Текст книги "Песня Кахунши"

Глава 12

Старуха приносит им горячий чай. Ананд-бхаи и Чамди сидят на ступеньках перед дверью Дарзи. Ступенек три. «Как в приюте», – думает Чамди. Он так любил сбегать по ним в сад к бугенвиллеям. Во дворе Ананда-бхаи все серое. Наверное, рядом с таким человеком не растут ни зелень, ни цветы.

Дарзи дал Гудди таблетку от боли, и девочка заснула. Чамди нравится, как называется лекарство, «ком-би-флаам». Ему Дарзи прочитал. Словно волшебное семечко. Вот было бы здорово, если бы у него родители были такие, как Дарзи и старуха. Он называл бы их мамой и папой. Ни разу в жизни он никому не говорил таких слов.

Ананд-бхаи отхлебывает чай и смотрит на стену школьного двора. Два воробья что-то выклевывают из пыли.

– Что чай не пьешь? – спрашивает Ананд-бхаи.

– Очень горячий. Ранку жжет.

Ананд-бхаи ставит на ступеньку свой стакан и обнимает Чамди за плечи.

Чамди неприятно, потому что рука жесткая. Только миссис Садык умела утешить его, обнимая, хотя он ей этого никогда не говорил.

– Ты знаешь, что такое несправедливость? – спрашивает Ананд-бхаи.

– Я… да, знаю.

– Объясни.

– Если хороший человек страдает, это несправедливо. Правильно?

Ананд-бхаи снимает руку с его плеча. Достает «Голд флейкс», постукивает сигаретой по пачке. «О чем он думает? – спрашивает себя Чамди. – Может быть, о детстве, о том, как носился по двору или играл в крикет с ребятами?» Чамди трудно представить этого человека маленьким. Ананд-бхаи щелкает золотой зажигалкой, выпускает изо рта струю дыма.

– Ты помнишь, что я рассказывал про Радхабаи Чоуль?

– Помню.

Ананд-бхаи продолжает без паузы, будто не ждал ответа.

– Там сожгли ни в чем не повинных людей, вот это действительно несправедливость. Понимаешь? И то, что с храмом произошло… и с Сумди. Зачем его убили? Даже Навина ранило.

– Да, – говорит Чамди. – Но теперь уже ничего не поделаешь.

Ананд-бхаи глубоко затягивается, щерится, выдыхает дым. Воробьи вспархивают с земли и проносятся у него над головой.

– Кое-что мы сделать можем, – говорит он. – Надо, чтобы мусульмане знали: Бог на нашей стороне.

Чамди снова вспоминает зияющую дыру в стене храма, статую Ганеши, выброшенную взрывом на улицу. Ганеша не смог подняться и залить пламя водой. Чамди видел фигурки богов, которые мастерила старуха, малюсенькие, они даже в ящичке легко умещались. Он видел статую Иисуса, она была ростом с человека, но и Иисус ничего не смог поделать.

– Что думаешь? – спрашивает Ананд-бхаи.

– Я? О чем?

– Что мы должны сделать?

– Не знаю, – говорит Чамди. – Наверное, ничего.

– Ничего? У тебя друг погиб, а ты тут будешь рассиживаться? И мстить не будешь? Вот я бы любого, кто обижает индуистов, на куски порвал.

Окурок летит на землю. Чамди смотрит на тлеющий огонек.

– Мы им устроим Радхабаи Чоуль. Полыхнет сразу по всему городу.

Чамди не понимает его. Говоря все это, Ананд-бхаи почесывает голую грудь и скрипит зубами.

– Ты пойдешь с нами. Станешь членом банды. Надо же когда-то начинать. Пусть мои люди видят, что ты еще совсем мальчишка, а не боишься посмотреть в лицо опасности. Вот это пример для них! Так место под солнцем и завоевывают. Станешь полноправным членом банды. Будущее за вами, мальчишками. Наберу с полсотни Чамди, и через несколько лет я буду о-го-го какая сила.

– Но…

– Будешь делать, что я скажу, – обрывает его Ананд-бхаи. – Ты теперь на меня работаешь. Понял?

Он поднимается и выплескивает из стакана остатки чая. Бурая лужица растекается по гравию, получается что-то вроде карты. Ананд-бхаи приглаживает бороду и смотрит себе под ноги.

– Ты – моя собственность, – говорит он. – Помни об этом.

Чамди не знает, что теперь делать. Вот почему миссис Садык не разрешала ребятам выходить в город, вот почему она так хотела вывезти их из Бомбея.

Как ему ее не хватает! Как он скучает по ее длинным худым рукам!

Глава 13

Поздняя ночь. Все двери и окна закрыты, но во дворе Ананда-бхаи кипит бурная жизнь. Здесь собралось человек пятнадцать. Все курят, потягиваются, двое прогуливаются возле окон Ананда-бхаи. Почти все невысокие, тощие, одеты просто: черные рубашки, джинсы или брюки, сандалии. Мунна тоже здесь, на глазу у него белая повязка. Теперь и он до конца своих дней сохранит метку Ананда-бхаи. Чамди высматривает в толпе Красавчика и Джекпота, но их нигде не видно. Ну и правильно, нынешней ночью их услуги не понадобятся. Чамди чувствует, как сердито смотрит на него Мунна, он явно недоволен его присутствием.

В эту ночь Ананд-бхаи сменил белую рубаху на черную. И брюки тоже черные. Похоже на форму. В левой руке сложенный лист бумаги и карманный фонарик. Он с каждым здоровается за руку, каждого называет по имени: Ратхор, Вишну, Шитарам.

Его машина стоит под окном Дарзи, возле грядки с помидорами и огурцами. Ананд-бхаи заводит мотор, трогается с места и останавливает автомобиль в центре двора. Фары ярко освещают стены однокомнатных квартир, и черные трещины становятся особенно заметны.

Ананд-бхаи выходит из машины и открывает багажник. Чамди сразу вспоминает безжизненное тело Сумди, закутанное в белую простыню. Луч фонарика выхватывает из темноты ножи, похожие на те, которыми Ананд-бхаи резал язык Чамди, – длинные, с изогнутыми лезвиями и облезлыми рукоятками. Рядом лежат толстые железные прутья, тяжелый замок – такими обычно стальные шторы на лавках запирают – и две крикетные биты.

Ананд-бхаи поворачивается к черным фигурам.

– В нашем городе стало опасно жить, – кричит он. – Мусульмане уже готовы к бою. Надо отдать им должное, они тоже тигры. Закон джунглей гласит: тигр может быть только один. В индийских джунглях должен быть наш, индийский тигр. Я рад, что все вы готовы выполнить свой долг и отстоять свою веру. Разбирайте оружие. Все, кроме Мунны и Чамди.

Отовсюду тянутся руки, расхватывая ножи и стальные прутья. Слышно, как звякает железо. Тот, кому достался железный прут, проводит по нему рукой и целует его.

– Что такое, никто в крикет не играет? – спрашивает Ананд-бхаи. – Этими битами уже не одну башку раскололи. Берите, ночью играть даже интереснее!

Двое берут биты. Не новые, но тяжелые и крепкие, резина на рукоятках еще не истерлась.

– А мне что делать? – спрашивает Мунна.

– Возьми замок, – распоряжается Ананд-бхаи. – Будешь запирать дверь снаружи.

Мунна лезет в багажник.

– Только сейчас не закрывай, – предупреждает Ананд-бхаи, – у меня нет ключа.

– Хорошо, Ананд-бхаи.

Мунна облизывается, будто ест что-то вкусное.

Ананд-бхаи закрывает багажник, и Чамди переводит дух. Может, Ананд-бхаи просто хочет, чтобы он поехал и посмотрел, как это будет?

Ананд-бхаи разворачивает на багажнике карту и освещает ее фонариком. Ту самую, которую Чамди видел в ящике комода. Чамди и боязно, и интересно смотреть на нее. Впервые перед ним весь Бомбей. Какая странная форма – будто у города огромная пасть, ощеренная, словно у чудовища из «Чандамамы». Тело исчерчено полосами – должно быть, это улицы, хотя они больше похожи на трещины в исцарапанном панцире зверюги. Кажется, будто Бомбей весь изрезан и исколот.

– Наши ударят сразу в нескольких местах, – сообщает Ананд-бхаи. – Так мне сказали.

– Кто сказал? – спрашивает тот, что целовал прут.

– Приказы приходят сверху. Большего я вам сообщить не могу. В Бикулле уже приступили к делу.

Указательный палец Ананда-бхаи упирается в точку на карте, глубоко в глотке чудища, всего в нескольких дюймах от страшных зубов.

– Этой ночью будут беспорядки в Бикулле, Пареле и Дадаре, – продолжает Ананд-бхаи. – Я знаю, вам не нужна карта, вы все знаете наш город как свои пять пальцев. Но я принес ее не просто так. Что здесь написано?

– Бомбей!

– Отныне он будет называться по-другому. Этот остров принадлежит богине Мумбадеви, так вернем же его индуистам! Да здравствует Махараштра!

Чамди знает, что Махараштра – это штат, а Бомбей – столица этого штата. Ему миссис Садык рассказывала.

Ананд-бхаи поджигает карту золотой зажигалкой.

– Мы сожжем тело Бомбея, чтобы возродился Мумбай!

Все молчат.

– Сегодня ночью мы не пойдем в мусульманские кварталы. Для этого нужно больше людей. В Донгри, Маданпуру, Агрипаду, к Главной больнице и Бхенди-базару соваться не будем. Займемся одним семейством. Но прежде чем мы выступим, я хочу представить вам кое-кого.

Фонарик светит Чамди прямо в глаза, и он невольно заслоняется рукой.

– Это мой мальчик, Чамди. Он пойдет с нами. Сегодняшняя ночь станет его посвящением.

– Вот этот хлюпик? – спрашивает кто-то.

– Он маленький, но храбрый. Его друг Сумди погиб при взрыве, который унес жизнь Намдео Гирхе. Теперь Чамди хочет отомстить за друга. Он жаждет мусульманской крови.

Похоже, Мунна потрясен этими словами. Интересно, он не знал о смерти Сумди или его потрясло то, что Ананд-бхаи принимает Чамди в свою банду? Впрочем, это не так уж важно.

– В Шаан-Гали живет семья мусульман. Все знают Абдуллу, хозяина «Аравии»? Здесь, за углом?

– Это тот, у которого курятина всегда перченая? – уточняет человек с железным прутом.

– Он самый. Его племянник живет в Шаан-Гали.

– Ханиф? Таксивала?

– Именно. Таксивала Ханиф с женой и новорожденным ребенком. Этой ночью мы их кремируем в собственном доме. Без молитв.

У Чамди обрывается сердце.

Может, это Ананд-бхаи так шутит? Пошутил же он, когда резанул язык Чамди, чтобы проучить его? «А если я скажу, что уже усвоил урок? Вдруг он меня отпустит? – думает Чамди. – Неужели он заставит меня смотреть на этот ужас?»

Человек с прутом говорит:

– Что-то я бензина не вижу.

– Бензин получим на месте, – отвечает Ананд-бхаи.

– Шаан-Гали вообще-то в индуистском квартале. Зачем нам столько оружия, мы ведь собираемся спалить всего одну семью?

– А вдруг кто-нибудь из наших братьев-индуистов посочувствует Ханифу? Оружие поможет им вспомнить, что долг превыше дружбы. Соседи хорошо относятся к этой семье. Жена Ханифа учит детей читать и писать, сам Ханиф всегда подвозит бесплатно, если что-то случается.

Дверь комнаты Дарзи распахивается, на пороге появляется старуха. Кое-кто почтительно приветствует ее, но издалека. Приблизиться никто не решается. Чамди взглядом умоляет ее помочь. Вот бы она позвала его! Если он сам бросится к ней, Ананд-бхаи придет в бешенство. Чамди закрывает глаза и думает о ящичке с богами. Может быть, хоть они его спасут?

И старуха, кажется, услышала его. Чамди не может поверить своему счастью.

– Ананд, пусть мальчик идет в дом.

Ананд-бхаи не отвечает.

– Пора, – обращается он к своей банде.

– Как будем добираться? – спрашивает кто-то.

– Автобусом первого класса!

Толпа гогочет.

– Ананд! Оставь мальчика дома, я прошу тебя!

– Иди домой, старуха! – рявкает он.

Из темноты возникает силуэт Дарзи. Он кладет руки на плечи старухи и уводит ее.

– Ананд-бхаи, – тихо говорит Чамди, стараясь, чтобы услышал только он. – Ананд-бхаи, я усвоил урок. Я больше никогда не скажу неправду. Простите меня.

– Давно простил. Сейчас нам пора заняться делом. Когда-нибудь тебя будут бояться и уважать не меньше, чем меня. Я знаю, у тебя большое будущее. Ты смелый парень, и сердце у тебя на месте. Ничего, даже мне в первый раз было не по себе. Это пройдет, и ты станешь свободным. Убиваешь, жрешь в свое удовольствие, трахаешь девчонку в свое удовольствие и ложишься спать с легкой душой.

– Но, Ананд-бхаи…

– Это твой долг. Что будет с Гудди, если ты его не исполнишь? Ты ведь не хочешь, чтобы с ней что-нибудь случилось?

В узком проулке Шаан-Гали тишина. Где-то играет музыка. Это радио, слышен треск помех. В окнах нет света. Перед домами стоят большие бочки, в них жильцы держат воду. Некоторые лачуги сколочены из струганых досок и бамбуковых шестов, полы хлипкие. Рядом несколько домов на фундаменте. Кое-где видны зеленые навесы, на веревках сушится белье.

Люди Ананда-бхаи идут быстрым шагом, в руках ножи, прутья и биты. Им наплевать, заметят их или нет. Ананд-бхаи держит Чамди за плечо. Мунна сердито смотрит на Чамди. Футболка у Чамди совсем вылезла из шорт, и он заправляет ее обратно.

Лунный свет отражается от жестяных крыш, от клинков ножей. Чамди хочется рвануться вперед, предупредить семью Ханифа о нападении. У него ведь быстрые ноги, а какой от них толк, если нельзя сделать доброе дело? Вот только Чамди не знает, где дом Ханифа, а если бы и знал, что тогда было бы с Гудди?

Улочка кончается тупиком. Люди Ананда-бхаи останавливаются у синей лачуги, стоящей на отшибе. Перед дверью цветочные горшки. В бутылке из-под воды «Бислери» вянет лиана. Дверь крепче, чем у соседей. И окно закрыто ставнями. У стены велосипед со спущенными шинами. Под навесом черное с желтым такси, на крыше блестит багажная решетка. Чамди очень надеется, что Ханиф проснется, посадит семью в машину и умчится подальше отсюда.

Ананд-бхаи поднимает руку. Все останавливаются.

Он идет к соседнему домику и легонько стучится. Дверь сразу открывается, человек в белом лунги выносит большую пластмассовую канистру. В ней что-то плещется, наверное бензин. Ананд-бхаи велит одному из своих людей ее забрать. Человек в лунги выносит вторую, потом протягивает Ананду-бхаи коричневую бутылку, заткнутую белой тряпкой, и бесшумно закрывает за собой дверь. Чамди не верит своим глазам. Разве можно губить своих же соседей?

– Двое за дом, – шепотом приказывает Ананд-бхаи, – дверей там нет, но есть окошко. Смотрите, чтобы никто не сбежал.

Две тени исчезают за домом.

Ананд-бхаи подзывает еще двоих:

– Облить бензином стены. Только аккуратно, а то весь квартал спалим.

Двое хватают по канистре, второпях проливая бензин себе на штаны и сандалии.

– Мунна, запирай! – командует Ананд-бхаи.

Мунна проскальзывает к двери, бесшумно задвигает наружную щеколду, продевает замок, но почему-то не защелкивает его. Наверное, чтобы не разбудить Ханифа.

– Знаешь, почему я выбрал этот дом? – обращается Ананд-бхаи к Чамди.

– Потому что здесь мусульмане живут, – лепечет Чамди.

– Это главная причина. Но из-за одной причины никогда не стоит возиться, запомни. Дело должно быть в радость. Так вот, здесь живет моя первая любовь. Фархана. Она любила меня, я любил ее. Но она мусульманка. Любила меня, а вышла за Ханифа. Сегодня я мщу человеку, который отнял ее у меня. Так что месть эта приятна вдвойне.

Глядя на бандитов, Чамди думает про миссис Садык – хоть она и не мать ему, но такой хороший человек! И про Пушпу. Она могла бы стать ему подругой, когда вырастет. Даже отец, который сбежал от Чамди, все равно гораздо лучше Ананда-бхаи.

Вдруг в одной из лачуг открывается дверь. Раздается старушечий голос:

– Кто это там?

– Скройся! – отвечает Ананд-бхаи.

Но старуха уже разглядела в темноте людей, поливающих бензином соседский дом, может, даже ножи разглядела, и принимается голосить что есть мочи.

– Замок! Замок заприте! – кричит Ананд-бхаи.

Его голос взрывает ночь. Пятеро бросаются к двери синей лачуги. Среди них – человек с железным прутом. Мунна защелкивает замок.

Шаан-Гали просыпается, но налетчиков это не смущает. Ананд-бхаи выхватывает фонарик, направляет луч на старуху, поднявшую тревогу, потом на жителей квартала, выбегающих на улицу. Полуодетые люди протирают заспанные глаза, силясь понять, что происходит.

Их останавливает окрик Ананда-бхаи:

– Убьем каждого, кто сунется!

Ханиф с семьей понимают, что заперты. Они отчаянно колотят в дверь. Люди Ананда-бхаи отгоняют соседей.

– Все по домам! – орет Ананд-бхаи.

– Какого черта, вы кто такие? – кричат из толпы.

Ананд-бхаи освещает фонариком собственное лицо. Луч, направленный снизу вверх, зажигает золотые искорки в его бороде, круги под глазами кажутся черными.

– Здесь почти все знают, кто я такой, – громко говорит он. – Мы пришли с добром. Позапрошлой ночью в Джогешвари сгорела семья индуистов. Мы хотим восстановить справедливость. Этой ночью будут гореть мусульмане. Мы убьем каждого, кто попытается нам помешать. Так что решайте, чья жизнь вам дороже. Скоро весь город запылает, и вашему кварталу потребуется моя защита!

– Огонь и на нас может перекинуться! – говорит кто-то.

– Этот дом… на отшибе. Мы обо всем подумали. А теперь – по домам!

Люди Ананда-бхаи не выглядят богатырями, но оружие в руках добавляет им свирепости. Толпа разбредается по своим хлипким лачугам под жестяными крышами. Ананд-бхаи опускает фонарик.

Вдруг человек с железным прутом, будто услышав что-то, подскакивает к окошку синего домишки.

Ставни открываются.

Он без предупреждения бьет железным прутом по лицу, мелькнувшему в окне. Раздается страшный хруст, и лицо исчезает. «Это и был Ханиф-таксивала», – думает Чамди. Человек с железным прутом ждет у окна, готовый нанести новый удар.

– Помогите! Помогите, кто-нибудь! – рвется из лачуги женский крик и уносится в темноту улочки.

И тут же раздается плач младенца. Чамди цепенеет от ужаса, представляя себе, как корчится на полу Ханиф, как хлещет кровь из разбитого рта, как жена Ханифа в отчаянии бьется о запертую снаружи дверь.

Никто из соседей не спешит на помощь. Большинство попрятались по домам, а те, что остались, тоже оцепенели, как и Чамди.

Из темноты появляется Ананд-бхаи с коричневой бутылкой в руке.

– Знаешь, что это? – спрашивает он. – Здесь горючая смесь, а белая штука – это фитиль. Я поджигаю, ты кидаешь бутылку в окно.

Чамди не верит своим ушам. Он безмолвно смотрит на Ананда-бхаи.

Тот наклоняется к Чамди:

– Я хочу, чтобы бутылку бросил именно ты. Только так можно показать, чего ты стоишь, понял?

– Прошу вас…

– Спали эту семейку. Иначе сам сгоришь вместе с ними.

– Не могу… Я правда не могу…

Ананд-бхаи берет его за горло и смотрит прямо в глаза. Чамди не в силах ни зажмуриться, ни отвести взгляд. Под ложечкой возникает мерзкое ощущение, будто что-то рвется наружу.

Большой палец давит на кадык.

– А как же Гудди? – спрашивает Ананд-бхаи. – Ты о ней подумай.

– Убивайте и меня, и Гудди, – хрипит Чамди, – но я не могу…

– Нет, я убью только тебя, – говорит Ананд-бхаи. – Ханифу с семьей все равно не жить, бросишь ты бутылку или нет. А вот судьба Гудди в твоих руках. Если ты откажешься, я ее продам. С ней будут мужики развлекаться.

Слова гвоздями впиваются в сознание Чамди. Мерзкое ощущение становится все сильнее.

Ананд-бхаи кладет руку на плечо Чамди и подталкивает к окну. В другой руке у него бутылка.

– Бросай! Ты должен стать мужчиной!

Но Чамди не в силах двинуться с места.

Он слышит вопли женщины. Он даже видит ее, хотя в окне никого нет. У жены Ханифа огромные черные глаза, такие же, какие должны быть у матери Чамди.

Ананд-бхаи сует ему бутылку:

– Давай!

– Умоляю… я не могу…

– Ночь за ночью будет Гудди плакать, молить о смерти, а все из-за тебя. Этим все равно не жить. Ты о Гудди подумай. Она станет такой же, как Куколка. Помнишь Куколку?

Чамди помнит Куколку. И кровь помнит.

Щелкает золотая зажигалка. Язычок огня колеблется.

– Я умоляю… умоляю…

– Давай, Чамди! Не то я прикажу продать ее сегодня! Этой же ночью!

Пальцы Чамди сжимаются вокруг бутылки.

– Пошел! – кричит Ананд-бхаи и поджигает фитиль.

Чамди швыряет бутылку в окно.

И слышит, как она разбивается об пол. Вспыхивает пламя. Ночь оглашается воплями, словно кто-то бьется в лапах голодного зверя.

Люди Ананда-бхаи разбегаются. Сам он не двигается с места. Его черная фигура словно соткана из ночной тьмы. Чамди не в силах понять, как можно улыбаться в такую минуту. Ананд-бхаи не собирается убегать.

А вот Чамди бежит.

Глава 14

Во дворе ни души, все разошлись. Даже дверь в комнату Ананда-бхаи закрыта. Не спит только коза, лежит у своего колышка и время от времени мотает головой.

Чамди сидит на земле и смотрит на козу. Он прибежал сюда больше часа назад, но в дверь Дарзи так и не постучал.

Гудди увидит его и сразу поймет, что он сделал. Ему нечего ей сказать. «Я убил сегодня троих человек». Может, она его и не узнает. Вдруг у него теперь совсем другое лицо?

Вот миссис Садык все равно бы его узнала. Чамди так и слышит ее дыхание у самого уха, слышит ее слова: «Запомни: украдешь один раз, а вором останешься на всю жизнь». А он отвечает: «Я гораздо хуже, чем вор». Ей будет так больно, что она перестанет дышать.

Если бы только он остался в приюте! Он бы так и жил в обнимку с бугенвиллеями. Чамди закрывает глаза и представляет, как нюхает лепестки. А они сразу увядают, едва соприкоснувшись с его кожей.

Он видит жену Ханифа, ее длинные черные волосы горят. Она смотрит на Чамди.

Ночную тишину прорезает крик. Чамди открывает глаза – вокруг никого. Хоть бы Ананд-бхаи ему уши отрезал! Иначе Чамди до конца дней своих так и будет слышать крики Ханифа и его жены.

Наверное, их соседи до сих пор тушат пожар. Может, дом сгорит, а семья спасется.

Но Чамди сразу понимает, что этого не будет. Ананд-бхаи для того и остался. Спастись не удастся никому. Лишь бы Ханиф и его семья умерли раньше, чем догорит их дом.

За дверью кто-то кашляет, выходит старуха, сплевывает на землю, охает. Чамди она пока не заметила. Не может он сейчас смотреть людям в глаза. Старуха собирается вернуться в дом и вдруг останавливается.

– Чамди? – Она щурится, вглядываясь в темноту.

Чамди молчит и не шевелится. Сидит на земле, прислонившись к стене и поджав одну ногу.

– Чамди! – уже мягче зовет старуха.

Она наклоняется так близко, что Чамди хочется отодвинуться. Старуха молча гладит его по голове. Распрямляется, насколько позволяет ее горб, и тихо уходит. Чамди слышит, как звякает в комнате посуда, слышит, как Дарзи перестает храпеть. Хорошо, что Гудди не проснулась. Ему не хватит духу с ней поговорить. Надо уходить отсюда. Он так замерз, что даже сердце дрожит от холода.

Он упирается руками в землю, чтобы встать, и вдруг слышит голос:

– Вот теперь можно и позабавиться.

Ананд-бхаи.

В левой руке бутылка виски, правая на плече человека с прутом.

– Рани пошла за подружкой, так что повеселимся. Ты как?

– Я-за!

Оба хрипло хохочут. Чамди замирает, очень надеясь, что его не заметят. Они проходят мимо, и тут дверь Дарзи со стуком распахивается. Гудди. Хоть бы она вернулась в дом!

Ананд-бхаи с приятелем встревоженно оборачиваются и успокаиваются, увидев девочку. Ананд-бхаи замечает Чамди.

– Чамди. – Так же, как и старуха, он наклоняется к нему. – Ты сегодня держался молодцом. Храбрый мальчик.

Ананд-бхаи обнимает его и продолжает:

– Запомни эту ночь. Сегодня ты стал мужчиной.

От него разит алкоголем, черная рубаха прилипла к потной груди.

– Гудди, он герой! Знаешь, что он сделал?

Чамди съеживается и замирает.

Но Ананд-бхаи о нем уже позабыл – он подходит к Гудди, гладит ее по голове.

– Вы оба мне очень дороги. – Он берет девочку за подбородок и заглядывает ей в глаза. – Даже ты, Гудди.

Чамди в ярости поднимается и встает перед Анандом-бхаи. Кулаки сами собой сжимаются.

– Помни, что я тебе сказал, Чамди. Слушайся меня.

Старуха выходит на крыльцо. Она берет Гудди за руку, и девочка прижимается к ней.

– Уже поздно, Ананд. Иди спать.

Старуха уводит Гудди в дом.

И Чамди понимает, что только здесь, в доме Ананда-бхаи, Гудди в безопасности. Ее защитит старуха. Она любит Гудди и не позволит сыну причинить ей зло. Ананду-бхаи верить нельзя, он на все способен, а вот на старуху можно положиться. Пока она жива, Гудди никто не тронет. А если они убегут, старуха не сможет им помочь. Ананд-бхаи найдет их, и судьба Гудди будет ужасна.

Ананд-бхаи достает из кармана купюру в пятьдесят рупий и дает ее Чамди:

– Ты сегодня хорошо поработал.

Потом улыбается старухе, делает глоток из бутылки, обнимает приятеля и шагает к своей двери по хрустящему гравию.

Чамди рассматривает новенькую купюру. Пятьдесят рупий. Никогда в жизни у него не было таких денег. Бумага жжет пальцы, очень хочется ее порвать. Чамди становится противно. Но он прячет деньги в карман. Они теперь ему нужны. Надо Гудди кормить и Амму. А еще, может, бежать придется.

Слышно, как старуха наливает воду в чайник. Ноги у Чамди подкашиваются. Выходит Гудди и молча опускается на ступеньку рядом с ним. Ананд-бхаи открывает дверь, допивает виски и выбрасывает во двор пустую бутылку.

Чамди смотрит на стену школьного двора. Скоро взойдет солнце, во дворе распахнутся все двери, из них потянет папиросным дымом, а в школе зазвенит колокольчик.

Чамди чувствует взгляд Гудди, но не отрывает глаза от стены.

– Что случилось? – тихо спрашивает она.

Чамди хочется зажмуриться и уткнуться в ее колени, но пошевелиться он не может. Жуткая тишина окутывает двор, словно никто не спит и все жители затаились во тьме.