Текст книги "Формула преступления"

Велев городовому посторониться, Родион впустил испытуемого. Василий Николаевич только заглянул и выскочил как ошпаренный, часто-часто крестясь и шепча молитву, и даже покрылся крупной испариной.

– Кто же такое сотворил? – шепотом спросил он.

Родион и сам не прочь был это узнать.

– А сами что думаете?

– Да как же… Откуда мне… Какое несчастье!.. Что теперь с жалованьем будет?

– Не заметили в кабинете чего-то странного или необычного?

На лице Лопарева читалось: да куда уж больше странности! Пришлось разъяснить:

– Господина Донского изувечили каменной перчаткой, отломанной от какой-то статуи…

– Свят! Свят! Свят! – эхом отозвался камердинер, осеняя себя крестным знаменем. Такой суеверный, прямо как барышня, начитавшаяся готических романов.

– Иван Иванович упоминал что-то подобное?

Слуга вытаращил глаза:

– Это чего же-с?

– Может, рассказывал про статую рыцаря?

– Никак нет-с!

– Быть может, кто-то пошутил подобным образом? Не припоминаете среди друзей господина Донского любителей статуй?

– Не могу знать. К нам друзья не заходили-с.

– Совсем гостей не было? Какая досада. Вам, наверно, скучно без гостей. Сколько у Донского прослужили?

– Нанял месяц назад. По газетному объявлению… Какое несчастье! Куда меня после такого происшествия возьмут… Пятно несмываемое. Скажут: не уберег хозяина. Пропало мое доброе имя! Что теперь будет? Что за рок такой…

– Значит, до этого не были знакомы.

– Не имел чести-с.

Вытряхнув из камердинера все, что смог, Родион оставил его сидеть на кухне и припоминать любую мелочь или странность, которые случились за последние дни. Умственными упражнениями заниматься не отходя от плиты, то есть не выходя из кухни. Что Василий Николаевич исполнил с большой охотой.

А Ванзаров вернулся к занавешенной двери. Ключ был такой древний, словно попал сюда из антикварной лавки, но вошел в замочную скважину мягко, повернулся легко. Наверняка пользовались часто. На лестничной клетке Родион первым делом посмотрел под ноги. Еле заметные крупинки нашлись у порога. Как видно, гость слегка осыпался. В остальном служебная лестница для прислуги с корзинами или особых гостей, каких неудобно провести через парадный подъезд, приятно удивила чистотой, что нечасто встретишь и в дорогих домах. А тут порядок держали строго. Еще час-другой, и каменная пыль исчезнет под веником.

Спустившись на два пролета, до самого выхода, Родион повернул новым ключиком французский замок и выглянул на Екатерининский канал. Парадный вход отсюда почти не заметен, изгиб дома прячет его. Но если швейцар гуляет снаружи, ничто не мешает приглядывать и за черным ходом.

Вернувшись проторенной дорожкой, Ванзаров запер потайную дверь и бочком, чтобы лишний раз не глядеть на жертву, пробрался в прихожую.

Городовой почтительно ждал распоряжений, и они уже почти сорвались с языка, когда что-то больно впилось в плечо. Его крепко тряхнули, а громовой бас у него над ухом разразился отборными проклятиями, печатными из которых были «негодяй», «подлец» и «проходимец». Обращаться так с незнакомым человеком некрасиво, а уж с сыщиком при исполнении – чревато. Тем более Ванзаров не мог вспомнить поступков, за которые его стоило так чехвостить. А за те, что стоило, – уже получил в детстве от матушки.

Сбросив с плеча хваткие пальцы, он развернулся, готовый дать решительный отпор, и в нос ему шибанул смешанный запах перегара и дорогого одеколона. Статный господин почтенных лет с лицом, искаженным злобой, пребывал в той стадии бешенства, когда человек за свои поступки не отвечает. Увидев лицо врага, Родион ощутил странное спокойствие.

– В чем дело? – спросил он таким ледяным тоном, что в воздухе блеснули морозные узоры… Ну, хорошо приврали для художественного эффекта. Все равно строго осадил, что уж тут скромничать.

Дородный господин (Родион успел заметить рубиновую заколку на его галстуке) зарычал нечленораздельно, от чего городовой малость остолбенел, и уже занес было над юным чиновником рукоятку зонта, но присмотрелся…

– Да вы кто такой? Мальчишка!

– Коллежский секретарь Ванзаров, чиновник сыскной полиции. С кем имею честь?

Мгновенно спрятав зонт, грозный сеньор резво сдулся, отступил на шаг и заискивающе улыбнулся:

– Прошу простить… Ошибся… Не в ту квартиру, как видно…

– Кого же хотели зонтиком угостить?

– Ах это… Ха-ха… Прошу извинить, так, дружеская шутка, знаете ли… Разрешите откланяться…

– Для начала извольте назваться, – совсем уж полицейским образом потребовал Родион. Городовой же, в отместку за растерянность, хмурился и присматривался, как бы ловчее скрутить наглеца. А может, и шашкой жахнуть для успокоения души.

– Не стоит беспокойства… Просто ошибка… Мои извинения, господа… – И незваный гость стал пятиться к двери.

– Стоять! – без всяких сантиментов приказал Ванзаров.

Господин с рубином застыл как статуя.

– Не извольте беспокоиться… – только выдавил он.

С него потребовали имя и звание.

– Карлов Дмитрий Иванович, мещанин, – сообщил он, приятно улыбнувшись. И куда только смелость подевалась. Перед мальчишкой готов на вытяжку стоять, ох уж эти обыватели…

– К кому шли с сюрпризом? – напомнил Родион.

Господин Карлов засмущался, забормотал об ошибке, но в конце концов сознался, что желал бы видеть господина Донского лично и немедленно.

– Могу в этом помочь, – ответил Ванзаров. – Извольте следовать за мной.

Вежливо пропустив гостя вперед, Родион позволил ему насладиться зрелищем во всей красе, а сам наблюдал за реакцией господина Карлова.

Разглядев среди объедков раскинутое тело, господин Карлов охнул и закрылся пухленькими ладошками. На фаланге упитанного пальчика сверкнул массивный перстенек.

– Можете опознать убитого?

Дмитрий Иванович болезненно застонал, но выжал из себя нечто похожее на «да».

– Кто жертва? – продолжилось истязание.

– Он…

– Извольте уточнить, кто «он».

– Донской… – выдохнул Карлов. – Умоляю, господин сыщик, разрешите выйти, не могу на это смотреть…

– Да вы же только что намеревались сделать с покойником нечто подобное.

Солидный господин застонал:

– О боже! За что же мне эти терзания…

Неопытность полицейского, а скорее, человеческая жалость не позволила Родиону мучить человека дольше. Он только спросил:

– Как же узнали, даже не взглянув?

– Перстень…

Действительно, на безымянном пальце левой руки Донского красовалось кольцо массивного золота с зеленым камешком. Игрушка мужского самолюбия, так сказать.

– Владеете ювелирной мастерской? Разбираетесь в брильянтах?

– Это мой перстень! – словно в отчаянии, бросил Карлов.

– Украден у вас?

– Да подарил его Донскому!.. Подарил!.. Умоляю, разрешите выйти, господин… Нарзанов…

– Ванзаров, – поправил его Родион и проводил в гостиную.

Легко оправившись от испуга, Дмитрий Иванович расположился в широком кресле, словно у себя дома. Такие натуры быстро загораются, но так же быстро и отходят, везде чувствуя себя в своей тарелке. Родион старался следить за деталями мимики, которые, как знал от древних авторов, выдают не только характер, но и то, что человек пытается скрыть или попросту солгать. Однако Карлов держался вполне свободно, глаз не прятал. Во всяком случае, поймать фальшь Родиону не удавалось. На вопрос «как часто здесь бывал?» Карлов сообщил, что пришел впервые, потому и решил, что перепутал квартиру.

Тогда Родион зашел с другого конца и спросил, как давно Карлов знаком с Донским.

– Не так чтобы очень… Месяц, может, два, – неохотно сознался тот.

– Проясните ваши общие интересы. Деловые начинания…

– Да какое там… Так… Особо никаких. Приезжал в гости.

– В таком случае постарайтесь объяснить: чем ваш друг заслужил порку зонтом? Или предпочли бы что-то более тяжелое?

Карлов отмахнулся, как от ночного кошмара:

– Да что вы такое говорите… Разве способен убить человека? Посмотрите на меня!

Строго говоря, такой господин способен на многое. Комплекции хватит и подкову погнуть, и личико в кровавый студень обратить. Даже каменной перчатки не понадобится.

– Я бы желал услышать ответ, – напомнил строгий юноша.

– Раз настаиваете… – Дмитрий Иванович как будто скукожился, стал меньше ростом, а может, глубже провалился в кресло. – Только умоляю, дайте слово, честное и благородное, что это останется между нами. Не переживу стыда. Дело касается чести моей семьи, а это – святое.

Родион хоть и был не чужд вопросов чести, но в этот раз коварно пробормотал что-то неопределенное. Этого оказалось достаточно. Карлов разразился исповедью…

…Господин Донской оказался в его доме случайно. Однажды, проводя вечер в клубе, Дмитрий Иванович познакомился с очаровательным молодым человеком, острым на язык, приятным в общении и легко расстающимся с деньгами. Потому что их у него было в избытке. В общем, Карлов смекнул, что такое сокровище в полном расцветете сил, который, по его мнению, наступает как раз к тридцати годками, и есть то, что так давно ждет его обожаемая дочурка. Разумеется, тайный замысел Карлов оставил при себе, но просил заехать в гости, просто и по-дружески. Донской явился к семейному обеду и буквально очаровал всех. Супруга Дмитрия Ивановича против обыкновения была мила и добродушна, а дочка… Тут мало слов. Надо было видеть, как расцвела Лаура Дмитриевна, как загорелись ее щечки, как стыдливо прятала глазки. Надо сказать, что Донской оказался расторопным и сообразительным господином. И стал заезжать чуть не каждый день. Карлов с тихой радостью следил, как развивается роман, тем более что дочь, кажется, по-настоящему влюбилась в Донского. Что в браке по расчету всегда приятно. Будучи человеком прогрессивных взглядов, Карлов разрешил Донскому уединенные прогулки с Лаурой, позволял ему вывозить ее в театр и прочие увеселительные заведения. Время летело быстро, дочь только и говорила, что об «Иване Ивановиче», да и господин Донской, кажется, дошел до той степени любовного нетерпения, когда пора уже предложение сделать. Семья ожидала счастливого события в биографии обожаемого дитяти. Вопросы приданого на этот раз играли второстепенную роль. Донской был обеспечен, но все равно за дочерью Карлов давал десять тысяч годового дохода. И дачку в придачу.

Все изменилось необъяснимо. Буквально неделю назад Донской перестал ездить в гости, а с Лаурой произошла резкая перемена. Девушка помрачнела, замкнулась и весь день сидела у себя в комнате. Замечая столь тревожные признаки, Карлов обеспокоился не на шутку и стал выяснять, что произошло. На его расспросы ответ был один – горькие слезы. Тогда за дело взялась мать. И сумела добиться правды: слабая девушка не смогла устоять перед обольстительными речами и потеряла главное достоинство невесты. Карлов, конечно, был в ярости, но про себя решил: раз теперь дело к свадьбе, то какая разница – неделей раньше, неделей позже. Однако сегодня утром было доставлено письмо от Донского, в котором он приносит глубочайшие извинения за то, что вынужден срочно уехать, быть может, навсегда. А Лауре Дмитриевне желает только счастья в жизни. Наглость «жениха» поразила Карлова настолько, что он буквально рассвирепел. Не помня себя, схватил первое, что попало под руку, и кинулся к обидчику, чтобы запороть до смерти или сделать зятем. Помня, что Донской снимает квартиру в доме на Екатерининском канале, Дмитрий Иванович ринулся напрямик.

Терпеливый слушатель протянул ладонь:

– Покажите письмо.

Карлов заметно смутился:

– Характер у меня вспыльчивый, как прочел, так разорвал на мелкие клочки и выбросил в окно.

Можно согласиться: самое обычное дело для нервных людей разорвать такую ценную улику.

– Неужели и конверт не пощадили? – уточнил Ванзаров.

Дмитрий Иванович только виновато вздохнул.

– Дату, когда отправлено, помните? Что на печати стояло?

– Разве стал я печать разглядывать… Когда перед глазами кровавые круги… Не до того было…

Досадная невнимательность. Почта в столице работала из рук вон плохо, тут вам не Лондон, где королевская служба доставляет письмо в течение дня. Почта у нас хоть императорская, но неторопливая. Любую корреспонденцию сначала перлюстрируют в «черном кабинете» на почтамте, а уж потом отправляют адресату. Все письма читают специально обученные чиновники. Мало ли кто какую крамолу сообщит. Враг Отечества думает, что тайна переписки священна, и доверяет свои тайны бумаге. Тут и попадается. Эта особенность столичной переписки была хорошо известна. Донской мог отправить весточку и вчера днем, и позавчера, и пять дней назад. В каждом случае просматривается особый смысл.

– А кольцо когда ему подарили? – как бы между прочим спросил Родион.

Карлов совсем загрустил:

– Как раз перед разрывом с Лаурочкой… Зачем только! Как будто сглазил. Нельзя ли получить обратно?..

Поблагодарив за полезную беседу, Ванзаров просил вечером, часам к восьми, заглянуть в сыскную полицию, чтобы подписать опознание и составить протокол как полагается. Дмитрий Иванович обещал непременно быть, он живет здесь поблизости.

Доктор из участка, который так был нужен, как назло, не спешил прибыть. В гости к трупу пришлось идти самостоятельно. Родион пристроился рядышком, сжался, задержав дыхание, что при его комплекции и в плотном сюртуке было не так просто сделать, и бережно приподнял левую кисть. Рыжий перстенек сверкал камушком, гордо выпячивал бока, но по размеру был великоват. Стоило тронуть палец, как повернулся камнем вниз, следуя законам гравитации.

Изучить драгоценность помешали. В прихожей началась возня, послышались невнятные голоса. В кабинет заглянул городовой и доложил, что прибыла какая-то дама, которую задержали до выяснения личности. Родион, большой специалист по дамам (правда, лишь в теории), отложил на время осмотр и отправился в коридор.

Его смерили взглядом… а вот каким именно – сказать трудно. Черная вуалетка прикрывала лицо. Платье глубокого траура пошито отменно, разнообразные достоинства фигуры великолепно подчеркнуты, что сразу подметил острый взгляд Ванзарова. Ну, еще бы ему не заостриться, когда дело касалось таких форм!

– В чем дело? – спросила дама таким тоном, будто Родион ворвался к ней в спальню в чем мать родила, с букетом и шампанским. Ну, или что-то вроде того.

Пришлось пояснить, что в присутствии сыскной полиции вопросы задает только сыскная полиция. И никто больше. Это заявление не произвело эффекта. С той же брезгливо-надменной интонацией она осведомилась, где господин Донской.

– А кем вы ему приходитесь? – тоже осведомился Родион.

Немного замявшись, дама назвалась «знакомой». Но этого сыскной полиции было мало. От гостьи потребовали не только поднять вуалетку, но и назваться. Дама обдала мальчишку презрением, но лицо показала.

Такие барышни не во вкусе Ванзарова. Слишком холодная красота, слишком правильные черты образцовой статуи, слишком хорошо знает себе цену, слишком уверена, что мужчина – нечто среднее между безмозглым кобелем и домашней болонкой. В общем – гордая стерва, что уж тут стесняться.

– Баронесса Аловарова.

Чего-то подобного и следовало ожидать. Родион коварно ответил, что ему очень приятно и вообще весь к услугам, и даже назвал свое имя-отчество. Баронесса повела подбородком, что означало поклон вежливости, и назвалась Анной Ивановной.

Родион тут же уступил дорогу в кабинет:

– Извольте пройти.

Баронесса пошла решительно, но в дверях замерла, словно наткнулась на невидимую стену. Ванзаров не мешал, ожидая, что будет дальше. Выдержав дольше, чем способно женское сердце, Анна Ивановна резко повернулась. Побледнела, но держала себя в руках.

– Мне нужно присесть, – сказала она, тяжело дыша.

Очевидно, в этой квартире она была впервые. Пришлось показать дорогу в гостиную, где недавно Карлов рассказывал свою историю. Юноша был столь услужлив, что лично сбегал за стаканом воды, не поручив эту честь Лопареву.

Между тем баронесса вполне овладела собой.

– Вы так смотрите, будто ждете от меня признаний, – сказала она, касаясь края стакана вздернутой губкой.

Внешне смутившись, Родион выразился в том духе, что это не допрос и будет рад любой помощи.

– Я могу быть уверена?

Он обещал: все, что угодно. Ну, не жениться же ему предложат.

– Все, что узнаете, должно остаться в полной тайне. Клянетесь?

Это не входило в планы следствия, да и вообще не дело сыскной полиции клясться направо и налево, но Родион бессовестно обещал.

– Мое условие: никаких протоколов. Только частным образом.

Что ж, пришлось пойти и на это. Путь к истине порою усыпан капканами.

– И еще: дайте слово верить всему, что услышите.

Да что же такое! Буквально прижали к стене бедного юношу. И глазом не моргнув, Родион выдал новую клятву. Чтобы раскрыть преступление, он готов был присягнуть на чем угодно: хоть на томике Пушкина, хоть на сборнике приказов Департамента полиции.

– Это случилось не так давно… – начала баронесса.

…Год назад Анна Ивановна овдовела. Барон Аловаров был старше на десять лет, но жили душа в душу и, можно сказать, любили друг друга. Оставшись одна, баронесса ощутила такую пустоту в душе, что забыла светские развлечения, перестала ездить в гости, отказалась принимать старых друзей, вела затворнический образ жизни и вообще погрузилась в глубокую печаль. В таком безутешном состоянии пребывала почти десять месяцев. Но время – лучший лекарь, и боль утраты стала затихать. Молодой женщине захотелось выйти из клетки, в которую сама себя заточила. Не снимая траура, она начала выезжать на прогулки. И вот примерно месяц назад отправилась в Летний сад.

Баронесса шла по тенистой тропинке мимо мраморных статуй, но порыв ветра вырвал у нее из рук зонтик. Какой-то приятный господин поднял зонтик и любезно подал его ей. Поблагодарив, она продолжила уединенную прогулку, но мужчина так ловко и мягко завязал разговор, что Анна Ивановна не заметила, как взяла его под руку. И гуляли они часа три. В тот же вечер господин Донской пригласил ее в «Донон», где устроил чудесный ужин. Роман развивался стремительно. Не прошло и трех дней, как Анна Ивановна сдалась окончательно. Донской оказался искусным любовником, что молодая женщина, к своему стыду, признала.

Баронесса полностью подпала под власть Донского. Они проводили вместе все время, остававшееся у Донского от занятий делами. Вчера он как раз был свободен. Но вчера была годовщина смерти мужа, и Анна Ивановна должна была посетить его могилу. Донской увязался с ней. Они приехали на Воскресенское кладбище. Баронесса возложила к памятнику цветы и стала молиться, а Донской принялся глумиться над покойным, обнимать и целовать вдову, а потом, обозвав мужа Анны Ивановны «рогоносцем», пригласил его к себе на ужин. Анна Ивановна рассердилась и хотела его одернуть. Донской помрачнел, объяснив, что ему надо срочно уехать. Она стала расспрашивать, что случилось, но Донской отказался объясниться и буквально бежал. Еле успели договориться о встрече поздно вечером. Но он не приехал ни вечером, ни утром. Тревожась и не зная, что происходит, Анна Ивановна приехала сама.

Терпеливо выслушав эту историю, Родион аккуратно спросил:

– В котором часу вы приехали на кладбище?

– Где-то в середине дня.

– Нельзя ли немного точнее, баронесса…

Анна Ивановна задумалась, будто что-то подсчитывая в уме, и объявила:

– Около двух часов.

– Это можно считать точным временем?

– Если вам угодно.

– Благодарю, – Ванзаров поклонился. – Могу просить об одной услуге?

Баронесса изъявила милость.

– Поедемте на кладбище, покажете могилу своего мужа.

Странное желание молодого человека не удивило Анну Ивановну. Она только повела плечиком в траурном рукавчике и предложила пролетку, ожидавшую на Екатерининском канале. Родион обещал быть мигом.

Забежав на кухню, он застал Лопарева за чашкой холодного чая, безмятежно смотрящим в окно. Яичница с беконом издавала последние ароматы, предательски дразнящие.

– Говорят, Иван Иванович был большой любитель женщин…

Камердинер закашлялся от смущения и, понизив голос, сообщил: не то слово, какой любитель. Ни одну юбку пропустить не мог. Что ни день – новый роман. Умел забалтывать женщин, а особенно барышень, до полного бессознательного состояния. Что характерно: в квартиру никого не водил. Поблагодарив слугу за сведения, Ванзаров попросил его оставаться на месте: скоро прибудет доктор из участка. Хотя Лопарев и так не собирался покидать безопасную кухню.

На Воскресенское кладбище извозчик соглашался ехать только за пятьдесят копеек – цена просто грабительская. Анна Ивановна обещала заплатить, если подождет. Грабитель с вожжами милостиво согласился.

На старом кладбище разросшиеся деревья аркой склонялись над пешеходной дорожкой. Баронесса уверенно шла мимо оградок, крестов и семейных усыпальниц. Около развилки, где дорожки расходились в разные стороны, в приятном безделии стоял могильщик. Опершись на лопату, он внимательно изучал ветки, словно диковинные создания. Неизвестно, что творилось в его голове, кажется, не вполне трезвой, но, завидев баронессу, он оживился, содрал картуз, поклонился в пояс и пожелал «вечного здоровьичка, значица, госпожа хорошая», что в подобном месте прозвучало слишком оптимистично.

– Здравствуй, Егор, – сказала баронесса и, не глядя, сунула могильщику серебряный рубль.

Могила оказалась поблизости. Анна Ивановна вошла в ограду и перекрестилась. Место упокоения барона закрывал массивный каменный постамент, на котором стоял… средневековый рыцарь. Какого ордена – неизвестно. Одна рука опиралась на массивный меч, другая лежала на щите, украшенном фамильным гербом: львы, единорог и лилии. Средневековый рыцарь выглядел неплохо сохранившимся, если так можно сказать о каменном истукане. Вот только одна рука оканчивалась обрубком. Вместо перчатки – рваный слом.

На него Родион и указал.

– Это давно появилось?

Баронесса схватилась за сердце:

– Боже, какое варварство! Кто посмел надругаться над могилой?!

– То есть вчера памятник был цел.

– Какая дерзость! Сейчас позову Егора…

– Я здесь похожу, вы позволите? – И юный сыщик начал внимательный осмотр.

Памятник не из гранита, а из какого-то камня, крошившегося при незначительных усилиях. Неудивительно, что на лестнице и в кабинете каменный гость оставил столько мусора. На рыцаре кое-где виднелись плесень и мох. Но самое любопытное нашлось на постаменте. Прямоугольное основание находилось не совсем точно на том месте, где было поставлено изначально. Виднелся свежий след – краешек каменной полоски, не затронутый пылью и дождями. После прогулки и потери перчатки рыцарь так расстроился, что в темноте не смог встать точно. Или разозлился на измену жены. Поди знай, что творится в каменной башке.

Анна Ивановна вернулась с покорным Егором и отчитала его примерно. Беспечный могильщик кивал нечесаным темечком, обещая всенепременно все исправить. С чем и был отпущен.

– Благодарю, баронесса, вы мне очень помогли, – прочувствованно сказал Родион. – Могу ли я попросить вас заглянуть сегодня в сыскную полицию, скажем, к часам восьми? Необходимо засвидетельствовать смерть господина Донского. Протокол мы договорились не составлять.

Ему милостиво обещали.

– Совсем забыл! – Ванзаров изобразил досаду. – Что за кольцо на безымянном пальце у покойного Донского?

Анна Ивановна отвела взгляд:

– Это мой подарок… Моя вина. Я слабая, развратная женщина. За что и буду наказана вечными муками.

Родион не стал спорить или убеждать, что вечные муки – дело темное, а быстро откланялся.

Около злосчастной квартиры, посещаемой каменными гостями, скучал новый городовой, как видно, присланный из участка вместе с доктором в качестве подкрепления сыскной полиции. Дорогу Ванзарову преградил упитанный господин испуганной наружности.

Домовладелец Марков, как оказалось, был очень обеспокоен, что происшествие попадет в газеты и цена на квартиру резко упадет. Кто после убийства захочет в ней жить?! Чего доброго, и прочие жильцы потребуют скидку. На газеты у чиновника сыска управы не было, а вот что за постоялец был господин Донской, он спросил.

– Хороший господин, порядочный и состоятельный. Ничего плохого сказать не могу, – доложил Марков. – Вел жизнь тихую и пристойную, даже гостей не водил. А уж барышень этих… сами знаете, тем более. Соседи никогда не жаловались. Заплатил вперед за три месяца.

– Рублей двести?

– Шестьсот, – поправил домовладелец наивного юношу.

– А его камердинер?

Марков даже не понял, о чем его спрашивают. Пришлось уточнить: что за человек?

Задумавшись, домовладелец ответил:

– Достойный слуга. Никаких глупостей, всегда чист и опрятен, вежлив, как мне докладывают. Я-то с прислугой не общаюсь. Но швейцар наш, Матвей, самого лестного мнения… Господин полицейский, постарайтесь без огласки. Очень прошу!

Да какая тут огласка? Рядовой случай: ну подумаешь, статуя мужа пришла на ужин к любовнику жены и слегка помяла ему лицо да оставила в кровавой каше перчатку. Что тут удивительного? Распространяться на скользкую тему Родион не стал, а устремился в кабинет.

Участковый доктор Белкин как раз закончил осмотр.

Приветствовав пожилого эскулапа, Родион осведомился о результатах осмотра. Клацнув замочком саквояжа, Белкин ответил, что смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами вечера. Скорее всего, жертву сначала оглушили ударом по затылку – найдена небольшая вмятина. А потом уже принялись за лицо. Орудие убийства – несомненно, перчатка. О содержании желудка и наличии ядов в крови можно будет судить после вскрытия. Но, по его мнению, это ни к чему, все и так понятно. За исключением позы трупа.

– А что с ней не так? – спросил любознательный юноша.

– Ее немного подправили. После того как обработали лицо, поменяли положение конечностей.

– Зачем?

– Это уж вам решать, – лениво ответил Белкин. – Пойду я, уж время обедать.

– Про перстень можете что-нибудь сказать?

– Это не мой профиль. Да и говорить нечего: «самоварное золото» со стекляшкой.

– Фальшивка?

– Чистой воды. Впрочем, как и сам труп.

Ванзаров потребовал немедленных разъяснений. Белкин улыбнулся такой горячности:

– Убитый носил парик, очень качественный и хорошо пригнанный. Его настоящий цвет волос – брюнет. Приподнимите и сами убедитесь. Еще у него приклеены усы. Вы, юноша, понятно дело, в крови мараться не стали, а если бы взглянули внимательно, то увидели бы: усики отделились от кожи. Такого чуда ни при каком ударе не происходит.

Доктор приподнял край шляпы и откланялся. А Родион развил бурную деятельность. Камердинера освободил из заточения на кухне, но обязал к восьми вечера заглянуть в сыскную полицию, чтобы подписать протокол опознания. Тело отправил в морг 3-го Казанского участка, а квартиру опечатал, как ни упрашивал его домовладелец. На двери появилась бумажная полоска с грозным росчерком коллежского секретаря.

Закончив хлопоты, Ванзаров подозвал швейцара, забросившего прочие дела, и попросил вспомнить, кто и в какое время появлялся вчера в квартире. Осознав важность момента, Матвей старательно доложил: около трех приехал господин Донской и больше из квартиры не выходил. Около семи камердинер его ушел, вернулся через полчаса. Затем, около девяти, принесли из «Мадрида» ужин. Ну а после Лопарев вышел, сказал, что его отпустили. Вернулся поздно, после полуночи. Иных гостей не было.

– А вы, Матвей, за черным ходом успеваете следить?

От такого обращения важного чиновника швейцар расцвел ромашкой и признался: за той дверь не следит, да и зачем? Только прислуга ходит. У каждого свой ключ имеется.

– Не случалось вчера какого-нибудь странного происшествия?

– Никак нет, все в порядке. Если что, я бы сразу городового свистнул, тут пост поблизости.

– Может, кто-то хотел проникнуть в дом через черный ход?

– Ведь правда, забыл! – Матвей с досады даже фуражку сдернул. – Вечером баба пьяная ломилась, все кричала, что здесь ее миленок-слесарь живет. Уходить подобру не пожелала. Так я ее до канала проводил, там и отстала.

– Опишите внешность… бабы.

– Баба как баба, в платочке, водкой от нее разило, видать, на себя, дуреха, вылила чуть не бутылку. А других безобразий не было.

От души поблагодарив за ценные сведения, Ванзаров отправился на Невский проспект, где располагались конторы крупных банков. Начал с Азовско-Донского. И хоть приемный день подошел к концу, сыскной полиции не отказали в любезности. Справки навели удивительно быстро. То же было и в остальных банках.

Картина нарисовалась ясная, а показания клерков разнились только в мелочах. Так, в Сибирском банке, который Родион посетил третьим, он уже сам рассказал, что происходило вчера днем. Чем добился большого удивления, как фокусник, вытягивающий из цилиндра целого слона. Но куда большее удивление, переходящее в панику, вызывала просьба тщательно изучить платежные документы. В конце концов, видя отчаяние несчастных коммерсантов, последний банк – Частный – Родион пожалел и не стал портить его управляющему мирный вечер. Пусть доживет до понедельника. Там уж деваться некуда, правда неизбежно выйдет наружу. Но тут уж и сыскная полиция не поможет.

Родион еще успел вернуться в управление и навести по телефону справки в Министерстве иностранных дел. Можно сказать, воспользовался родственными связями, но исключительно для пользы дела. Ближе к восьми вечера доложив господину Вощинину об успехах, чем вызвал крайнее изумление, Родион испросил отдельный кабинет. Начальник сыска не отдал своего, а отправил на первый этаж в Казанский участок. Коллеги снизу выделили замечательное помещение: потеки сырости на стенах и решетка на глухом оконце.

Гости проявили пунктуальность. Баронесса с Карловым брезгливо озирались по сторонам и косились друг на друга, но недовольства не выказывали. А камердинер скромно держался в сторонке от господ. От имени сыскной полиции Родион поблагодарил за исполнение гражданского долга и обещал надолго не задерживать.

– Постараюсь быть кратким, – сказал он, капельку волнуясь. – Дело это загадочное, а потому долгих рассуждений не требует.

Возражений не последовало.

– Господин Донской убит таинственным образом: каменной рукавицей. Убийца известен и найден, но наказать его не представляется возможным. Он – памятник. Стоит на Воскресенском кладбище. Сошел с постамента, чтобы покарать соблазнителя и негодяя. На этом надо бы поставить точку. Закону не справиться с призраком и высшей справедливостью. Остается засвидетельствовать личность убитого и от имени полиции выразить вам искреннюю признательность.

Раскрыв тонкую папку дела, Родион предложил господам ознакомиться, с тем чтобы опознать жертву или отказаться от показаний. К листу машинописного текста скрепкой прижималась фотография, сделанная в морге участка. Госпожа Аловарова только взглянула, зажмурилась и шумно задышала. Было видно, как тяжело ей сдерживать волнение. И все-таки дама нашла силы поставить подпись на указанной строчке. Дмитрий Иванович насупился, но взгляда не отвел, подпись вывел чисто и аккуратно. А вот Лопарев отписался, почти не глядя.