилась в мансарду, и винить ее уж точно никто не мог.

Но госпожа Вундерлих могла:

– Вы загоните меня в могилу, дорогуша! – Она встала и, подойдя к Хульде, притянула ее голову к своему мягкому животу.

Хульда вдыхала сладковатый парфюм хозяйки: ландыши, неизменные ландыши, даже сейчас в октябре. Словно юную деву заточили в теле стареющей матроны. Хульду снова затошнило, она торопливо выпростала лицо из голубых, тяжело пахнущих складок шелка.

Но госпожа Вундерлих не сдавалась.

– Скажите же наконец, что за несчастный случай? – с нажимом спросила она и потрепала Хульду по плечу. – Подумайте о моем слабом сердце!

Хульда подумала, что сердце госпожи Вундерлих всех в этом доме переживет, но лишь улыбнулась.

– Ничего особенного, правда. Я возвращалась в темноте с родов и наткнулась на фонарный столб, только и всего.

– Покажите!

Хульда нехотя повиновалась и приподняла прядь волос, которой пыталась скрыть свою рану. Кожа на виске была фиолетового цвета и ободрана. Прокравшись ночью в свою комнату, Хульда, стоя перед зеркалом, продезинфицировала рану пропитанной алкоголем ваткой и решила, что порванную кожу зашивать не нужно. Было больно, но ничего серьезного. Судя по приступам тошноты, все утро мучившим ее, Хульда подозревала легкое сотрясение мозга.

Однако при виде маленькой раны на виске своей жилицы госпожа Вундерлих по-шутовски схватилась за голову и простонала:

– О, Господи Исусе! Выглядит ужасно.

– Не так уж и ужасно, – успокоила Хульда, быстро повязывая платок.

– Вы были у доктора?

– Нет, в этом нет необходимости. У меня самой медицинское образование, разве вы не знали?

Госпожа Вундерлих неодобрительно зашипела:

– Вы акушерка, а не врач. И даже не медсестра. Где это видано, чтобы люди сами себя лечили? Вы должны пойти к специалисту.

– Вы имеете в виду, к мужчине, – холодно заметила Хульда. Но тут же пожалела о вспышке мятежной натуры, потому что знала, теперь то уж хозяйка прицепится как репей, не отдерешь.

– К кому-нибудь, кто смыслит в профессии, – сказала пожилая дама снисходительным тоном, который она всегда приберегала напоследок, когда хотела переубедить Хульду и была уверена, что очень близка к цели: – Мне не важно, мужчина или женщина, вы меня хорошо знаете. Жить и не мешать жить другим – это мой девиз.

– В самом деле? – Хульда едва сдержала улыбку. Она не сомневалась, что у хозяйки доброе сердце, однако толерантность не являлась отличительной чертой ее характера.

– Да, вы не ослышались, – ответила госпожа Вундерлих. Она снова уселась за стол, принялась выковыривать ложкой яйцо и так яростно макать в желток кусочки хлеба, что его густые капли прилетели на белый пушок над верхней губой: – В любом случае этот человек увидит, что рана никак не от фонарного столба, это даже мне ясно. Даже необразованная домохозяйка, фройляйн Хульда, видит это, и даже слепой с палкой.

Хульда вздрогнула.

– Но госпожа Вундерлих… – начала она, однако хозяйку было уже не остановить.

– Постыдитесь обманывать старую женщину, которая лишь добра вам желает, – проворчала она, огорченно тряхнув двойным подбородком. – Я несу за вас ответственность, фройляйн Хульда, с того самого момента, когда вы встали здесь на коврике в прихожей со своим чемоданчиком и печальными глазами. Ваша мать скончалась, и я подумала, Маргарет, вот задание для тебя. С тех пор не проходило и дня, чтобы я не волновалась за вас.

– Вы очень любезны. – Хульда была ей действительно благодарна. Но сейчас она безуспешно искала шанс прервать поток речи госпожи Вундерлих. Остановить ее не представлялось возможным, и Хульда это отлично знала.

– Вы всегда можете довериться мне, разве не так? Но вместо этого вы мне врете, шастаете где-то целую ночь, сидите бледная и худая, как марионетка, за моим столом и выглядите страшнее собственной тени. Что же говорит ваш жених по поводу подобных эскапад?

– Мой жених?

– Тот бравый инспектор, которого мне до сих пор не представили. Но я видела его фотографию, стоящую у вас с недавних пор. Когда я вытирала пыль, видела, вот когда: не подумайте, что я сую везде свой нос!

Госпожа Вундерлих на секунду потеряла самообладание и Хульда улучила момент.

– Мы не помолвлены, господин Норт и я просто друзья.

– Друзья, не смешите меня! – фыркнула госпожа Вундерлих и принялась убирать посуду за своей жилицей, убедившись, что та больше не притронется к еде. – Так это сегодня называется. – Она накрыла тарелку Хульды другой тарелкой и поставила в кладовку. После чего приглушенным голосомпродолжила: – Такой женщине, как вы, не стоит долго мешкать. Вы пригожи, почти что красавица, если бы не ваши необычные глаза. Но без средств и – если позволите – не первой молодости. Если уж появился на горизонте такой бравый комиссар, с государственным окладом, в умных очках и, возможно, из приличной семьи, то нужно хватать его немедленно! Чего вы еще ждете?

Хульда уставилась на клеенку, которая каждый божий день во время завтрака покрывала стол. Светло-зеленая с черными треугольниками, сливающимися в геометрические узоры, если как следует присмотреться. Под столом жирный черный кот хозяйки терся об ее ноги, и Хульда украдкой отпихнула его. Животное зашипело, убегая, и Хульде стало стыдно: ведь кот не виноват, что у него столь въедливая хозяйка.

Из приличной семьи, хм, подумала Хульда. Карл был сиротой и не знал ничего о своем происхождении, но для Хульды это роли не играло. Что касается других пунктов… Госпожа Вундерлих права? Может, Хульда слишком нерешительная, и нужно тащить Карла заключать брак и в будущем проводить каждую ночь с ним, не боясь за последствия, не боясь остаться одной? Она же не хочет оказаться в бедственном положении, как многие девушки после внебрачной связи? С ребенком на руках и без средств к существованию?

– Вы прекрасно знаете, что я права. – Голос госпожи Вундерлих снова звучал звонко и отчетливо: она уже закрыла дверь в кладовку и теперь натирала до блеска котел в раковине. – Не глупите. Берите его, девочка, лучшего уже не будет. – Она сделала паузу. – Или это из-за романтики? Вы, молодые, всегда ее жаждете. Но аппетит приходит во время еды, а любовь во время брака, вот увидите.

– Дело не в аппетите, – тихо возразила Хульда. – Он имеется.

– Ну вот и прекрасно! – с воодушевлением воскликнула госпожа Вундерлих, водружая тяжелый котел на сушильную полку. – Тогда я жду уведомления о вашем браке в «Моргенпост».

В дурном настроении Хульда поднялась из-за стола. Кофе остыл, но она тем не менее допила его. Конечно, это был не зерновой кофе: зернового в Берлине не было уже несколько месяцев. «Может быть, у Феликса на складе в кафе «Винтер», припрятана парочка пакетов?» – подумала Хульда. Жаль, что она там уже давно не бывала. И, судя по их последней встрече, не так уж скоро соберется.

– Так как же все произошло на самом деле? – поинтересовалась госпожа Вундерлих.

Хульда очнулась от своих мыслей.

– Что? – рассеянно спросила она.

– Несчастный случай, – нетерпеливо напомнила хозяйка. Она преградила путь Хульде: блестящая голубая гора шелка с колышущимися бигудями в волосах, руки скрещены на груди. Проскочить мимо не представлялось возможным.

– Хорошо, – сказала Хульда, снова садясь, что пришлось очень кстати, потому что у нее опять закружилась голова. – Я была вчера в танцевальном зале. – Она проигнорировала вскинутые брови госпожи Вундерлих. – И там произошла драка.

– Какой ужас! – охнула Вундерлих. – И вы оказались в центре драки?

– Так уж совпало, – успокоила Хульда. – Чистое недоразумение – просто потому, что я стояла на пути.

– Нет, нет, – запротестовала госпожа Вундерлих, морща лоб, – тут нечто большее, я мозолями чувствую.

Хульда прикрыла веки и тайком закатила глаза. Мозоли госпожи Вундерлих часто играли роль оракула, знали погоду в ближайшие дни, могли предсказать болезнь или смерть. А теперь, по всей видимости, еще и научились заглядывать в прошлое.

Госпожа Вундерлих не отставала:

– Что это были за дебоширы?

– Правые, – ответила Хульда, открыв глаза.

В глазах хозяйки промелькнул испуг.

– Правые? Вы имеете в виду, политические?

– Да, они были в форменных рубашках, наподобие армейских, и с самодельными флагами. У одного был кастет, у другого дубинка.

– Какая жестокость! – вскричала госпожа Вундерлих, пододвигая стул. Присев, она обмахивала себя рукой, словно веером. – И чего хотели эти ужасные люди?

– Большую часть публики в этом заведении явно составляют евреи, – сказала Хульда, нарочито вскользь, и в то же время пристально следя за реакцией хозяйки. – Целью шайки были молодые мужчины в кипах. Их и били.

– Ужасно, – простонала госпожа Вундерлих, прижав руку к вздымающейся груди. Потом встала и направилась к буфету, удивительно шустро при ее полноте, вытащила шлифованную бутылку и два хрустальных стакана. Наполнив доверху, подошла с ними к столу и протянула один стакан Хульде.