Текст книги "Екатерина Великая"

Почти никто из современников не считал новорожденного сыном Петра, хотя был он так же некрасив. Однако, сравнивая их портреты во взрослом состоянии, разница бросается в глаза. Лицо Павла, сморщенное, как у бульдога, не имеет ничего общего с длинным лицом мужа Екатерины. Что касается их характеров, то оба непостоянны, жестоки и пугливы, но эти общие черты могут объясняться воспитанием, полученным ими обоими под угнетающей сенью Елизаветы. К тому же Екатерина в своих «Мемуарах» ясно дает понять, что отцом ребенка был Сергей Салтыков. А поведение императрицы, отобравшей у матери дитя с момента рождения и занявшейся наблюдением за ним, доказывает, что никакого уважения к матери, да и к отцу она не испытывала. Внимание Елизаветы к ребенку так велико, что некоторые из ее окружения заходят слишком далеко в своих предположениях. Она велела поставить кроватку Павла в своей спальне. «При первом же его крике она сама вскакивала, бежала к нему, и проявлялось столько забот, что младенца чуть не задушили». Французский дипломат маркиз де Л'Oпиталь отмечал в своих донесениях в Париж странные слухи, ходившие на этот счет по Санкт-Петербургу: «Говорят, что ребенка родила сама императрица и выдала его за сына великой княгини». Конечно, это не более чем салонная сплетня, но она убедительно доказывает, что происхождение новорожденного Павла Петровича было весьма сомнительным.[28]28
  Согласно другой гипотезе, столь же маловероятной, Екатерина нарочно распространила впоследствии слух, что Павел был сыном Салтыкова, чтобы ее после убийства Петра III не смогли обвинить в умерщвлении отца ее ребенка.


[Закрыть]

Забытая всеми в своей кровати, вся в жару, снедаемая отчаянием, Екатерина тем не менее не жалуется. «Я была слишком горда, и сама мысль быть несчастной мне казалась невыносимой». По этой же причине она не задает вопросов о сыне, которого не видела с момента его появления на свет. Вопросы могли быть истолкованы как сомнение в той заботе, которой императрица окружила младенца, что «могло вызвать недовольство», пишет она. Странная щепетильность со стороны юной роженицы, грубо разлученной с существом, которому она только что дала жизнь. Может ли забота об этикете до такой степени заглушить инстинкт материнства? На самом деле Екатерину больше беспокоит ее будущее при дворе, чем будущее ребенка. Но вскоре она видит его, буквально минутку, и обеспокоена тем, что «его держали в неимоверно душной комнате, укутанного во фланелевые пеленки, в колыбельке, обложенной мехом чернобурой лисы; при этом покрыт он был атласным ватным одеялом, а поверх – другое одеяло, розового бархата, на меху тех же чернобурок. Таким я видела его неоднократно, лицо и все тело его были залиты потом, отчего, когда он подрос, малейший ветерок вызывал переохлаждение и заболевание. Кроме того, вокруг него постоянно толпилось множество старух, очень старательных, но выживших из ума, и от них было несравненно больше вреда, физического и морального, чем пользы».

В день крещения, после совершения таинства, императрица принесла Екатерине на золотом подносе ордер на выдачу ста тысяч рублей и несколько украшений в ларчике. Это плата за материнство. Деньги были очень кстати, ибо, по собственному ее признанию, Екатерина сидела «без гроша», «в долгу, как в шелку». Но украшения ничего, кроме разочарования, не вызвали. Как она пишет, «это было жалкое ожерелье с сережками и два несчастных колечка, какие я постыдилась бы дарить даже горничной. Во всем ларце не было ни одного камушка дороже ста рублей». Через пять дней, пока она раздумывает, как лучше употребить деньги, приходит секретарь канцелярии императрицы барон Черкасов и умоляет ее отказаться от этой суммы, ибо казна Ее величества пуста. Екатерина возвращает деньги (через три месяца они к ней все же попадут), а вскоре узнает, что эти сто тысяч рублей были вручены ее мужу. Действительно, Петр потребовал подарка не меньше, чем был дан ей, в связи с рождением, к которому он, по-видимому, не был причастен. Наверное, он хотел получить вознаграждение за свою супружескую невезучесть, ставшую всем известной?!

Из своей спальни Екатерина слышит отзвуки праздников, балов, банкетов и фейерверков – словом, всенародного ликования. Через семнадцать дней после родов ее постиг удар в самое сердце: императрица посылает Сергея Салтыкова доставить шведскому королю весть о рождении Павла Петровича. Тот, кого все считают незаконным отцом младенца, примет поздравления, полагающиеся законному отцу. Такая миссия выглядит как разжалование. Он сознает комичность своего положения и покидает Екатерину в горести. «Я жаловалась на усиление боли в ноге, что мешало мне встать. На самом деле не хотела никого видеть, так велико было мое горе».[29]29
  Екатерина II. Мемуары.


[Закрыть]

На сороковой день, в честь празднования выздоровления после родов, императрица разрешает ей наконец увидеть свое дитя. «Я нашла его красивым, и это меня немного обрадовало», – пишет она. Ей показали младенца издалека, пока шел молебен, и тотчас после этого унесли.

1 ноября 1754 года – аврал: слуги наспех устанавливают красивую мебель в комнате по соседству с ее спальней. Моментально это унылое помещение освещается и согревается. Все было как в театре за пять минут до представления. Когда декорация установлена, госпожа Владиславова усаживает великую княгиню на кровати, покрытой розовым бархатом, расшитым серебром, и перед ней проходят все придворные, поздравляя ее. После этого мебель уносят и героиня праздника вновь остается одна в своем углу.

Утешение она находит в чтении. С жадностью набрасывается на «Анналы» Тацита, «совершившие небывалую революцию в моей голове», на «Эссе о нравах и духе наций» Вольтера, на книгу Монтескье «О духе законов». У Монтескье она учится либерализму, ее пугают излишества личной власти, она мечтает о режиме, где царит доброта, равенство и разум. Вольтер учит ее благотворному влиянию ума в ведении общественных дел, когда и деспотизм имеет шансы на успех, лишь бы он был «просвещенным». А Тацит приучает ее анализировать исторические события с точки зрения хладнокровного и беспощадного наблюдателя. Читает она также все русские книги, какие может найти. Не столько в поисках мыслей, способных обогатить ее ум, сколько для изучения языка этой страны. Ибо, несмотря на унижения, на одиночество и страх перед будущим, она по-прежнему верит в свою судьбу на этой негостеприимной земле. Путь возвращения в Германию для нее закрыт. Что бы ни случилось, она должна идти вперед.

В ее небольшой спальне, выходящей окнами на Неву, холодно и сыро. По соседству она слышит, как великий князь и его друзья день и ночь пьют, спорят, смеются и «шумят, как в караульном помещении». Из Швеции до нее доходят через множество уст редкие и тревожные вести. Говорят, императрица уже решила судьбу Сергея Салтыкова. Сразу по возвращении из Стокгольма она пошлет его послом России с резиденцией в Гамбурге. И это будет окончательной разлукой. В конце празднеств он появляется в Санкт-Петербурге, и, дрожа от нетерпения, Екатерина назначает ему свидание в своей спальне. Ждет его до трех часов ночи «в страшных переживаниях». Напрасно. На следующий день через своего приятеля Льва Нарышкина Сергей сообщает ей, что его задержали в масонской ложе до утра. Но Екатерина не так наивна: «Мне стало ясно, как день, что он не пришел, так как не питал ко мне ни уважения, ни любви, хотя я так давно страдала без него, любя его бескорыстно… Признаюсь, мне было очень обидно».

Она пишет ему письмо, полное упреков, и в этот раз он приходит. Встретившись с его пылающим взором, Екатерина мгновенно тает, как в первые дни их романа. «Ему было очень легко утешить меня, ибо я вся стремилась к этому», – пишет она с нежной наивностью. Но очень скоро она догадывается, что Сергей приходит к ней только из чувства жалости. Он уже не говорит ей о своей любви, а лишь советует развлечься, выходить в свет – одним словом, забыть его. Яснее не скажешь: это – тихий разрыв. Сперва она растерянна, затем гордость заставляет ее овладеть собой. Этот удар не обескураживает Екатерину, а, наоборот, придает ей сил. Она решила не страдать более из-за мужчины, даже из-за такого привлекательного, как Сергей. «Я приняла решение давать понять тем, кто причинял мне столько горя, что лишь от меня зависит, будут ли обиды безнаказанными», – пишет она. Первое проявление этого юного бунтарства: она решает явиться при дворе 10 февраля не как жертва, а как победительница, заказывает себе к этому дню великолепное платье из голубого бархата, вышитого золотом. Ее появление в салонах вызывает восхищение и удивление. Материнство украсило Екатерину. Она догадывается, что кое-где есть у нее недоброжелатели, но это лишь прибавляет ей упорства и сарказма в суждениях. Ее любимая мишень – Шуваловы. Ее остроты повторяют, комментируют. Все удивлены. Где та наивная и податливая великая княгиня последних лет, над любовью которой столько потешались? Родилась новая Екатерина. Возможно, случилось это одновременно с рождением сына. Это была недоверчивая, решительная и твердая Екатерина. «Я держалась очень прямо, – пишет она, – ходила с высоко поднятой головой, напоминая скорее лидера многочисленных заговорщиков, чем униженного и подавленного человека». И добавляет, что, увидев такое превращение, «Александр Шувалов и его друзья какое-то время не знали, как им поступить».[30]30
  Екатерина II. Мемуары.


[Закрыть]

Но тут она ошибается, это была лишь иллюзия. Хотя Екатерина и держится высокомерно, придворных хищников она еще не смирила. Может быть, некоторые из них понимают, что их высочество набирает очки и что теперь с ней надо считаться для сохранения равновесия в политических комбинациях. Весною 1755 года Сергей Салтыков отбывает на свою должность в Гамбург. Его отсутствие создает ужасную пустоту в жизни Екатерины. Но она из гордости запрещает себе жалеть об этом мужчине, который пресытился ею. И никогда более она его не увидит.[31]31
  Став императрицей, Екатерина назначит Сергея Салтыкова послом в Париже. В этой должности он проявит себя как ловелас и растратчик. Через несколько лет граф Панин предложит перевести его в Дрезден. На полях доклада Екатерина напишет: «Разве мало он наделал глупостей и без этого? Если берете на себя ответственность за него, посылайте его в Дрезден, но он будет всегда как пятое колесо в телеге». Дипломатическую карьеру Сергей Салтыков закончит безвестным чиновником.


[Закрыть]

Глава VIII
Политика: первые стычки

Великий князь тоже заметил изменения, произошедшие в Екатерине. Однажды, во время ужина в его комнате, Петр заявил, что она становится «невыносимой гордячкой» и без должного уважения относится к Шуваловым, «чересчур прямо ходит» и что он этого не потерпит. «Я спросила его, нужно ли, по его мнению, жить, согнувши спину, как рабы Великого Господина, – пишет Екатерина. – Он разозлился и сказал, что сумеет меня приструнить». А чтобы подчеркнуть свою угрозу, наполовину обнажил шпагу. Ничуть не испугавшись, Екатерина обратила в шутку его жест, тогда он в досаде швырнул шпагу обратно в ножны, пробурчав, что жена стала действительно «ужасно злой».

Кстати, ему и самому не терпится самоутвердиться при дворе, где его всерьез не воспринимают. Но путь он избрал диаметрально противоположный тому, который выбрала Екатерина. С возрастом его любовь к герцогству Гольштейнскому, правителем которого он остался, все возрастает. Ему так хочется вернуться в атмосферу немецкой военщины, что он пообещал Александру Шувалову всяческие привилегии в будущем, если тот не будет возражать против прибытия в Россию некоего контингента гольштейнских солдат. Шувалов, не видя в этом ничего, кроме каприза молодого бездельника, убеждает императрицу, настроенную против всякого германского влияния, уступить невинной прихоти племянника. И вот в Киле отряд грузится на корабль и прибывает в Ораниенбаум. Вне себя от радости, Петр надевает для встречи соотечественников мундир гольштейнских полков. «Мне стало не по себе, когда я подумала, какое ужасное впечатление должен произвести этот поступок великого князя на русское общество и даже на императрицу, чувства которой мне известны», – пишет Екатерина. И она не ошибается. Гвардейцы, стоящие гарнизоном в Ораниенбауме, ропщут: «Эти проклятые немцы служат королю Пруссии; сколько же предателей понаехало в Россию». Солдаты ворчат, что их превратили в лакеев пришлых чужеземцев. Придворная челядь жалуется, что приходится обслуживать «всякий сброд».

И Екатерина понимает: из-за своего детского каприза неосторожный Петр потерял симпатию части русской армии. Когда он, в восторге от «своего войска», перебирается в военный лагерь неподалеку от дворца, она спешит распространить весть, что не одобряет такое поведение. И это мнение передается из уст в уста в казармах, у бивуачных костров, в палатках. Мужа считают предателем России, а она выступает как хранительница национальной традиции. Иноземные дипломаты внимательно следят за этими событиями и доносят обо всем своим правительствам.

В 1755 году, желая возобновить союзный договор с Россией, предвидя неизбежный ее разрыв с Францией, Англия шлет в Санкт-Петербург нового посла, сэра Чарльза Хенбюри Уильямса. Человек утонченно-вежливый, культурный и компанейский, он тщетно пытается между двумя менуэтами завязать с царицей серьезный политический разговор; в конце концов он решает, что лучше облапошить великую княгиню, имеющую, как он слышал, доступ к Бестужеву. Зря, что ли, говорят также, что Ее высочество неравнодушна к красивым мужчинам? Ее любовные похождения с Салтыковым снискали ей славу влюбчивой женщины. А она еще находится под впечатлением от разрыва с бывшим любовником. К тому же ей стало известно, что в Швеции Сергей «выбалтывает всем встречным дамам ее сокровенные тайны».[32]32
  Екатерина II. Мемуары.


[Закрыть]

«Беда в том, что сердце мое ни часу не может быть спокойно без любви», – пишет она. А сэр Уильямс как раз имеет все, чтобы удовлетворить ее ненасытное сердце. Сам для великой княгини он уже староват (ему сорок шесть лет), но он включает в игру молодого человека из своей свиты, графа Станислава Августа Понятовского. По материнской линии Станислав принадлежит к роду Чарторыйских, одному из знатнейших в Польше. В двадцать три года он начитан, говорит на нескольких языках, поднаторел в философии, побывал при всех европейских дворах, вхож в самые изысканные салоны, завоевал в Париже уважение мадам Жофрен, называет ее «мамочкой», повсюду чувствует себя как дома – одним словом, самый что ни на есть аристократ-космополит. Конечно, этому парижскому поляку, как он ни хорош собой, не хватает мужественной силы Сергея Салтыкова, но, увидев и услышав его, Екатерина очарована. В ее глазах он олицетворяет ту элегантность духа, которой она напрочь лишена при русском дворе и которую находит порой, читая Вольтера или мадам де Севинье. И ей еще не известно, но скоро она узнает, что этот блестящий кавалер на самом деле – робкий и сентиментальный юноша, для него женщины – существа высшего порядка, а порывы сердца – проявления божественной воли. Хотя Станислав много путешествовал, он сумел удержаться, по его словам, от какого-либо «нечистого контакта», как если бы он хотел сохранить себя полностью для той, кто станет хозяйкой его судьбы. Новичок в любви, он весь дрожит в экстазе перед той, кто станет его единственной страстью в жизни.

«Ей было двадцать пять лет, – напишет он, – и она лишь недавно оправилась после первых родов; была она в расцвете красоты, которая обычно становится вершиной для всякой женщины, если ей дано это пережить. Темные волосы и при этом ослепительная белизна кожи, черные и очень длинные брови, греческий нос, рот, ждавший, казалось, поцелуев, прекрасной формы руки и пальцы, стройная талия, чуть выше среднего роста, изумительно легкая походка, полная благородства, приятный голос, веселый смех и общительный нрав».[33]33
  Понятовский С. Мемуары. В портрете, им начертанном, есть две неточности: в тот момент Екатерине уже шел двадцать седьмой год. И была она «чуть ниже среднего роста».


[Закрыть]

Однако Станислав не решается сделать первый шаг. Его природную сдержанность усиливает то, что он слышал о печальной судьбе в России фаворитов, отвергнутых императрицей или великой княгиней. А подталкивал юного поляка к решительным действиям тот самый весельчак Лев Нарышкин, который так способствовал любовным похождениям Екатерины и Сергея Салтыкова. Наделенный талантом сводника, он только и делает в жизни, что потешается да беспутствует. Был ли он сам любовником Екатерины? Не исключено, как-нибудь, в шутку, невзначай, он мог им стать от нечего делать. Во всяком случае, он посвящен во все секреты юной женщины и выполняет все ее желания. Под его давлением Станислав совсем «забыл о существовании Сибири».

А Екатерину это забавляет, и она легко поддается соблазну. Обмен первыми поцелуями происходит прямо в ее спальне, куда Лев Нарышкин втолкнул взволнованного воздыхателя. Потом Станислав напишет: «Не могу удержаться от удовольствия описать в деталях даже одежду, в которой она была в тот день: скромное платье из белого атласа; единственное украшение – легкие кружева с вплетенными розовыми лентами». И Екатерина обучает юношу радостям земной любви. «Замечательно и странно, – добавит он, – что, хотя мне было двадцать три года, я сумел дать ей то, чего не дал никто до меня». С этого дня ночные вылазки совершались по два-три раза на неделе. Как только госпожа Владиславова укладывает княгиню в постель, а великий князь удаляется в свою спальню (со времени родов у каждого из них – своя спальня), Лев Нарышкин пробирается в апартаменты и мяукает котом под дверью великой княгини. Это – сигнал. Она встает, одевается в мужской наряд и идет за сводником через темный вестибюль. Карета увозит их по спящему городу к дому Нарышкина, где их ждет Анна (свояченица Нарышкина) и Станислав. «Вечер проходит в самом безумном тоне», – отмечает Екатерина. Порою Станислав сам заезжает за ней в санях. Выйдя из служебной двери дворца, она кидается к нему, задыхаясь от нетерпения и страха. Стоя в снегу под луной, он обнимает эту стройную молодую женщину, переодетую мужчиной, с прической, прикрытой большой шляпой. «Однажды, – пишет он, – когда я ждал ее появления, какой-то унтер-офицер стал крутиться вокруг меня и даже задал какие-то вопросы. У меня на голове была большая шапка, а на плечах широкая шуба. Я притворился спящим слугой, ожидающим хозяина. Признаюсь, меня бросило в жар, хотя мороз был сильный. Наконец допросчик ушел и пришла княгиня. То была ночь приключений. Сани так сильно стукнулись о какой-то камень, что ее выбросило из саней на несколько шагов и она упала лицом вниз. Княгиня не двигалась, и я подумал, что она мертва. Побежал и поднял ее; она отделалась ушибами; когда вернулась, обнаружила, что горничная по ошибке закрыла дверь в спальню. Ей грозила огромная опасность, но по счастливой случайности кто-то другой открыл дверь». Чтобы не повторялись подобные случаи, с тех пор любовник приходил в ее спальню, располагавшуюся рядом с апартаментами великого князя. «Мы были несказанно счастливы этими тайными свиданиями», – пишет она. Эти «тайные свидания» стали такими частыми, что даже живущая у нее собачка с норовом стала радостно встречать Станислава как старого знакомого, что вызывает иронические намеки другого визитера, шведа Горна. Станислав без ума от счастья. Он на верху блаженства. «Всей жизнью я был предан ей (Екатерине), и это было гораздо искреннее, чем говорят обычно люди в таких случаях», – пишет он.

Эта юношеская любовь, конечно, трогает Екатерину, но отвечает она сдержанно и почти что снисходительно. Недавняя ее связь с Сергеем Салтыковым не позволяет ей терять рассудок. Она проявляет интерес к мужчине, поскольку он доставляет ей удовольствие, но делать его средоточием всей своей жизни больше не намерена. Насколько наивной и ранимой была она с первым своим любовником, настолько опытной и хладнокровной проявила себя со вторым. Разочарование в области чувств придало ей мужества, если можно так сказать. В любовном дуэте на этот раз роль мужчины играла она. «Я была честным и искренним партнером, – напишет она, – но дух мой был скорее мужским, чем женским; притом я вовсе не была мужеподобной дамой, во мне сочетался характер и дух мужчины с привлекательностью любвеобильной женщины».[34]34
  Екатерина II. Мемуары.


[Закрыть] Будучи старше его на три года, недоверчивая и циничная, она полностью овладела слабым Станиславом.

Но сэр Уильямс вполне доволен успехами своего протеже, снискавшего сердечное расположение великой княгини. Он надеется через юношу привлечь ее на сторону интересов Англии. И, чтобы закрепить успех, предлагает ей не только приятного любовника, но и денежки. А Екатерина расточительна, беззаботна и любит развлечения (только в 1756 году она проиграла в карты семнадцать тысяч рублей). Любит она и роскошь, за платье готова разориться; считать расходы не умеет и не желает, а потому принимает предложенные деньги. Тайно взятые ею «в долг» от Англии суммы весьма внушительны. Так, 21 июля 1756 года она писала барону де Вольфу, банкиру и консулу Англии: «Я вынуждена вновь обратиться к вам: соблаговолите присовокупить к моим предыдущим долгам еще тысячу дукатов золотом». А через четыре месяца, 11 ноября 1756 года, напишет: «Получила от господина барона де Вольфа сорок четыре тысячи рублей, кои обязуюсь вернуть по его требованию ему лично или лицу, им указанному». И великий князь тоже получает манну небесную из английской казны. А чего ему отказываться? Англия – союзница Пруссии, а он «закоренелый пруссак». Он все больше поглощен заботами о своем гольштейнском полке. В Ораниенбауме он по десять раз на дню проводит построения и парады. В Петербурге, за неимением живых солдат, командует на полном серьезе деревянными, оловянными, восковыми или сделанными из крахмала солдатиками. Под кровать он их уже не прячет, как в молодые годы, а упрямо расставляет на длинных столах посреди своей спальни. К столам приделаны специальные латунные щитки, двигая которыми можно имитировать «огневой вал». Каждый день в определенное время он совершает «смену караулов», переходя от стола к столу. «На эти смотрины, – пишет Екатерина, – он являлся в полной форме, в сапогах со шпорами, в мундире со стоячим высоким воротником, с шарфом на шее; те из его слуг, кому разрешено было участвовать в смотрах, обязаны были присутствовать».

Эти детские развлечения не мешают ему пить и гоняться за юбками. Кончились мимолетные идиллии с фрейлинами. Отделавшись от своего фимоза, Петр заводит любовниц. На свои интимные ужины он приглашает не только певичек или танцовщиц, но, как пишет Екатерина, «множество мещанок самого низкого пошиба, поставляемых ему со всего Петербурга». Он абсолютно безразличен к своей жене, но держит ее в курсе своих похождений и даже советуется с ней. Зовет ее «запасная мадам». «Каким бы рассерженным или обиженным на меня он ни был, как только чувствовал опасность, откуда бы она ни исходила, он по привычке прибегал ко мне узнать мое мнение и, как только узнавал его, тут же опять убегал».[35]35
  Екатерина II. Мемуары.


[Закрыть] Так, он советовался с Екатериной, чтобы узнать, каким образом украсить комнату, чтобы принять в ней госпожу Теплову, в которую был влюблен. «Чтобы понравиться этой даме, – пишет Екатерина, – он велел принести в спальню уйму ружей, гренадерских шапок, шпаг и портупей, превратив ее в отделение арсенала. Я не стала ему мешать и удалилась». В другой раз он прибегает к Екатерине, сует ей письмо от той же госпожи Тепловой и гневно восклицает: «Представьте себе, она написала мне письмо на четырех страницах и требует, чтобы я его не только прочел, но и ответил, а мне нужно ехать на учения (он опять выписал гольштейнских солдат), потом – обедать, идти на стрельбище, присутствовать на репетиции оперы и на балете в исполнении кадетов. Я ей прямо скажу, что у меня нет времени, а если она рассердится, я поссорюсь с ней до зимы». Екатерина одобряет его действия, и он уходит довольный. Впрочем, госпожа Теплова для него – промежуточная интермедия. С недавних пор его истинной страстью становится Елизавета Воронцова. Почему он выбрал именно ее? Конечно, она из добропорядочной семьи, племянница вице-канцлера Михаила Воронцова, соперника Бестужева в политическом окружении императрицы, но она хромая, косоглазая и рябая. Все эти физические недостатки вознаграждаются огненным темпераментом. Она всегда готова пить, петь, валяться и орать непристойности, у нее вульгарные манеры, покоряющие великого князя. Возле нее он не ощущает своей неполноценности, может не стыдиться своего собственного уродства, невежества и хамства. Если Екатерина замораживает его своей элегантностью и умом, Елизавета Воронцова возбуждает своей глупостью и грубостью. Увлеченный любовницей, он вполне снисходителен к неверностям жены. После непродолжительного отсутствия Станислав Понятовский вернулся в Санкт-Петербург в качестве посла короля Польши. Таким образом, его положение при дворе кажется прочным. Но однажды на рассвете, когда он тайно выходил из замка в Ораниенбауме, где провел ночь с Екатериной, его схватили солдаты из охраны великого князя. На Понятовском был белокурый парик и широкий черный плащ. Его привели к Петру, где он отказался объяснить свое присутствие в столь неположенный час в окрестностях замка. Великий князь с сарказмом спрашивает, правда ли, что он любовник его жены. Станислав клянется, что нет. Петр все понимает и делает вид, что раскрыл заговор против своей персоны. Удерживает несколько дней в замке и грозит бросить в тюрьму этого иностранного шпиона, схваченного в саду у его резиденции. Опасаясь скандала, Екатерина берет инициативу на себя и вступает в контакт с любовницей мужа. Та в восторге, что ее влияние признано столь высоко, и настаивает, чтобы Петр принял Станислава Понятовского в своей спальне. Как только к нему привели любовника жены, Петр со смехом восклицает: «Чего ж ты, дурак, не сказал мне сразу твой секрет! Никакого шума бы не было!» И стал объяснять, что он вовсе не ревнив, что солдаты расставлены вокруг замка только для охраны его персоны и он рад, что недоразумение закончилось таким образом. «А раз мы теперь друзья, здесь не хватает еще одного человека!» – говорит он. Как пишет Станислав Понятовский, «тут он входит в спальню жены, вытаскивает ее из постели, не дает времени даже надеть чулки, обувь и халат и в таком виде, без юбки, приводит к себе и говорит, показывая на меня: „Ну вот и он! Надеюсь, все будут довольны мной!“»[36]36
  Понятовский С. Мемуары.


[Закрыть]

Все четверо весело ужинают и расстаются только в четыре часа утра. И в последующие недели столь необычные встречи вчетвером будут весьма часто повторяться. «Я частенько ездил в Ораниенбаум, – пишет далее Станислав Понятовский. – Приезжал вечером, поднимался по потайной лестнице в апартаменты великой княгини, там заставал великого князя с любовницей, мы вместе ужинали, после чего великий князь уводил любовницу, а нам говорил: „Ну вот, детки, по-моему, я вам больше не нужен!“ И я оставался в замке сколько хотел».

Сперва Станислав шокирован грубостью великого князя и описывает его как «обжору», «труса» и «шута», но постепенно проникается жалостью к нему. У Петра язык подвешен неплохо, и он с удовольствием доверяет ему свои чувства. «Я очень несчастен, – признается он Станиславу. – Я должен был поступить на службу к королю Пруссии, служил бы ему не за страх, а за совесть, со всей душой. Теперь я имел бы наверняка не менее полка и чин генерал-майора, а может, даже генерал-лейтенанта. Так нет, меня привезли в эту дурацкую страну и сделали великим князем!»[37]37
  Там же.


[Закрыть] Жалуется он так и любовнику своей жены, и самой жене тоже. «Как он часто мне повторял, – пишет она, – он чувствовал, что не рожден для России, что не подходит он этой стране и русские ему не подходят, что в России он пропадет. На это я ему отвечала, что не следует предаваться этим печальным мыслям, что надо постараться, чтобы все его полюбили в России».[38]38
  Екатерина II. Мемуары.


[Закрыть]

Уговаривая его проникнуться сознанием ответственности и долга наследника престола, Екатерина все больше сомневается в будущем их обоих. Младенца, ею рожденного, от нее упорно прячут, и он представляет угрозу для нее. При дворе по секрету поговаривают, что императрица может отстранить недостойного племянника от наследования и назначить своим преемником младенца Павла Петровича. Какова в таком случае будет роль Екатерины? Вернут ли ее с мужем в Гольштейн? Назначат ли ей место в регентском совете, что было бы издевательством? В любом случае это было бы крушением грандиозных планов, вынашиваемых ею вот уже тринадцать лет. Столько унижений понапрасну! Она отказывается смириться с этим. Еще не все потеряно. Канцлер Бестужев ей верно предан. Она завоевала дружбу фельдмаршала Апраксина. Все дипломаты признают, что в России есть два двора: двор императрицы и двор великого князя и великой княгини, так называемый «молодой двор». Екатерина решает придать «молодому двору» блеск и значительность, чтобы привлечь к себе умы, стремящиеся к прогрессу. В глазах послов и аристократии она хочет олицетворять движение, творческую фантазию, просвещение. Маркизу де Л'Oпиталь она говорит: «В мире нет женщины смелее меня. Во мне бешеная смелость». При виде ее генерал Ливен восклицает: «Вот женщина, ради которой всякий аристократ охотно согласится дать себя высечь кнутом!»[39]39
  Там же.


[Закрыть] А рыцарь д'Эон, тайный агент и проницательный наблюдатель, описывает ее так: «Великая княгиня романтична, темпераментна и полна страсти; глаза у нее блестят, взгляд дикого хищника, чарующий и сверкающий. На ее высоком лбу написано долгое и грозное будущее, так, во всяком случае, мне кажется. Она обходительна, ласкова, но когда ко мне подходит, я невольно отступаю. Я боюсь ее». Сложная политическая игра электризует эту женщину. После столь долгого ожидания она понимает, что развязка приближается. Здоровье царицы, когда-то цветущее, быстро ухудшается. Пока это лишь незначительные сигналы, кратковременные головокружения, но от взора Екатерины ничто не ускользает. Она наготове. Ждет своего часа. В счет будущей дипломатической помощи она по-прежнему берет в долг у сэра Уильямса. Но вот в 1756 году Россия меняет союзников и переходит на сторону Франции и Австрии, против Англии и Пруссии. Провалив свою миссию, Уильямс уезжает в Англию. В отчаянии Екатерина шлет ему письмо, более чем компрометирующее ее:

«Решила вам написать, так как не смогла попрощаться с вами. Выражаю самые искренние сожаления человеку, которого считаю одним из лучших моих друзей… Чтобы достойно отплатить за благородство ваших чувств, считаю своим долгом заявить, что я использую все возможности, чтобы вернуть Россию на путь ее истинных интересов, то есть быть тесно связанной с Англией, помогать ей всеми способами, доступными для человека, чтобы она возвеличивалась, на благо всей Европы и особенно – России, над Францией, общим нашим врагом, чье возвышение позорит Россию».

Восхищенный Уильямс отвечает: «Вы рождены, чтобы руководить и править». Она так глубоко убеждена в этом, что по секрету пишет ему о своих сокровенных планах: «Вот о чем я мечтаю. Как только сообщат о ее (Елизаветиной) смерти, убедившись, что ошибки нет, я тут же направлюсь в комнату сына моего. Я пошлю доверенное лицо к пяти гвардейским офицерам, в которых я уверена, чтобы каждый привел по полсотни солдат… Пошлю распоряжения канцлеру, Апраксину и Ливену явиться ко мне, а тем временем войду в комнаты покойной, куда вызову капитана гвардейцев, заставлю его принести мне присягу, и он будет постоянно меня сопровождать. Мне кажется более мудрым и надежным, если оба великих князя (Петр и Павел) будут вместе со мной; при этом сторонники наши будут в моей приемной. Если увижу малейший признак смуты, подавлю ее либо с помощью моих людей, либо гвардейцев, либо Шуваловых и дежурного адъютанта. Кстати, младшие гвардейские офицеры вполне надежны… Дай мне Бог сохранить хладнокровие! Необычность такой ситуации и поспешность, с которой я сообщаю вам о ней, потребовали от меня большого усилия воображения».