Текст книги "Небо Атлантиды (Операция «Форс-мажор»)"

Глава пятая
«О-2» идёт на прорыв

(Поместье Бель-Эйр, штат Калифорния, США, август 2000 года)

…Дни походили один на другой и совсем не приносили радости. Но и к этому, как оказалось, можно привыкнуть. Горестные раздумья о том, что вселенная устроена несправедливо, что Бог подвергает своих детей ненужным, бессмысленным испытаниям, мучает и унижает их на глазах окружающих, остались в прошлом. Нэнси Рейган смирилась с судьбой и с тем, что жизнь превратилась в существование, но, наверное, таков удел всех стариков.

В лос-анжелесский офис всё ещё приходили охапки писем от простых наивных американцев, которые выражали своё восхищение президентом Рейганом и желали ему скорейшего выздоровления, однако Нэнси перестала читать их Ронни, когда около года назад, тихим летним вечером, он, картавя, спросил: «А кто такой этот президент Рейган?». Болезнь Альцгеймера зашла слишком далеко и все пожелания всех американцев мира ничего не могли изменить в её течении.

Накануне 6 февраля (день рождения) и 4 марта (день свадьбы) журналисты и телерепортёры вспоминали о своём сороковом президенте и начинали осаждать «крепость Бель-Эйр». Их молодой напористости можно было только позавидовать, и когда-то Нэнси старалась поддерживать дружеские отношения со средствами массовой информации, давала пространные интервью, рассказывала о прежних днях, о любви и политике, но и это «внимание по поводу» вскоре надоело ей. Круг тех, кто допускался на семейное торжество, сужался год от года, ведь Ронни пугала суматоха и большое скопление лиц, которых он когда-то знал, но уже забыл. А кроме того, Нэнси очень не нравились взгляды, направленные на мужа. В них читалось сочувствие, но в то же время – лёгкая брезгливость и даже облегчение, что вот я не стал и никогда не стану президентом, но зато наверняка не впаду в старческое слабоумие. А как-то раз она случайно подслушала разговор двух гостей из масс-медийной корпорации, и один из них заявил, что «болезнь Альцгеймера практически никогда не приходит к тому, чья умственная жизнь была интенсивной». Нэнси не стала устраивать скандал и изгонять зарвавшихся юнцов, но с тех пор «семейные торжества» стали воистину семейными: за стол с традиционным шоколадным тортом имели право садиться только сама Нэнси, дочь Патти и сын Майкл. Все остальные гости, званые и незваные, собирались в соседнем городке Сими-Веллей и там могли вдоволь посочувствовать и позлословить.

Причины резкого ограничения круга допущенных к шоколадному торту Нэнси объяснила просто и недвусмысленно председателю совета директоров информационной компании «Би-Би-Си», который имел наглость напрашиваться на приглашение.

«Бог сделал моего мужа идиотом, – сказала она, – но вряд ли Бог хотел, чтобы вы видели в нём шута».

Соответственно, были до предела ограничены и посещения официальных лиц. Впрочем, в Вашингтоне сидели совсем другие люди, из Демократической партии, и им не было никакого дела до старого президента-республиканца с разрушенной психикой. Потому, когда Нэнси отказала нескольким из новоиспечённых политиков, намеревавшимся нанести визит вежливости, ей перестали звонить из столицы, вычеркнув, к большому её облегчению, из списка тех пенсионеров, за счёт которых ещё можно набрать «политический вес» или составить «политический капитал».

Потому Нэнси Рейган была очень удивлена, когда летним утром, сразу после завтрака, в доме вдруг зазвонил телефон и директор ЦРУ Джордж Тенет без предисловий сообщил ей, что несколько минут назад прилетел в Лос-Анджелес и теперь направляется в Бель-Эйр. Продолжить разговор и объяснить цель своего внезапного визита директор ЦРУ не счёл нужным, что показалось Нэнси верхом бестактности. Она решила отчитать его по прибытии и уж точно не допустить к Ронни, который с утра пребывал в умиротворённом настроении, ничего не просил и не плакал.

Однако Тенет явно не собирался соблюдать правила этикета. Он прибыл в сопровождении целой команды агентов и с порога заявил, что дело очень срочное и ему немедленно нужно переговорить с президентом Рейганом.

– Мне кажется, вы не совсем понимаете, куда приехали, – сказала Нэнси таким тоном, чтобы этот выскочка сразу понял: Ронни ему сегодня не увидеть. – Мой муж находится под наблюдением врачей, он не может принимать посетителей без предварительной записи, да и в этом случае никто не гарантирует, что вы получите нужный вам ответ.

Директор ЦРУ кивнул своей охране, и молодые люди, одетые в одинаковые чёрные костюмы, покинули дом. Сам визитёр остался, но понизил голос и, глядя Нэнси прямо в глаза, сообщил:

– Я не буду обращаться к вашему патриотическому долгу – вы и так уже сделали для Америки больше, чем может сделать один человек. Я не буду просить вас оказать услугу правительству – я знаю, что вы не любите нынешнее правительство. Я обращаюсь к вашему чувству любви, к вашему состраданию, к вашему желанию разделить судьбу мужа и остаться с ним до конца. Потому я скажу вам то, что не должен был говорить ни при каких обстоятельствах…

– Тогда и не говорите, – перебила Нэнси, на которую вступление Тенета не произвело не малейшего впечатления. – Я не желаю выслушивать всякий вздор о «национальной безопасности»…

– Речь идёт не о национальной безопасности, – сказал директор. – Мы стоим на пороге войны. Если кризис не будет разрешён в ближайшие часы, Соединённые Штаты Америки прекратят своё существование, – заметив, как поморщилась Нэнси, он добавил: – Это не просто слова, госпожа Рейган. Я не пытаюсь вас напугать и таким образом склонить на свою сторону – я сам напуган. А у меня дети и жена… И больше всего я боюсь, что президент Рейган не сможет ответить на мой вопрос.

Он попал в точку. Нэнси почувствовала укол беспокойства. Более всего её озаботило то, как произнёс Джордж Тенет последнюю фразу. Он произнёс её шёпотом, а потом достал из кармана платок и вытер выступившую на лбу испарину. Если он и играл роль, то играл превосходно.

– О каком кризисе вы говорите? – спросила Нэнси, но уже не так холодно, как в первые минуты встречи. – Я слежу за новостями, но мне показалось, что ничего угрожающего Америке в последние дни не произошло. Хотя… Эта русская субмарина… Неужели это мы её утопили?..

– Нет, – ответил директор ЦРУ. – Русская субмарина утонула по вине русских.[55]55
  В описываемый период в Баренцевом море продолжались работы по спасению экипажа российской атомной подводной лодки «Курск».


[Закрыть] И они сами это раньше или позже признают. Кризис, из-за которого я приехал сюда, связан с прошлым. Эта история началась в шестидесятые. Если вы пожелаете, я когда-нибудь расскажу её вам, но не сейчас. У нас очень мало времени, госпожа Рейган, и я прошу вас поверить мне на слово. Меня подгоняет страх. И это не только страх за себя или за страну – это страх за мою семью… Никто не успеет спастись… Никто… Даже во времена Карибского кризиса было легче…

– Что вы можете помнить о Карибском кризисе? – с горькой усмешкой обронила Нэнси. – Я помогу вам, – решилась она, – но сначала вы должны пересказать мне вопросы, которые вы собираетесь задать президенту.

– Нас интересует один человек. Он может помочь в разрешении кризиса. Его имя Питер Бак и когда-то он работал переводчиком в Госдепартаменте и ЦРУ. Он исчез в середине семидесятых, и мы не смогли отыскать его следов. Но нам известно, что президент Рейган переписывался с ним. По всей видимости, они были очень дружны… Я хотел бы расспросить президента об этом человеке.

Нэнси задумалась и покачала головой:

– Я не помню такого человека. Вряд ли и Ронни вспомнит его.

– Нужно попытаться, – сказал Тенет. – Если бы у меня был выбор, я не рискнул бы побеспокоить вас.

– Пойдёмте.

Вместе они прошли через дом и оказались на лужайке, где в инвалидном кресле сидел сороковой президент США Рональд Рейган, ещё не оправившийся после недавнего перелома бедра и хирургической операции.

Рядом с ним находился помощник семейного врача, совмещавший обязанности медбрата, сиделки и телохранителя. Ещё этот талантливый человек умел развлекать Ронни. Вот и сейчас он с доброй улыбкой повторял какую-то детскую считалку, подёргивая в такт связку воздушных шариков, болтавшихся у него над головой. Ронни улыбался в ответ, и вид у него был такой счастливый, что Нэнси заколебалась в последний момент, а стоит ли всё благополучие мира этих нескольких минут безоблачного счастья, когда не надо думать о будущем и о болезни, которая день за днём пожирает мозг любимого человека, – разве есть что-то более ценное, чем эти несколько минут?

Но Тенет уже шёл к креслу, протягивая руку и говоря на ходу:

– Добрый день, господин президент. Как поживаете?

Ронни не понял его жеста, и рука директора ЦРУ повисла в воздухе.

– Кто такой? – спросил Ронни, и в глазах его мелькнул испуг. – Нэнси, кто это?

– Не беспокойся, дорогой, – она попыталась говорить как можно мягче. – Это друг.

– Друг? Друг?.. Ага, друг. Добрый день, добрый друг!

Джордж Тенет выпрямился, и на лице его застыла вымученная улыбка. Потом он опустил руку, засунул её в карман брюк и вытащил пригоршню конфет в золотистых обёртках.

– Конфетки! – Ронни оживился. – Я люблю конфетки. Дай!

– Что вы делаете? – прошипела Нэнси, с ненавистью взглянув на Тенета. – О подарках нужно предупреждать.

– Это очень хорошие конфеты, – попытался оправдаться визитёр. – Очень дорогие. Сорок долларов фунт.

– Дело не в цене – как вы не понимаете?

– Конфетки. Дай!

Нэнси шагнула к директору ЦРУ и отобрала у него конфеты. Ронни при этом захныкал, и Нэнси пришлось уступить и развернуть ему одну.

– Остальные – вечером, – пообещала она. – После ужина.

Ронни быстро схватил угощение и засунул его в рот. Лицо его осветилось.

– Шоколад, – сказал он. – Я люблю шоколад.

– Боже мой!.. – прошептал Тенет и вновь вытер взмокший лоб.

– А вы на что рассчитывали? – Нэнси всё ещё переживала вспышку ярости. – Спрашивайте, что вам нужно, и уходите.

Директор ЦРУ собрался с духом и сказал:

– Прошу прощения, господин президент, мне нужно задать вам два вопроса. Кто такой Питер Бак? Где находится Питер Бак?

Ронни наклонил голову, словно бы прислушиваясь к тому, что говорит Тенет, помолчал, жуя конфету. Потом лицо его озарилось.

– Питер Бак, Питер Бак, Питер Бак, – повторил он нараспев. – Он такой… Да… Его посвятили Ху… А он не понял. Глупый человек, – Ронни хихикнул. – Ничего не понял… Атлантида… Да… Глупый…

От слов мужа Нэнси вдруг сделалось невыносимо страшно, а по коже прошла горячая волна и сердце пропустило удар.

– Вы помните Питера Бака? – осторожно уточнил директор ЦРУ.

– Питер Бак. Почему Питер Бак? Нет. Его зовут Петер Бахман. Он немец.

– Где он живёт? – Тенет подался вперёд.

– Он немец… – Ронни вдруг выпучил глаза и показал директору язык, а когда тот отпрянул, залился довольным смехом. – Если немец, то живёт в Германии, – сообщил он, отсмеявшись.

– Где именно в Германии?

– Это маленькая страна. Она где-то на юге… Рядом с Африкой. Маленькая страна… Там есть город Ганновер.

– Петер Бахман живёт в Ганновере?

– Конфетку. Дай ещё конфетку! Нэнси, пусть он даст мне конфетку.

– Всё! – отрезала Нэнси. – Интервью закончено. Уходите немедленно.

– Он не знает, где Ганновер, – заявил Ронни плаксиво. – Я скажу ему, если он даст конфетку.

– Милый мой, он знает, где Ганновер. А конфеты ты получишь вечером, после ужина.

– Хочу сейчас!

Тенет неуверенно поклонился и пошёл к выходу.

– Петер Бахман, Ганновер, – бормотал он. – Петер Бахман, Ганновер. Боже, помоги мне, пусть это будет правдой!..

(Литва, август 2000 года)

Утром, едва умывшись, Ангеле подошла прямо к Громову и сказала так:

– Вчера я вам солгала. Я не работаю в фирме по транзиту цветных металлов. Я владелица частного аэроклуба «Пилотас». В моём распоряжении находятся несколько самолётов «О-2». Один из них я могу предоставить вам.

– Ух ты! – выдохнул стоявший рядом Стуколин и с восхищением посмотрел на Бачинскайте. – Ты молодец!

Офицеры переглянулись.

– Сергей, Алексей, идите-ка сюда, – позвал Громов.

Золотарёв и Лукашевич подошли и, узнав открывшиеся подробности, обрадовались.

– Я так понимаю, что под Вильнюсом нас искать не будут, – сказал Лукашевич и с довольным видом потёр руки. – В аэроклуб проедем без проблем, погрузимся и пойдём на предельно малой через Латвию в Ленинградскую область.

– Погодите… – Золотарёв задумался, прикидывая. – Если не ошибаюсь, «О-2» – это корректировщик огня? Значит, у него должны быть подвески. Ангеле, вы узлы подвески демонтировали?

– Нет, – отозвалась Бачинскайте. – Не посчитали нужным.

– Значит, мы можем подвесить «Вулкан» и стать нормальным истребителем.

– Оставь ты «Вулкан» в покое, – посоветовал Громов. – Ну, допустим, подвесишь ты его, а дальше? Прицельное оборудование перед продажей наверняка сняли. При весе в полтонны на подкрыльевом пилоне будем иметь постоянный крен на борт, утратим манёвренность – нас можно будет рогаткой сбить.

– Уговорил, – согласился Золотарёв. – А как было бы хорошо… – он мечтательно закатил глаза.

– Я никуда не лечу! – заявила Мадлен Олбрайт, которая сидела за столом и прислушивалась к разговору.

Золотарёв покосился на неё.

– Опять начинается? – спросил он с наигранной свирепостью. – А мой револьвер быстр!

– Вы не посмеет убить меня! – выпалила Госсекретарь США. – Вам нужнее «Форс-мажор». Вы не знать о «Форс-мажор» без меня. Ваш начальник сказал, чтобы вы сдавались властям. Выполняйте приказ начальника.

Золотарёв резко повернулся на каблуках, прошествовал к столу и наклонился к Олбрайт так, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Тот, кто для них начальник, для меня – хер собачачий, – сказал он, выцеживая слова и явно копируя Клинта Иствуда из незабвенных вестернов. – Да, впрочем, и для них теперь тоже. А что касается плана «Форс-мажор», то мы знаем о нём только плохое и нашу версию изложим журналистам по прибытии в Петербург. И при этом ссылаться будем на вашу отрезанную голову на столе. Так что в ваших интересах, леди, благополучно долететь до Питера и высказать свой вариант. А потом гуляйте на все четыре стороны.

– Вы меня отпускать потом? – не поверила Олбрайт.

– Конечно, – заверил Золотарёв, осклабившись. – Я вас содержать не намерен. Вы не девушка моей мечты.

– Я подумаю.

– И не надо думать. Выбор-то у вас не богатый: или в виде тушки, или в виде чучелка.

Ангеле, не выдержав, засмеялась. Её смех подхватил Стуколин. А через некоторое время хохотала вся компания. Только Золотарёв остался серьёзен, и это убедило Олбрайт лучше любых слов.

– Я полечу, – объявила она и вновь поджала губы.

– Тогда завтракаем, собираемся и вперёд, – сказал Громов. – Ангеле, вы не пожалеете, что доверились нам.

– Очень на это надеюсь, – тихо ответила Бачинскайте.

(Вильнюс, Литва, август 2000 года)

Ночь прошла в тревожном ожидании и переговорах по сотовой связи.

Лишь под утро, когда стало ясно, что пропавший мини-вэн в ближайшее часы вряд ли отыщут, трое «агентов ЦРУ» уснули, разместившись прямо в креслах пресс-центра.

В десять часов, когда в Министерстве обороны Литвы уже вовсю кипела жизнь, Риана разбудил новый телефонный звонок. Он внимательно выслушал всё, что ему сказал звонивший из Вашингтона сотрудник и толкнул Грина-Фокина.

– Для вас хорошие новости, – сказал независимый эксперт.

Фокин открыл глаза и с хрустом в суставах потянулся:

– Слушаю.

– Питера Бака теперь зовут Петер Бахман. Он живёт в Ганновере и работает переводчиком с русского языка.

– Спасибо, – вполне искренне сказал Фокин. – Теперь судьба Америки в наших руках.

– Что вы собираетесь делать с этим Бахманом? – спросил Риан. – Вряд ли он вам просто так скажет, где находится «кнопка»…

– Не беспокойтесь, пытать не буду, – заверил Фокин. – Если придётся, мы используем метод направленных ассоциаций. Он и сам не заметит, как всё выложит.

– Всё-таки вы очень опасный человек…

– Не опаснее вас, господин Риан. Кстати, не пытайтесь добраться до Бахмана раньше меня. Иначе я изменю условия нашей сделки. Со свой стороны обещаю поделиться полученной информацией лично с вами. Мне выгодно, чтобы высшее руководство США знало, где находится «кнопка».

– Но надеюсь, вы понимаете, что обретаете практически неограниченную власть над миром?

– Неограниченная власть над миром бывает только в комиксах. А я всего лишь скромный офицер на скромном жаловании – мне ли распоряжаться судьбами мира? Сами подумайте, если даже какой-то русский патриот сумеет запустить «Атлантиду» и сотрёт Америку с лица Земли, тут-то для России и начнётся самое интересное. В неё вцепятся и Китай, и Япония, да и Германия с Британией не останутся в стороне. Лучше даже не думать, к чему приведёт гибель США. Возможно, что и к гибели всего мира. Нет уж, я рассчитываю дожить до старости и умереть естественной смертью, в постели, в окружении всхлипывающих правнуков.

– Достойное намерение, – признал Риан. – Но со своей стороны могу обещать, что теперь я никогда не выпущу вас из виду. Это намного дороже, чем просто убить вас, но я не ищу лёгких путей. К тому же мне почему-то кажется, что нам ещё не раз придётся встретиться и работать вместе.

– Мне почему-то так не кажется. Ну да ладно. Пора выполнять взятые на себя обязательства. Где наш друг пулкиникас?..

Однако пришедший по вызову полковник Вайкшнорас ничем порадовать агентов ЦРУ не смог. Русские пилоты и взятая ими в плен Мадлен Олбрайт как сквозь землю провалились.

(Литва, август 2000 года)

Уговорить Золотарёва бросить полюбившийся ему «Вулкан» стоило изрядных трудов.

– Мы вчера им «наследили», – убеждал Громов. – Теперь вся литовская полиция ищет «рено» с пушкой. Нас по этой дуре сразу опознают.

– А по номерам не опознают?

– И по номерам опознают.

– А мы тропинками, тропинками…

– Какие тропинки? Ты на карту взгляни… А так всё просто. Выезжаем к Радвилишкис, «рено» оставляем в лесу и садимся на рейсовый автобус до Вильнюса. Через два часа выходим у Ширвинтоса. Там три километра пешком, и мы на месте. Ты что, на плечах потащишь свою дуру?

– А может, всё-таки на «рено»? Один раз прорвались – значит, и в другой раз прорвёмся.

– Не нужно нам прорываться. У нас другой план. Выезжаем к Радвилишкис, «рено» оставляем в лесу и садимся на рейсовый автобус до Вильнюса. Через два часа выходим у Ширвинтоса. Там три километра пешком и можно занимать места в самолёте…

– А если нас в автобусе перехватят?

Громов вздыхал и начинал всё сначала. В конце концов Сергей всё-таки согласился с выработанным планом. Одежду решили не менять – хлопотно, нужно добираться до Шяуляя, а там могут обратить внимание. Лётные комбинезоны напоминали спецодежду литовских авиационных механиков, и Ангеле заявила, что все переговоры, буде возникнут ненужные вопросы, берёт на себя. «Легенду» для неё придумали самую простую. Из-за поломки двигателя машины, работники аэроклуба застряли в Шяуляе, где были по делам. Машину эвакуировали, а им пришлось добираться своим ходом. К сожалению, документы, удостоверяющие личность, догадалась захватить только хозяйка аэроклуба, но она за своих сотрудников ручается. И вообще нам надо спешить, представительница «Люфтганзы», которая с нами, беспокоится, что мы не успеем сегодня осмотреть лётное поле клуба, и тогда сгорит синим пламенем контракт на сотню тысяч марок – вы упущенную выгоду оплатите?..

Впрочем, как и предсказывал Лукашевич, «легенда» не понадобилась. Никто из литовских спецслужб не ждал, что русские пилоты вместо того, чтобы искать «окно» на границе, двинут к Вильнюсу. Автобус подкатил по расписанию, свободных мест в нём хватило на всех шестерых, и через два часа компания вылезла у поворота на Ширвинтос.

– Вот мы и дома, – сказала Ангеле, сходя с шоссе и вдыхая аромат свежего сена.

Высоко в небе кружил маленький белый самолётик, что указывало на очевидную близость аэродрома.

Бачинскайте, прищурившись, посмотрела на него.

– Кто-то из постоянных клиентов, – сообщила она своим спутникам. – Ранняя пташка.

– Не такая уж ранняя, – Стуколин посмотрел на часы. – Половина третьего.

– Будний день, – объяснила Ангеле. – По будним дням постоянная клиентура ближе к вечеру собирается.

По узкой, но зато заасфальтированной дороге компания двинулась к аэроклубу. Через пятнадцать минут впереди показался дорожный транспарант с рекламой «Пилотоса». На реклама красовалась Ангеле собственной персоной в лётной пилотке и с белозубой улыбкой до ушей.

– А ты фотогенична, – заметил идущий рядом Стуколин.

– Спасибо, – рассеянно отозвалась Ангеле, думая о своём.

– Знаешь, – сказал Стуколин, покашляв, – ты с самого начала мне понравилась. Я точно знал, что ты нам поможешь… Ну и вообще… ты девушка очень симпатичная…

Бачинскайте приостановилась и с интересом взглянула на Алексея.

– Это что, попытка завязать отношения? – спросила она.

Стуколин смутился, но ответил прямо:

– Да. Можешь и так называть. Когда всё кончится, я хотел бы снова увидеть тебя. А ты?

– Не уверена. К тому же, ничего ещё не кончилось.

– Это в тебе злость говорит. Извини, конечно, что взял тебя в заложницы. И не верил так долго. Но ты сама виновата… Да и знаешь ты теперь, что по-другому было нельзя…

– Не оправдывайся. У тебя при этом такой глупый вид. Тогда, на шоссе, ты мне нравился куда больше.

Стуколин снова покашлял и потёр засохшую ранку на брови, с которой уже снял пластырь.

– Тогда был не совсем я, – сказал он. – Точнее, я, но другой. Когда я солдат, то другой. Тебе и вправду больше нравится солдат?

– Не знаю, – Ангеле покачала головой. – Но у меня не было возможности увидеть тебя в другом качестве.

– А давай попробуем. Приезжай к нам в Питер. Или давай, лучше я к вам приеду. Покажу вам настоящий пилотаж.

– Да ты самонадеян, солдат. Думаешь, у нас пилотажников мало?

– Ставлю ящик шампанского!

– На что?

– На то, что заткну за пояс любого твоего пилотажника.

– О! Это уже интересно. А если действительно заткнёшь, что должна буду сделать я?

– Романтическая прогулка по вечернему Вильнюсу! – выпалил Стуколин на одном дыхании, словно заранее заготовил эту фразу.

– Согласна, – подытожила Ангеле. – Ведь я почти ничем не рискую. Пусть господин подполковник будет свидетелем нашего пари.

Они остановились, подождав, пока их догонит Громов. Тот выслушал сбивчивые объяснения Стуколина и важно кивнул, подтверждая тем самым, что пари принято.

– А какое шампанское будете пить? – поинтересовался он.

– Шампанское я выберу сама, – пообещала Бачинскайте. – И боюсь, после этого господин капитан пойдёт по миру с протянутой рукой.

– Ничего, – утешил друга Громов. – Если что, обращайся ко мне. Я поставлю два ящика на свой пилотаж, и мы сразу отыграемся.

– Ещё один самоуверенный нахал, – отметила Ангеле. – У вас, в российских ВВС, все такие?

– И не только в ВВС, – сказал повеселевший Стуколин. – А что касается Кости, то он слов на ветер не бросает. Он из «Русских витязей».

– Неужели? – Ангеле приподняла бровь. – Сколько вы получаете в месяц на своей родине? Я готова предложить в два раза больше!

– У меня уже есть работа, – сказал Громов. – К тому же, в Литве мне не понравилось. Наверное, потому что стреляют часто – того и гляди, попадут.

Они замолчали, продолжая идти по дороге, и вскоре за деревьями стала различима длинная стена из красного камня. Ещё один поворот, и пилоты увидели «проходную» – стальные ворота и будку охранника.

Бачинскайте направилась прямо к «проходной». От волнения у нее выступили капельки пота на верхней губе, и она слизнула их языком.

Сегодня в будке дежурил Михалыч – семидесятилетний ветеран, помнивший ещё воздушные бои над Литвой июня 1941 года. Это был совершенно железный старик, и Бачинскайте взяла его на работу не из жалости, а по вполне прагматическим соображениям. Теперь она пожалела об этом: большего параноика, склонного относиться ко всем и вся с выходящей за рамки приличий подозрительностью, в аэроклубе было не сыскать.

Литовский язык Михалыч знал в пределах ясельной группы детского сада, а потому Ангеле обратилась к нему по-русски:

– Добрый день, Михалыч! Как идёт дежурство?

– Добрый день, хозяйка, – отозвался Михалыч из окошка. – Во время моего дежурства происшествий не случилось, – по-уставному отрапортовал он и тут же спросил, подозрительно разглядывая компанию сквозь толстые линзы очков: – Кто это с тобой?

– Новые клиенты, – ответила Ангеле. – Хотят совершить пробный вылет – может быть, купят клубную карту.

Стуколин, стоявший за Бачинскайте, изобразил улыбку и сделал Михалычу ручкой. Но тот не спешил пропускать компанию.

– Мы от тебя, хозяйка, какое-то письмо получили. Будто заложница ты. Будто тебя какие-то офицеры захватили.

– Какое такое письмо? – спросил Стуколин.

– Это была неудачная шутка, – нервно сказала Ангеле. – Моя подруга отправила, дура!

– Какое письмо?! – ещё громче спросил Стуколин.

Бачинскайте физически почувствовала, как напряглись русские пилоты. Михалыч сделал движение рукой, пытаясь сунуть её под стол, где у него была спрятана «тревожная» кнопка. Но Ангеле, ожидавшая этого, опередила его, просунув свою руку в приоткрытое окошко и ухватив Михалыча прямо за армейскую рубашку. Физической силы выпускнице лётно-технической школы ДОСААФ было не занимать – Бачинскайте дёрнула на себя, и несчастный Михалыч ударился лицом о раму.

– Быстрее! – крикнула Ангеле пилотам. – Бегите! Справа на дежурной площадки всегда стоит готовая машина. Быстрее, мать вашу!

Ругательство подействовало. Стуколин резко ударил ботинком по стопору «вертушки», и тот вылетел из косяка вместе с шурупами. Пилоты побежали через проходную. Замыкал шествие Золотарёв, придерживающий под локоть Олбрайт, у него в руке снова появился никелированный револьвер.

– Зачем, хозяйка?! – прохрипел ошеломлённо Михалыч.

– Так надо! – отозвалась Ангеле, и из глаз её брызнули слёзы. – Так надо, Михалыч!

Пилоты бежали по асфальтовой дорожке, вдоль стены, ограждающей территорию, к ясно видимой цели – площадке, на которой стоял «О-2», выкрашенный в белый цвет с гербом Литвы на фюзеляже. У самолёта сидел на раскладном стульчике механик, читал газету. Услышав топот, увидев бегущих людей и револьвер в руке одного из них механик, не долго думая, бросил свою газету и с резвостью зайца понёсся в противоположном направлении, громко голося на ходу.

Стуколин добрался до «О-2» первым. Распахнул дверцу, заглянул внутрь и показал бегущему Громову указательный палец.

– Командиром буду я, – решил Громов, также останавливаясь у двери. – Лукашевич будет вторым пилотом. Ты и Сергей – на подхвате. Следите за Олбрайт, чтобы ничего не трогала.

Отдав распоряжение, он полез в самолёт. Фора, которую дала им Бачинскайте, истаяла на глазах, от корпуса аэроклуба к площадке бежала охрана.

– Стойте! – закричала Ангеле, выскочив из проходной. – Не стреляйте!

Но её или не услышали, или не захотели услышать. Охранники начали стрелять прямо на бегу, и первая пуля вжикнула над головой Стуколина.

– Вот чёрт! – он даже присел от неожиданности.

Золотарёв втолкнул в салон Мадлен Олбрайт и запрыгнул следом.

Носовой винт уже раскручивался, выходя на рабочие обороты.

– Дверь закрой, – сказал Лукашевич Стуколину, забираясь в самолёт вслед за Сергеем.

– Сам знаю, – отозвался Алексей сердито, и тут одна из шальных пуль ударила его в правое плечо.

Стуколина отшвырнуло назад – на подкрыльевую расчалку.

– Блин, – сказал он и мешком осел на асфальт.

– Лёха! – заорал Лукашевич.

Он тут же спрыгнул на бетон и подхватил товарища под мышки. Золотарёв высунулся и крикнул:

– Тащи сюда! Ко мне! Да не копайся же ты…

Вдвоём, вымазавшись в крови, они втащили потяжелевшее тело Стуколина в салон. Золотарёв тут же захлопнул дверь.

– Все на борту, Костя! – сообщил Лукашевич.

– Взлетаю, – отозвался Громов.

Двухтонный «О-2» легко разогнался по «рулёжке» и почти сразу взлетел.

Охранники аэроклуба «Пилотас» стояли, опустив пистолеты, и молча смотрели, как маленький белый самолёт поднимается всё выше и выше, оставляя землю Литвы внизу и позади…

(Литва, август 2000 года)

На этот раз информация о ЧП в частном аэроклубе дошла до Штаба обороны почти мгновенно. Департамент полиции, уже второй день разыскивающий по всей Литве «группу из четырёх мужчин, сопровождающих пожилую женщину» по запросу Министерства обороны, немедленно передал сообщение о захвате самолёта марки «Цессна» полковнику Вайкшнорасу.

От чёткого предчувствия, что это оно, «то самое», у Вайкшнораса взмокли ладони. Он оглянулся на сослуживцев, расстегнул верхнюю пуговку на форменной рубашке и соединился с Центром управления полётами и наблюдения за воздушным пространством, где сидел подполковник Эдмундас Адоминас.

– Немедленно поднимай перехватчики, подполковник! – потребовал Вайкшнорас. – Из аэроклуба «Пилотас» только что взлетел самолёт с террористами. Его нужно вернуть и посадить.

– Это невозможно! – тут же откликнулся Адоминас. – Мы не готовы! Мы…

– Чёрт вас всех побери! – перебил Вайкшнорас. – На борту захваченной «Цессны» находится американская гражданка. Если вы немедленно не поднимете перехватчики, вы все лишитесь погон!

– Слушаюсь, господин полковник. Я поднимаю перехватчики.

– Об исполнении доложить.

– Слушаюсь, господин полковник.

* * *

Майор Александр Навицкий (а по новой системе – майорас Александрас Навицкас) был назначен командиром Первой авиабазы ВВС Литвы, что под Шяуляем, совсем недавно – в июле-месяце. Он ещё не успел освоиться в должности и наладить службу в том виде, как он это себе представлял, будучи одним из летающих офицеров базы, а тут на него, словно град с неба, свалилось первое боевое задание.

Структура управления на авиабазе перестраивалась на американский манер, однако отдельные инструкции, разработанные в советские времена, продолжали действовать. Потому на авиабазе в готовности «номер два» постоянно находилось дежурное звено. Майор Навицкий не был уверен, что его удастся поднять в воздух в течение пяти минут, как того требовали нормативы, но когда услышал, что начальник Центра управления Адоминас, бросив все дела на заместителя, вылетел вертолётом из Каунаса, то и сам выскочил из своего кабинета и рысью побежал по коридору в командно-диспетчерский пункт, расположенный на третьем этаже, в надстройке штабного здания. В командно-диспетчерском пункте находились трое офицеров: помощник руководителя полётов, ответственный по КП и ответственный за выпуск дежурной пары.

– Готовность номер один! – объявил Навицкий с порога.

Ответственный по КП наклонился к микрофону и продублировал команду. Где-то внизу завыла сирена, но пилоты дежурной пары появились на площадке не сразу, а с некоторой задержкой.

– Высеку, – зловеще пообещал Навицкий. – Обоих выведу на плац и высеку.

Помощник руководителя полётов хихикнул, но командир Первой воздушной базы смерил его таким взглядом, что у молодого офицера пропало всякое желание воспринимать ситуацию как юмористическую.