Текст книги "Бич и молот. Охота на ведьм в XVI-XVIII веках"

Семейство Патнам стало роком преподобного Барроуза. Поскольку дом священника требовал капитального ремонта, то Барроуз жил какое-то время у Патнама и его жены, которые беспрестанно совали нос в его личную жизнь. Когда в 1681 г. скончалась вторая жена священника, Патнамы распустили слух, будто он был с ней не столь добр, как следовало бы. В 1682 г. Барроуз вернулся домой, в Мэйн, оставив у Патнамов молоденькую девушку по имени Мерси Льюис, сиротку, которую он пригрел еще дома, в Портленде. Эта девушка, которой Барроуз стал другом, да еще дочь Томаса Патнама Энн (племянница Джона) сделались главными свидетелями обвинения по делу священника и разделили ответственность за его гибель.

«Больные» девушки из Салема бросались обвинениями направо и налево уже два месяца, когда «в маленьком черном священнике, который жил в Каско-Бей» кто-то признал Джорджа Барроуза. До этого девушки вели какие-то толки о собраниях на лугу преподобного Сэмюэла Парриса, а признания раскаявшихся ведьм изобиловали ночными полетами на метлах, угощениями «из жареного и вареного мяса», нечестивым причастием из «красного хлеба и красного, как кровь, вина» (почти все пуритане верили, что превращение хлеба и вина в плоть и кровь Христову – дьявольский трюк) и проповедями, нацеленными на обращение новичков. И многих интересовал вопрос: «Кто был тот высокий черный человек в шляпе с высокой тульей».

20 апреля 1692 г. двенадцатилетняя Энн Патнам под присягой показала, что ее «сильно испугал» призрак священника, который душил ее и заставлял писать в его книге. «Я сказала ему, как ужасно, что он, священник, которому положено учить детей страху Божьему, дошел до того, что соблазняет бедные беззащитные создания отдавать души дьяволу». Она продолжала: «О, страшный призрак, назови мне свое имя, чтобы я знала, кто ты. Но он снова стал мучить меня и заставлять писать в своей книге, а я опять отказалась. И тогда он сказал, что его имя – Джордж Барроуз». 3 мая Энн подкрепила свои ранние показания против Барроуза дополнительными обвинениями в убийстве обеих жен. Во время допроса преподобного Джорджа Барроуза она под присягой заявила, что видела призраки двух женщин, чьи кровоточащие раны были залеплены сургучом.

И одна сказала мне, что она была первой женой (мистера Джорджа Барроуза) и он (мистер Барроуз) ударил ее ножом в левую подмышку и залепил рану сургучом. И она отвела саван и показала мне это место; и еще она сказала, что это случилось в доме, где теперь живет мистер Паррис. А другой (призрак) рассказал мне, что мистер Барроуз и его нынешняя жена убили ее в лодке, когда она поехала повидаться с друзьями, потому что они поссорились. И оба призрака взяли с меня обещание, что я расскажу об этом судьям в присутствии самого мистера Барроуза.

Девятнадцатилетняя Мерси Льюис, приведенная к присяге 7 мая, опознала в дьявольской книге имен книгу, «которая находилась в кабинете Барроуза, когда я жила с ними; но я сказала, что не верю ему, потому что часто бывала в его кабинете, но никогда этой книги не видела. На это он ответил, что в его кабинете было несколько книг, которых я никогда не видела, и что он может вызывать дьявола». Она подтвердила рассказ Энн о появлениях призраков убитых жен и добавила: «На следующую ночь он сказал мне, что сделает так, чтобы я не видела его жен, потому что не хочет, чтобы я была свидетелем против него». Потом Мерси вспомнила библейскую историю и продолжала так:

Девятого числа сего мая месяца мистер Барроуз перенес меня на вершину высокой горы, показал мне оттуда все царства мира и сказал, что все они будут мои, если я напишу в его книге, а если нет, то он сбросит меня вниз и сломает мне шею. Но я отвечала, что царства земные не принадлежат ему, а значит, не ему их и раздавать, и отказалась писать что-нибудь в его книге, пусть хоть на целый лес торчащих вил меня бросает.

Однако самое крайнее заявление из всех одержимых сделала Абигайл Хоббс, которая 12 мая созналась, что дьявол в облике Барроуза принес ей кукол, в которые она должна была втыкать булавки.

Вопрос: Кто принес тебе кукол?

Ответ: Мистер Барроуз.

В.: Как он принес их тебе?

О.: Сам, в своем телесном обличье.

На этот раз речь шла не о призраке или видении: Барроуза можно было коснуться рукой. Но самое интересное заключалось в том, что сама Абигайл находилась в тот момент в тюрьме, а Барроуз – в Мэйне, в 80 милях от Салема. Однако ее показания отнюдь не оговорка, что и подтверждает следующий вопрос:

Вопрос: Барроуз был с тобой сам, в своем теле?

Ответ: Да, и когда приходил уговаривать меня приложить руку к его книге, тоже. Он появился сам, и я чувствовала его руку.

Еще раз спектральное доказательство было упомянуто 5 августа Бенджамином Хатчинсоном, который вспомнил, что 21 апреля Абигайл Уильяме видела призрак Барроуза напротив трактира Ингерсолла.

Я спросил ее, где маленький человечек. Она ответила: «Там, где след от колеса». В руках у меня были вилы с тремя зубцами, и я швырнул их туда, куда она сказала. С ней тут же случился небольшой припадок, а когда он прошел, она сказала: «Ты порвал его плащ, я слышала, как он затрещал». – «В каком месте?» – спросил я. «На боку», – ответила она.

Хатчинсон вошел в большую комнату трактира, и Абигайл крикнула:

«Вон он стоит!» Я стал спрашивать: «Где, где?» – и выхватил рапиру. Но он тут же исчез, по словам девушки. «Ничего не осталось, – сказала она, – только серая кошка». Тогда я спросил: «А где она, эта кошка?» – «Вон там, – отвечала она, – вон». Я ударил рапирой. С ней снова сделался припадок, но прошел, и она сказала: «Ты убил ее, Сара Гуд пришла и унесла тело».

Эту историю Абигайл услышала от Мэри Уолкотт, которая рассказывала ее 19 апреля, только тогда героиней была Бриджет Бишоп, а сражался с призраком ее брат Джонатан, который один раз ударил так сильно, что «порвал ей плащ, и я услышала, как затрещала материя».

На основании показаний шести подростков и восьми раскаявшихся ведьм, да еще девяти свидетельств (из которых только два принадлежали очевидцам) феноменальной силы Барроуза – тот, хотя и маленького роста, был признанным атлетом в Гарварде – ему и вынесли приговор. Решающее доказательство прозвучало непосредственно во время суда, когда девушки обвинили Барроуза, которого содержали в тюрьме, в том, что он их покусал. Они продемонстрировали отметины зубов, и тогда судьи велели открыть Барроузу рот и сравнить отпечатки с зубами обвиняемого, «которые отличались от зубов других людей».

Демоны самым противоестественным образом, при устрашающем попущении небесного суда, овладели телами многих жителей Салема, и многие дома в его окрестностях наполнились ужасными криками страдальцев, мучимых злыми духами. Казалось, что в основе этих ни на что не похожих болезней лежит отвратительное ведовство, и потому многих людей разного звания обвинили, задержали и судили по указаниям одержимых. Я же, со своей стороны, всегда опасался обвинять и осуждать кого-либо за пособничество дьяволу на основании столь зыбкого доказательства, как явление духа. В соответствии с этим моим убеждением я неоднократно высказывался против такой практики как публично, так и в частных беседах.

Коттон Мафер. Дневник.

Коттон Мафер не считал «спектральное доказательство» достаточным и требовал более существенных подтверждений вины, и все же, ознакомившись с материалами дела Джорджа Барроуза, он заключил, что решение было справедливым: «Будь я на месте кого-нибудь из судей, мой приговор был бы точно таким же».

Нечего и сомневаться, все знали, каков будет приговор, еще до того, как начался суд. Если верить скептику Томасу Эдди, Барроуз недвусмысленно осудил веру в ведовство, как таковую: «Нет и не было никогда ведьм, которые, вступив в союз с дьяволом, посылали бы его причинять мучения другим людям, находящимся вдалеке от них». Подобное утверждение само по себе было хуже любого признания вины.

Взойдя на эшафот, Барроуз еще раз заявил о своей полной невиновности и без запинки прочел «Отче наш» (что никогда не удавалось ни одной «головешке адовой» – термин пастора Николаса Нойса), чем настолько возбудил толпу, что Коттону Маферу, который наблюдал за приведением приговора в исполнение, пришлось утихомирить зевак замечанием, что дьявол опаснее всего, когда является в облике ангела света.

Другой показательный случай – Ребекка Нерс. Ее муж Фрэнсис был обычным йоменом, не чуравшимся тяжелой работы, который при помощи своих четверых сыновей и четверых зятьев сумел приобрести в собственность земельный участок в 300 акров. Ребекка была старшей из трех сестер; двум другим, тоже зажиточным горожанкам, Саре Клойс и Мэри Эсти, также предъявили обвинения в ведовстве и осудили. Сара признала свою вину, и исполнение приговора отложили на неопределенное время. Когда Ребекку Нерс обвинили в ведовстве (клан Патнамов), ей был 71 год и она не вставала с постели. Настоящий матриарх своего многочисленного семейства, до конца сохранившая трезвый ум, озадаченная поисками каких-то «сверхъестественных знаков» – вот какой предстает Ребекка на страницах судебных протоколов:

Вопрос: Чем ты больна? О твоей болезни ходят странные слухи.

Ответ: Маюсь желудком.

В.: Чем ты уязвлена?

О.: Ничем, кроме преклонного возраста.

Поначалу обвинения в ведовстве предъявляли в основном жителям деревни Салем или Салем-Фармза – городка из сотни дворов, расположенных на площади около 30 квадратных миль. Значительная часть обвиняемых проживала в соседнем Топсфилде – обстоятельство, заслуживающее внимания, тем более что между жителями обоих мест существовала неприязнь. Однако по мере того, как слава девушек – преследовательниц ведьм росла, ведьмы стали появляться и в более отдаленных местах.

Среди всех обвиняемых Салемских процессов самым мужественным оказался восьмидесятилетний Джайлз Кори. Его задавили до смерти, на протяжении двух дней накладывая на него все больше и больше тяжестей. Согласно английским законам, обвиняемый должен был поручить себя «Богу и своим согражданам», то есть признать себя виновным или заявить о своей невиновности. Если он отказывался это сделать, «запирался», то за это полагалось наказание – «пытка тяжкая и суровая»: обнаженного человека клали под железный груз, который увеличивали до тех пор, пока обвиняемый не начинал говорить или не умирал. Еды не давали никакой, «кроме трех ломтей самого плохого хлеба в первый день и трех глотков стоячей воды, какая найдется поблизости, во второй». Роберт Калеф описал, как в понедельник, 19 сентября, в открытом поле подле салемской тюрьмы Джайлз Кори умирал «под гнетом, от наваленной на него тяжести язык вылез у него изо рта, а шериф тростью заталкивал его обратно».

Вообще-то данная мера была противозаконной, потому что, хотя в Англии пытка существовала до 1827 г., в Массачусетсе параграф 46 Корпуса свобод 1641 г. запрещал ее применение: «Из телесных наказаний не дозволяются бесчеловечные, варварские и жестокие».

Сегодня трудно сказать, повлияло ли мрачное зрелище казни Джайлза Кори на рост общего отвращения к мании ведовства и сопротивления дальнейшему распространению этого заблуждения. Однако какие-то вопросы, наверное, все же возникли, так как буквально на следующий день семейство Патнам (главные застрельщики всех салемских дел), стремясь оправдать эту смерть теорией «поступай с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой», поведали миру еще одну фантастическую историю. Сюжет зародился в мозгу вдохновительницы почти всех салемских дел, миссис Патнам, которая разработала план и организовала приведение его в исполнение. В измышлении, предложенном Патнамами суду на этот раз, было даже некое зерно истины – 16 лет тому назад Джайлза Кори обвиняли в том, что он забил до смерти какого-то человека; однако об этом мало кто помнил, и судья Сьюэлл ясно сказал: «Никто и не вспоминал о том случае до тех пор, пока призрак упомянутого Кори не поведал о нем Энн Патнам в субботу, 18 числа, в ночь перед казнью».

Среди всех невообразимых свидетельских показаний, прозвучавших во время Салемских процессов, эта история, быть может, самая возмутительная. Во всяком случае, это наверняка самая большая ложь из всех, что породил Салем. Вот что засвидетельствовал под присягой Томас Патнам, отец Энн:

Прошлой ночью мою дочь Энн Патнам жестоко истязали ведьмы, грозя, что она умрет раньше Джайлза Кори; но, благодарение милосердному Господу, она смогла наконец вздохнуть свободно. И тут, как она сказала, перед ней возник человек в саване, который поведал, что Джайлз Кори умертвил его, затоптав ногами; но тогда ему помог уйти от виселицы дьявол, который предложил ему союз. Призрак сказал, что это Господь закалил сердце Кори так, чтобы тот не слушал советов суда и не умер легкой смертью, а чтобы с ним исполнилось то же, что «он сделал со мной». Еще призрак сказал, что Джайлза Кори приводили в суд за это и присяжные признали убийство и что ее отец знал убитого, а произошло все до ее рождения.

Очередной сценой подвигов девиц стал Андовер. Некий Джон Баллард, чья жена заболела так, что врачи не могли ни определить причину ее хвори, ни найти для нее лекарство, предложил вызвать девушек из Салема, чтобы они нашли причину этой, а заодно еще и многих других загадочных болезней. Энн Патнам и Мэри Уолкотт поначалу тяжело пришлось, так как они не знали имен местных жителей, однако девушки нашли еще более эффективный метод обнаружения ведьм: испытание прикосновением. Энн и Мэри начинали биться в припадках, а местные жители выстраивались в длинную очередь, и каждый прикасался к девушкам. Если те успокаивались, значит, прикоснувшийся и был повинен в ведовстве. «Энн Патнам сказала, что никогда не видела ее раньше, но с тех пор, как она (обвиняемая) в последний раз побывала в Салеме, у упомянутой Патнам начались припадки, так что упомянутой (Энн) Пьюдитор велели взять ту за запястье, что она и сделала. И упомянутой Патнам немедленно стало легче». Энн Пьюдитор повесили 22 сентября. Когда Мэри Паркер, жительница Андовера, «предстала перед судом, она немедленно излечила всех страждущих от припадков прикосновением руки». Ее тоже повесили 22 сентября.

Причиной болезни миссис Баллард, как определили Энн и Мэри, было колдовство Энн Фостер, ее дочери Мэри Лейси и внучки Мэри. Миссис Фостер умерла в тюрьме от дурного обращения и переохлаждения, но Мэри Лейси спасла себе жизнь признанием. Допросы троих женщин наглядно показывают, как легко тяготы тюремного заключения и коварные судьи могут сломить даже самую сильную волю и помутить вполне ясный ум. Миссис Фостер признала, что «дьявол являлся к ней несколько раз в облике птицы, да такой, которой ей никогда раньше не доводилось видеть». Она «завязала тряпку узлом и бросила ее в огонь, чтобы навредить Тимоти Свану, и причиняла зло всем остальным, кто жаловался на нее, слепив их восковые изображения и сдавливая пальцами их шеи, пока те чуть не задохнулись». Подтвердила она и легенду о полетах на метле:

Она и Марта Карриер летали в деревню Салем на встречи ведьм на метле или на шесте, и однажды, когда они летели над деревьями, метла переломилась, и они стали падать. Но она так крепко уцепилась за шею матушки Карриер, что скоро оказалась в деревне, и вот тогда-то она и повредила ногу.

Несколько дней спустя миссис Фостер, не зная, что ее дочь, миссис Лейси, уже созналась в деяниях не менее устрашающих, отказалась назвать ее своей сообщницей. Тогда на допрос позвали саму миссис Лейси, и она начала так:

О матушка, здравствуй. Мы оставили Христа, и дьявол завладел нами. Как же нам от него избавиться? Пусть Господь разобьет мое каменное сердце, чтобы я одержала победу над нечистым на этот раз.

Когда миссис Фостер и миссис Лейси допросили и вывели из зала суда, привели молодую Мэри Лейси, и Мэри Уоррен немедленно забилась в сильнейшем припадке, который продолжался до тех пор, пока Мэри Лейси не прикоснулась к ней. Тогда девушка напустилась на мать: «Где моя мать, которая сделала меня ведьмой, а я и не знала об этом?» Немедленно обвинить другого означало выказать готовность сотрудничать с судом и заслужить тем самым снисхождение. Судья Готорн по-прежнему жаждал имен:

Вопрос: Твои мать и бабка говорят, что на шабаше был священник. Скольких мужчин ты там видела?

Ответ: Ни одного, кроме Ричарда Карриера.

В.: И больше никого?

О.: Был там один священник, но теперь он, кажется, в тюрьме.

В.: Разве священников было не двое?

О.: Не могу сказать.

В.: Не было ли там человека по имени мистер Барроуз?

О.: Был.

Судья Дадли Бредстрит из Андовера выдал 40 ордеров на арест, но потом отказался подписывать новые. Нежелание сотрудничать с судом в выявлении врагов Церкви и государства указывало на то, что он сочувствует ведьмам, а следовательно, и сам колдун, и ему немедленно предъявили обвинение в девяти убийствах. Однако судья Бредстрит вместе со своей женой бежал. Предъявили обвинение и его брату Джону, невзирая на то что тот, как и Дадли, был сыном бывшего губернатора; его преступление состояло в том, что он насылал порчу при помощи собаки. «Упомянутую собаку судили и повесили как ведьму». Из Андовера девушки перебрались в район Бостона.

Миссис Кэри из Чарлстона приехала в Салем, чтобы очистить свое имя от сплетен, которые там о ней распускали. Вот что писал ее муж, мистер Кэри:

Когда моя жена предстала перед судом, оказалось, что ее главные обвинители – две девушки. Моя жена заявила судьям, что никогда до сего дня не видела их. Ее заставили стоять с вытянутыми вперед руками. Я просил, чтобы мне разрешили держать ее за руку, но мне было отказано. Тогда она попросила, чтобы я отер слезы и пот с ее лица, что я и сделал. Она попросила разрешения опереться на меня, жалуясь, что иначе потеряет сознание. На что судья Готорн возразил, что коли у нее достало сил терзать этих девушек, то должно достать сил и на то, чтобы стоять без поддержки. Когда я начал возражать против такого жестокого обращения с моей женой, мне велели замолчать под угрозой вывести меня из зала суда.

Роберт Калеф. Новые чудеса невидимого мира. 1700.

Прозвучало в числе прочих и имя капитана Джона Олдена из Бостона. В те времена этот человек еще не был окружен тем романтическим ореолом, который сообщила ему поэма Лонгфелло. Однако его знали как отважного морского капитана и участника индейских войн и уважали настолько, что ордер на его арест подписал губернатор провинции Стоутон лично. Девушки устроили свой обычный спектакль, и одна из них указала на некоего капитана Хилла, но тут кто-то из стоявших рядом подсказал ей, и она исправила свою ошибку. «Вот он, Олден! Нахально стоит перед судьями, не снимая шляпы. Он продает порох и пули французам и индейцам, спит с индейскими скво и приживает с ними индейских ублюдков».

Капитана Олдена привели в зал суда, велели ему встать на стул и поглядеть на девушек – они тут же упали ничком. Тогда Олдена заставили прикоснуться к каждой из них по очереди, и они тут же пришли в себя. И тут обвиняемый задал судьям вопрос, который разом мог бы положить конец всем подозрениям и процессам, если бы те нашли в себе смелость на него ответить: «А почему же вы не падаете в обморок, когда я смотрю на вас? Может, объясните?» У Олдена немедленно отняли шпагу и заперли его в бостонской тюрьме. Пятнадцать недель спустя он бежал.

Несмотря на повсеместно растущее недоверие к способностям девушек, в октябре за ними послали обитатели Глостера; однако там им удалось обнаружить всего четырех ведьм. Паника, вызванная июльскими нападениями французов и индейцев, постепенно утихала. В ноябре девушек призвали вновь, но на этот раз прием оказали довольно холодный и никто не был арестован. По дороге они остановились в Ипсвиче и устроили там свое обычное представление с припадками, обвинив какую-то старуху, но никто не обратил на них внимания.

За время этой ведовской истерии в тюрьме оказались 150 человек; более внимательное изучение судебных документов наверняка увеличит эту цифру. Чтобы вынести приговор каждому обвиняемому, требовалось время, и потому в 1692 г. был осужден только 31 человек (не считая Сары Черчиль и Мэри Уоррен, свидетельниц обвинения, которые на время отреклись от своих показаний). Суд Ойера и Терминера приговорил всех к смерти (среди осужденных было шестеро мужчин). Повесили 19. Из оставшихся 12 двое (Сара Осборн и Энн Фостер) умерли в тюрьме; одного (Джайлза Кори) задавили до смерти; одну (Титубу) долгое время держали в тюрьме без суда; двоим (Абигайл Фолкнер и Элизабет Проктор) отсрочили казнь, так как они заявили о своей беременности, и впоследствии они дожили до полной отмены приговора; одна (Мэри Бредбери) сбежала из тюрьмы уже после вынесения приговора; еще пятеро признали свою вину и получили отсрочку.

Счета, представленные на процессе в Салеме в 1692 г., кажутся не столь значительными, как в Европе, но надо учесть, что речь шла о фермерских семьях, где наличности всегда было мало, а потому даже такие издержки были для них непомерно велики. Поскольку заключенных официально не пытали, то этот пункт не указывается, но зато им пришлось заплатить за цепи, в которых их держали. Кандалы для обвиненного в ведовстве мужчины стоили 5 шиллингов; для женщины набор из наручников и ножных кандалов, более легкий (около 8 футов), стоил 7 шиллингов 6 пенсов. Типичный счет был выставлен Саре Паркер из Андовера, которая провела в тюрьме 17 недель:

Тюремщику 2 фунта 8 шиллингов 4 пенса,

Судебной охране 1 фунт 10 шиллингов 4 пенса,

Издержки по процессу 1 фунт 4 шиллинга.

Однако обвиняемые сами должны были оплачивать свое пребывание в тюрьме даже в том случае, если их оправдывали! Отмена приговора стоила одну цену, полное оправдание – другую. Родственники казненного обязаны были оплатить работу палача. Многие оставались в тюрьме и после того, как им официально возвращали право на свободу, поскольку вся их собственность была продана, чтобы семьи могли как-то существовать в отсутствие кормильцев.

Сару Дастин оправдали в январе 1693 г., но помочь ей было некому, и она умерла в тюрьме. Маргарет Джейкобс оправдали, но собственность ее родителей была конфискована, и потому она оставалась в тюрьме до тех пор, пока какой-то сердобольный незнакомец (некий мистер Гэммон) не услышал о ее беде и не купил ей свободу. Уильям Бакли потратил все свои деньги до последнего шиллинга, выплачивая 10 фунтов за свою жену и дочь. После этого он прожил еще десять лет. Пастор преподобный Джозеф Грин сделал такую запись в своем дневнике: «2 января 1702 г. Старый Уильям Бакли умер сегодня вечером. В прошлую субботу он был на собрании и, боюсь, умер от холода, так как в доме у него пусто и голодно и присмотреть за ним некому. Да простит нас Господь! Ему было около восьмидесяти. Он был очень беден». Титуба оставалась в тюрьме до мая 1693 г., когда ее освободили вследствие невозможности вынесения решения (ignoramus); после 13 месяцев тюремного заточения ее продали за долги в рабство. Энн Фостер умерла в тюрьме; ее сыну пришлось заплатить 2 фунта 16 шиллингов, чтобы забрать тело матери. Родственникам Сары Осборн пришлось заплатить за выкуп ее тела 1 фунт 3 шиллинга 5 пенсов – такова была сумма, в которую оценили ее пребывание в тюрьме. Когда Элизабет Проктор и Абигайл Фолкнер выпустили из тюрьмы по причине беременности, женщины обнаружили, что с точки зрения закона они все равно что мертвы и не могут претендовать на собственность своей семьи или наследство родственников.

Грехам суда Ойера и Терминера имя легион: людей заставляли сознаваться, связывая их пятками к затылку, пока кровь не начинала течь из носа; приводили к присяге несовершеннолетних детей, например, на основании показаний семилетней девочки казнили ее мать (Марту Карриер), а на основании слов другой девочки того же возраста утвердили обвинительный приговор Абигайл Хоббс; обвиняемым отказывали в праве на юридическую консультацию и адвоката; задавали каверзные вопросы и запугивали – одним словом, суд не стеснялся в средствах, чтобы привести дело к обвинительному приговору. Тем не менее Коттон Мафер полагал, что процессы в Салеме велись куда более беспристрастно, чем аналогичные дела в Ланкашире.

Однако глубинная порочность этих процессов крылась даже не в осечках правосудия, как бы чудовищны они не были сами по себе, но в том философском принципе, на котором они основывались и против которого тщетно протестовали Мэри Эсти и Сара Клойс: в теории, согласно которой дьявол пользовался телами лишь дурных людей (тех, которые подписали с ним договор) для того, чтобы истязать и убивать невинных. Непосредственно к спектральному доказательству примыкали еще две предпосылки, никак не вязавшиеся с юридическими нормами: ассоциированная вина и признание виновным на основании простого обвинения.

Первый значительный труд о спектральном доказательстве принадлежал перу преподобного Сэмюэла Уилларда, священника Старой южной церкви в Бостоне, который в конце 1692 г. опубликовал «Некоторые разрозненные наблюдения».

Главная проблема заключалась в том, как безошибочно определить ведьму, не приняв за нее ни в чем не повинного человека. С одной стороны, твердолобые консерваторы и судейские чиновники упорно настаивали на том, что дьявол использует тела только тех людей, которые заключили договор с ним; следовательно, спектральное доказательство есть истинное доказательство вины ведьмы. Священники обычно отстаивали другую точку зрения, согласно которой дьявол приводил в смущение людей, представая перед ними в облике добрых людей. А значит, полагаться на спектральное доказательство нельзя. Ведьм, выражал свое мнение Уиллард, надо судить за вполне определенные поступки, а следовательно, необходимо «провести полное и ясное, предписанное законом расследование, на самом ли деле обвиняемая сторона совершила то, в чем обвиняют ее свидетели… Необходимо, чтобы свидетель узнал об этом так, как обычно узнают люди», а не через откровение Господне или дьявольские наущения.

Инкриз Мафер стал другим противником доказательств, на основе которых выносил приговоры суд Ойера и Терминера. 3 октября 1692 г. он адресовал группе священников из Бостона, разделявших его точку зрения, обращение, в котором недвусмысленно высказался против таких доказательств, как призраки, исцеляющие припадки прикосновения или признания одержимых. Он признавал только два вида доказательств: добровольное признание или свидетельство двоих очевидцев, которые видели или слышали, как обвиняемый говорил или делал что-либо такое, «что только человек, близко знакомый с дьяволом, может сказать или сделать». Возможно, отдавая себе отчет в том, что последнее доказательство наверняка повлечет за собой множество сомнительных свидетельств, он добавил крайне важную оговорку:

Пусть лучше десять подозреваемых ведьм избегнут виселицы, чем одна честная женщина пострадает зря… Лучше помиловать виновного, чем осудить его без достаточных на то оснований. Я и сам скорее объявлю ведьму честной женщиной, чем честную женщину – ведьмой.

С еще более резкой критикой обрушился на спектральное доказательство и поведение суда зажиточный и образованный бостонец Томас Браттл, который в октябре 1692 г. разослал своим друзьям чрезвычайно длинное письмо. В нем он рассматривал ведовские процессы с позиции здравого смысла и задавал неудобные вопросы. Раз уж судьи сделали испытание прикосновением главным доказательством причастности к ведовству, то к чему тогда показания свидетелей? Почему ведьмы терзают одних девушек и не трогают других? Почему суд принимает лживые показания, полные откровенных противоречий? Почему сознавшихся ведьм, признанных пособниц дьявола, допускают свидетельствовать против христиан? «Подумать только, что тех, которые признали себя ведьмами, отреклись от Господа Бога и Иисуса Христа и всего святого, допускают и даже заставляют клясться именем Всемогущего Бога! Вот уж воистину поминание имени Господнего всуе!» Почему никто не обращает внимания на разницу между живым человеком и призраком? Почему во время ведовских процессов вообще учитываются всякого рода посторонние доказательства, не имеющие прямого отношения к делу? Почему не вызывают в суд высокопоставленных особ, обвиненных в ведовстве (к примеру, Маргарет Тэтчер, тещу судьи Корвина)? «Собрания ведьм, дьявольское крещение и насмешка над святыми таинствами, о которых так часто говорят обвиняемые и раскаявшиеся ведьмы, есть не что иное, как плод их воображения, развращенного и обманутого дьяволом, а вовсе не реальность, в которую следует верить и которую надлежит учитывать любому здравомыслящему человеку».

Письмо Браттла имело такой сильный резонанс в обществе, что члены суда – Уильям Стоутон, Джон Готорн, Стивен Сьюэлл, Коттон Мафер и капитан Джон Хиггинсон – решили выступить с оправданием. Мафер утверждал даже, будто сам губернатор Уильям Фипс просил его составить такой документ. Именно так и появились «Чудеса невидимого мира», полуофициальная история Салемских процессов. По распоряжению губернатора выход этого труда в свет был отложен («люди были недовольны, многие считали повешенных ни в чем не повинными») до формирования нового суда, который должен был смягчить память о старом. И все же в начале января 1693 г. более 100 человек еще оставались в тюрьме. Книга Мафера бесценна, так как содержит почти стенографический отчет пяти типичных дел: Джорджа Барроуза, Бриджет Бишоп, Сюзанны Мартин, Элизабет Хау, Марты Карриер.

Подрыв доверия к спектральному доказательству означал невозможность осуждения за ведовство. К январю 1693 г. те же самые судьи, которые летом и осенью 1692 г. принимали рассказы о мучающих людей призраках за доказательство вины, теперь отвергали их. Когда один из присяжных задал судьям вопрос, насколько серьезно следует относиться к такого рода рассказам, то получил такой ответ: «Не более серьезно, чем к щепке, упавшей в бочонок пива». Из 52 обвиняемых лишь 3 слабоумным, которые сделали добровольные признания, вынесли обвинительный приговор. Главный судья Стоутон вынес решение повесить их, а с ними и тех пятерых, которые получили отсрочку в прошлом году (включая Элизабет Проктор, которая не была больше беременна), однако губернатор Фипс отменил его приговор и освободил всех восьмерых. Позднее, в апреле 1693 г., Мэри Уорткинс, девушка-служанка из Бостона, созналась в ведовстве, однако присяжные вынесли вердикт ignoramus (невозможность принять решение). Судья дал присяжным дополнительное время на пересмотр решения, поскольку обвиняемая созналась без всякого принуждения, но это ничего не изменило. 15 января 1697 г. присяжные, которые во время Салемских процессов выносили вердикт «виновен», публично покаялись в своих ошибках. Тот день был объявлен в колонии днем поста и покаяния за все то зло, которое было совершено во время процессов.