Текст книги "Где сходятся ветки"

Мои любимые – сандаловые, от них так сладко гудит в голове. Тот же аромат больше всего нравится Ирине. Сейчас я открываю правый верхний ящик, достаю упаковку для медитации, ставлю палочку в подставку со слоном и поджигаю. Затем сажусь в кресло жены и некоторое время сижу, не двигаясь, с закрытыми глазами. Вскоре в память начинают вплывать воспоминания. Я не пытаюсь управлять сознанием, просто нахожусь в потоке, настраиваясь на прошлое.

Вижу жену, расшифровывающей аудиозапись моего голоса в ночном кабинете института. Она склонилась под лампой с абажуром из цветных стеклышек, который я разглядывал часами, представляя, что и синий, и красный, и зеленый, и желтый пришли к нам в гости. Мне тепло, колени укрыты пледом, глаза сами собой смыкаются. Я снова засыпаю, а когда просыпаюсь, опять вижу стол, лампу, женщину.

Это период восстановления. От головы Ирины тянутся проводки наушников, которые связывают ее с моим внутренним миром, они помогут разобраться в нем и объяснить его мне. В какой-то момент женщина отрывается от работы и поднимает глаза. Ее умный взгляд исполнен нежности. Сколько раз она повторяла, что получить такого клиента было для нее огромной удачей.

Один из основных вопросов, которые толкают нас вперед, – почему все случилось так, как случилось. Бывает, ответить непросто. Но это не значит, что бесполезно пытаться. Всегда есть логическое объяснение. Вслед за Ириной я считаю свое падение на лед результатом неправильных установок. По ее словам, мне суждено было упасть, чтобы, оттолкнувшись от психического дна, вынырнуть на поверхность, в план реальности. Во мне было огромное желание перемен. Благодаря ему моя жизнь сейчас выглядит иначе. Я стремлюсь проживать каждый миг осознанно. Пытаюсь быть взрослым. Мне нельзя сдаваться, идти на попятный. Я должен мыслить позитивно, чтобы никогда не повторять ошибок прошлого.

Наконец дверь открывается и входит мой добрый гений. «Ты уже здесь, – улыбается Ирина, внося в комнату свежесть своей уникальности. – И свечу зажёг, умница. Готов принимать пациентов?» На ней мой любимый «костюм училки», синий, с блестящими пуговицами. Волосы забраны в пучок, глаза подведены карандашом, губы накрашены вишневой помадой для брюнеток. Именно такой жена приезжала в больницу, где я выходил из комы: такой, я ее полюбил. Ирина кладет сумочку на стол, садится рядом, потеснив меня на своем стуле, по-дружески закидывает руку на плечо. «Мне захотелось больше узнать об отце», – тихо говорю я.

3. Варахиил

«Здравствуйте, Варахиил! Меня зовут Мария, и я пишу вам из Москвы, поскольку не имею возможности встретиться лично. Мы были знакомы раньше. Знаю, что вы не помните ничего до определенного момента своей жизни. Сейчас она полностью посвящена вашей жене, и это прекрасно. Однако в интересах истины, которая, как мне кажется, даже лишая покоя, оказывает благотворное влияние на существ человеческого происхождения, хочу сообщить следующее: у меня есть некоторые сведения о том, почему вы не хотели быть с Соломеей раньше. То есть до того, как все забыли. Вы мне сами рассказывали. Возможно, сейчас этот опыт помог бы вам что-то переосмыслить, от чего-то освободиться, обрести более глубокое и объемное понимание мироздания и своего места в нем. Ответьте на это письмо, если вас заинтересовало мое предложение. Спасибо».

Я и так был на взводе: воскресенье, блять, красный день календаря, Стелла должна танцевать в «Соме», а тут еще эта муть – мироздание, понимание. Испугать, что ли, эта пизда меня решила? Или развести на бабки? Для спама слишком лихо, да? Или они уже научились залезать в файлы компьютера? Откуда эта Мария знала роль, которую играла Стелла когда-то? Поддавшись эмоциям, я написал: «Дорогая Мария. Иди на хуй».

Утром мы, как обычно, сняли сети с Саней. Парень выглядел так, как будто ему дала его жаба-жена – пел и пританцовывал. Я ее видел пару раз. Ростом полтора метра, руки жилистые, кулачки злые. Однажды Саня (на самом деле он Сунан, сунь в анус, легко запомнить) пришел на ночную рыбалку с таким фонарем, что хоть бросай его в воду вместо люминофора.

Улов у нас получился хороший – кое-что из мелочи, три окуня, змееголов и здоровенный тунец. Если на круг, получается где-то по восемьсот бат – на пиво хватит.

Вернулся домой около четырех. Стеллы не было. В день выступления она всегда уезжает раньше. Надо настроиться перед танцем. Жена у меня – шаман. Неудивительно, что вокруг всегда творится столько пиздеца.

В тот день особо я ничего не планировал. Думал, просто посидеть, повтыкать, посмотреть на воду. Может, порисовать, если будет настроение. К тому же надо было отсканить Стеллкину фотосессию. Она хотела показать ее одному пидарасу из модного журнала. Все мечтала, что ее заметят серьезные продюсеры, позовут сниматься.

Короче, сел я в кресло, достал Корону, заслюнявил блант, сделал пару тяжек. Мысли побежали, как мадагаскарские тараканы. Ничто не предвещало паранойи, но меня-таки накрыло. Не думаю, что дело в траве. Может, то письмо было замедленного действия.

Факты стали цепляться один за другой. Вспомнилось, как сегодня утром Стеллу как-то слишком сильно разморило. Мы висели в гамаке, пили винчик. Я мечтал, как распишу нашу хижину. Адам и Ева живут в раю вместе со змеей, жрут плоды со всех деревьев и не парятся. Жена слушала рассеянно. Я задал ей вопрос, нормальный ли сюжет? Помню, этот блядский отсутствующий взгляд. Не рановато ли ты выехала – за три-то часа?

В шесть я сорвался. До «Сома» минут пятнадцать. Внутри из посетителей еще никого не было, если не считать двух угашенных нерусских туристов. Как всегда, перед входом дежурили Ваня с парой проблядушек. Я сходил в гримерку, потыкался в дверь Стеллы – закрыто. Взял ипу и вернулся в зал. «Посижу, – говорю Ване, – на веранде, подожду жену. Не рассказывай, что я тут, и подруги пусть молчат. Ты же знаешь ее характер». Ваня нахмурила лобик и сказала по-нашему – «халасо».

Давно приметил место в тени. С дороги не видать, зато улица как на ладони. Шлюшка не расскажет – у нас с ней контакт. Год назад познакомился с Ваниным бойфрендом, пенсионером с Урала. Брал его на рыбалку, расспрашивал обо всем. Оказался веселый мужик, тоже, как и я, рос без родителей. Доказывал свое право. В тюрьме сидел, хотя по виду не скажешь. Ваан крепко втюрилась, целый год лила слезы, когда пенс с пенисом уехал. Приходила даже к нам послушать русскую речь.

В половину седьмого подкатил знакомый джип цвета дерьма, и оттуда выскочил клоун Наронг в своей расшитой пижаме. Открыл дверь, подал ручку Стелле. Я как ее увидел, пелена на глаза упала. В том самом синем платье, тварь, которое я подарил. Вопрос: куда ездили – в ресторан или сразу в гостишку? Если бы тайский мудвин двинул за ней, я бы там его и угандошил. Но он поцеловал Стеллу в щеку и съебался. На пустом месте скандал разводить не хотелось, я же не лох, надо было выяснить подробности. Подмигнул Ване, но та отвела глаза. Люди всё знают, люди всё видят.

К семи начал подтягиваться народ. «Сом» самый большой клуб на Яо Яе, так-то здесь деревня. Приходят в основном европейские ебыри из ближайших гостиниц. Редко пары. Подростки, как их называет Стелла, за шестьдесят – в шортах, с рюкзаками, на бодрых щах. Хотя в последнее время к ней стали ездить местные, среди которых несколько непростых. Тот же Наронг – у него магазины «Севен Элевен» в порту. Рассказывали, что в Пхукете тоже. Стелла говорит, охмуряет богатеньких для нашей же пользы. Так я и поверил. Девяносто девять процентов ее аудитории – развратные мужики, в том числе муслимы. Знаю их, как обзалупленных – на уме одно.

Над гостями клуба замаячила белобрысая башка Фрица. Это высоченный инструктор по дайвингу, которого я стал в последнее время слишком часто засекать в районе нашего дома, на мелководье, где обычно купается жена. Однажды Фриц вылез на берег и разлегся прямо под нашими окнами. Просто-напросто откровенно разложил муде на нашей сковородке. Пришлось выйти, объяснить популярно, чья это территория. Больше на район он не совался, зато пожаловал сюда – радостный, с букетом. Я встал поздороваться. Фрица как ветром сдуло.

В семь тридцать заиграла Афта дарк, Тито и Тарантула. Я протиснулся в набитый зал и притаился в углу. Стелла уже вышла с Белышом, красиво изогнувшимся на ее шее. Программу знаю наизусть – тот самый всем известный танец Сальмы Хайек, почти один в один. Вопрос тут не в хореографии, а в исполнении.

Вначале Стелла двигается плавно, как будто не хочет беспокоить змею, устроившуюся на тепленьком. Самое интересное начинается, когда вступают тамтамы и появляются две тайки с факелами. Танец ускоряется, движения Стеллы становятся бешеными. Белыш просыпается, а кто бы не проснулся? Хорошо, что до Яо Яя не добрались защитники животных. В определенный момент моя колдунья вступает с питоном в магический коннект, который никого никогда не оставляет равнодушным. Не буду здесь вдаваться в подробности, но все это имеет под собой философию. Типа, нельзя сопротивляться неизбежному, но можно вступить с ним в игру. Я не слишком силен в объяснениях, Стелла это круто раскладывает. Астральная воронка и символический фаллос – что-то такое.

Шоу содержит элементы импровизации. Иногда змея чувствует вайб и делает то, чего захочет Стелла. Ради этого в «Сом» и набивается столько трахателей уток, которые ни хрена не смыслят ни в философии, ни в собственной религии. Одно время в программе еще были трансы, но потом их убрали, как слишком скучный номер. Сложно жить рядом с такой примой, теперь вы догоняете. Даже удавы не справляются.

Ближе к концу композиции я увидел, что Ваня сделала жест в сторону Стеллиной гримерки. Не сразу понял, что имелось в виду, но на всякий решил метнуться.

Тито и Тарантула еще не доиграли, Стелла была в трансе, закатывала глаза и гладила питона, в общем, общалась с духами. Я втопил к шторке у нее за спиной и оказался в коридоре, где уже сегодня был. В гримерке никого. Колышутся перья, может, от сквозняка. Постоял-постоял, открыл шкаф с платьями. Туда бы взрослый мужчина не залез, но я все равно проверил между складками. Собирался уже возвращаться, когда осенило выглянуть во двор через черный ход. Там-то я его и засек.

Наронг, ебать его в жопу, прислонился к джипу и нервно курил. Я сплюнул и без лишних разговоров пошел на него. Со мной сложно, когда падает планка. «А ю вэйтинг фо самбади, фака?» «Ноу», – таец замотал головой. Как раз вовремя, потому что я резко выбросил руку и смазал его по левой скуле. Гад успел юркнуть под локоть, атаку развить не получилось. Тогда я выкинул лезвие, которое ношу специально для таких случаев. Мы пару раз оббежали вокруг машины. Ящерица, пожирающая мусор, что-то крикнула (я пока на местном не шпрехаю, если не считать ругательств), и с улицы подтянулась толпа тайцев. Пришлось отбросить перо. Ну, что же, господа, можно и так. Стеллин хахаль для приличия тоже остановился. Это меня и подвело: слишком обрадовался. Подлетел и в тот же миг получил по носу. Из глаз искры, вкус юшки на зубах. Учил тайбо, гандон, заехал с ноги. Ну, и что – я только озверел. Давай месить руками, лишь бы попасть. Наронг уворачивался-уворачивался, потом не выдержал, сиганул через кусты. Я за ним, хер бы там. Исчез в пыли, куай.

Одержав победу, надеешься, что хоть «спасибо» скажут, а получаешь хер на постном масле. Стелла стояла у входа и хлопала глазами, показывая, что она тут не при делах. Я схватил ее за руку и потащил к дому. В пальмовой тени прижал к волосатому стволу и легонько придушил: «Хорошо повеселилась, на чет хи?»

Кое-как добрались до бунгало: упиралась кошка, орала «как же я тебя ненавижу», разыгрывала спектакль, который всем тут уже вот где. Я кинул ее на циновку и выбил всю дурь. «Сволочь, Вара, не останавливайся, люблю тебя». Вот, чем все это кончилось.

Спустя пару часов мы лежали мокрые, как из матки, дули бонг и смотрели на закат. Утром нос распух. Стелла все прикладывала какой-то корень, но я вспомнил, как она лечила мне ветрянку и угробила бы, если б не Ванин пенс. Короче, с утра пораньше помчался в травмпункт. Оказалось – перелом. Зато принцесса моя месяц с меня не слезала. Тогда-то я и написал ее портрет с питоном на стене в прихожей.

Он был в священных тонах, как день понедельника. Я использовал множество цветов: насыщенно-желтый, кукурузно-желтый, нарциссово-желтый, золотисто-березовый, темно-грушевый, дымно-желтый, ярко-желтый, отборный желтый, янтарный, желтый карри, глубокий зеленовато-желтый, темный золотарник, глубокий желтый, медный, восход солнца, шафраново-желтый, грушевый, блестящий зеленовато-желтый, транспортно-желтый, золотой, желтого школьного автобуса, рапсово-желтый, лимонный, одуванчиковый, песочный, горчичный, кукурузный, незрелый желтый, кремово-желтый, лимонно-кремовый, цинк, мандарин, лазерный лимон. А индигово-персидски-синий питон то ли вползал в мою красавицу через рот, чтобы согреться, то ли выползал из глубин ее черной души.

Давным-давно я пытался описать лицо Стеллы словами. Где-то валяются стишки, может, найду. Краски ухватывают лучше, потому что больше соответствуют тому, чего нельзя сказать. Если окунуть пальцы в мякоть из тюбиков и погладить шершавый холст, можно найти на нем Стеллину щеку, нащупать крылья носа и лезвия глаза. По-другому все это не уловить. Я пишу пальцами, когда есть вдохновение.

Тут, наверно, пришло время раскрыть факты своей биографии, да? Мы жили в Москве. Еще раньше я был бизнюком, но об этом не помню и помнить не хочу. Предки от меня отказались, чем-то я им не угодил. С тех пор не чувствую необходимости пресмыкаться перед авторитетами и встраиваться в системы. Я гопарь и быдлан, поехали дальше. Решение покинуть Рашку далось легко. Жить нужно в кайф. Стелла, как я понимаю, тоже не особо держалась за театр. К тому же были еще причины…

Я познакомился с ней в тридцать два. У меня была своя хата в Москве, в районе Измайлова. По уши втрескался, увидев Соломею на сцене, и потом каждый вечер торчал с букетом под дверьми театра. Назывался он «Ночь», но это вам ничего не скажет. Подвал, куда никто не заглядывает. Главным там был шибко умный режиссер с седыми патлами, рассуждавший про мистерии и души, так что простому человеку не понять.

Стелла говорит, я был мямля, скучный тип, заикался, мекал, бекал, жаловался на то, что у меня никого нет. Короче, задрот и зануда. Она меня пожалела, подобрала. Мы стали жить под одной крышей. В леске неподалеку меня и пописали – пять раз: шрамы я показывал на своем канале, пока не прикрыл его, комментаторы заебали.

Чьих это было рук дело – неизвестно. Могу сказать, что я этому человеку благодарен. Мне была дана еще попытка – стать белым листом, дать краскам расцвести.

Неделю валялся в отключке и за это время превратился в кокон. Это выражение Стеллы. Она сказала, даже внешне все изменилось. Я вылупился брутальным, уверенным в себе самцом, во мне появилось либидо. Жаль, не осталось фотографий из прошлой жизни, чтобы сравнить: раньше, видать, я себя не любил.

Потом Стелла забрала меня домой. Взяла отпуск в театре, пела, читала отрывки своих спектаклей, давала слушать музон и показывала крутое кино. Ей нравилось, что я все вижу по-своему. Например, из раннего: я сказал, что фильмы Антониони – про войну черного и белого. Пятна расположены в шахматном порядке. И я даже думаю, что черное – это женщина, а белое – мужчина. Стелла долго всем это пересказывала.

Дальше был период, когда жена притащила мольберт с красками и пластилин. Первой, и главной моделью стала она сама, кто ж еще?! Я писал ее голой. Часть работ увез с собой. Не всегда вы разберете женскую фигуру в моей мазне. Но это и не важно, главное – экспрессия.

Жаль, в текст сейчас нельзя вставить картинки. Поверьте на слово, моя жена – самая сексуальная телочка из всех, кого вам приходилось видеть.

Еще были эксперименты со светом. Это когда я только начинал говорить. Как не поставишь лампу, дух захватывает, башку сносит. Тогда-то я и написал те стишки. Ладно, раз пошла такая пьянка, найду. Ага, вот они.

 
• Лампа справа.
Дикая туземка
С жуткой тайной глаз,
Ты аборигенка,
Ты сплошной экстаз.
Мы в волнах играемся.
Нам так хорошо!
Телами прижимаемся,
Не видит нас никто.
 
 
• Лампа на уровне лба.
Вольная и тонкая,
Как Одри Хепберн ты,
Всегда всем недовольная,
Любительница суеты,
С балкона ты смеешься
Над сотнями мужчин
А в руки мне даешься.
Так кто твой властелин?
 
 
• Лампа чуть дальше, свет ровный.
Ты же аристократка,
Посмотри ты на себя,
Глядишь ты так украдкой,
Что, кажется, нельзя.
И я боюсь ударить
В грязь лицом перед тобой,
Такая ты недоступная,
Что страшно быть собой!
 
 
• Лампа внизу.
Ты знаешь слишком много,
Живешь трильярды лет,
Ты богиня – недотрога,
Так в чем же твой секрет?
Неужели ты родилась
В Древней Греции?
Так как мне не гордиться,
Что могу дарить тебе цветы?!
Примитив, конечно. Зато искренне.
 

Когда отпуск закончился и я немного оправился, Стелла вернулась в театр. У нас постоянно тусили актеры, художники, музыканты. Многие рассказывали про Тай, Бали, Гоа. Стеллу туда тянуло.

Я потихоньку вливался. Забакланил на равных. Показывал актерские этюды. Помню один – стою тупо на месте. Стелла придумала название: одинокое дерево на холме рядом с проходящим поездом. Кто-нибудь давал гудок, а я дергался.

Как-то раз умный чувак из рекламы назвал меня камертоном. Говорит, верь себе, пусть другие сверяют с твоей ля мелодии своих восприятий. Хорошо сказано?

Идея постричься наголо, кстати, от него. Внешность у меня подходящая. Я худой, фактура черепа читается, телосложение сухое. Во взгляде есть что-то звериное, особенно, если не суечусь. Походка свободная. Выгляжу для своих лет хорошо. Ношу винтажные шмотки.

В первый год после покушения к нам в Измайлово часто ходил следак с говорящей фамилией Суков. Старая падла, которая всех людей искусства ненавидела. Когда я говорил ему, что ничего не помню: ни круга общения, ни как попал в Москву, ни откуда у меня бабки на фирму, – он мне не верил. «Что ж вы такой скрытный, Варахиил Тихонович? В армии почему-то не служили, никаких документов о вас не сохранилось, ничего не известно» – «Плохо работаете, значит, раз неизвестно». Я с этим гадом за словом в карман не лез, такие люди должны знать свое место. Чекист только головой качал, а сам думал, как бы отомстить. Стелла хорошо изображала его вертухайскую походку. Меньше чем через год после того, как меня забрали из больницы, Суков вдруг заявил, что у моей жены есть любовник. Время он подгадал правильное: Стеллы не было дома. «Просто, на всякий случай, чтоб вы знали. Мы эту версию тоже прорабатывали, она не подтвердилась». – «Ага, – говорю. – И как докажешь?» Развел руками, поплелся к выходу со своей папкой.

В тот же день я вскрыл почту Стеллы и все прочел. Она последние полтора года еблась с этим своим режиссером из театра, имя его есть в интернете, кто хочет, может узнать. Писала ему, что ей плохо, что жаждет любви. Удар поддых, но он же сделал меня сильней. Судя по переписке, режиссер хотел сбежать еще до покушения, но из-за того, что я потерял память, Стелла уломала его остаться. Ей нужна была «поддержка».

Я тогда еще плохо соображал, всего пару раз бывал на улице и тем не менее взял с кухни топорик для рубки мяса и почесал в «Ночь». Режиссер как раз репетировал, правда, без Стеллы. Я попросил поговорить наедине. Он сделал бровки домиком, какая-то старая кляча, наверно, помощница пискнула: «А зачем?» Они все смотрели на меня, как в цирке. Тогда я достал топорик и заорал: «Порешу вас всех, нахуй». Наверно, где-то в сериале увидел.

Актеры разбежались, а мы с режиссером сели на сцену и давай бакланить. До приезда фараонов он мне все подробно рассказал. Вопрос у меня был единственный: «Почему ты понравился моей жене, чем ты ее взял?» У них, оказывается, были профессиональные темы, работа над ролью, воспитание души, мистический опыт. Понятно – о чем Стелле было говорить со мной? Вначале бизнюк, потом овощ, которого приходилось кормить с ложечки. Жизнь раскрылась передо мной. Значит, я был обузой?

Мусора быстро отпустили: старичок ни на что не жаловался, боялся скандала. Домой я не пошел – три дня слонялся, жрал объедки в «Макдаке» вместе с голубями, просил милостыню – «подайте сироте». Потом Стелла меня нашла, увезла в Измайлово. Тогда-то мы и поговорили по душам.

Жена сказала, что хочет быть свободной. Но и я должен быть свободным рядом с ней. Творчество – это жизнь на грани, оголенные нервы, все такое. Нам никогда не успокоиться рядом друг с другом. Зато мы будем ощущать вайб.

Стеллу давно преследовала идея сделать собственный театр тела. Такую «Антиночь» без всякой зауми. Дать выплеск чистому чувству, вывернуться наизнанку. Она спросила, как я к этому отношусь. Я сказал, можно попробовать!

Все сложилась как сложилась. Каждый должен принимать себя, как он есть. Мы выбрали маленький остров и установили собственные правила. Стелла сказала, что ее женская энергия неподвластна ей. Я ответил, что и моя мужская тогда тоже.

Кроме меня, у нас есть Белыш, Наронг, Фриц и, наверно, кто-то еще. Но это не важно. Я знаю, что люблю жену, и она меня любит. Она источник всего, что я испытываю. И парней своих заводит ради меня, чтобы мне не заскучать.

Наступил розовый вторник. В Тае у каждого дня свой цвет, это легко проверить, достаточно забить в поисковой строке – «цвета в Тайланде». Поэтому страна так подходит для художников. И еще из-за ярких закатов.

Вторник: Мангала – в индийской астрологии имя Марса. В Тайланде называется «Пхра Ангкхан». Бог войны, очень сильный. Ездовое животное – водяной буйвол. Его кожа – розовая или красная (цвет Марса), его одеяния – красного цвета, он также носит с собой красные цветы за ухом. У этого бога четыре руки, в которых он держит «божественное оружие»: копьё, дротик и дубинку. Элемент – воздух.

Стелла пошла купаться. Я смотрел на ее фигурку в красном купальнике. Она шла прямо к фиолетовому горизонту, где сливался с морем темно-пурпурный корабль. У меня дико стоял. Я открыл почту, проверил входящие. Было одно новое письмо, ответ на мой ответ.

«Ну, что же, очень жаль. Хочу, чтобы вы знали. Так называемые обстоятельства могли сформировать вас и другим человеком. Например, спокойным и мудрым, интеллектуальным и успешным. Давайте смотреть на жизнь шире. В приложении некоторые сведения о вашем происхождении. Читать будет сложно, но вы не бойтесь. Никто из нас не знает, кто он. Это вопрос выбора. И можете не отвечать. Мария».