Текст книги "Юмористическая история философии"

Юмористическая история философии
Антон Рай

© Антон Рай, 2023

ISBN 978-5-0060-1175-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Юмористическая история западной философии

Предисловие

Начиная рассказывать эти недостоверные и забавные истории из жизни философов, я призываю вас полюбить мудрость всей душой и, от души посмеявшись, взяться за чтение (или перечтение) серьезнейших философских текстов. А свои несерьезные рассказы я начну… с кого ж и начинать, как не с Сократа? Итак:

Сократ

Однажды, в XXI веке, каким-то любителям философии вздумалось вызвать дух Сократа, а духу Сократа вздумалось ответить на вызов и явиться. Сначала вызывальщики спросили у Сократа:

– Были ли вы реальным человеком?

– Конечно, был, – ответил Сократ. – Разве хоть кто-то сомневается в этом?

Сократу ответили, что многие сомневаются.

– Но если бы я не был реальным человеком, то чьим духом я бы теперь был? – с хитрой улыбкой спросил Сократ.

Все согласились, что этот аргумент неопровержим, и реальность исторического Сократа, таким образом, была установлена фактически. Потом у Сократа спросили:

– Кто – Платон или Ксенофонт – рассказал больше правды о вас?

– Оба наврали порядочно, – ответил Сократ.

Тогда у Сократа спросили: что надо сделать, чтобы стать подлинно философом? Сократ ответил:

– Не называйте ложь Истиной, а более ничего не требуется.

Далее, Сократу хотели задать еще какой-то вопрос, но он заявил, что теперь его очередь спрашивать и стал выпытывать у вызывальщиков всё о жизни в XXI веке. Интернет очень заинтересовал его.

– Раньше я беседовал только с афинянами, а теперь смог бы расспросить весь мир, – воодушевленно сказал он. И исчез. Должно быть, ушел бродить по инету. Не встречался ли он вам? Мне пока что нет. Но возможно, что в этой истории речь идет где-то о середине XXI века:)

А мы тем временем переходим от Сократа к его самому знаменитому ученику – Платону.

Платон

Больше всего на свете Платон мечтал узреть Благо само по себе. Так сильно он мечтал узреть его, что ни о чем другом и не думал, и говорил он, что нет ничего прекраснее идеи Блага и что уподобить ее можно разве что самому Солнцу. Сам Платон, однако, говоря о том, что Благо зримо, хотя и не глазами, но умом, так вот, сам он не мог сказать с полной уверенностью, что видел Благо. Ведь, как людям трудно смотреть глазами на солнце, точно так же трудно увидеть умом и ослепительное в своем могуществе Благо. Так трудно узреть Благо, что даже Платон колебался – узрел он его или нет. Иногда ему казалось, что узрел, а иногда он сомневался, и в такие моменты он бывал очень грустен и особенно задумчив. Но так велика была его мечта и так сильна тяга к Благу, что окружающие его люди не испытывали подобного рода сомнений, и каждый, кому повезло общаться с Платоном, мог с уверенностью сказать, что приобщился к Благу самому по себе и видел свет – это был свет, исходящий от самого мыслящего и рассуждающего о Благе солнечного Платона.

Такова первая история из жизни Платона, но у меня припасено еще две. Слушайте же:

Почти у всех есть свое guilty pleasure – некое невинное удовольствие, которое человек всё же предпочитает скрывать от других. Было такое удовольствие и у самого Платона. Дело в том, что он любил инжир, но при этом развивал идеи о презрении к чувственным удовольствиям, а любовь к инжиру как-то не очень с этим вязалась, так что он предпочитал поедать любимый продукт тайком. Но это бы еще ладно, хуже было другое – он еще и любил почитывать комедии, а его любимым комедийным автором был автор легкомысленных фарсов Софрон. Что Платон читает Софрона – это никому и в голову прийти не могло, но так было. Уляжется он, бывало, на кровать, достанет заветную книжицу (точнее говоря, заветный пергамент), присовокупит к нему заветный инжир и лежит, почитывает запретное чтиво, поедая запретный продукт. Одно отравляло ему удовольствие – страх, что кто-нибудь застанет его за этим занятием, а особенно он боялся, что это дойдет до ушей Диогена, который и так-то прохода ему не давал, упрекая в суетности и чревоугодии. А тут Диоген получил бы такой козырь, что… И Платон внутренне стонал и давал себе обещание, что этот инжир и Софрон станут последними, но стоило только выйти новому диалогу Софрона и появиться новой партии инжира, и Платон уже посылает человека на рынок и в книжный (точнее, в пергаментный). И так он мучился всю жизнь, предаваясь своим невинным радостям, и никто не раскрыл его тайну, и только после смерти Платона, когда у него под подушкой нашли комедии Софрона, возник вопрос: «Что это значит?» – но верный ученик Платона – суровый Ксенократ – быстро нашелся и сказал: «Очевидно, учитель писал сочинение против авторов легкомысленных комедий и взял почитать Софрона ради примера». Все согласились с этим стопроцентно убедительным предположением, и репутация Платона не пострадала. Порадуемся этому и перейдем к новой истории.

Великий древнегреческий (а может быть, и величайший вообще) философ Платон был не только великим мыслителем, но еще и очень добрым человеком. Да, Платон был очень добр, а вот киники были очень злы, а больше всего их злил как раз-таки Платон – своей отвлеченной от реальности (как они думали) философией, своей доброй славой у афинян и просто тем, что он опрятно одевался, тогда как философам, как полагали киники, следовало бы ходить в лохмотьях и не вылезать из бочки. Платон много раз пытался увещевать злобных киников, говоря им: «Ребята, мы ведь все – философы, давайте жить дружно», – но те в ответ лишь кричали: «Ни за что, подлый трус! И никакой ты не философ». Этого даже Платон стерпеть не мог (как это – он, и не философ!), и решил он киников проучить, и составил карту клада, и подкинул ее киникам. Те, получив карту, не на шутку разволновались, побежали к черту на кулички, залезли в какую-то темную пещеру (так было указано на карте), откопали тяжеленный сундук и нашли в нем кучу обыкновенных, отнюдь не драгоценных камней и записку: «И вы еще кичитесь тем, что презираете земные блага, а сами алчете сокровищ. Ваш друг, философ Платон». Эта история стала широко известной, и все смеялись над корыстолюбивыми киниками, которые, разумеется, стали ненавидеть Платона еще сильнее, но связываться с ним побаивались – подлые трусы.

На этом истории из жизни Платона заканчиваются, но не совсем, и мы переходим к очень странной, прямо-таки невероятной истории.

Если имена Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля знают все, то имя этого философа неизвестно никому, и даже я не знаю его, хотя и рассказываю о нем. Условно назовем его по названию реки – Лет, а Лета, как вы помните, это река забвения. И вот наш Лет наряду с Платоном, Аристиппом и Ксенофонтом был учеником Сократа, но как же тогда получилось, что мы ничего о нем не знаем? Дело в том, что он был крошкой Цахесом наоборот. Цахес, как вы опять-таки помните, приписывал себе заслуги других (или, точнее, они приписывались ему неким магическим образом), Лет же, напротив, высказывал весьма мудрые мысли, но все они каким-то опять-таки непостижимым образом приписывались другим философам. Так что мысли Лета знали все, а самого Лета – никто. Какое-то время это даже забавляло Лета – как некая игра (сформулируй мысль и услышь ее из уст такого-то философа), но со временем у него росла потребность заявить о своем авторстве, но рост этой потребности ничего не менял в положении дел и только отравлял ему жизнь. Наконец, состарившись, он всерьез задумался о своей судьбе, и мысли эти привели его к мыслям о судьбах человеческих вообще. И родился у него удивительный образ: видит он, как души, оторвавшись после смерти от тела, оказываются в Аиде, а там каждая душа, среди порхающих вокруг многочисленных образчиков судеб, может выбрать себе новую земную жизнь, но выбор происходит по жребию, то есть первой выбирает такая-то душа, второй такая-то, и так далее. Так что сами понимаете: самые завидные судьбы разбирают те, кому раньше выпал жребий, хотя образчиков судеб и значительно больше, чем душ, и подразумевается, что даже последняя душа сможет найти вполне неплохую жизнь, если только будет благоразумной. Душа Лета и оказалась последней, и среди остатков судеб набрела она на две интересные судьбы: одна судьба подразумевала, что он будет весьма посредственным мыслителем, но зато будет иметь несообразно большую славу, а другая судьба предполагала, что он будет великим мыслителем, но совершенно никому не известным. Лет думал недолго: зачем быть посредственностью, когда можно быть великим, а что касается славы, то… мыслитель не должен беспокоиться о славе, это раз, а во-вторых, не может же быть, что если он действительно будет великим мыслителем, то останется совсем никому не известным. Нет, такого быть не может. И Лет выбрал свою судьбу, и на собственном печальном опыте удостоверился, что если нечто написано на роду, то переписать написанное невозможно.

Однако эти печальные размышления только развеселили Лета – ведь размышления доставляют мыслителю интеллектуальное удовольствие, и Лет уже подумывал о том, какую новую судьбу в загробном мире выберет себе умерший Аякс или Одиссей, но тут к нему прибежал один из его знакомых и сказал, что великий Платон только что обнародовал удивительнейшее из учений – учение о том, что бывает с душами после смерти. И как душам выпадает жребий, и как они выбирают свои новые земные судьбы – в общем, он пересказал Лету его собственные мысли, но за авторством Платона! Этого уж Лет перенести не смог и тут же скончался от огорчения. Понадеемся же, что, попав в Аид, он получит лучший, чем в прошлый раз, жребий и сможет выбрать более желанную судьбу.

P.S. О выборе судеб читай концовку диалога «Государства», в частности, об Одиссее там написано следующее: «Случайно самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее, где-то валявшуюся, все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, с радостью взяла себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий». Как видите, даже последняя выбирающая душа действительно может найти то, что ей по душе. На этой оптимистической мысли я временно прерываю свои рассказы – с тем, чтобы проникшись любовью к мудрости, вскоре продолжить.

Всё, проникся. Продолжаю. Нас ожидает некто проживающий в бочке, а именно:

Диоген

Так случилось, что старая бочка Диогена совсем прохудилась, так что даже начала напоминать старую шинель Акакия Акакиевича Башмачкина, о чем Диоген, разумеется, не догадывался, так как он не читал Гоголя. Диоген старался не обращать внимания на плачевное состояние бочки, но делать это становилось всё труднее: вместо ее стен не осталось почти ничего, кроме щелей, днище подгнило, и в этой гнили завелась всякая живность, делить с которой помещение было очень малоприятно. Диоген ворчал, но терпел. Но как-то мимо его бочки проходил один афи́нянин, назовем его Бахвал, и этот самый Бахвал, увидев бочку Диогена, и самого Диогена, сидящего рядом с ней, воскликнул:

– Друг Диоген, и как это ты живешь в такой развалюхе?

– А тебе что за дело? – не очень-то любезно ответил Диоген, вообще не отличавшийся дружелюбностью и разговаривающий преимущественно колкостями.

– А такое мне дело, что я могу помочь твоей беде, – внушительно сказал Бахвал. – У меня во дворе стоит новехонькая бочка, но я, клянусь Зевсом, не знаю, что мне с ней делать. Так вот, я могу подарить ее тебе и тем самым помочь столь знаменитому философу. Согласен ты на это?

Диоген немного поворчал – в том духе, что не нуждается в помощи, но, так как на самом деле он в ней нуждался, то он согласился.

– Ну и отлично! – воскликнул Бахвал. – Сегодня же вечером я прикачу сюда бочку, заодно справим новоселье. Жди.

С этими словами Бахвал удалился, Диоген же стал ждать вечера. Вечер пришел, а вот Бахвал не явился. Начинало темнеть, и вместе со сгущением темноты иссякало терпение Диогена. Наконец он взял фонарь и пошел по улицам Афин – разыскивать Бахвала. Идет он, идет, а навстречу ему попадается афи́нянин, но вовсе не Бахвал.

– Приветствую тебя, Диоген, – сказал афи́нянин. – Я иду на веселую пирушку, не хочешь ли ты присоединиться ко мне? Уверен, всем на пирушке будет очень интересно послушать твои речи.

– Нет, для таких дел приглашайте этого зазнайку Платона. Это он любит пировать, а я сторонюсь всяких удовольствий, – презрительно-гордо сказал Диоген, который всегда был рад сказать какую-нибудь гадость про Платона и подчеркнуть аскетизм своей жизни. Тогда собеседник Диогена спросил:

– А куда это ты путь держишь на ночь глядя?

– Да так, ищу одного человека, – проворчал Диоген.

– И?

– Ну и не нахожу, – отрезал Диоген и пошел дальше; собеседник же его какое-то время стоял как вкопанный, а затем со всех ног побежал на пирушку и рассказал, что встретил на улице Диогена с фонарем, и Диоген сказал ему, что он ищет человека, но не может найти. И все подивились мудрости Диогеновой и целую ночь пили за его здоровье. Диоген же в это время, так и не найдя Бахвала, коротал ночь в старой бочке, кроя на все лады расплодившуюся в бочке живность и не держащих свои обещания афи́нян.

На этом история о бочке заканчивается, и начинается:

Однажды Диоген шел по дороге в город, а надо сказать, что стояла страшная жара, и нигде не было спасительной тени, так что Диоген шел и поминутно вытирал пот со лба, тоскливо смотря на раскаленный огненный шар, называемый Солнцем. Вдруг из города высыпала целая толпа всадников и остановилась как раз недалеко от Диогена. Всадники и их кони были такими статными, что давали тень не хуже небольшой рощи, в этой-то тени и спрятался Диоген, воздавая хвалу богам и этим всадникам. А были это Александр Македонский и его приближенные, и заняты они были тем, что обсуждали грядущие великие походы, должные изменить облик мира. Погрузившись в сладкие мечты и видя себя не менее как Ахиллом, Александр излагал изумленным слушателям свои грандиозные проекты. «Наконец, мы завоюем Индию и отправимся в страны столь сказочные, что о них пока еще нет и понятия», – сказал Александр и, еле-еле очнувшись от грез, прибавил: «Ладно, хватит мечтать. Скачем вперед!» Но только они собрались сдвинуться с места, как властный окрик остановил их: «Стойте, несчастные! Не двигайтесь! Вы так хорошо загораживаете мне солнце!» Александр, в недоумении оглянувшись в поисках источника дерзкой речи, заметил какого-то человека в лохмотьях и повелел наказать наглеца. Узнав же, что это не кто иной, как Диоген, он рассмеялся: «Каков, а! Использовать меня, Александра, владыку мира, как дерево, дающее тень. Каков! Если бы я не был Александром, я бы хотел быть Диогеном!» С этими словами группа всадников понеслась по дороге, Диоген же, оставшись без тени, вновь поплелся в город. По дороге он придумал рассказ обо всем произошедшем, несколько изменив факты. Рассказ этот – о том, как всемогущий Александр загородил солнце ни в чем не нуждающемуся философу, мы все знаем, а факты, лежащие в его основе, узнали только что.

Но это еще не все истории из жизни Диогена, у меня припасена еще одна:

Однажды Диоген пришел на стадион, посмотреть на Олимпийские игры – и пока все зрители дивились ловкости атлетов, он дивился тупости зрителей. А в это время как раз шли соревнования по бегу, и выиграл их некто Астилос, коего вся толпа приветствовала чуть ли не как бога. «Безумцы, – воскликнул Диоген. – Этот Астилос – он, что, стал умнее от того, что обогнал других? Или добрее? Или храбрее? За что вы так хвалите его?» – «Он не стал ни умнее, ни добрее, конечно, – возразили смущенные эллины, – но он доказал, что быстрее всех». – «Быстрее всех людей, хотите вы сказать, – проскрипел Диоген, – но ведь не быстрее зайцев и оленей. Однако ж оленей и зайцев вы так не приветствуете и не вручаете им кубки. Да оно и понятно – это ведь самые трусливые звери, и быстрый бег – явный признак трусости, а главное его назначение – улепётывать от опасности». Тут уж эллины смутились совершенно, и один из них воскликнул: «Если кубок за быстроту бега завоевал Астилос, то кубок за глубину мысли мы должны вручить Диогену!» Все шумно одобрили эту идею, но Диоген, услышав, что ему хотят вручить какую-то награду, побежал прочь от толпы, да так проворно, что его никак не могли догнать. «Слушайте! – воскликнул эллин, разглядевший мудрость Диогена. – Пожалуй, Диоген заработал оба кубка: и за глубину мышления, и за быстроту ног!». И снова все эллины шумно согласились с ним, и снова понеслись они за Диогеном, но догнать его так и не смогли – уж больно проворно он улепётывал от них. Так, заработавший два кубка за день Диоген, избежал получения и одного, чем был очень доволен. А если кто упрекнет Диогена в трусости, раз он так ловко убежал от грозящей ему опасности, то мы скажем, что боязнь толпы – это вовсе не трусость, но мудрость. А если кто скажет, что и в спорте есть своя красота и смысл, то мы не станем с ним спорить. Не во всем ведь бывал прав и Диоген.

На этой спорной мысли истории о ходившем в лохмотьях и живущем в бочке Диогене заканчиваются, и начинаются истории о живущем в дворцах щеголе – некоем Аристотеле.

Аристотель

Как почти всем известно, великий древнегреческий философ Аристотель был наставником великого же полководца Александра Македонского, но почти никому не известно, что Аристотель вовсе не хотел, чтобы Александр стал полководцем и завоевателем. Аристотель мечтал, чтобы Александр стал просвещенным монархом, покровителем наук и искусств, и чтобы он понял: идеальное государство не должно быть ни слишком маленьким, ни слишком большим; большие завоевания, следовательно, есть нечто ненужное. Такие были мечты у Аристотеля, но как добиться их реализации? Аристотель был чрезвычайно проницательным воспитателем, и скоро он заметил, что маленький Александр везде выказывает дух противоречия. Чем его заставляют заниматься, тем он не занимается, а от чего его всячески отваживают, на том он настаивает с недетским упорством. Заметив это, Аристотель усмехнулся и подумал: «Вот тут-то я тебя и поймаю, несмышленыш ты мой. Я буду всячески восхвалять военные доблести и заставлять тебя читать „Илиаду“ – до тех пор, пока ты не возненавидишь всё, что связано с войной». И приступил Аристотель к выполнению своего хитроумного плана, но план полностью провалился. Чем больше Аристотель побуждал Александра к свершению военных подвигов, требуя завоевания аж всего мира, тем ярче разгорались глаза у Александра; чем настоятельнее он заставлял Александра читать «Илиаду», тем более любимой для мальчика, а потом юноши становилась эта книга. Наконец Аристотель понял свою ошибку, но было уже поздно, и мы получили именно того Александра, которого получили, а могли ли мы получить какого-нибудь другого, менее воинственного Александра, судить не мне, хотя я и уверен, что – нет, не могли бы. И Аристотель, следовательно, ни в чем не виноват. Я же приступаю к новому рассказу:

Александр Македонский был довольно способным учеником и внимательно слушал своего учителя – великого философа Аристотеля. Аристотель же обучал его всему: и политике, и логике, и этике, и физике. Особенно Александр любил слушать лекции по физике – в отличие от политики, он мало что в ней не понимал, но слова о сингулярности, черных дырах и прочих загадках природы сладко тревожили его. Однажды Александр спросил у Аристотеля: рассказывает ли он обо всех этих чудесах только ему или и другим тоже? Аристотель сказал, что он еще только готовит к выпуску свое новое сочинение по физике, что старое сочинение безнадежно устарело, а теперь он поведает всем о своих последних наблюдениях, в частности о расширяющейся, как он заметил, Вселенной. Александр нахмурился и сказал: «Что же это, и другие, значит, будут знать то же, что и я? А чем я тогда отличаюсь от прочих?». И он запретил Аристотелю выпускать сочинение о расширяющейся Вселенной, а через какое-то время у него случилась размолвка со своим учителем, и Александр, обозлившись, приказал уничтожить это сочинение, – и в итоге до нас дошла только старая Аристотелева «Физика». Аристотель же в отместку изготовил яд и отравил Александра, да и давно пора было. А Вселенная тем временем продолжала расширяться и расширяться, хотя узнали об этом лишь спустя более чем 2000 лет, но ведь Вселенная расширяется независимо от того, знают об этом люди или нет. Или нет?

P.S. Хоть эта история и недостоверна, но основание у нее имеется (как и у всех рассказываемых тут историй). Читаем известное письмо Александра к Аристотелю:

«Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров».

Будем же и мы здоровы и продолжим слушать истории из жизни Аристотеля.