Текст книги "Фреска судьбы"

– Конечно, милый, конечно.

– Будь сегодня со мной рядом.

– Буду. Всегда буду.

Через пять минут атаман успокоился. Галина взяла с ночного столика вязанье и села в кресло. Махно разложил на столе карту и, подергивая щекой, принялся ее изучать.

Галина смотрела на Махно, задумчиво склонившегося над картой, на его портупею, деревянную кобуру, на ученический циркуль в его руке – и никак не могла отделаться от ощущения нарочитости всего происходящего.

Когда Галина была маленькой, к ним в дом часто приезжали ее кузены. Объединившись с ее младшими братьями, они постоянно устраивали военные игры. Делились на две команды, а затем бегали по саду с деревянными ружьями и кинжалами, нанося друг другу «неизлечимые раны» (так они любили выражаться). Потом матушка звала всех есть клубнику со сливками. Ружья и кинжалы немедля отставлялись в сторону, а «раненые» и «убитые» герои наперегонки неслись к огромной тарелке с клубникой. А разделавшись с лакомством, все шли купаться на реку – довольные, бодрые, дружелюбные и говорливые.

И вот теперь, спустя годы, глядя на Махно и его бойцов, Галина все время вспоминала мальчишеские игры и никак не могла отделаться от мысли, что сейчас все – то же самое. Та же гордость, та же спесь, та же жажда самоутверждения, тот же азарт – с той лишь разницей, что кровь теперь проливалась по-настоящему.

То же ощущение нарочитости происходящего возникало у Галины, когда Махно заводил свои разговоры про «народ».

Галина никак не могла понять, чем именно крестьянин лучше дворянина. Тем, что у крестьянина меньше собственности и денег? Ну хорошо. Допустим. Но ведь есть, во-первых, зажиточные крестьяне. А во-вторых – нищие (в полном смысле этого слова) дворяне. С ними-то как? Почему Махно охотно оказывает помощь сытому крестьянину, а голодного дворянина приказывает отвести в лес и расстрелять?

Можно предположить, что нынешние обнищавшие дворяне расплачиваются за грехи предков. Ну ладно. Вроде бы разобрались. Но пройдут два-три поколения, и потомки нынешнего бедного дворянина и зажиточного крестьянина вновь поменяются местами. А еще через два-три – опять. И опять. И так до бесконечности. И что же? Каждые пятьдесят-семьдесят лет одна половина жителей страны будет резать и расстреливать другую? И в этой социальной мстительности – главный смысл существования великой нации?

Галина покачала головой. Нет. Она отказывалась верить этому бреду. Просто воевать легче и интереснее, чем полоть грядки с клубникой. Взрастет клубника или нет – еще неизвестно. Вероятность же срубить шашкой голову богатому землевладельцу и завладеть его имуществом несравненно выше.

Глупые, глупые мужчины… Видно, и правда, здравый смысл в этой стране остался только у женщин. Галина посмотрела на Махно долгим, задумчивым взглядом, потом вздохнула, опустила глаза на вязанье и бойко заработала спицами.

* * *

– Смотрите, – тихо сказал Пирогов. – Кто это там едет?

Он слегка раздвинул рукой кусты, чтобы Алеше и артисту лучше было видно.

По дороге ехали всадники. На гнедом жеребце восседал прямой, как палка, человек в серой шинели и кожаной фуражке, на околыше которой мерцала кроваво-красная большевистская звезда. У него было чуть вытянутое, бледное, с землистым оттенком лицо с какими-то неопределенными, словно подтертыми ластиком чертами. Глаза не то черные, не то темно-серые, глубоко посаженные и какие-то тусклые, будто матовые.

Он повел носом вправо и влево – как бы принюхиваясь, и вдруг остановил лошадь прямо напротив кустов, где прятались Алеша Берсенев и его спутники. Кончик носа у человека был острый, ноздри – тонкие, трепещущие.

Всадники проехали мимо, но один из них остановился рядом с бледнолицым. Этот был широкоплечий, кряжистый, в черной, сильно заношенной фуражке. Он выправил коня и спросил:

– Что случилось, товарищ Глазнек?

– Ничего. Показалось, – ответил тот тихим, сипловатым голосом.

Кряжистый огляделся по сторонам и сказал:

– Мальчишка не мог далеко уйти.

– Верно, не мог, – ответил бледнолицый.

– Думаете, эти двое все еще с ним?

– Не знаю.

Конь под широкоплечим слегка взбрыкивал. Широкоплечий осадил его и раздраженно произнес:

– Черт! Вымотался, сил нет! Задница – будто на маслобойне побывала! И голова раскалывается. Дернул же меня черт с батькой пить.

Бледнолицый недобро на него прищурился.

– Он вам уже «батька»?

– Бросьте, комиссар. Я ведь это так сказал – к слову. Черт, как же все-таки болит задница. Честное слово, поймаю сучонка – на ремни порежу! Самолично! Столько мучений из-за какого-то щенка. Скажите хоть, что такого важного он тащит?

Бледнолицый промолчал.

– Военная тайна? – с легкой усмешкой осведомился широкоплечий.

Комиссар и на этот раз не ответил.

– Ох, тайны, тайны… – проворчал широкоплечий. – Наверно, тащит пуд золота. Не иначе.

Он стегнул лошадь и поскакал догонять своих товарищей. Комиссар проводил его холодным, оловянным взглядом, затем еще раз внимательно посмотрел на кусты, отвернулся и медленно тронул лошадь.

Только когда всадники скрылись из глаз, когда затих перестук лошадиных копыт, Пирогов решился заговорить.

– Фу, пронесло, – облегченно произнес он. – Уберег Господь от расправы. – Он повернулся к Алеше. – Ну? И какого черта вы им понадобились? Они ведь о вас говорили?

– Я… не знаю, – тихо ответил Алеша.

– Идальго, вы слышали? Евгений Александрович, вы слышали? Он «не знает». А кто знает?

Артист поднялся на ноги и сказал:

– Отстаньте от него. Вы же видите, парень напуган.

– Напуган? А я не напуган? Я, может быть, еще больше напуган! Видели, как он на кусты смотрел? Я думал, он мне прямо в душу заглядывает! Никогда не видывал таких глаз… А вы-то что молчите, господин Берсенев? Признавайтесь – что это за дьявол за вами охотится?

– В самом деле, Пирогов, – мягко заговорил Миронов, поблескивая стеклышками очков, – вы же видите – Алеше плохо. Вот станет лучше, и он, может быть, вам все расскажет. Правда, Алеша?

– Правда. – Алеша тяжело поднялся на ноги, изо всех сил стараясь сдерживать подкатившую к горлу тошноту. – Только я не знаю, что рассказывать. Я никогда прежде его не видел.

– Тогда хотя бы скажите, что вы несете в Москву, – потребовал Пирогов. – Мы с вами, и мы должны это знать. Вы ведь что-то несете?

Алеша стоял, держась рукой за ствол березы, с бледным измученным лицом. Лоб его покрывали мелкие капли пота.

– Пирогов, если вы от него не отстанете, я вас застрелю, – тихо пообещал артист.

Пирогов встретился с ним взглядом, и тут же поспешно отвел глаза.

– Да я так только спросил, – сказал он, пожимая плечами.

– Извините, господа… – пролепетал вдруг Алеша и, закрыв рот руками, поспешил за деревья. Там его вырвало.

6. Странный чучельник

Москва, апрель 2004 года

Утро выдалось пасмурным. Моросил дождь. Возле метро толклись продавцы семечек и орехов, пенсионеры, сующие прохожим рекламные листки, представители политических партий, раздающие листовки с фотографиями улыбающихся или, напротив, деловито-сосредоточенных кандидатов.

Марго удивленно посмотрела на отца Андрея, на его высокую, подтянутую фигуру.

– Сойдет, – сказал она. – Даже на человека похожи стали.

– Вы находите?

Дьякон, одетый в белую рубашку и вельветовое черное полупальто, вытряхнул из пачки сигарету и угрюмо вставил ее в рот. Его темные волосы и даже брови были влажными от дождя, но он не обращал на это никакого внимания. Марго раскрыла было зонт над его головой, но он отрицательно качнул головой.

Дорога к дому, в котором находилась мастерская Берга, заняла минут десять. К черной железной двери вели две широкие ступеньки. Синяя табличка с золотыми буквами, привинченная к двери, сообщала:

ТАКСИДЕРМИЧЕСКАЯ МАСТЕРСКАЯ «ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ»

Взойдя на крыльцо, Марго нажала на черную кнопку замка, и железная дверь с тихим писком приоткрылась.

Шагнув внутрь, Марго и отец Андрей оказались в довольно тесном помещении, напоминавшем предбанник или сени. Справа – окно, выходящее во двор, слева – пластиковая стойка. Левее стойки, на квадратной колонне из гипсокартона красовалась коричневая табличка, на которой золотыми буквами было оттиснуто:

ПРИЕМ ЗАКАЗОВ с 8.00 до 17.00

– Никого нет, что ли, – проговорила Марго и постучала кулачком по пластиковой стойке.

Откуда-то из глубины помещения послышались звуки шагов. Шаги были шаркающими, неуверенными, словно из темной глубины коридора к ним приближалась спеленатая в бинты мумия. Наконец в дверном проеме показался сутулый человек с одутловатым, желтым лицом, совершенно лысый, с неприятными голубыми глазами, скуластый и морщинистый. Он был в клетчатой рубашке-ковбойке и старомодном жилете. На шее у мужчины красовался широкий вязаный шарф, скрывающий подбородок и нижнюю часть желтых, словно вылепленных из воска, щек.

Мужчина подошел к стойке, оглядел визитеров, остановил цепкий взгляд на Марго, разлепил узкие бледные губы и медленно произнес:

– Чем могу быть полезен?

Голос у него был глуховатый, шамкающий.

– Вы доктор Берг? – спросил отец Андрей.

Человек слегка склонил голову и сказал:

– Да, это я.

– Мы бы хотели с вами поговорить.

– Поговорить о заказе?

– О профессоре Тихомирове, – сказал дьякон.

В голубых глазах доктора Берга, в самой их глубине, полыхнул неясный огонек, который через мгновение потух, словно на него накинули кусок брезента.

– Здесь я принимаю заказы, а не беседую, – медленно отчеканил он. – Вы будете делать заказ?

– Нет, мы не будем делать заказ, – сказал отец Андрей.

– В таком случае не смею вас задерживать.

Доктор Берг сделал вялое движение, словно собирался повернуться и уйти, но тут в разговор вмешалась Марго.

– Вообще-то, заказ есть, – сказала она.

Доктор Берг повел лысой головой и вопросительно на нее посмотрел.

– Какого рода? – осведомился он.

– Хочу сделать чучело вот из этого господина! – Марго кивнула подбородком в сторону дьякона. – Сколько мне это будет стоить?

Доктор Берг сморщил сухие, узкие губы, что, по всей вероятности, означало усмешку, и сказал:

– Я делаю чучела из умерших или погибших животных. Насколько я могу судить, этот господин еще жив.

– Предлагаете мне его умертвить? – поинтересовалась Марго.

– Необязательно. Можно дождаться естественной кончины.

Марго подумала и кивнула:

– Годится. Не возражаете, если я подожду здесь?

Доктор Берг снова усмехнулся, пожевал немного губами, затем поправил шарф и сказал:

– У вас есть чувство юмора. Это хорошо. По крайней мере, мне не будет скучно. Будьте любезны, нажмите на кнопку и заблокируйте дверь. Я не хочу, чтобы нас отвлекали.

Марго сделала как он просил. Таксидермист кивнул, затем откинул стойку, повернулся и бросил через плечо:

– Идите за мной.

Кряхтя и покашливая, он двинулся в глубь мастерской. Марго и дьякон пошли за ним.

– Так, значит, вы друзья профессора Тихомирова? – спросил доктор Берг, проходя по длинному коридору, освещенному красноватым светом ламп, отражающихся на гладком черепе Берга розовыми, сочными бликами.

– Скорее приятели, – сказал отец Андрей.

– Гм… Быть приятелем профессора Тихомирова – это уже характеристика. Он не любил людей, не отличался покладистым характером и терпеть не мог праздной болтовни. Если он вас отличил, значит, вы и впрямь достойны этого. Ну вот мы и пришли. Входите. Да входите же, не бойтесь.

Оказавшись в мастерской, Марго и отец Андрей замерли на месте. Повсюду – на стеллажах, на столе, на стенах – стояли, лежали, сидели и висели чучела животных. Оленьи головы с выпученными глазами, маленькие пушистые зверьки, замершие в напряженных позах, словно на мгновение прервавшие свой стремительный бег, оцепеневшие кошки и даже одна маленькая обезьянка, протянувшая навстречу гостям сморщенные черные ладошки.

В воздухе пахло какими-то химикалиями. Запах был тяжеловатый, но не неприятный. Посреди мастерской, возле стола, уставленного баночками с клеем и красками, стояло чучело большого черного пса с оскаленной, клыкастой пастью. Чучело было почти готово, но там, где полагалось быть глазам, зияли две черные дыры.

– Какой ужас, – пробормотала Марго, посмотрев на пса, затем перевела взгляд на шкурку какого-то грызуна, распластанную на столе, и с придыханием повторила: – Ужас!

– Всего лишь изнанка нашего мира, – пожал плечами доктор Берг. – Каждый из нас может стать объектом вскрытия. И в этом смысле мы ничем не лучше этих бедных зверушек.

– Бедных? А я-то думала, вы дарите им «вечную жизнь».

– Скорее вечную смерть, – вяло произнес доктор Берг. Он перевел взгляд на дьякона и вдруг спросил: – Вы ведь священник?

– Я дьякон, – ответил отец Андрей. – Как вы догадались?

– Вижу. У меня на вашего брата глаз наметанный. Смотрите на людей так, словно книгу читаете, да такую, в которой наперед известно, чем всё закончится. Хотя… человеческая жизнь – наука несложная. Все совершают одни и те же ошибки, все мечтают об одних и тех же преступлениях, и все ложатся в одинаковые гробы. Разница лишь в сорте древесины и в количестве венков.

– У вас слишком мрачный взгляд на вещи, – сказал отец Андрей.

Доктор Берг посмотрел на него искоса.

– Трезвый взгляд и не может быть иным, – холодно произнес он. – Впрочем, у нас с вами слишком разные профессии, чтобы мы смогли договориться. Я вижу смерть в жизни, а вы пытаетесь узреть жизнь в смерти. И вашу мнимую зрячесть я называю слепотой. Кстати, вы собираетесь беседовать стоя или все-таки сядете в кресла?

Марго и дьякон послушно уселись в кресла. Марго повела головой и вдруг побледнела. В самом темном углу мастерской стояло еще одно чучело. Марго облизнула губы и тихо проговорила:

– Кошмар… Что это за чудовище?

– Где? А, это. – Доктор Берг улыбнулся. – Cerberus Vulgarius собственной персоной.

– И что, он действительно существует?

– Конечно. Правда, всего в двух экземплярах. Один – в моей мастерской, второй – в шестой главе дантовского «Ада».

 
Трехзевый Цербер, хищный и громадный,
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в черной бороде, когтисты руки.
Он мучит их и кожу с мясом рвет,
А те под ливнем воют, словно суки.
 

Заметив недоумение на лице Марго, доктор Берг усмехнулся и пояснил:

– Это шутка. Туловище ирландского волкодава, правая голова – ротвейлера, левая – павиана, а та, что в центре, – бенгальского макака.

– А почему она с рогами?

– Потому что я так захотел. Как говорил Остап Бендер, «я так вижу». Все, что вы наблюдаете в этой комнате, на семьдесят процентов плод моей фантазии и лишь на тридцать – реальные существа. Даже когда речь идет о простой кошке. Поворот головы, выражение глаз, характер – все это плод моих усилий. Видите этого белого кота? Он свихнулся. Стал бросаться на хозяев, а по ночам сидел под диваном и завывал от ужаса. А теперь он смирный и добродушный. Гораздо лучше, чем был при жизни. – Доктор Берг протянул руку, погладил чучело белого кота и тихо добавил: – Как ни странно, некоторым смерть к лицу. И это относится не только к животным.

Задумчиво вздохнув, доктор Берг откинулся на спинку кресла и побарабанил пальцами по крышке стола. Его пальцы, пухлые, бледные, подвижные, словно жили своей собственной, отдельной от остального тела, жизнью. Казалось, они вслушиваются в беседу, исподволь обнюхивают собеседника, как лапки-рецепторы какого-нибудь огромного членистоногого насекомого.

Таксидермист взял со столика трубку, чиркнул спичкой и неторопливо ее раскурил. В воздухе запахло сухой травой. Запах был приятный, теплый, обволакивающий. Доктор Берг выпустил изо рта клуб дыма, покосился на дьякона и сказал:

– Вижу, я вам не нравлюсь.

– Не нравитесь, – признался отец Андрей.

– Еще бы. Мы ведь с вами из разных ведомств, и ведомства эти вечно враждуют друг с другом. Хотя, по сути, занимаются одним и тем же. Живи мы лет пятьсот назад, вы бы с удовольствием изжарили меня на костре. Не правда ли?

– Может быть, – сказал дьякон.

– Но нынче руки коротки! – Берг разразился тихим смехом.

– И не жалко вам потрошить бедных зверюшек? – спросила Марго, у которой мурашки пробежали по спине от этого зловещего смеха.

– Жалко? – Доктор Берг покачал головой. – Нет. Это всего лишь трупы, а не объекты для скорби или жалости. Мертвая плоть. Еще мертвее, чем те аппетитные тушки, которые вы покупаете на рынке, чтобы употребить их в пищу.

– Фу, – сказала Марго. – Я думала, мои друзья – циники, но в сравнении с вами они просто дети.

– Вы спросили, я ответил, – невозмутимо произнес доктор Берг.

Марго протянула руку и с опаской коснулась пальцами чучела белого кота.

– Мягкий, – сказала она. – А как вы их делаете?

– Сам процесс не так уж сложен. – Доктор Берг пыхнул трубкой. – Для начала мастерю небольшой эскиз из пластилина. Показываю его заказчику. Если выбранная поза его устраивает, леплю зверя из глины в натуральную величину. Делаю матрицу для папье-маше. После выклейки матрицы бумагой ее необходимо покрыть лаком и хорошенько просушить. А уж затем на соединенные части корпуса из папье-маше монтируется шкура зверя.

– И сколько могут храниться такие чучела?

– При правильном уходе – вечность. – Доктор Берг пососал трубку, посмотрел на дьякона, потом снова на Марго, прищурился и сказал: – Итак? Чем обусловлен ваш интерес к Тихомирову и чем я могу вам помочь?

– Я пишу о профессоре Тихомирове статью, – сказала Марго.

– Вот как? Так вы журналистка?

– Да.

Берг дернул уголком рта.

– Не люблю журналистов. По мне уж лучше священник, чем журналист. Так что вы хотите узнать, госпожа журналистка? Не стесняйтесь, спрашивайте. Возможно, я вам отвечу.

– Вы были близко знакомы с Тихомировым? – спросила Марго.

– Когда-то мы дружили, – сказал доктор Берг. – Правда, с его стороны эта дружба носила несколько деспотичный характер. Он был старше меня на десять лет, и я долгие годы выслушивал его гипотезы и доводы с большим почтением. Даже когда сам перестал заниматься наукой. А однажды, это было года два назад, я взбунтовался.

– Из-за чего?

– Вы, конечно, помните, как несколько лет назад Манежную площадь разрыли экскаваторами?

Марго кивнула:

– Конечно. Там строили подземный торговый комплекс.

– Именно. Так вот, при раскопках были найдены остатки Моисеевского монастыря, который когда-то стоял на этом месте.

– Никогда об этом не слышала.

Берг усмехнулся:

– Не сомневаюсь. Вы ведь журналистка. – Он перевел взгляд на отца Андрея. – Ну а вы, святой отец? Вы-то об этом слышали?

– Слышал, – сказал отец Андрей, и по лицу его пробежала тень. – Там нашли не только монастырь, но и монастырское кладбище, на котором были погребены тела монахинь.

– Не просто тела, а мумифицированные тела! – поправил таксидермист. – Они были забальзамированы. Причем весьма и весьма искусно, это я вам говорю как профессионал.

– Вы что, их видели? – прищурилась Марго.

Доктор Берг выпустил облако дыма и посмотрел сквозь него на Марго.

– Видел. И даже участвовал в эксгумации тел монахинь. На правах члена экспертной группы.

– И как? – спросила Марго.

Доктор Берг едва заметно усмехнулся:

– Что – как?

Марго поняла несуразность своего вопроса и слегка смутилась.

– Как прошла эксгумация? – тихо сказала она.

– Нормально. Но потом работа сразу застопорилось. Приехали важные чины из московской мэрии и сообщили, что в наших услугах больше не нуждаются. Попросту говоря – указали нам на дверь.

– И что вы сделали?

– То есть как «что»? Выполнили указание. Мы ведь законопослушные граждане своей страны.

– Хамство какое, – возмущенно произнесла Марго и повернулась к дьякону: – Отец Андрей, вам это не кажется странным?

Дьякон пристально смотрел на таксидермиста.

– Что произошло с телами монахинь? – спросил он.

– Тела исчезли, – ответил Берг. – До нас дошли слухи, что их увезли за город, в Ракитки, и там похоронили. Все произошло в чрезвычайной спешке, даже пресса толком не успела ни о чем пронюхать.

– Странно, – сказала Марго. – А эти мумии, о которых вы говорили… они представляли научный интерес?

– Безусловно, – кивнул доктор Берг. – Мумии сохранились великолепно. Дорого бы я дал, чтобы изучить состав бальзамирующих веществ.

– Но чиновники должны были понимать, что они совершают преступление против науки, – неуверенно произнесла Марго.

– Должны были, – согласился Берг. – Но, видимо, не понимали. Я считал, что виной всему нерадивость российских чиновников. Однако профессор Тихомиров видел в этом нечто большее. Помнится, мы крепко поспорили.

– Тихомиров считал, что тела монахинь спрятали умышленно?

– Да, это его буквальные слова.

– У него были причины так думать?

Доктор Берг задумался, затем отрицательно качнул лысой головой и сказал:

– На мой взгляд – никаких. Видите ли, Тихомиров был не только историк, его интересовали и архитектура, и живопись, и филология. Правда, интерес его носил несколько мистический оттенок. Ему повсюду мерещились тайны.

– Какие тайны? – спросила Марго.

Таксидермист перевел на нее взгляд и усмехнулся:

– Весьма значительные. Тайны столетия, тысячелетия. Другие его не интересовали.

– Но академические ученые поднимали его на смех.

– Разумеется. А что еще им оставалось? Книги Тихомирова неплохо продавались, и для многих это было поводом для лютой ненависти и зависти.

– Над какой тайной он работал последние месяцы? – спросил отец Андрей.

Доктор Берг пожал круглыми, обтекаемыми плечами.

– Понятия не имею. Возможно, это было как-то связано с монахинями… Не знаю.

Он выпустил изо рта облако дыма причудливой формы. Марго посмотрела, как облако расплывается в воздухе, нахмурила лоб, перевела взгляд на таксидермиста и спросила:

– А что случилось с Моисеевским монастырем? Его разрушили большевики?

Доктор Берг вынул изо рта трубку, внимательно на нее посмотрел, затем снова вставил в рот и сказал:

– А это пусть вам батюшка расскажет. Монастыри – по его ведомству.

Марго повернулась к дьякону:

– Что случилось с монастырем, отец Андрей?

Дьякон ответил неохотно:

– В конце восемнадцатого века его упразднили, а потом снесли.

– Зачем?

– Есть несколько версий. По одной из них, в Москве не хватало мест для торговли. По другой, негде было разместить полк солдат.

– И только-то? И для этого понадобилось сносить целый монастырь? И строить торговые ряды на монастырском кладбище?

– Других версий у историков нет, – сдержанно ответил дьякон.

– Его сровняли с землей по прямому царскому указу, – пояснил доктор Берг. – А мы до сих пор все валим на коммунистов. Кстати, Тихомиров как-то обмолвился, что монахинь Моисеевского монастыря называли «хранительницами». Впрочем, что именно они хранили, Тихомиров не сказал. Я посчитал все это обычным тихомировским бредом и не придал ему большого значения.

– Он больше никогда о них не вспоминал? – спросила Марго.

– При мне нет, – ответил Берг. – Вскоре после того разговора мы поссорились. Мне надоела трепотня про тайные заговоры. Я так ему и сказал. Тихомиров, естественно, вспылил, обозвал меня «дешевым шкуродером»… – Трубка потухла, и таксидермисту снова пришлось ее разжечь. – Забавно, – пыхнул он дымом, – но я даже не спросил ваших имен. Как вас зовут, милая?

– Марго.

– Рита?

– Не Рита, а Марго. Если назовете меня Рита, я выцарапаю вам глаза.

– Я это запомню. Ну а вы, уважаемый? Как зовут вас?

– Андрей Берсенев.

– Андрей Берсенев, – повторил таксидермист, словно пытался прочнее запомнить это имя.

Дьякон взглянул на часы, и доктор Берг насмешливо спросил:

– Вы, я вижу, торопитесь?

– Да, – ответил дьякон.

– Что ж… – Таксидермист пожал округлыми плечами. – Я вас не задерживаю.

– Задерживаете, – сказал дьякон, и в голосе его послышались металлические нотки. – У вас есть что-то, на что нам необходимо взглянуть.

– Вот как? Интересно… Впрочем… Допустим, у меня и впрямь кое-что есть. Но почему я должен показывать это вам? Предположим, я просто не хочу. Не силой же вы меня заставите?

– Если придется – заставлю силой, – сказал отец Андрей.

Некоторое время таксидермист молча разглядывал лицо дьякона, словно обнаружил в его внешности неожиданные и интересные черты. Потом кивнул и сказал:

– Верю. Вы человек действия. И хватка у вас, судя по всему, железная. Но есть одно «но». Что, если я возьму и достану из кармана скорняжный нож? В умелых руках этот нож – страшное оружие.

Дьякон покачал головой и сказал:

– Не достанете. Убийство – дело суетливое, сопряженное со множеством проблем. А вы человек ленивый. И потом, оно не представляет для вас ни практического, ни теоретического интереса. Вы использовали этот нож тысячи раз.

– Но не на живом человеке, – возразил доктор Берг.

– А разве для вас есть разница?

Несколько секунд Берг молчал, затем засмеялся.

– Вы правы. Убийства меня совершенно не вдохновляют. Вчера вечером я получил от Тихомирова бандероль.

Марго подалась вперед:

– Бандероль?

– Да. Тихомиров решил поздравить меня с днем рождения и, зная мою любовь к поэзии, прислал мне подарок.

– По крайней мере, это логично, – сказал дьякон.

– Несомненно, – кивнул таксидермист. – Особенно если учесть, что день рождения у меня в конце декабря, а сейчас апрель.

Доктор Берг выдвинул верхний ящик стола, достал из него серый толстый конверт и протянул отцу Андрею. Однако Марго оказалась проворнее – она выхватила конверт из белых пальцев таксидермиста и нетерпеливо его вскрыла. В конверте лежала старая, потрепанная книжка.

– «Роза и Крест». Пьеса Александра Блока, – прочла Марго на обложке. Она посмотрела на отца Андрея и вяло усмехнулась. – Если так пойдет и дальше, дня через три мы с вами соберем приличную библиотеку.

Доктор Берг выслушал ее тираду с любопытством. Голова его была склонена набок, дряблая щека покоилась на шерстяном шарфе.

Марго раскрыла книгу.

– Тут кое-что написано, – сказала она и взглянула на таксидермиста: – Что это значит?

Тот развел руками:

– Увы, моя милая, я не в состоянии ответить на этот вопрос. К тому же ваш спутник только что убедительно доказал, что книга адресована не мне.

Марго нахмурила тонкие брови и протянула книгу отцу Андрею. Тот взял книгу и, так же, как и Марго, внимательно ее осмотрел. Затем положил книгу на стол, взял конверт и внимательно изучил. Марго ждала с напряженным вниманием. Наконец она не выдержала.

– Ну что же вы молчите, дьякон? Объясните мне, что все это значит?

– Я не знаю, – ответил отец Андрей.

На форзаце книги красовалась надпись, сделанная мелким, убористым, но очень отчетливым почерком:

«RU – WINGDINGS»

И ни слова больше.

– Ну что же вы, дьякон? – с грустной усмешкой поинтересовалась Марго. – Неужто пришли в замешательство? А я думала, вас невозможно сбить с толку.

Отец Андрей молчал.

– Ну а вы, доктор? – повернулась Марго к Бергу. – Вы-то что об этом думаете?

Таксидермист также не спешил с ответом. Он постучал чашей трубки о край пепельницы, вытряхивая прогоревший табак, и принялся неторопливо забивать ее новым табаком.

– Ясно, – сказала Марго. – Мужчины натолкнулись на непреодолимое препятствие, и прочная лодка мужского самолюбия дала течь. Придется думать самой. Итак, начнем сначала. Прежде всего RU. Если я что-то в чем-то понимаю, то RU в сетевой терминологии означает «Россия». Что же касается слова «Wingdings» – то тут еще проще. Это название компьютерного шрифта.

– В самом деле, – удивленно проговорил отец Андрей. – Как я мог об этом забыть?

– Почему-то меня это не удивляет, – фыркнула Марго. – Было бы неплохо проверить наши домыслы на практике, но в этом склепе вряд ли найдется компьютер.

– Отчего же, – сказал доктор Берг. Он протянул руку к нижнему ящику стола, выдвинул его и извлек на свет миниатюрный серебристо-серый лэп-топ.

Марго одобрительно кивнула.

– Машинка что надо, – сказала она. – Надеюсь, аккумулятор заряжен?

– Он всегда заряжен, – ответил таксидермист, аккуратно кладя лэп-топ на стол.

Марго, не церемонясь, пододвинула компьютер к себе, откинула крышку и бодро застучала пальцами по клавиатуре, комментируя свои действия.

– Итак, набираем две буквы – «R» и «U». Теперь выделяем их и переключаемся на шрифт Wingdings. Хм… Получилось интересно…

Она развернула компьютер так, чтобы отцу Андрею и доктору Бергу был виден монитор. На белом поле монитора красовались два значка:

КЛИШЕ

– Звезда и крест, – сказал отец Андрей. – Кажется, вчера мы уже беседовали об этих вещах.

– Да, – кивнула Марго. – С историком Белкиным.

– С Белкиным? – эхом отозвался таксидермист.

Марго и дьякон повернули головы и с любопытством на него уставились.

– А вы что, его знаете? – подозрительно спросила Марго.

– Знал когда-то, – спокойно ответил доктор Берг. – Он ведь историк? Когда-то был неплохим ученым, но я слышал, что он спился. Так о чем вы с ним говорили?

– Не ваше дело, – отрезала Марго.

– Мы говорили о взрыве сверхновой звезды 1054 году, – сказал отец Андрей. – И о другом событии, случившемся примерно в то же самое время.

– О разделении христианской церкви на католическую и православную?

– Да.

– Гм… – Таксидермист поправил на горле шарф и облизнул сухие губы. – Действительно, звезда и крест, – задумчиво пробормотал он. – Но как связаны эти события? Кроме чисто хронологического совпадения, конечно?

– Тот же вопрос я задаю и себе, – сказал дьякон.

– Вы полагаете, что в этой звезде и в этом кресте заключена какая-то тайна?

– Безусловно, – ответил отец Андрей. – Тихомиров говорил, что совершил открытие, которое способно произвести бурю в академических кругах.

Доктор Берг поморщился:

– А, бросьте. На болоте не бывает никаких бурь. Буря – привилегия морей и океанов. Кстати, может, взрыв сверхновой звезды был предзнаменованием церковного раскола? – Доктор поднял руку и задумчиво поскреб ногтем лысину. – Да нет, чушь какая-то. Ничего не могу придумать.

– Неудивительно, – едко произнесла Марго. – Умные мысли брезгуют вашим восковым котелком. Порядочного варева в нем не сваришь. А вот у меня идея есть.

– Какая? – одновременно спросили отец Андрей и доктор Берг.

– Вы забыли про одну важную деталь. «R» и «U» – это не просто буквы. «R» и «U» – это Россия. Значит, крест и звезда связаны с Россией. Если что-то и произошло в 1054 году, то это произошло здесь, на этой земле. Может быть, даже в Москве.

Таксидермист и дьякон переглянулись.

– А вы не так безнадежны, как я полагал, – с улыбкой произнес доктор Берг.

– Вы удивлены? – Марго презрительно усмехнулась. – В таком случае держитесь крепче, сейчас вы вообще свалитесь со стула. Вы только что рассказывали о монахинях Моисеевского монастыря, который сровняли с землей двести лет назад. И о мумиях, которые мэрия Москвы поспешила закопать в землю – подальше от любопытных глаз. И о том, что профессор Тихомиров считал действия чиновников заговором. А теперь внимание – гипотеза! Что, если крест и звезда связаны с этими самыми монахинями? Профессор Тихомиров называл их «хранительницами». Что, если они хранили какую-то тайну? И что, если с ними расправились именно из-за этой тайны? Как вам такая гипотеза, господа?