Текст книги "Бездельники"

Глава 3
Просто гениальное всё

На Альпийском переулке, что тянется средь купчинских равнин аж до платформы «Проспект Славы», рядом с вашими домами и двумя школами – итальянской и английской – стоит центр притяжения местного населения, культурная мекка микрорайона – типовой торговый центр. Кроме самого магазина продуктов (в котором этих продуктов почти и нет – зато есть кубинские сигары в деревянных коробках и ром) в чудесном здании разместились химчистка с прачечной и даже подростковый клуб, где репетируют «Тво степс». Ну и, конечно же, с обратной стороны в подвале есть пункт приёма стеклотары.

Но в такую-то жару в первую очередь к этому храму манит пивной ларёк. Когда завозят пиво, это святое место не бывает пусто. Даже в разгар рабочего дня. У ларька очередь страждущих. Рядом с ними мирно беседуют добродушные купчинские ханыги с кружками пива в руках. Некоторые счастливчики сгруппировались по трое, оккупировали пустые ящики из-под стеклотары, разложили на них «Правду» и «Известия», нарезают жирную степную колбасу или копчёную ставриду и мутят ерша. У них своя мода, свой непобедимый суровый стиль – затёртые кепки из кожзама, белые майки-алкоголички, синие и чёрные треники с оттянутыми коленками, жёлтые стоптанные сандалеты на несвежих носках, руки синие от наколок, железные зубы в щербатых ртах и мёртвые, но всё ещё весёлые чёртики в испитых глазах. Они уже полностью познали ту самую жизнь, которую вы с Дэном только начинаете юзать, и вполне могут поделиться с вами своим важным опытом. Особенно если вы протянете им дружескую кружечку пива. Каждому молодому человеку в этом жёстком мире нужен добрый и мудрый наставник.

Вам с Дэном ужасно хочется как можно скорее сдуть пену с большой ребристой кружки и охладить бушующие чувства знатной горечью, щедро разбавленной фирменной невской водицей. Но сначала нужно отстоять очередь в пункт приёма стеклотары. К счастью, она гораздо меньше, чем очередь за пивом. Народ сдавать бутылки стоит смирный – пацанва да пенсы. Пацаны смеются, глядя на вас, а пенсы хмурятся. Но вы давно уже привыкли к подобному вниманию. Зачем ещё быть яркими?

Не проявляет интереса к вашим персонам в очереди только один несчастный тип. Он то ли псих, то ли просто с тяжёлого бодуна – неистово жрёт селёдку, держа целую, переливающуюся на солнце красками рыбину в трясущейся руке. Жадно откусывает огромные куски прямо с чёрными кишками. По лоснящемуся небритому подбородку стекает слюна. Не самое аппетитное зрелище. На облупленной стене, уходящей в прохладный подвал, где спрятался пункт приёма, – крохотные фанатские граффити, начерканные горелыми спичками: хард-группа Пепел, рок-группа Форвард. И вот он – момент истины – толстая загорелая волосатая рука с наколкой-якорем из маленького окошечка выдаёт вам ваши трудовые жёваные рубли и звонкие копейки.

Уставший от долгого бездействия и утомлённый жарой, Дэн просыпается:

– Ну чего, чувачина? По кружечке? Отметим великий момент создания группы?

И вы снова встаёте в очередь. Теперь за пивом. Пиво – это не просто тонизирующая синька, это сакральный напиток плютиков, это – свобода. Жёлтое вожделенное море. Ты посвятил ему уже несколько поэм. Вот, например, отрывок из новенькой – с пылу с жару, как говорится. И где же им ещё поделиться с другом, как не в очереди за пивчанским.

 
Пивные моря не наносят на карту,
они в наших думах живут,
и плещутся жёлтой волной они в марте
и в августе вновь окунуться зовут.
Пивные моря населяют селёдки,
варёные раки, лещи и снетки,
в глубинах клокочут источники водки
и тухнут утопшие наши братки.
 

Дэн одобряет твой очередной шедевр. Для этого и нужны друзья. А вот и вожделенный момент счастья. Дождались! Кудрявая злая тётка-крановщица выставляет вам наполовину пенные кружки с волшебным зельем. Вы отходите в тенёк и одухотворённо сдуваете пену. Гремят победу небесные фанфары. Самое время сдвинуть кружки.

Но тут из-за ларька, как черти из преисподней, на вас выскакивают два ярких весёлых скомороха, оглушительно гнусавя:

– Эй, эй, эй! Мужики, подождите нас! Помогите музыкантам! Налейте пивка! Ленинградский рок-клуб! Аквариум, Зоопарк, Кино, Пикник! Тво степс, твою мать!

Странная парочка. Даже несколько комическая. Один – огромный, мосластый с длинными немытыми лохмами, в заплатанном пиджаке поверх майки, штанах от школьной формы и отцветающим фингалом на пол-лица. Но при всём этом весьма харизматичный и артистичный. Его небритые щёки, поросшие жёсткой щетиной, разъехались в весёлой издевательской улыбке. Есть в его совершенно славянских чертах, ещё детских, но уже слегка подёрнутых алкогольным разложением, что-то очень трогательное, родное, такое, что прямо ух – и в прорубь с головой. А ещё из них, из этих скуластых черт, как это ни странно, издевательски выглядывают Элвис Пресли с Полом Маккартни. Это Ник. Бывший одноклассник Дэна, бессменный вокалист «Тво степс» и по совместительству местный демон, буян, гуляка и ухарь.

Второй, явно младше, тоже волосатый. Худой и невысокий. Яркой семитской внешности: чёрные кудри, неуёмный нос и сияющие счастьем и горем одновременно, карие печальные маслины глаз. Печальные, несмотря на радостную улыбку идиота. Одет бедно, но чисто. Даже светлая бежевая рубашка поглажена. Хотя ворот уже чёрный. Жарко. В руке эмалированный жёлтый бидон. Оба чувака уже изрядно нетрезвые. Стоят вплотную к вам, жадно вцепившись глазами в ваше кровное пиво.

Ты редко пересекаешься с Ником, но он друг твоих друзей и тебе интересно всё, что с ним связано. Личность-то по местным масштабам легендарная. А вот Дэн что-то совсем не рад этой встрече. И всеми силами пытается это показать. Видимо, от волнения он вместо приветствия заглатывает треть своей кружки (чего там осталось-то после ухода пены). И демонстративно рыгает на непрошеных гостей. Рыгает и изрыгает:

– Блин, Ник! Да ты совсем охуел. Ничего мы вам не нальём! Вы меня из группы выперли, гитарасты сраные. Отлить могу, конечно, но через часик.

Ник обиженно надувает толстые губы. В его глазах искреннее непонимание, как можно быть таким козлом.

– Дэн, ну ты чё, с дуба рухнул? Ты же сам знаешь, что со сложными партиями не справлялся. Нам же лажать нельзя, пойми, блядь, мы ж в «Рок-клуб» вступаем. Я-то чё? Я всегда за тебя был. Вспомни, блядь, кто тебя на гитаре играть научил.

– Хреново научил. – Дэн совершает ещё один решительный глоток.

Но долго смотреть в обиженные собачьи глаза Ника просто невозможно. Дэн с неохотой даёт ему отхлебнуть из своей кружки. В один присест Ник допивает всё, что там оставалось.

Ты не вмешиваешься в отношения бывших друзей. Себе дороже. Вместо этого ты изучаешь второго персонажа, выбравшего в качестве жертвы твоё пиво. Где-то ты его видел. Эти упорно пробивающиеся усишки на детском бледном лице и длинные пальцы Паганини.

– Эй, а я ведь тебя знаю. Ты из нашей школы. Из седьмого класса! Ник, да ты точно охерел. Малышню спаиваешь?

Ник довольно вытирает пену с губ, смотрит на тебя оценивающе, словно только заметил, снисходительно улыбается, но всё-таки удостаивает тебя ответом. И звучит ответ вполне благодушно и дружелюбно. Вот что пиво волшебное делает с людьми:

– Это Рецептор. Наш юный гений, блядь! Играет теперь у нас на клавишах. Мы же только с репы. Энди, у тебя там, кстати, текстов для нас не завалялось?

Рецептор (интересно, это кликуха или фамилия) всё так же упрямо гипнотизирует пиво в твоей руке.

– Я уже в восьмом, между прочим, – бормочет юный гений.

Но ты его не слышишь. Перевариваешь вопрос Ника. Ничего себе, чувак! Слава твоя бежит впереди тебя. Сам Ник просит твои тексты. Вот так! Охренеть можно. Но главное тут не охреневать. Хорошо, что рядом с тобой верный друг.

– Отвали, Ник! Текстов лишних нет. Самим нужны, – грубит Дэн, оставшийся без пива. – У нас с Энди тоже теперь своя группа. «Каждый человек»! Панк-рок будем рубить!

– О, панк-рок! Прэлестно! Одобряю.

Говорит Рецептор, протягивая руку за кружкой, и ты сдаёшься. Юноша всасывает в себя живительную влагу так жадно, будто скитался пару дней по пустыне.

А добряк Ник сияет очередной улыбкой. Хотя, может, это прошлая доходит до своего настоящего размера.

– Так вы теперь панки, значит. А я-то думаю, чего вы обвешались, как ёлки новогодние. Ну-ну, блядь! Флаг вам в руки. Барабан на шею.

– Ну нет, всё-таки, наверное, мы не панки. Какие в СССР могут быть панки? Только Хряк. А мы ростом пониже и говном пожиже. – Что-то вдруг тебя потянуло в сомнения и самоуничижение.

– Точно, – решает поддержать тебя Дэн. – Не панки мы. Мы битнички. Или нет даже – плютики!

– Плютики, значит? Клёво, – радуется Ник. – А мы с Рецептором тогда ультрики!

– Кто-кто? – в один голос изумляетесь вы с Дэном.

Рецептор довольно отдувается, покончив с твоим пивом:

– Ультрики! Мы ультрики! Хиппи, пацифисты, панки – вчерашний день. Ультрики теперь главные. За нами будущее.

Юное дарование протягивает руку Нику, и они начинают кривляться, тряся руками, пуская волну и изображая в безумном танце паралитиков известных им одним новомодных ультриков. Похоже на нелепую пародию на брейк-данс. Сквозь чуваков будто бы пропустили нехилый разряд тока. Рожи у них при этом такие забавные, что от смеха удержаться просто невозможно. Ультрики в гостях у плютиков. Пивная вечеринка на свежем воздухе вполне удалась. Хотя какая это вечеринка. День только начинается. И Ник об этом отлично помнит.

Закончив трястись, он по-дружески приобнимает тебя за плечо и заговорщицки вещает своим медовым баритоном:

– А давайте-ка, блядь, возьмём бидон пивка и завалим к Больному. После дурки его родаки никуда не выпускают, зато к нему всегда можно. Отметим рождение вашей группы. Кто у вас, кстати, на басу играть будет? Больной может, блядь. Реально может. Я сам его учил.

– А я на клавишах могу. Как в «Stranglers».

Ник в шутку, несильно толкает Рецептора в плечо:

– Предатель! А вы хоть одну настоящую панк-группу слушали, блядь? Вот Рецептор хотя бы «Stranglers» слушал, а вы? – Это он уже вам с Дэном. – Не Хряка какого-нибудь и Крокодила с Обалделым, а настоящих кондовых инглишских панков. «Пистолетов» слушали? Может, «Клэш»?

Вы с Дэном растерянно переглядываетесь. Ник попал в вашу болевую точку. Названия вы такие знаете. И значки у вас такие есть. Но вы никогда ещё не слушали настоящий панк-рок. Самопальные поделки ленинградского разлива не в счёт. Если честно, вы и панков настоящих видели только в передаче «Международная панорама» в сюжете про «их нравы» пару лет назад. Но этого вам хватило, чтобы влюбиться в этих злобных клоунов, наглых упёртых подростков, не желающих мириться со скучным, лживым и фальшивым миром взрослых и выливающих свою агрессию в перманентный стёб над собою и всем вокруг себя. А музыку их вы тоже полюбили заочно, так ни разу и не услышав и только лишь представляя себе, какой она может быть.

Ник, воспользовавшись вашим смятением, начинает поигрывать Битлов на раздолбанной гитаре Дэна. «Хелтер-скелтер» – довольно узнаёшь ты.

– Панк-рока вы не слышали. Так я и думал, – отрывается от гитары Ник. – Я, кстати, тоже. Говно-проблема. Пошли к Бобу за пластами. Только пива возьмём. Рецептор, харэ баклуши бить, вставай в очередь.

Глава 4
В логове меломана

Через двадцать минут вы всей честной компанией топчетесь в полутёмном коридоре в квартире Боба. На кухне громко играет радио: «И Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди!»

Толстая недовольная тётка, которая открыла вам дверь (наверняка мать Боба), кричит вглубь квартиры.

– Борька, вставай! К тебе ребята пришли.

В коридор выплывает взрослый волосатый парень лет двадцати, босиком и в коротком, явно женском халате в красных маках, на помятом небритом лице болезненная гримаса похмелья. Вместе с ним в коридор, где до этого витал запах жареной картошки с луком вплывает тяжёлое, депрессивное спиртовое амбре. То ли дело ваш духоподъёмный, жизнелюбивый кисловатый запах пива и пота. Боб – известная личность. Меломан и деляга, член подпольного клуба филофонистов. Ты покупал у него свои первые пласты: Элиса Купера и Квинов. Давно это было. Целый год назад. Тогда ты ещё и рок-то толком не слушал. А сегодня решил записать альбом. Тусуешься по району с настоящим рок-музыкантом Ником. Интересно, Объект могла видеть тебя из окна, когда вы с ним проходили мимо её дома?

– Здорово, Боб! Вот парни, блядь, панк-рок хотят играть. Дебилы, конечно, но это их проблема. – Ник грамотно ведёт переговоры. Авторитетно заправляет. – У тебя панковские пласты есть? Сексуальные пистолеты или Клэш там, Стрэнглерз какой-нибудь, например?

Боб лениво чешет пятернёй заросший затылок и одновременно смачно зевает, сворачивая челюсть.

– Панкухи нет. Я такую хуйню сам не слушаю и другим не советую. К «Юному технику» в субботу сгоняйте.

Дэн вздыхает расстроенно:

– До субботы ещё три дня.

Боб всё-таки решает проснуться:

– Есть хеви-метал. Новый стиль и новая группа, ещё никто толком не знает. Только меломаны. «Металлика», хуялика. Название так себе, но запилы офигенно виртуозные. Панкам такие и не снились. Отвечаю. За сорок рублей отдам.

Ты подключаешься к переговорам.

– Не. Нам панк нужен.

– Борь, – кричит мама из кухни, – чего ты ребят в коридоре держишь? Пусть в комнату к тебе пройдут.

– Да они уже уходят, мам, – Боб импульсивно хлопает себя ладонью по лбу. – А! Чуть не забыл. Повезло вам. «Мэднесс» есть. Очень модный коллектив. Охуенно развесёлый. Дудки-хуюдки!

Рецептор мрачно гундит:

– Но это же не панк.

Боб скептически смотрит на него, щуря красные глаза.

– Ага. Много ты понимаешь. Настоящий ска-панк! Отдам за двадцатку.

– А может, мы у тебя послушаем? У нас и пиво есть, – предлагает милашка Ник и поднимает ополовиненный по дороге бидон.

Лицо Боба меняется: складки разглаживаются, глаза загораются.

– Пивко! Холодненькое! Суки, чего ж вы молчали-то? Давай сюда!

Меломан жадно присасывается к бидону. Вы терпеливо ждёте, пока он насосётся. Но вот заметно опустевший бидон возвращается к Рецептору. А Боб так и стоит с закрытыми глазами и блаженной улыбкой.

– Боб, блядь, мы всё ещё здесь! – вежливо напоминает Ник. – Пойдём заценим твой…

– Нет, ребзя. У меня никак, – просыпается Боб. – Мать и так злая со вчерашнего. Приносите двадцатку, я вам ещё сломанных Крэмпсов до кучи докину.

Глава 5
Для «каждого человека» ничего не жалко

Три старушки на скамейке у парадной Рецептора уже двадцать минут осуждающе смотрят на вас блёклыми глазами из-под тяжёлых очков. Мечут молнии. Поминают Сталина всуе. Энергично качают головами в платках. Как они у них не отваливаются от столь усердного качания – загадка. Сталина на вас нет. И даже казавшегося вечным Брежнева нет. И Андропова, при котором закручивали гайки, уже тоже нет. Есть какой-то новый невнятный дедушка Черненко. Но он, похоже, даже бабушек на скамейке не может ни на что вдохновить.

Ник и Дэн курят беломорины и спорят о чём-то своём сугубо гитаристском – про барэ на пятом ладу и прочую ерунду. Тебе это неинтересно. Ты думаешь, говорить ли Объекту о группе или сделать сюрприз через неделю. Лучше бы, конечно, придержать язык за зубами, но сказать ужасно хочется. Ты такой между делом: а мы тут с Дэном группу собрали. А она такая: да ладно, не может быть. Вы – и группу… Мысли текут медленно, спокойно. После шестого литра пива, проциркулировавшего по твоему организму за длинный летний день, ни жара, ни бабки на скамейке не могут помешать тебе наслаждаться каждым моментом бытия. И пития! Ты замечаешь, что жуёшь свою жёсткую пергидролевую чёлку. Забавно. Но надо избавляться от этой новой дурной привычки. Дурная привычка – вот же отличное название для группы. Но попробуй теперь переубеди этого осла Дэна. Кач, кач, кач – а может, и неплохо. Из дверей парадной выходит важный Рецептор. Под мышкой у него художественные альбомы в потрёпанных суперобложках: Илья Ефимович Репин и Питер Брейгель-младший.

– Чё так долго? Обосрался, что ли? – Наставник Ник слегка недоволен подшефным.

Рецептор-бедолага начинает оправдываться, вместо того чтобы послать его подальше:

– Мать обедом кормила. От неё так просто не уйдёшь. Пришлось есть.

Да, кстати, обедом! Ты ж и позавтракать сегодня не удосужился. Пивная диета в полный рост. А что, пиво – жидкий хлеб.

Вы быстренько покидаете своих престарелых фанаток. Теперь ваш путь лежит на проспект Славы к Купчинскому универмагу. Там всегда можно продать что-нибудь ненужное, чтобы купить что-то совершенно необходимое. По дороге Дэн скептически разглядывает альбомы Рецептора. Морщится:

– Блин! Семён Семёныч! Тут даже голых баб нет. Да за эти книжки нам и пяти рваных не дадут. А нам двадцатка нужна.

Рецептор торжествующе вытаскивает из кармана круглые серебряные часы с крышечкой и цепочкой. Красивая вещь дорого поблёскивает на солнце.

– Дедушкины.

Ты берёшь часы в руку. Тяжёленькие! Тебе нравятся старинные вещи. Они интересные. У них причудливые, порой трагические, судьбы. С ними можно разговаривать. Долго разглядывать их шрамы-царапины. Читать гравировки.

– Не жалко?

Рецептор пристраивается к тебе поближе. Идёт рядом. Он совсем мальчишка. Дурачок наивный. Спёр часы и книжки из дома.

– Жалко, конечно. Но это же для вашей группы.

Глава 6
Как быстро и выгодно продать предметы искусства

Проспект Славы. По тротуару рядом с Купчинским универмагом уверенно идёт мужчина средних лет в кожаном пиджаке с кожаным же портфельчиком в руке. Кожа – признак достатка и солидности. Кожаный пиджак – «мерседес» в мире советской одежды. Портфельчик пузатый. Хозяин тоже. Хозяин не только пиджака и портфеля, но и жизни. Которая, несомненно, удалась. И тут из густых кустов на него выпрыгивает чудовищный волосатый гопник с книгами в пудовых кулаках. Хорошо, что не с ножами.

– Товарищ, искусством не интересуетесь? Дефицитные альбомы не нужны? – Склоняется к нему, дышит пивным амбре прямо в лицо и суёт туда же свои альбомы.

Кожа на лысине кожаного мужика покрывается липким потом. Он пытается ускорить шаг, но ухмыляющуюся гориллу с фонарём под лукавым глазом не так-то легко обойти.

– Безобразие! Совсем распоясалось хулиганьё! – громко подбадривает себя мужчина хоть куда. – Я сейчас милицию позову.

Оборачивается по сторонам. Там никого, кроме девушки с коляской. Но она далеко позади и к тому же затормозила, увидев сложную ситуацию. Вот распустили же эту молодёжь дальше некуда. И ни одного мента, как назло. Когда не надо, так их полно вокруг. У мужика в портфеле шило. Надо было не выёбываться, а носить его в кармане, как Лукич, думает он. А сердце-предатель колотится, как сумасшедшее. Нервы трёпаные. Как бы не гикнуться на такой-то жаре. А может, пронесёт. Он вроде неагрессивный – этот лохматый пэтэушник. Но здоровый как бык. Бычара!

– Дай пройти, – командует мужик, – и убери свои книжки. Мазнёй не интересуюсь.

– Ладно, – на удивление быстро сдаётся коммивояжёр и вытаскивает из кармана что-то очень блестящее. Да он, похоже, квартиру обнёс.

Ник, приобняв мужика, машет часами у него перед носом. Гипнотизирует жертву.

– Прекрасные часы работы Фаберже, почти задаром. Бабушка-старушка умерла, оставила наследство. Графиня, между прочим. А у нас с товарищами трубы горят. Поправиться надо срочно. Выручай, мужик.

Мужик растерянно вертит часы в руках. Из кустов доносится гогот. Дэна и твой, между прочим, дурацкий гогот. Рецептору почему-то не смешно. Кожаному тоже не смешно. Часы реально дорогущие. Он видел недавно похожие в комиссионке на Невском за бешеные деньги. Стоили, как «запорожец». Музейная вещь. Но ведь ворованная, сука, думает Кожаный. Как пить дать ворованная. А если не взять, он её всё равно загонит какому-нибудь лоху. Или ещё пырнёт финкой со зла. Вон там в кустах целая банда уголовников сидит. А если это приманка? Деньги заберёт, а часы не отдаст… Сердце колотится адски. Но вещь-то козырная… Эх, была не была.

– Двадцать пять рублей! Больше не дам.

– Да? – Ник умело выдерживает театральную паузу. – Ну ладно, лысый. Повезло тебе. Бери, блядь… Я тебе ещё и книжки добавлю. И запомни, мужик, – не мазня это, а изобразительное искусство. В человеке всё должно быть прекрасно, блядь. И пиджак, и плешь, и тяга к искусству.

Воистину, если человек талантлив, то он талантлив во всём.

Глава 7
Томный вечер прекрасного дня

Вечереет. Но всё равно пока ещё светло. И темнее уже не будет до самого утра. А чего вы хотите? Это Питер и конец сезона его белых ночей. Ты уже и не помнишь, когда и почему вслед за одноклассниками стал звать родной Ленинград Питером. Есть в этом имени какой-то особый шик. Город становится твоим дружком, сообщником. Ты Энди, он Питер, и сегодня вы вместе тусуетесь снова весь белый день и всю белую ночь напролёт. Ты думаешь об этом, сидя на фанерном ящике из-под молдавского вина. Ящик приятно пахнет свежей стружкой. Рядом чёрный вход в винный отдел продуктового магазина. Штабеля пустых деревянных ящиков, наполненных пахучими ломкими стружками. Ник и Рецептор тоже сидят на низеньких ящиках. Дэн основательно отливает за ящичной стеной. Ник тренькает на гитаре Дэна. Бьёт по струнам медиатором. Каким-то чудом ему удалось её настроить. Звук как из консервной банки. Но всем пофиг. Ник напевает: «Ты любишь свои куклы и воздушные шары, но ровно в десять мама ждёт тебя домой». Ты отлично помнишь, что вы ещё неплохо так выпили пива на площадке детского сада, отмечая удачную продажу часов, и уже наконец-то шли к Бобу за пластами, пока не заглянули по дороге в гости к знакомому Ника. А как к нему не заглянуть, если он работает грузчиком в продуктовом магазине? Тебе хорошо, но немножко ссыкотно. Стрёмность момента заключается в расположении магазина. Он практически на вражеской территории. Вы не перешли проспект Славы обратно, не ушли из вражеского болота, война с которым не затихает ни на минуту, и сидите в горячей точке на чужой территории. Так что понимание рисков и бренности бытия не даёт тебе расслабить юную задницу, притулившуюся на хлипкой фанере. Вопрос «с какой ты стороны» в этих местах задаётся слишком часто, чтобы о нём забыть, и неправильный ответ может стоить дураку жизни. Но с Ником и Дэном тебе сегодня ничего не страшно. Так – ссыкотно слегка, но не страшно.

Из дверей чёрного входа выходит пожилой кряжистый усач в грузчицком фартуке, в синих от наколок руках у него две бутылки портвейна «777».

Ник отставляет гитару.

– О! Три топора! Молодчага! Спасибо, Толян!

Толян степенно присаживается к вам.

– Спасибо не булькает!

Дэн, возвращаясь в тусу, злобно зыркает на дружка Ника. Он ему сразу не понравился.

– Хренасе! Ты ж у нас уже рубль сверху взял, усатый! Ещё и набулькать тебе? А может, по шарам набулькать? Я могу.

Есть у Дэна такая неприятная черта. Чем больше он пьёт, тем злее и агрессивнее настроен по отношению к окружающим. Но только не к своим. Ты же, наоборот, обычно всё добрее и милее с каждым стаканом. Вот и сейчас ты уже на полдороге от Толстого к Ганди. Если в тебе никто не разбудит Чарльза Мэнсона.

– Да ладно тебе, – примиряющим тоном гасишь ты злобу Дэна. – Жалко тебе, что ли? У нас же сегодня «Каждый человек» родился! Набулькаем всем. Каждому человеку! Но не тебе, Рецептор. Иди домой, малыш. Тебе уже хватит! Это я тебе как будущий педагог говорю.

Ник спохватывается:

– Точно. Рецептор, иди домой. Хватит уже бухать! Завтра репа, блядь.

Бедный маленький Рецептор возмущён до глубины души. Блаженная улыбка, не сходившая с его лица последние часы, медленно сползает под грязный воротник. Во взгляде сквозит обречённость и угрюмость. Ты уже жалеешь, что решил проявить заботу.

– Антисемиты сраные! – Юный гений резко встаёт с ящика. – Вы только все деньги не пропейте. Я же их на диски давал, а не на бухло.

– Не ссы, чувак. Мы всё помним. – Для убедительности Дэн поднимает указательный палец.

Но Рецептор его уже не видит. Он понуро плетётся прочь от вас. Домой. К маме.

– Обидели парня, – констатирует Толян.

– А что за репа, Ник? У «Тво степс» что – теперь репы каждый день? – удивлённо интересуешься ты.

– Почему у «Тво степс»? – На лице у Ника опять расплывается его фирменная всеобъемлющая лыба. – У «Каждого человека». Я у вас буду петь, так и быть. Рецептор на фоно поиграет. Дэн на гитаре. Ты постучишь. А Больной на басу.

Что за хрень? Он прикалывается? Ты ошеломлён. Сражён простотой и наглостью Ника. Убит наповал. Вот так подарок для Объекта. Серенады голосом Ника?

– Ничёсе поворотик, – выдавливаешь ты. – Знаешь что, Ник? Ваще-то я сам орать собирался. Тексты-то мои. И группа вроде как моя.

Ты выразительно смотришь на Дэна. Тот разводит руки в стороны и отводит взгляд. Типа а что я могу сделать. Начинает оправдываться.

– Так и есть, Энди. И тексты, и группа – всё твоё. Но врубись, чувак, – у Ника идеальный слух. И можно у них на точке тусоваться. Одни плюсы.

Толян, устав ждать, когда вы закончите свои разборки, зубами срывает пластмассовую пробку с бутылки портвейна. Что-то тебе уже не очень хочется бухать с этой компанией.

– И голос у меня, Энди, всяко получше твоего. Чего ты паришься? Я же для твоей группы стараюсь, – приводит, видимо, железобетонный, по его мнению, аргумент Ник.

Неведомая сила зла волной поднимает тебя на ноги. Ты уже готов уйти. Даже убежать. Послать этих предателей на хуй или ещё куда подальше. Нет, но Дэн-то каков гусь. Они уже, похоже, договорились у тебя за спиной. Когда успели-то?

– Да чего тут говорить, Коля. Голос у тебя отличный. Ты у нас соловей не хуже Владимира Семёныча. – Ну что ж. Отлично, блядь. Теперь ещё и едва знакомый тебе синяк будет решать, кому петь в твоей группе. Пиздец – приехали. – Очень я его за это уважаю, пацаны. Давай, что ли, «Фантом», Коляныч.

Ты в злобе ломаешь ногой ящик, на котором только что сидел. Да-а-а, блин. Собрали группу. Дэн отводит глаза. Ник невозмутимо играет и поёт. Но не гопницкий хит всех времён и народов «Фантом» о нелёгкой судьбе американской военщины, а своего любимого Маккартни: «Гоп гей гоп». Момент красивого ухода, к сожалению, потерян. Надо было орать на них и убегать сразу же. А теперь как-то глупо и по-детски всё это будет выглядеть. Тем более что поёт Ник и правда классно. Тебе так не спеть, как ни старайся. Хотя панкуху вроде можно и не петь – ори себе и всё, как Обалделый или Хряк. Можно даже в ноты не попадать.

Толян деловито достаёт из бездонного кармана три мятых сырка «Дружба» и гранёный стакан. Наливает портвейна до края и даёт тебе.

– На-ка, прими лекарство. Сразу полегчает. А-то ты нервный какой-то.

Сладкое пойло всеми своими сахарами и спиртами пытается унять, потушить твои злость и ревность. Но тщетно. Они продолжают тлеть и жечь тебя изнутри. Однако ты никуда не уходишь.

Стакан идёт по кругу, и вот Толян уже откусывает голову следующей бутылке.

– А у вас песни-то свои есть? – интересуется ваш новый вокалист. – Что репетировать-то завтра будем?

Дэн берёт гитару, играет и поёт своим противным гнусавым голосом. Сейчас ты прекрасно слышишь, насколько он плох.

 
Праздник скоро, город умытенький.
Народ умильно поспешает на митинги.
В стойке «смирно», всему служа примером,
Голосует за мир и за ответные меры.
Выебли Европу
Рейган и Андропов!
Выебли Европу
С двух сторон!
Тех, кого вывел под флагами Андропов,
Всем охуевшим от команд оперов
Каски смертников надеть надо на уши,
Чтоб позабыли, где чужие, а где наши.
Выебли Европу
Рейган и Андропов!
Выебли Европу
С двух сторон!
А на хера нам, на хуя она –
Военная монархия-а-а! Дайте мне повоевать вдоволь.
Я Статую свободы уделаю вдовой.
А если к жене не вернусь кастратом,
Нарожаю кретинов, чтоб не рожать солдат вам!
 

Толян в полном восторге. Кто ещё тут не верит, что панк-рок народный стиль?

– Ни хера себе! Ну ты дал, сынок! Охуеть не встать. Это же, блядь, чистая антисоветчина! Статья!

А Ник опять улыбается. Как же ты сейчас ненавидишь эту глумливую широченную улыбку!

– Понятно. Нет у вас своих песен. Эту я знаю. Крокодила песня. Очень хорошая.

– Есть у нас песни. Только их доделать надо. Скажи ему, Энди! – вспоминает про тебя подлый предатель.

Ты молчишь. Ник ловко заливает в себя очередной стакан. Интересно, сколько в него может вместиться? Литров двадцать?

– Крокодил крутой. Жалко мы с ним познакомиться как следует не успели. Теперь только через два года. – Ник передаёт стакан коллеге гитаристу.

– Ага. Только не через два, а через четыре. Он придёт, а нас как раз загребут, – вздыхает Дэн.

– А меня в армейку не возьмут, – радуется Ник. – И косить не надо. У меня мама – инвалид. Не дурак, не рахит – просто мама инвалид. Энди, дарю тебе припев.

– Бабе своей подари, – жалко бурчишь ты.

У Ника есть баба. Её зовут Марьяна. Он уже раз десять рассказывал сегодня, как возил её на днях в абортарий. Романтик, блядь. Что ты вообще делаешь здесь с этими козлами, Энди?

Толян наливает остатки портвейна. Держит бутылку над стаканом, пока не выходит последняя капля. Всё когда-нибудь кончается. Только твоё терпение, похоже, безгранично, Энди.

– Ну а я вот отслужил и не жалею. Школа жизни, блядь. – Толян высоко поднимает стакан. – Так что – за тех, кто в сапогах!

– Вот это правильный тост!

Из-за штабеля ящиков выходят три парня и две девчонки типично купчинского разлива. У одного – приземистого мордатого курносого-русоволосого нарядная дембельская форма и бывалая акустическая гитара с овальными наклейками, с которых вам улыбаются полуголые сисястые иностранки.

Ник вскакивает и энергично здоровается с дембелем за руку.

– Здорово, Захарка! Давно дембельнулся?

– О, Ник-бродяга, ты живой ещё? Уже неделю квасим, – докладывает курносый, слегка покачиваясь. И тут его мутноватый взгляд упирается сначала в Дэна, а потом и в твою яркую личность. – А это что за петушки крашеные с тобой?

Двое гопничков из дембельского эскорта услужливо ржут, глядя на вас. Девицы хихикают ярко накрашенными ртами. Они, кстати, ничего для гопницких жаб, вполне приличные. Если б ещё не эта перманентная химия а-ля Анджела Дэвис.

– Эти-то? – удивляется Ник, словно только нас увидел. – Так это панки местные. Вернее, плютики. Короче, битнички. Нормальные ребята. С Дэном так я ваще до восьмого вместе учился.

Захар опасно близко подходит к сидящему Дэну, не переставая пялиться на его выбеленную чёлку.

– Панки? Он же, сука, крашеный. Реально крашеный. А это что ещё за хуйня? Серёжка в ухе? Голубые, что ли? Жопошники? Громозеки? Пидоры?

Жабы и свита Захара продолжают отвратительно смеяться, вторя мерзким отрывистым хохотом каждому тявку своего вожака. В животе у тебя противным липким холодком разливается предчувствие драки. А вдруг тебя сейчас убьют? А ты ведь ещё ни разу не был с Объектом. Да что там не был… Даже ни разу не целовался ни с кем. Надо было сваливать, когда собирался. А теперь…