Текст книги "Лампёшка"

Охотники

– Ник! Ник!

Голос Марты эхом разносится по саду, привыкшему к тишине. Птицы испуганно вспархивают из кустов, вороны скрипуче передразнивают:

– Ник!

Утро ещё совсем раннее, солнце едва взошло. И уже столько шума.

Марта, прихрамывая, выходит на крыльцо и зовёт опять, громче.

– Я не шучу, Ник! Сюда! Быстро!

Её руки сжаты в кулаки: так бы и поколотила его. Да что ж такое, никогда его нет, когда нужна помощь! А она нужна прямо сейчас.

– Ник!!!

Наконец кусты раздвигаются, и из них появляется Ник – в длинном плаще, небритый, ещё сонный.

– Чего тебе?

– Чудовище… – голос Марты срывается. – Чудовище…

– Ах, женщина… – Ник пожимает плечами. – Чудовище… Ну сколько можно!

– Да я про девочку, дубина, послушай же! Та девочка, Эмилия, – она пропала, её нет в комнате, нигде нет, она…

– Сбежала. Так я и думал. Оно и к лучшему.

Ник зевает и разворачивается, чтобы уйти в сад.

– Сбежала? – Марта посылает ему в спину своё самое страшное проклятие. – Как? Перелетела через ограду? Все её вещи на месте – обувь, всё. Она наверху, я точно знаю. Она туда собиралась. Она у него. Понимаешь, у него!

– Вон оно что… – Ник чешет в затылке. – Ага…

Марта вздыхает. Ишь, стоит, руки развесил. Как же медленно до него доходит! Если она сейчас ничего не предпримет, ничего не скажет, он хотя бы палец о палец ударит? Хоть раз в жизни? Вряд ли. Никогда.

– Не понимаешь, что ли?

– Понимаю…

– Не понимаешь. Эту девочку нам прислали. Все знают, что она здесь: шериф, эта кошмарная тётка-учительница, вскоре и хозяин узнает. Она не может взять и исчезнуть – начнутся жуткие неприятности. Не можем мы её просто так… Мы должны… Это ведь будет ужас…

– Да и вообще-то… – медленно говорит Ник, – она лапушка.

– Да-да, лапушка, и этот монстр или кто там у нас наверху жрёт эту лапушку прямо сейчас – или уже обглодал её, он же совсем дикий, ты только погляди, погляди на мою ногу, я больше туда не пойду, я поклялась – ни в жизнь, но теперь придётся, а тебе придётся пойти со мной. Ты обязан, наконец, меня послушать и сделать, как я скажу!

Ей хочется схватить его, тряхануть как следует, наорать ему в ухо.

Но Ник говорит:

– Погоди, – разворачивается и уходит обратно в кусты. Движется довольно быстро по его меркам.

Марта плюхается на треснутую каменную скамейку. Долго стоять она не может, ногу саднит, и на душе так тревожно. Глупая, легкомысленная девчонка! Вообще-то она и правда лапушка, такая серьёзная и такая ласковая с Ленни. Неужто она там? Хотя где ей ещё быть? Разве ж это жизнь, когда в доме такое? Хоть бы Адмирал вернулся. Или нет. Может, лучше, чтобы он больше не возвращался, не увидел бы, как она, Марта, его подвела. И куда опять делся этот Ник? Никто ей не помогает, ни на кого нельзя положиться, придётся самой, только вот палку бы найти, крепкую палку…

Тут кусты раздвигаются, и из них выходит Ник. Решительными шагами он поднимается на крыльцо. На голове у него что-то вроде большой меховой шапки с болтающимся сзади полосатым хвостом. На ногах – высокие сапоги, в руках – длинное охотничье ружьё. Кивнув ей, он направляется к кухонной двери. Изумлённая Марта, выдохнув от облегчения, следует за ним.

Псы без Ленни наверх не пойдут, а Ленни боится, да и Марта ему запретила. Но и оставаться одному в кухне ему не хочется. Он болтается у кухонного стола, и хнычет, и ещё больше выматывает им душу. Ник кладёт руку ему на плечо.

– Послушай, Ленни, – говорит он, – мы охотники. Мы отправляемся на охоту. И ты тоже.

Ленни удивлённо переводит взгляд с Ника на мать. Охотники?

– Охотники, – повторяет Ник и вскидывает ружьё. – Бабах!

А-а-а! Ленни с серьёзным видом кивает. Бабах! Ник протягивает ему выбивалку для ковров, Ленни кладёт её себе на плечо.

– Бабах! – улыбается Ник.

– Какой ещё бабах?! – Марта и слышать об этом не желает. – Он не… Ему нельзя, Ник. Пойдём вдвоём.

«Бабах! Бабах!» – Ленни с восторгом палит по сторонам. Вокруг него кружат псы, гавкая и пуская слюни. Ник ободряюще кивает Марте.

– Ничего с ним не случится. Мне просто нужны собаки. – Он оборачивается к Ленни, взмахнув хвостом на шапке. – Эй, Ленни! Идём охотиться, охотиться на чудовище! Вперёд, в башню! – Марта ещё ни разу не слышала, чтобы он произносил столько слов подряд. – Только тс-с-с! Тихонько, Ленни. Охотники – они крадутся.

– Тс-с-с! – Ленни прижимает палец к губам и смотрит на собак. – Тс-с-с!

Псы тотчас умолкают.

«Надо же!» – думает Марта. Всегда-то они его слушаются. Он мало на что способен, её сын, но это он умеет. Она берёт метлу с самым толстым черенком и самыми жёсткими прутьями.

– Ник, – говорит она. – Ты ведь понимаешь, что пристрелить его мы не можем, да?

По коридору крадётся странный охотничий отряд. Худой мужчина в огромной меховой шапке, прихрамывающая женщина с метлой, два больших рыжих пса и громадный детина, бесшумно стреляющий во все стороны из пылевыбивалки. У лестницы, ведущей в башню, псы наконец догадываются, куда направляется отряд, воют, скулят и пятятся. Ленни тоже медлит. Туда? Нет, только не туда! Только не туда. Однажды, давно, он уже побывал там и видел то, о чём никогда, никогда больше не хочет вспоминать… Ну уж нет!

– Ленни, – шепчет Ник. – Мы охотники, помнишь?

Ленни с сомнением косится на него. Всё ещё охотники?

– Да, – кивает Ник. – Мы помогаем Эмилии. Той девочке – она наверху, в комнате. А мы…

– Ник, – шипит Марта. – Он боится! Он ведь ничего не соображает, ты же видишь!

Что творится у Ленни в голове? Никто не знает – говорить-то он не умеет. Но кое-что он всё же понимает. Ножницы, брызги, псы, милые псы, милая мама. А в последние несколько дней – ещё и милая девочка. Которая иногда ему помогает. Которая иногда его гладит. И она наверху? И он может ей помочь? Ему никогда не разрешают помогать, не разрешают ничего делать, ничего носить: осторожно, Ленни, не надо, Ленни. Иди к себе в уголок, повырезай что-нибудь и, пожалуйста, ничего не трогай. А теперь он может помочь! Это он понимает. И с широкой улыбкой на лице тянет псов за собой на лестницу. На помощь девочке! От радости он принимается выводить рулады.

– Тс-с-с, Ленни! Помнишь? Тихонько!

Ах да, тс-с-с, кивает Ленни и с громким топотом крадётся по лестнице.

Наверху сумрачно, дверь комнаты чуть приоткрыта. В коридоре, словно половая тряпка, висит запах гнилой рыбы. Ник жестом останавливает остальных, вскидывает ружьё, заносит сапог и пинает дверь. Та со скрипом распахивается. В комнате темно и совсем тихо.

– Эмилия? – зовёт Ник. – Ты тут?

Тишина.

– О, боже! – шепчет Марта. – Мы опоздали.

Ленни придерживает псов за ошейники – они, скуля и повизгивая, опять пытаются отползти назад, вниз по лестнице, подальше отсюда. Ник неуверенно переступает через порог.

– Лампёшка?

Из темноты раздаётся голос.

– Тс-с-с, тише вы! – шепчет Лампёшка. – Не шумите. Он спит.

Часть 3. Мальчик под кроватью

Монстр под кроватью

Маяк горит! У Лампёшки словно гора свалилась с плеч.

Он кажется очень маленьким и очень далёким – чёрная точка на чёрном горизонте. Но луч его ярок, он скользит по облакам, волнам, порту, домам, по всему, что Лампёшке так знакомо. Девочка прижимается щекой к холодному стеклу.

Перед тем как войти, она прошептала «Эй!» и «Есть тут кто-нибудь?». Но в ответ не услышала ни звука, ни шороха. (Вот видишь, мама!)

Лампёшка подкралась к окну на цыпочках, намочив носки, – ковёр оказался влажным. В почти круглой комнате она насчитала пять окон. В пятом окне сквозь щель между неплотно задёрнутыми шторами мелькнул слабый свет, и она поняла – это.

Нырнув за штору, Лампёшка залезла с ногами на подоконник и вгляделась в даль.

Выходит, отец по-прежнему дома, по-прежнему зажигает маяк, как-то умудряется каждый вечер взбираться по лестнице наверх. И спускаться вниз, а это ещё труднее. Он по-прежнему ест и спит дома.

Без неё.

Выходит, не слишком-то она ему и нужна.

Может, он совсем и не против, что она здесь. Может, думает: туда ей и дорога. Ох, уж эта девчонка! Никакого от неё толку.

Или…

Или он вовсе там не живёт, а сидит где-нибудь под замком, где ей никогда его не найти. В кишащем крысами подвале, на хлебе и воде. Или того хуже. А в их домике при маяке уже давно поселился кто-то другой, новый смотритель, с обеими ногами и без дочери. Или наоборот – с дочерью, которая гораздо умнее Лампёшки, умеет читать и писать и никогда не забывает про спички, с дочерью, которая сейчас спит в её кровати, под её клетчатым одеялом. Или…

Ничего-то она не знает. Забралась на такую верхотуру и так ничего и не выяснила.

В комнате кто-то есть.

Под кроватью – там кто-то есть, и он тихо рычит.

Значит, правда… Значит, кто-то здесь всё-таки живёт.

Вот дура! Скорее отсюда, надо уносить ноги! Мама, помоги!

Но мамы рядом нет, ведь она сама ей сказала: ты умерла, не лезь в мои дела. Осколок зеркала – и тот остался внизу, двумя этажами ниже, на стуле, там ещё лежит наволочка с сухими носками, а рядом стоит кровать с тёплой постелью.

Прыгай на пол, Лампёшка, и беги, беги вниз!

Но ноги отказываются. Она сидит на подоконнике, не в силах пошевелиться. Дура, какая же она дура!

Дурак, какой же он дурак!

Заснул, а в это время в комнату кто-то проник. Кто – неизвестно, но он сидит на подоконнике. Сидит и дышит.

– В атаку! Рви его на куски! – кричит монстр у него в голове. – Встреть врага с достоинством и без пощады! С честью и с высоко поднятой головой, кусай здесь, кусай там…

Но поднять голову он уже не в силах, и ему так хочется пить. Он мог бы выпить целое озеро и ещё два в придачу. В горле дерёт, кожа потрескалась – наверное, у него жар.

Такой решительный момент, его жизнь висит на волоске, а он валяется под кроватью! Ну и тряпка!

Рычание больше напоминает стоны, но Лампёшка колеблется.

Она уже давно здесь сидит, и её так никто и не съел. Но кто-то там есть.

Всё-таки монстр. Чудовище, которое умещается под кроватью.

Но чудовищ не бывает.

– Чудовищ не бывает! – шепчет Лампёшка.

Внезапно существо под кроватью разражается сиплым, похожим на шипение хохотом. Лампёшка в ужасе подтягивает ноги повыше.

Выходит, чудовище и впрямь существует, и оно шипит как змея.

Под кроватью затаилась змея, а она даже без башмаков. Как же добраться до двери?

Девочка вспоминает забинтованную ногу Марты. Капли крови на лестнице.

Она обхватывает колени руками и съёживается в комочек.

Это всего лишь ребёнок, понимает он, да ещё и девчонка, перепуганная, поди, и беззащитная, уж она-то ему точно по зубам.

Если бы не усталость и не жар, он бы в два счёта её…

– Что, Эдвард?

Покусал, разорвал, выпил всю кровь? Да нет, скорее…

Попросил бы воды, позвал бы на помощь, умолял бы…

Нет! Ни за что! Он – монстр, а монстры наводят ужас, требуют: дай воды, или я тебя… Что он там собирался сделать?

Чудовищ не бывает, пищит она. Ну, насмешила! Ей-то откуда знать? Даже отец так его называет, а она – «не бывает».

«Сейчас я тебя укушу, – думает Эдвард. – Вот только передохну чуток». Как же ему жарко… и как зябко…

В Лампёшкином воображении чудовище уже давно загрызло её, но на деле ничего не происходит. Его больше не слышно.

Но монстры коварны. Он, конечно, выжидает. Стоит ей шелохнуться, и тогда…

Ну и пусть себе выжидает, она и пальцем не шевельнёт – это она умеет.

Сквозь просвет между шторами она заглядывает в тёмную комнату. Различить что-то можно только в тех местах, по которым скользит луч маяка. Пол усеян книгами, повсюду разбросаны листы бумаги – исписанные, разорванные, в кляксах. На стенах – полки, на них – тоже книги, кривыми рядами. Кресло, низкий столик с чернильницами, перевёрнутая табуретка. В углу что-то темнеет – ванна, что ли? Посреди комнаты – большая деревянная кровать со скомканными простынями. А под ней – чудовище.

Чудовище, которое читает книги? Чудовище, которое умеет писать?

Она представляет себе картину: монстр, с чешуёй и всем прочим, сидит за партой в классе мисс Амалии, а та лупит его линейкой по щупальцам, когда он проливает чернила. Лампёшка прыскает со смеху.

Но почти сразу зажимает рот рукой.

Монстр под кроватью начинает пронзительно верещать.

Она смеётся над ним! Вовсе она его не боится, а наоборот, насмехается!

Никому не позволено над ним смеяться!

Сейчас он… сейчас он… как заревёт самым жутким, самым чудовищным голосом, на какой способен! Вот только из горла вырываются лишь хрип да сипение.

Ничего, он ей покажет! Её не видно, но она сидит там – со слухом-то у него всё в порядке. Нужно просто выждать момент. Пока она на высоком подоконнике, до неё не добраться, но полюбуйтесь: она уже и сама слезает на пол. Спасибо, дурёха, вот ты и попалась…

Она в носках, даже без обуви – пустяки для такого монстра, как он. Эти косточки он прокусит насквозь, он…

Оружие, ей нужно какое-то оружие. Ни дубинки, ни палки в комнате нет, но на полу лежит огромная плоская книга, и внезапно с Лампёшки спадает оцепенение, она спрыгивает с подоконника, хватает книгу, и, увидев, как что-то вылезает из-под кровати – что-то небольшое, намного меньше, чем она себе представляла, – она двумя руками обрушивает книгу на высунувшуюся голову с такой силой, что книга отзывается дрожью у неё в руках, а сама она валится на пол. Но и чудовище тоже: его тельце откатывается в сторону и остаётся лежать без движения.

Он не ожидал, что она способна так драться. Его голова, всё его тело дрожат от удара, и он проваливается в ночную тьму и не сопротивляется этому – он так устал.

– Повержен девчонкой… – фыркает отец где-то далеко, едва слышно. Затем – тишина.

Колыбельная для чудовища

Лампёшка вскакивает на ноги и бежит по влажному ковру к двери.

Наконец-то дверная ручка – здравствуй, дверная ручка… здравствуй, милая толстая дверь, тебя ни один монстр не проломит… привет, коридор…

Не отпуская ручку, она оборачивается на миг – посмотреть, что же там всё-таки пряталось под кроватью.

Просвет между шторами теперь увеличился, и луч маяка ползёт по книгам, бумагам и по лежащему среди них на полу щуплому созданию. Оно не шевелится, глаза его закрыты.

Это… да это, похоже, мальчик, видит Лампёшка. Мальчик с чересчур крупной головой. Лицо посерело и шелушится, спутанные волосы отдают зелёным. На нём грязная белая рубашка. А под ней – ноги, сросшиеся в тёмный хвост. Как у рыбы.

Она медлит.

– Эй, мальчик, – шепчет Лампёшка. – Эй? Рыба… Рыб… ты умер? Я тебя зашибла?

Ответа нет. Не так уж сильно она его и шмякнула. Или всё-таки сильно?

Лампёшка очень осторожно подходит к нему, готовая в любой момент пуститься в бегство. Легонько трогает его ногой в носке. Он не шевелится. Кажется, он почти не дышит. Девочка наклоняется и прикасается к его руке. Кожа сухая и горячая. Значит, живой.

– Ты как? Тебе что-нибудь принести? Еды? Воды?

При слове «вода» глаза мальчика распахиваются. Лампёшка испуганно пятится, сердце едва не выскакивает у неё из груди. У этого мальчика глаза без белков! Чёрные и блестящие, как у беса или зверя. Через миг они снова закрываются.

– Значит, да? – тонким голосом спрашивает она. – Значит, воды? – Она медленно отступает, пока не нащупывает дверь у себя за спиной. – Хорошо, я принесу.

Лампёшка выскальзывает в коридор и тихонько затворяет за собой дверь. Спасена!

Вниз, сейчас же! Дверь на ключ – и подальше отсюда!

Но она стоит и прислушивается. Из комнаты не доносится ни звука.

На двери большие засовы. Они здесь, конечно, не просто так. Это опаснейшее чудовище, хоть и напоминает мальчика. Который хочет пить. У которого жар. И которому она пообещала воды.

Внизу есть кран с раковиной, рядом – ведро. Она знает все краны в доме.

– Вот вода, – она ставит ведро рядом с ним. – Пей.

Мальчик не шевелится, лежит как лежал.

Лампёшка зачерпывает полный стакан и подносит к его губам, но мальчик не пьёт. Она трогает его за руку, та ещё горячее прежнего. Глаз он уже не открывает, даже когда она осторожно трясёт его.

Девочка вздыхает. Она хочет уйти, но не может. Что-то держит её здесь и заставляет делать то, от чего ей страшно.

Она садится на пол рядом с ним. Его грудь быстро поднимается и опускается.

«Он умирает, – думает она. – Если я ничего не сделаю, он умрёт».

Как-то она нашла в траве птенчика, мокрого и пушистого, только из яйца. А в другой раз – крольчонка. Ей пришлось придумывать, как их спасать, без устали трясти червями у птичьего клюва и тыкать травинками в дрожащий кроличий нос. Птенец всё-таки умер. А вот кролик нет, поначалу нет.

Лампёшка встаёт и сдёргивает с кровати пару простыней, очень грязных, проплесневелых. Она осторожно накрывает мальчика чистым краем простыни и льёт на неё немного воды: может, так он слегка остынет. Окунает в ведро другой край и кладёт ему на пылающий лоб. Потом макает пальцы в ведро и стряхивает капли ему на губы, как делала со своими найдёнышами. Это помогает: рот приоткрывается, мальчик глотает воду.

– Молодец, – шепчет Лампёшка. – Ну что, мальчик Рыб, так-то лучше, а?

Его рот требует ещё, и она даёт ему ещё, и льёт побольше воды на простыню, уже почти высохшую. Мальчик словно бы пьёт воду кожей. Она повторяет то же самое ещё пару раз и опускается рядом с ним, прислонившись спиной к кровати.

Существо под простынёй дышит спокойнее. Лампёшка прикасается к его руке – она уже не такая горячая, – и его пальцы сжимают её ладонь.

– Спи, мальчик Рыб, засыпай, – тихонько напевает она. – Не чудище ты, баю-бай.

Не чудище. Но кто же тогда?

Женщины с хвостами

Морские разбойники, бывало, рассказывали про такое. Давно. Когда ещё заплывали к ним в гости.

Когда она ещё была маленькая и всё было хорошо.

Звали их Билл, Ворон и Жюль. Были и другие, чьи имена она позабыла. От них пахло выпивкой и потом. Лампёшка помогала им насаживать на палочки креветок и куски рыбы. Пираты жарили их на костре и ели прямо с чешуёй и усиками. Они бросали устриц в огонь и ждали, пока те начнут щёлкать. Они горланили песни, без удержу играли в карты и травили истории, а девочка слушала разинув рот.

Конечно, продолжалось это допоздна, и ей давно пора было спать. Но она держалась тише воды ниже травы и садилась подальше от остальных на песок, куда огонь отбрасывал пляшущие тени.

Пираты рассказывали о погибших кораблях, упущенной добыче и ужасном невезении. О стычках с обитателями моря – кровавых стычках с рыбинами величиной с домища. И о стычках друг с другом, ведь неженок среди них, понятное дело, не водилось. Хрясь – рука! Хлобысь – нос, глаз, пара пальцев. У каждого чего-нибудь да не доставало.

В первую очередь, конечно, у её отца. Аж полноги!

Но ту историю он рассказывать не хотел, а если кто настаивал, злился, а мама притихала, и Лампёшку всегда отправляли в постель.

Но изредка… изредка попадался среди них кто-то, кто заплывал дальше остальных, за Белые скалы. И встречал там их.

Женщин-рыб.

Женщин с хвостами.

Женщин с глазами, которые…

Песни утихали, и пираты переходили на шёпот или совсем замолкали и только разглядывали того, кому довелось их увидеть.

Но и тот притихал, словно набрал в рот воды, и только мямлил что-то.

– Ну же, рассказывай, – просили остальные. – Давай же.

И он пытался, но запинался о собственные слова, и всё заканчивалось несвязицей и пожиманием плеч.

– О таком не расскажешь, – вздыхал он, и только.

И все они кивали, эти морские волки. И сидели молча, пока огонь не угасал.

Такое вот существо. Но встретить его здесь, в этом доме?

Откуда оно тут взялось?

Лампёшка прислоняется к кровати и зевает. Она осторожно пытается высвободить руку, но его пальцы не отпускают её. Ей ничего не остаётся, кроме как сидеть и петь ему все песни из прошлого, одну за другой.

Их столько, что она всё ещё поёт, когда за окном светлеет и Ник пинком открывает дверь.

Вошедшие медленно приближаются. Ленни прячется за спиной у матери, псы – за его спиной. Ник опускает ружьё, Марта – метлу. Они смотрят на существо, наполовину укрытое грязной простынёй. Чудовище. Хотя какое это чудовище…

Марта качает головой, ей почти смешно. И вот этого она боялась, это ей снилось в кошмарах? Да его только пни – и отлетит в угол.

Ник оборачивается к ней и пожимает плечами:

– Видишь, я же говорил…

Она тут же начинает злиться.

– Ты? Ты вообще ничего не говоришь!

Внезапно мальчик привстаёт и распахивает глаза.

Все отскакивают назад. Ленни выбегает в коридор. Эти глаза! Это не ребёнок, это…

– Да тише вы! – шикает на них Лампёшка. – Не шумите, он болен. – Она заставляет мальчика лечь и снова укрывает простынёй. – И постель у него грязная. Мне нужны чистые простыни и какая-нибудь еда, что-нибудь тёплое, чай, например.

– Да-да, конечно.

Марта уже в коридоре. Может, оно и больное, но она ещё помнит, как его зубы впились ей в ногу. Скорее отсюда! Она подталкивает Ленни, чтобы тот спускался вниз. Псы, сожрав вонючую рыбу, которая так и валялась перед дверью, бегут за ними.

– И ты тоже, пойдём! – сердито говорит она Лампёшке.

Теперь, убедившись, что девочка цела, Марта хочет как следует тряхнуть её и пинком согнать с лестницы вниз, в безопасную кухню. Ну и утро! А она ещё даже кофе не выпила!

– Да-да, – отвечает девочка. – Скоро приду.

Ник неловко стоит посреди комнаты с длинным ружьём в руках. Кинув на оружие смущённый взгляд, он осторожно вешает его на плечо и бормочет:

– Вообще-то оно не заряжено.

Он делает пару шагов по комнате, потом подходит к мальчику, опасливо приподнимает простыню, заглядывает под неё и кивает, словно увидел то, что ожидал. Потом разворачивается и уходит вниз.

Мальчик снова открывает глаза. Они такие странные, такие чёрные. Лампёшка видит в них своё отражение.

– Ещё пить хочешь? – спрашивает она. – Нет? Тогда поспи, Рыб.

Она склоняется над ним, чтобы поправить простыню.

– Я ТЕБЕ НЕ РЫБ! – внезапно вскрикивает мальчик и впивается зубами ей в запястье. Глубоко. Рана тут же начинает кровить, и Лампёшка, спотыкаясь, отступает.

– Забери тебя чесотка! – ругается она. – Ах, ты…

Мальчик выскальзывает из-под простыни и исчезает под кроватью.

– …гад! Чего кусаешься?

– Сама виновата! – шепчет он из тени.

– Что я тебе такого сделала? Я помочь пыталась! – кричит Лампёшка.

Она зажимает рану. Кровь просачивается сквозь пальцы и капает на ковёр.

– Не будешь дразнить чудовище!

– Никакое ты не чудовище! – Лампёшка тоже переходит на шёпот. – Просто гадёныш!

Сердито топая, она выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь. Бах!

Из-за двери доносится его бормотание. Сначала тихо, потом громче.

– Эй! Я хотел… Вернись, мне скоро пора… Эй!

Лампёшка слышит его, но не останавливается. Кровь с её пальцев капает на ступеньки.