Текст книги "Страшные тайны. Антология русского криминального рассказа конца XIX – начала XX века"

На другое утро с первым поездом Нат Пинкертон вернулся в Нью-Йорк. Было еще темно, когда он, приехав к Центральному вокзалу у 42-й улицы, сошел с поезда и направился к станции метрополитена.

Вскоре подошел электропоезд. Станция 9-й улицы уже осталась позади, и поезд приближался к улице Гоустон, где Пинкертон намеревался сойти, как вдруг кондуктор изо всех сил налег на ручку тормоза и одним сильным внезапным движением переставил рычаг.

Раздался общий испуганный крик пассажиров, вагоны проехали еще несколько метров и остановились. Никто из публики не знал, что означала эта внезапная и поэтому неприятная остановка поезда, но Пинкертон, быстро соскочивший на полотно дороги, сразу сообразил, в чем дело.

При бледном свете просыпающегося утра он разглядел человека, который лежал на рельсах перед самым поездом. Вид его был ужасен. Правая рука, лежавшая на рельсах, казалось, была совершенно отрезана; лицо, окаймленное белыми волосами и густой белой бородой, имело явные следы крови.

С первого взгляда Пинкертон узнал несчастного, которого переехал электрический поезд. Это был тот самый странный старик, который накануне заходил в контору сыщика.

Пинкертон тотчас же оставил поезд и пошел со служителями, которые отнесли тело пострадавшего на станцию Гоустон. Там его положили на скамейку, а один из чиновников сейчас же отправился за санитарным отрядом. Поезд тем временем умчался дальше.

Вокруг покойника сейчас же собралась толпа любопытных, но Пинкертон, опустившийся на колени возле безжизненного тела, не обращал на это никакого внимания и спокойно принялся за свое исследование.

Он не думал, что со смертью старика было связано какое-нибудь преступление. По его мнению, гораздо вернее было предположить, что старик в припадке безумия, спасаясь от воображаемого врага, побежал по полотну дороги и, не обратив внимания на мчавшийся ему навстречу поезд, был сшиблен с ног и попал под колеса вагонов.

В пользу такого предположения говорила и большая рана на лбу: череп был, казалось, совершенно размозжен.

Но один вопрос возникал в голове Пинкертона. Неужели старик из одного только безумия, воображая за собой преследователя, взбежал на расположенное высоко над улицами полотно дороги навстречу верной смерти? Или же он действительно спасался от чьего-то преследования?

Искаженное ужасом лицо старика производило впечатление, точно он еще перед самой смертью увидел нечто страшное, ужасное.

В сюртуке покойного, в боковом кармане, Пинкертон нашел старый засаленный бумажник, из которого, когда сыщик его раскрыл, выпало несколько бумаг и, между прочим, пустой конверт с адресом:

Мистеру Леви Канцеру,

Бруклин, Цветочная улица, 12,

во двор

– Ага! Вот его имя и адрес, которые он вчера ни за что не хотел мне сказать, – пробормотал он. – Зачем он скрывал их? Быть может, тогда не случилось бы с ним этого несчастья?

В другом кармане сыщик нашел еще одну маленькую записку. Он развернул скомканную бумажку и прочел то, что было на ней написано, сначала с выражением удивления, а потом даже испуга:

Дорогой Леви!

Оставляю тебе одного моего конкурента, который тоже преследует тебя и жаждет твоих денег. Такой соперник мне невыгоден, и поэтому предоставляю его в твое распоряжение. Делай с ним что хочешь!

Рыжий Дьявол

– Что бы это значило? – Пинкертон с состраданием посмотрел на покойника и прошептал: – Бедняга! Значит, в самом деле тебя преследовали враги, жаждавшие твоих денег, и Рыжий Дьявол – это не плод больного воображения? Но я найду Рыжего Дьявола, и он горько поплатится мне тогда за то, что довел тебя до безумия и отравил твою жизнь беспрестанным смертельным страхом.

В этот момент кто-то дотронулся до плеча Пинкертона:

– Начальник!

Пинкертон поднял голову:

– А, это ты, Мориссон.

На молодом сыщике лица не было. Пинкертон тотчас же встал на ноги и, сунув в карман найденные бумаги, отвел его в сторону:

– Что случилось, Мориссон?

– Роберт исчез.

Это было сказано таким грустным, почти отчаянным голосом, что у Пинкертона сжалось сердце.

– Исчез? По какому же случаю?

– Он пошел преследовать одного человека, который, по всей вероятности, и есть тот самый Рыжий Дьявол, о котором говорил покойный старик, и до сих пор он не возвращался. Зная, что вы сойдете на этой станции, я побежал сюда, чтобы поскорее уведомить вас.

– Расскажи, когда вы видели Рыжего Дьявола?

Мориссон подробно рассказал обо всем, что они видели с Робертом из окна конторы, и закончил свое повествование следующими словами:

– Я еще вчера вечером отправился по меловым следам, оставленным Робертом, но я не мог их найти, так как они были смыты дождем. Всю ночь я пробродил, но нигде не нашел и слабого намека на то, куда мог пропасть Роберт. Можете себе представить, начальник, в каком я настроении.

Пинкертон погрузился в мрачные размышления. Он вспомнил записку, найденную в кармане покойного.

– Ей-богу, пожалуй, этот мнимый конкурент Рыжего Дьявола и есть наш Роберт, которого выдали старому полусумасшедшему Канцеру для того, чтобы тот убил его. Слушай, Моррисон. Едем сейчас же в Бруклин и отыщем квартиру покойного Канцера. Быть может, мы найдем там ответ загадки!

Сыщики сели в следующий электропоезд и через висячий мост переехали в Бруклин. Пинкертон, отлично знающий план города, легко нашел Цветочную улицу. Вскоре они достигли своей цели.

В маленьком грязном переулке, всего-то имевшем не более нескольких десятков домов, не трудно было найти дом номер 12. Через низкую подворотню они попали в грязный узкий двор.

У обоих ради осторожности были в руках заряженные револьверы. Кто мог знать, быть может, Рыжий Дьявол уже успел забраться в квартиру погибшего Леви Канцера?

Наконец, они остановились перед последней лачугой. Пинкертон указал на запертые ставни и железные решетки и сказал:

– Видно, что здесь жил человек, страдавший манией преследования.

Толкнув ногой наружную дверь, он вошел в низкие, полутемные сени. Дверь в комнату была открыта, сыщик посветил электрическим фонарем и переступил через порог.

В то самое мгновение, когда свет фонаря ярко озарил всю комнату, оба сыщика испустили невольный крик ужаса. Глухой стон донесся до их слуха, посреди комнаты корчился крепко привязанный к стулу человек.

Лицо связанного было густо вымазано сажей, на груди виднелись большие пятна крови.

– Роберт! Боже праведный! Это Роберт!

Мориссон зажег огарок, стоявший на железной печке, и Пинкертон быстро схватил лежавший на полу окровавленный нож и в одно мгновенье перерезал связывавшие Роберта веревки.

После этого Пинкертон и Мориссон уложили бесчувственного молодого сыщика на соломенный матрац, находившийся в углу комнаты, натерли ему лоб водкой, а также влили несколько капель в рот.

Пинкертон продолжал хлопотать вокруг своего молодого друга, а Мориссону шепнул:

– Пойди, обыщи весь дом, но смотри, все время держи револьвер наготове, так как очень возможно, что Рыжий Дьявол или другой какой-либо негодяй скрывается поблизости.

Мориссон исполнил приказание сыщика, но через четверть часа вернулся и сообщил, что ни в доме, ни вокруг его не нашел ничего подозрительного.

После долгих усилий своих друзей Роберт наконец глубоко вздохнул, открыл глаза и стал озираться. Взор его, вначале мутный и, видимо, ничего не замечающий, скользнул по всему помещению, как вдруг остановился на стуле с разрезанными веревками. Тут лицо его как-то сразу приняло осмысленное выражение.

– Черт побери, вы долго заставили себя ждать! – были первые слова Роберта.

– В самом деле, пора было прийти к тебе на помощь, дорогой мой, – вздохнул Пинкертон. – Надеюсь, эти негодяи не слишком уж пощипали тебя. Но, слава богу, ты жив, а это главное, и Рыжий Дьявол теперь, надеюсь, скоро попадет в наши руки.

– Да не один только Рыжий Дьявол, – прошептал Роберт. – Позаботьтесь о том, чтобы этого сумасшедшего Леви Канцера поскорее посадили в дом умалишенных, потому что это он, старый хрен, хотел меня отправить на тот свет да вдобавок еще не очень-то приятным способом. Проклятый старик ковырял ножом в моей груди, и, смею вас уверить, ощущение было не из приятных.

– Чувствуешь ли ты себя достаточно сильным, чтобы рассказать мне, как все это случилось? – спросил Пинкертон.

– Конечно! – ответил Роберт. – Я уже чувствую себя настоящим богатырем.

При этих словах он сделал попытку приподняться, но закоченевшие члены, в которых только сейчас медленно восстанавливалось кровообращение, отказывались служить, и молодой сыщик с тихим стоном снова упал на матрац.

– Лежи, лежи, Роберт! Лучше рассказывай поскорее, а то, быть может, Рыжий Дьявол явится раньше, чем мы успеем узнать, как было дело.

– Это правда, – испугался Роберт. – Этот Нед Краузе ловкий мошенник! Он знает, что старик Канцер хранит здесь какие-то сокровища, и уже нынче ночью перерыл здесь все, только ничего не нашел.

– Тем более есть данные на то, что он вернется сюда, так как знает, что Леви Канцер уже не может помешать ему. Сегодня утром безумный старик покончил свою жизнь под вагоном электрической дороги.

Эта новость вызвала крик удивления со стороны Роберта, и он принялся поспешно, но вместе с тем подробно рассказывать все, что случилось с ним прошлой ночью.

Пинкертон и Мориссон внимательно слушали, время от времени прерывая рассказ возгласами удивления.

– Нет никакого сомнения, что этот Нед Краузе вернется в лачугу Канцера, чтобы еще раз обшарить все щели и углы в поисках спрятанных денег, – заявил Пинкертон, когда Роберт закончил свой рассказ. – Хорошо, что он еще не вернулся. Если бы он пришел раньше нас и нашел тебя, дорогой Роберт, еще живым, то, без сомнения, тебе пришлось бы плохо. Но теперь мы должны ждать его с минуты на минуту.

В это мгновение со двора послышались приближающиеся шаги.

Пинкертон поспешно погасил свечку и сказал:

– Лежи тихо, Роберт! Мы придем к тебе на помощь.

При этом он схватил Мориссона за руку, потащил его за собой в прихожую и скрылся с ним вместе через маленькую боковую дверь.

Нед Краузе, рыжий великан, вошел, грузно ступая тяжелыми сапогами. Видно было, что он явился сильно навеселе. Бормоча что-то себе под нос, он, спотыкаясь, вышел на середину комнаты, зажег спичку и оглянулся. Взор его остановился на лежавшем на полу стуле с перерезанными веревками.

– Ну-с, теперь я здесь хозяин, – проговорил он. – Посмотрим-ка, успел ли старый Канцер перед смертью убрать тело этого проклятого сыщика или же предоставил это удовольствие мне.

«Ей-богу, – продолжал он про себя, – кажется, старый хрен действительно убрал его».

– С добрым утром, Нед Краузе, – донесся в эту минуту звонкий голос с соломенного матраца в углу комнаты. – Ты, кажется, глотнул лишнего, братец мой.

Спичка вывалилась из рук великана, но он в ту же минуту чиркнул другой, зажег огарок и на секунду, как остолбенелый, уставился на молодого сыщика, который, по-видимому, лежал очень удобно на своем ложе и смотрел на него с веселой улыбкой.

Наконец Нед разразился громким раскатистым смехом.

– Вот это мило. Каков молодец! Лежит себе тут как бревно и встречает меня как ни в чем не бывало. Ну, погоди, теперь уж я окончательно расправлюсь с тобой, красавец ты мой. Пора тебе и честь знать.

Роберт только рассмеялся:

– Неужели? Мне кажется, ты чуть-чуть ошибаешься. Помнишь, дорогой мой Нед, наше вчерашнее пари?

Великан даже смутился:

– Помню. Ты говорил, что Пинкертон поймает меня не позже как через три дня.

– Да, а кроме того, ты предложил мне двадцать долларов в заклад того, что Канцер зарежет меня, если найдет меня здесь. Однако ж Канцер был здесь, а зарезать меня не зарезал. Так что, пожалуйста, дай-ка мне эти двадцать долларов, а потом не вернешь ли мне, кстати, и два моих револьвера и мой электрический фонарик? Все равно они тебе теперь ни к чему, так как в Синг-Синге в таких вещах нет решительно никакой надобности.

Нед Краузе стоял совершенно обескураженный. Он понять не мог, как этот безоружный, да вдобавок еще совершенно не оправившийся человек, мог говорить с ним с такой смелостью.

– Ты, кажется, тоже с ума сошел, – заревел он. – У тебя в голове также не хватает винтика, как и у покойного Канцера.

– Ошибаешься, голубчик, – раздался вдруг громовой голос. – Мой помощник, Роберт Руланд, так же здоров, как и ты.

Рыжий с проклятием повернулся к двери и увидел стоявшего на пороге Ната Пинкертона. Он так и отскочил.

– Что ты хочешь? Кто ты такой? – невольно воскликнул он.

– Я – Нат Пинкертон и хочу тебя арестовать.

Глухой крик бешенства был ответом на его слова.

Пинкертон спокойно продолжал:

– Ты говорил, что справишься хоть с дюжиной таких молодцов, как мы. Хорошо же, начинай с меня!

Великан подозрительно посмотрел на руки Пинкертона, но, увидев, что тот не вооружен, сделал быстрый прыжок вперед. Но в ту же минуту Нат Пинкертон неожиданно отскочил в сторону и своим железным стержнем, спрятанным до этого в рукаве, нанес рыжему такой страшный удар по голове, что тот упал как подкошенный.

Подбежал Мориссон, и через несколько минут великан был связан по рукам и ногам, так что не мог, несмотря на свои исполинские силы, сделать ни одного движения.

– Ну-с, это дело сделано, – смеясь, заявил Пинкертон. – И гораздо скорее, чем я думал.

Мориссон отправился за каретой для Боба. Кроме того, необходимо было позвать и нескольких дюжих полисменов для конвоя великана, так как надо было ожидать, что Нед Краузе без сопротивления не даст отвести себя в тюрьму.

Вскоре рыжий очнулся и, увидев себя в полной власти сыщика, заревел от бессильной злобы.

– Ну-с, как же теперь насчет царя в голове? – крикнул ему Роберт. – На этот раз ты, кажется, свалял дурака.

Вместо ответа снова послышался громкий рев, вызвавший со стороны сыщиков только насмешливый хохот.

Через некоторое время вернулся Мориссон с полисменами, и те увели Неда Краузе. Последний сначала отчаянно сопротивлялся, но в конце концов все-таки вынужден был смириться. Через час он сидел уже в камере предварительного заключения.

Роберта Руланда отвезли домой. Рана на груди оказалась пустяшной и уже на третий день совершенно зажила.

На суде Нед Краузе сознался во всем. Однажды за бутылкой пива Леви Канцер, захмелев, проболтался ему о том, что имеет большое состояние и хранит много звонкой монеты и бумажных денег в ему одному известном месте. С тех пор великан не давал несчастному старику покоя. Он преследовал его днем и ночью самыми ужасными угрозами и во что бы то ни стало хотел добиться от него открытия его тайны.

Несколько раз ему даже удавалось проникнуть в лачугу старика, но, несмотря на самые тщательные поиски, там он ничего не мог найти. В конце концов Леви Канцер, защищаясь от негодяя, приделал к окнам крепкие ставни и железные решетки. Так как он изначально был не в себе, то постоянные угрозы и преследования Неда Краузе довели его наконец до состояния полного сумасшествия: стариком овладела мания преследования и он перестал доверять кому бы то ни было.

В ту ночь, когда Нед Краузе привязал Роберта к стулу, он ушел совершенно уверенный в том, что Канцер убьет сыщика. Сам он, прошатавшись несколько часов по разным трактирам, хотел снова зайти на Цветочную улицу, как вдруг увидел старика, который, выскочив как шальной из переулка, бросился бежать. Тотчас же Нед Краузе снова погнался за ним и крикнул бегущему:

– Секрет, Канцер! Скажи мне свой секрет! Не то я задушу тебя!

Подгоняемый смертельным ужасом, несчастный по висячему мосту побежал в город. Краузе гнался за ним по пятам. У улицы Гоустон он уже почти догнал Леви Канцера, как вдруг тот, окончательно обезумев от страха, побежал вверх по лестнице к станции метрополитена, а оттуда дальше по полотну прямо навстречу мчавшемуся поезду, под колесами которого и нашел свою смерть.

Нед Краузе все это видел и чрезвычайно обрадовался такой развязке, так как теперь надеялся беспрепятственно обыскать покинутую лачугу несчастного старика. На радостях он зашел еще в несколько трактиров, окончательно напился, а потом вернулся на Цветочную улицу, где его и арестовали.

Нед Краузе был осужден на двенадцатилетнюю каторгу в Синг-Синг. Неутомимому Пинкертону же удалось наконец найти деньги Леви Канцера в одном потайном месте. Состояние старика равнялось пятидесяти тысячам долларов золотом и бумажными деньгами. Вместо того чтобы устроить свою жизнь уютно и удобно, старый скряга жил как нищий, боязливо прятал деньги и только изредка любовался своими сокровищами.

Так как Канцер не имел наследников, то состояние его досталось государству, которое присудило великому сыщику высокое вознаграждение за умелое и ловкое ведение дела.

В собственной западне

В одно прекрасное утро Ник Картер совершенно неожиданно встретил своего друга инспектора Мак-Глуски, начальника нью-йоркской уголовной полиции, у подъезда гостиницы Мортона, находящейся на одной из громаднейших и красивейших площадей города, на Юнион-сквер.

Знаменитый сыщик как раз собирался в главное полицейское управление, а инспектор намеревался навестить своего друга на его частной квартире.

– Вот это называется удачей, – заявил инспектор, – я как раз собирался к тебе.

– Неужели? – смеясь, ответил Ник Картер. – А я шел к тебе.

– Ну вот и прекрасно, – заметил инспектор Мак-Глуски. – Куда же мы пойдем – в управление или к тебе домой?

– Ни то, ни другое, Жорж, мы лучше найдем здесь, в вестибюле гостиницы Мортона, укромный уголок и там за сигарой поболтаем вволю.

– Ты всегда умеешь сочетать приятное с полезным, Ник, – со смехом проворчал инспектор и, взяв своего приятеля под руку, вошел с ним в огромный вестибюль гостиницы.

Скоро оба приятеля удобно уселись в отдаленном углу вестибюля, закурили сигары, и тогда инспектор заговорил:

– Полагаю, Ник, ты помнишь еще свою маленькую приятельницу Занони, а?

– Ты говоришь несообразности, Жорж, – со смехом прервал его сыщик, – как будто можно забыть Занони и приключения, в которых она фигурировала.

– А поинтересовался ли ты узнать ее дальнейшую судьбу после того, как ее отправили в Даннемору в качестве сумасшедшей?

– Как тебе сказать: и да, и нет, – ответил сыщик. – Ты знаешь, конечно, что красавица Занони вздумала сыграть роль привидения в этом учреждении, надеясь напугать находящихся там сумасшедших и вызвать между ними бунт. Разумеется, она действовала заодно с находившимся в том же доме своим учителем доктором Кварцем; дьявольский план их удался, если бы мне не представилась возможность вмешаться в это дело. И теперь прекрасная Занони находится под строжайшим надзором.

– Да, я знаю об этом происшествии, – сказал инспектор, – но скажи, пожалуйста, Ник, после этого случая ты уже больше не интересовался Занони? Дело в том, что мне хотелось бы знать, сходятся ли наши сведения о ней.

Ник Картер усиленно затянулся сигарой и с любопытством посмотрел на своего друга.

– Не хитри, Жорж, ведь я знаю тебя хорошо. Говори, что случилось? – спросил он, вытягиваясь в кресле.

– Это ты сейчас узнаешь, Ник, но сначала ответь на мой вопрос, – уклончиво заметил инспектор.

– У меня за это время было столько дел, что я при всем желании не мог интересоваться Занони, – откровенно сознался сыщик. – Во время бунта Занони была тяжело ранена. Она открыла какие-то подземные ходы под зданием тюрьмы, мой помощник Дик преследовал ее и ранил во время борьбы. Затем ее положили в тюремную больницу, там она на час пришла в сознание, а потом опять впала в глубокий обморок. Насколько мне известно, Занони так и осталась до сих пор в этом бессознательном состоянии, напоминающем каталепсию. Бунт произошел в ноябре.

– Совершенно верно, – сказал инспектор, – с того времени много воды утекло, так как сегодня у нас уже первое мая. Согласись, Ник, ведь это необыкновенное явление, когда женщина в течение полугода находится в таком состоянии.

– Я не совсем согласен с тобой, – задумчиво возразил сыщик. – Такое состояние каталепсии наблюдается чаще, чем мы думаем. Я говорил об этом со специалистами, которые видят в этом только крайнюю степень истеричности. Следовательно, я не вижу ничего особенного в болезненном состоянии Занони. Возможно, что нанесенный ей удар парализовал какую-нибудь функцию ее мозга и природе требуется много времени, чтобы восстановить прежнее состояние, если только вообще это будет возможно. Я, впрочем, припоминаю, что слышал, – неуверенно прибавил он, – что Занони пробуждается почти ежедневно на короткое время, принимает пищу, даже умывается, не нуждаясь в посторонней помощи. И затем уже через несколько минут, а иногда через четверть часа она снова впадает в летаргический сон. Да, теперь я хорошо припоминаю: доктор Слокум, знаменитый врач по нервным болезням, заинтересовался этим случаем и добился того, что больную перевели из тюремной больницы в Даннеморе, где, конечно, уход за ней был плохой, в здешнюю клинику для нервнобольных, где он лично лечит ее. Больше я ничего не знаю.

– Да больше нечего и знать, – с улыбкой сказал инспектор, – разве только то, что Занони за все шесть месяцев не говорила ни одного слова ни с санитарами, ни с лечившими ее врачами и вообще вела себя так, что даже опытный доктор Слокум не находит ключа к этой загадке. Ее состояние не поддается никакому лечению и если здесь нет притворства, то факт каталепсии установлен, а в каталептическом состоянии тело молодой женщины со сведенными мускулами походит на кусок стали. Только с помощью электричества можно разбудить Занони на короткое время, и тогда мускулы ее расслабляются, становятся мягкими и сознание на мгновение восстанавливается.

– Я и сам сначала предполагал, что мы имеем дело с симуляцией, так как от этой Занони можно ожидать всего, – заметил Ник Картер, – но теперь я этого больше не допускаю, так как самые опытные врачи Нью-Йорка осматривали больную и пришли к единогласному заключению, что в данном случае речь идет о не наблюдавшейся до сих пор разновидности комы, как врачи называют каталепсию.

– Так-то оно так, ну а теперь очередь за сюрпризом, – смущенно заявил инспектор. – Представь себе, Ник, эта каталептическая особа исчезла, исчезла из-под хорошего надзора в больнице, точно в воду канула!

Ник Картер был так изумлен этим известием, что не находил слов и вытаращил глаза на своего приятеля.

– Ты говоришь о Занони? – наконец произнес он с трудом.

– Разумеется, – печально подтвердил инспектор Мак-Глуски, – могу только повторить, что она исчезла, точно испарилась в воздухе. Надо тебе знать, что ночью у ее постели дежурила одна из наиболее опытных и достойных доверия сестер милосердия, причем она клянется, что ни секунды не дремала. Она утверждает, что и не думала спать и что не выпускала из поля зрения вверенную ее заботам больную.

– Значит, теперь мы опять можем ожидать разного рода сюрпризов, – сухо заметил сыщик, – если бы я не знал, что ты не шутишь такими вещами, то я бы сказал, что ты большой шутник. Но шутки в сторону, – продолжал он, в волнении схватив друга за руку и испытующе глядя ему в глаза, – ты утверждаешь, что Занони, хоть и парализованная и ослабленная вследствие полугодовой болезни настолько, что не могла и пальцем шевельнуть, теперь исчезла не только с кровати, но и из здания больницы?

– Именно, исчезла бесследно, и никто не знает, куда она девалась, – самым серьезным образом заявил инспектор Мак-Глуски, – ты знаешь, клиника доктора Слокума представляет собой собственность города и служащие состоят на городской службе; мы имеем дело с людьми, принявшими служебную присягу и дорожащими своим местом. Да к тому же попасть на службу в клинику нелегко, там принимаются исключительно мужчины и женщины с безупречной и испытанной репутацией.

– Знаю, все это знаю, – нетерпеливо прервал его Ник Картер, – но я знаю также, что кто-нибудь да должен же быть замешан в этом деле, так как без этого не могла исчезнуть больная, охраняемая днем и ночью. Вообще, я хотел бы знать, ты уже произвел необходимое расследование? – прибавил он с еле заметной усмешкой.

– Само собой разумеется, – ответил инспектор, не глядя на своего друга, – я работал, как чернорабочий, круглые сутки и испробовал все средства, чтобы при содействии моих наиболее способных агентов найти разгадку этого таинственного, прямо-таки невероятного происшествия. И только когда я убедился, что ни я, ни мои подчиненные не добьются успеха, я…

– Ты решил обратиться ко мне, – смеясь, прервал его Ник Картер. – Благодарю за твое доверие, которое делает мне честь.

Инспектор Мак-Глуски недоверчиво покосился на своего друга, а когда взгляды их встретились, они оба, точно сговорившись, разразились искренним смехом.

– Друг мой, я всегда тебе говорил, что ты слишком умалял достоинства этой Занони, – заметил сыщик, ставший опять серьезным, – мы не должны забывать, что она в течение нескольких лет жила в Индии и присмотрелась ко всякого рода фокусам факиров. Разумеется, во всех этих фокусах нет ничего сверхъестественного, но достигаемые ими результаты кажутся колдовством. Давай-ка мы с тобой подробно рассмотрим этот случай, так как я полагаю, что весь служебный штат уже допрошен тобой и что ты принял все меры к тому, чтобы найти какие-нибудь следы.

– Могу только повторить, что я и мои служащие копались в этом деле, как кроты, – со вздохом признался инспектор Мак-Глуски. – И дело, насколько мне удалось его расследовать, состоит в следующем: Занони находилась в одиночной камере. Так как она арестантка, то, конечно, был установлен строжайший надзор за этой камерой. Окна были снабжены тяжелыми железными решетками, да и дверь была из железа. Медсестра, повторяю, наиболее опытная и испытанная служащая во всей клинике, согласно инструкции заперла дверь изнутри, положила ключ в карман и, несмотря на каталептическое состояние больной, наложила на нее еще на ночь оковы.

– Словом, – прервал его сыщик, слушавший с напряженным вниманием, – было сделано все, что только может придумать человек, чтобы удержать птичку в клетке.

– Совершенно верно.

– Идем дальше, – сказал Ник Картер, – ты основательно допросил эту женщину?

– И не раз, а несколько раз. Случайно я знаю ее уже несколько лет и могу поручиться за то, что она вполне заслуживает доверия.

– Ну-с, и что же тебе сообщила эта медсестра?

– Да почти ничего, – должен был сознаться инспектор, – она сидела у постели, на которой лежала Занони, и не сводила глаз с пленницы. После полуночи Занони открыла глаза и посмотрела на нее. Долго ли она смотрела, медсестра не знает, но, по ее мнению, в течение приблизительно одной минуты. Она говорит, что тогда она встала, чтобы наклониться над больной, попытаться заговорить с ней и получить какой-нибудь ответ. К ее неописуемому изумлению, она увидела в этот момент, что больной в кровати уже не было. Ее испуг еще больше усилился, когда она заметила, что обе цепочки, которые были наложены на руки и на ноги арестантки, оказались разъединенными. Кроме того, она ощутила удушливый запах гвоздики и, к своему удивлению, увидела большой букет свежих гвоздик, который лежал на подушке, как раз на том месте, где за минуту до этого покоилась голова больной.

– А что было с дверью? – спросил сыщик.

– Дверь была заперта, а ключ лежал в кармане медсестры. Мало того, внутренний засов, задвинутый ею в начале дежурства, был в том же положении, без всякого изменения.

– Таким образом, нет никакой возможности предположить, что Занони и лицо, ее освободившее, могли войти или выйти через дверь камеры, – заметил Ник Картер.

– Разумеется, – подтвердил инспектор Мак-Глуски, – я и говорю, что медсестра видела Занони своими глазами в постели. С того момента, как та открыла глаза, до ее таинственного исчезновения, по мнению ее, прошло не более одной минуты.

Незаметная улыбка скользнула по губам сыщика, он медленно кивнул головой.

– Хорошо, об этом поговорим потом, – тихо произнес он, – а пока займемся остальными твоими расследованиями, Жорж. Кто из служащих в ту роковую ночь находился еще в клинике?

– Обычный штат, – ответил инспектор, – я хочу сказать, что в каждой общей спальне, где были больные, и в каждой отдельной камере находилось по одной медсестре.

– И эти лица в тот час не слышали никакого шума? – спросил сыщик. – Никто ничего не заметил?

– Решительно ничего, – уверял инспектор, – но все они в 12 часов 47 минут сбежались на крик ужаса, раздавшийся в коридоре. Там они увидели миссис Филдс, охранницу Занони, вне себя от ужаса и страха перед дверью камеры Занони. Сильно волнуясь, но все же связанно и толково она описала прибежавшим служащим приключившееся с ней происшествие. Пришел также дежурный врач и немедленно распорядился тщательно обыскать всю клинику.

– Понятно, – проворчал сыщик, закуривая вторую сигару, – и какие результаты дал этот обыск?

– Решительно никаких, – ответил инспектор Мак-Глуски, пожимая плечами.

– Разве в коридорах не было сторожей? – спросил Ник Картер.

– В коридорах нет, но зато внизу, в приемном зале, – заявил инспектор Мак-Глуски, – ты знаешь, клиника для нервнобольных не слишком вместительна и находится в двухэтажном доме. Все входы, как с улицы, так и со двора, идут в приемный зал, а в этом зале днем и ночью находится привратник, на которого возложена обязанность держать на замке все двери.

– Другими словами, в роковой час этот привратник находился в приемном зале?

– Конечно, – подтвердил инспектор, – он начал свое дежурство в десять часов вечера и должен был оставаться там до шести утра.

– Полагаю, что в клинике имеется три привратника, и каждый из них дежурит по восемь часов в сутки?

– Ты угадал, – заметил инспектор.

– Прежде чем продолжать, позволь мне задать тебе вопрос, – быстро прервал его сыщик, – что за человек этот привратник?

– Его зовут Флинн, он человек уже пожилой и пользуется одинаковой репутацией с миссис Филдс, как один из заслуживающих доверия служащих, знающих вполне свое дело.

– Отлично. Продолжай, Жорж, что показал этот привратник на допросе? Не заметил ли он чего-нибудь необычного во время своего дежурства?

– Решительно ничего, тем более что из клиники после десяти часов вечера даже служащие не могут отлучаться без письменного разрешения директора. Во время его дежурства, с десяти вечера до четверти первого, никто его не потревожил.

– И в это время он, вероятно, немного заснул, – с улыбкой заметил сыщик.

– Ты ошибаешься, Ник. Привратник клянется всеми святыми, что не дремал ни одной секунды. Да и доктор Слокум аттестует его как очень бдительного сторожа. Кроме того, в здании клиники повсюду расставлены контрольные часы, осмотр которых показал, что привратник аккуратно совершал свои обходы – до четверти первого.