Текст книги "Бездельники"

Дэн не спеша встаёт, лениво сжимает набитые кулаки и как-то чересчур ласково поглядывает на дембеля.

Ник пытается встать между ними. Включает все обертона своего бархатного баритона:

– Кончай залупаться, Захар! Все свои. Парни – музыканты. Музыканты – понимаешь, блядь? Группа «Каждый человек». Панк-рок играют.

Но Захар уже завёлся – хуй остановишь.

– Да мне похуй, чё они играют. Хоть хуй-рок! Не лезь, Ник! Нормальным пацанам волосы красить западло. Ещё и в чёрных очках. Небось глаза накрасили. У нас в Афгане…

К сожалению, узнать, что у нас в Афгане делают с теми, кто красит чёлки и глаза, тебе сегодня не удастся. Потому что Захар получает от Дэна сильнейший привет ногой в выпяченную грудь и улетает в штабель ящиков, который с грохотом погребает его под собой. Тем временем быстрый Дэн вырубает ещё одного чувака локтем в лоб – охнув, он медленно оседает на землю, а третий – самый резкий – уже забегает за угол с криком:

– Ну всё! Пиздец вам, козлы!

Всё это происходит так быстро, что ты даже не успеваешь прочувствовать весь кайф и драйв драки. Только гордость и восхищение Дэном в твоём сердце пылают яростным пожаром, спалив все предыдущие чувства. Девчонки стоят как вкопанные. На их смешно вытянутых лицах растерянность и недоумение сменяются восхищением и обратно.

Грузчик Толян, в отличие от них, всем доволен. Сегодня у него и хлеб и зрелища. Он одобрительно вещает со своего зрительного места:

– Хороший у тебя удар, парень. Чёткий, акцентированный! Тренера бы тебе ещё достойного найти.

А вот Ник чего-то совсем не рад происходящему. На его большом лице редкая для него озабоченность и даже деловитость.

– Дэн, Энди, чего, блядь, встали, мудилы? Валим, валим отсюда. Сейчас этот дрищ всю братву местную притащит и Захара-среднего.

– Главное, чтобы не старшего. Он ваще бешеный, – подливает масла в огонь Толян.

Из-под ящиков тем временем на карачках выбирается подзабытый всеми Захар-младший. С трудом встаёт на ноги. Озадаченный, скособоченный, с подбитым ящиком заплывающим глазом и стружкой в волосах – он и не думает сдаваться и снова уверенно (насколько позволяет сбитый прицел) идёт на Дэна.

– Ху-у, блядь. Ты чё, каратист? А? Пидор-каратист? Ну давай, давай…

Дембель становится в красивую стойку и… И Дэн снова отправляет его в нокаут, точно таким же ударом. Правда, попадает чуть повыше. Просто дубль два на бис. Только штабеля уже нет, и Захар гулко падает спиной в разбитые ящики. Лежит – не шевелится. Что тут сказать – Дэн сегодня в ударе. Второй парень червём на спине отползает в сторону, оборачивается и показывает руками, что ему хватило. Он даже и не пытается встать. Девчонки окончательно очнулись и решили повизжать для приличия. Ты подходишь к ним:

– А вы чего стоите тут, дурочки? Валите отсюда скорей.

Милая пухлогубая блондинка нарочито наивно хлопает ресницами. Хлопочет глазами. Как они так умеют?

– Мы района этого не знаем. Можно мы с вами?

Рядом с ними раскидистым дубом вырастает Ник.

– Конечно, можно! Даже нужно.

Ник хлопает Толяна по плечу, берёт девчонок под руки и быстро, насколько позволяет выпитое, уходит с ними во дворы. К тебе гоголем подходит героический Дэн.

– Пойдём, чувак! Правда, жаб всего две…

– Не, я домой! – Обида возвращается на своё место. А ведь ты уже почти взял её за горло.

– Тогда до завтра! Кач рулит, чувак!

Дэн с двумя гитарами в руках бежит за почти скрывшимся из виду Ником. Ты спешно зигзагами уходишь в другую сторону. Петляешь как заяц. Путаешь следы.

Жаль, что ты не увидишь, как грузчик-философ Толян, так и не покинув своего ящика, задумчиво бормочет себе в ноздреватый пористый нос.

– Да, блин. Подрастает смена.

А через пару минут, когда Захар и его друг поднимутся и, сплёвывая кровь, тяжело сядут на ящики, Толян достанет из-за пазухи ещё одну бутылку, на этот раз это будет поллитровка пшеничной водки.

– Так ты из Афгана, сынок? – ласково спросит он Захара. – Уважуха. Прими-ка лекарство. А то нервный ты какой-то.

Глава 8
В поле зрения появляется объект

Ты на автопилоте, чувак. Ноги сами приносят тебя к четырнадцатиэтажке Объекта. Сердце замирает в приятном тягучем оцепенении, когда ты думаешь о ней. В приятном, но немного тревожном. Слишком много ожиданий. Слишком она красивая. Такие не для тебя, говорила мама. Ещё эти душные влажные сны, полные сладкой непонятной печали.

Из окон первого этажа звучит французская успокоительная мелодия – прогноз погоды в программе «Время». Фигасе! Как это день так быстро пролетел. Хорошо, что ты после удачной продажи рецепторского барахла успел забежать домой – покормить и выгулять псюха. Блин. Надо собраться. Ты уже взлетел на третий этаж и стоишь перед её дверью. Не качаться. Дышать в себя. И лицо. Надо его собрать вместе: глаза, брови, рот – прямо кубик-рубик какой-то, а не рожа. Ну ладно, вроде всё на своих местах. Стоим, не разбегаемся, ребята. Слегка покачиваясь, как пиратский корабль, вернувшийся в родную гавань, ты звонишь в круглый, заливающийся соловьиными трелями звонок. Дверь открывает улыбающийся мужчина в морской форме. О! У Объекта папа из рейса вернулся. Капитан очень дальнего плавания. Он прикольный. Главное – не дыши на него.

– Какие люди и без охраны. Катюха! Дочура! Это к тебе. Воздыхатель твой.

Иногда можно и промолчать в ответ. И подержаться за стенку. Ну ладно, не подержаться, картинно упереться.

– А где намордник? – капитан показывает пальцем на очки, висящие на шее Энди. – Ошейник есть, а намордник отсутствует. Непорядок.

– Это очки, – вяло возмущаешься ты, не решив ещё, стоит ли обижаться на отца своей девушки. – Просто у вас тут освещение в парадной так себе.

– Точно, очки. А я сразу и не понял. У тебя ж на носу ещё одни. Это прошлый раз у тебя ошейник был. Хороший такой, жёсткий. Извини. Сварщиком устроился?

Ты киваешь. Улыбаешься. Ты ценишь тонкий стёб.

– Молодец! Хорошая специальность. Нужная.

– Привет!

На площадку выходит высокая девушка в домашнем платье и тапках, кутается в мохеровую кофту. Она задвигает капитана плечом в квартиру (ну, пап), закрывает дверь. Отводит тебя подальше от лифта и чужих дверей. Поздно. Опять сосед будет парить ей мозг, чтобы держалась от тебя подальше. Она выше тебя на полголовы. Тёмные каштановые волосы, голубые глаза. Немножко обиженные, немножко грустные, немножко насмешливые. Ещё не определились, какими им сейчас быть. Но стопроцентно красивые. Прижимается спиной к стене. Прячет тонкие пальцы в рукавах кофты. А ты упираешься руками в стену с двух сторон от неё. Почти объятия.

– Ты чего, совсем уже? Так поздно и без предупреждения? Блин, да ты еле стоишь. Опять с Дэном твоим набрались? Сколько можно бухать? Как маленькие. Да вы хуже панков! Что, так и будешь молчать и есть меня глазами?

Ты млеешь от её высокого голоса. Ага. Даже голос у неё высокий. Вроде бы она ругается, а ты бы слушал и слушал. Молчал и слушал. И так вот тупо улыбался, демонстрируя посттравматическую ямочку на левой щеке – подарок от лучшего друга. Тебе кажется, что ты сейчас неимоверно крут. Хорошо, что ты не видишь себя со стороны, чувак. Ты написал ей вчера свой очередной стих. Но у тебя сейчас есть новость поважнее.

– У нас с Дэном теперь своя группа. Называется «Каждый человек». – Ты ждёшь реакции, смотришь в её прозрачные глаза, но они почему-то не вспыхивают от главной новости дня. И смотрят они куда-то в район твоих кедов. Может, она не въехала в тему? – Я на барабанах буду стучать. Вот так вот. Завтра уже репетировать будем.

– Очень рада за вас с Дэном. Это всё? – Никаких восторгов.

Объект готова выскользнуть у тебя под рукой.

– Я думал, ты обрадуешься.

– Я безумно рада.

Она смешно морщит носик и надувает губы. Значит, точно сердится. Ужасно хочется её поцеловать в эти надутые губы. Но вместо этого ты спрашиваешь:

– Придёшь к нам на репетицию?

Объект округляет и без того большие глаза:

– Зачем это?

– Вдохновлять меня. Ты же моя муза.

Объект внимательно смотрит на тебя. Видимо, хочет сказать гадость. Но в последний момент меняет решение:

– Ладно, я подумаю. Хорошо?

Думать – это очень хорошо. И даже полезно иногда. Вот ты, например, довольно часто этим занимаешься. Но сейчас тебе довольно тяжело думать, и ты говоришь:

– Хорошо. Я буду ждать.

– Тогда пока! И не приходи больше такой пьяный. От тебя несёт, как от…

В этот, прямо скажем, не самый удачный момент ты вдруг решаешь заключить её в медвежьи объятия, но Объект ловко выскальзывает из твоих рук. Но всё же целует тебя (вернее будет сказать – тыкается губами) в щёку и бежит к дверям. Поэтому она и Объект – реально недостижимый и призрачный объект твоих вожделений. И уже из дверей, резко повернувшись, она неожиданно надумывает продолжить общение.

– А почему на барабанах-то? Ты же не умеешь. Значок классный! И очки смешные. Да, кстати, ты слышал – Анькин брат Гена домой вернулся. Там такой кошмар! Такой кошмар. Он в армии отказался присягу принимать. Сказал, что пацифист. Вот придурок! Вроде как даже вены порезал, в дурдоме месяц пролежал. Представляешь, какой ужас?

В этом она вся – такая переменчивая, неуловимая и непредсказуемая девушка-комета. Всё время удивляет тебя, всё время держит в напряжении. А другая тебе и не нужна. И всё, что льётся из её маленького рта, кажется тебе прекрасной музыкой. Постепенно до тебя доходит и смысл того, что она говорит.

– Крокодил вернулся? Да ладно!

Вот это новость так новость.

– Ага. Ну всё, Эндичка, пока!

Объект шлёт тебе воздушный поцелуй и скрывается за дверью. Ты рассеянно жмёшь на кнопку лифта. На твоём лице сияет глупая счастливая улыбка. На щеке горит поцелуй. Какой кайфовый день. Сплошные чудеса. Эндичка! Она тебя любит. Однозначно. Ещё и Крокодил вернулся. А у вас с Дэном группа. Настоящая. Чистый кайф!

День второй
Приходите, тараканы, – я вас чаем угощу

Глава 9
Добро пожаловать в реальность

В обитом чёрным бархатом небе сияют звёзды из серебряной фольги. Внизу под ними город. Он спит. Но не спят мосты, соединяющие острова. Острова, на которых спит город. Мосты удивлённо развели свои сильные руки и смотрят вверх. Там вверху – гонка. Два льва с Банковского мостика меряются скоростями. Машут золотыми крыльями что есть сил. То один вырвется вперёд, то второй. Фонари, висящие на их крутых лбах, рассекают ночь жёлтым светом. На спине одного льва, вцепившись в гриву, сидишь ты, на втором беснуется Ник. Если твой лев прилетит первым – ты будешь орать в своей группе, если нет – извини, чувак. И сейчас лев Ника впереди – тебе отлично видна его блестящая серая задница с вытянутым стрелой хвостом.

– Твой лев лев, а мой лев прав! Ты, Максим, как хочешь, а я сегодня решил напиться, – глумится Ник, повернув к тебе довольную рожу и поднося к огромному рту бутылку с пивом.

Максим, почему Максим, недоумеваешь ты. Но тут прямо перед львом Ника вырастает из тьмы весёлый бородач в тельнике, ватных штанах и ушанке. Он летит на метле. Космический дворник? Нет. Это судья Митёк. В одной руке у него красная карточка. В другой – бутылка портвейна. Он показывает Нику карточку.

– Дисквалификация за плагиат!

Ник краснеет, раздувается и лопается как воздушный шарик. И лев его лопается следом за ним. Ура! Победа! Ты один летишь к звёздам. И это справедливо. Потому что ты такой же красивый и сияющий, как они. А ещё ты победил Ника, и теперь «Каждый человек» твой. Отстоял своё право голоса. Или на голос. Неважно. Главное, что ты теперь главный. Кто орёт в группе, тот и главный. Но тут несколько звёзд отрываются от неба и летят навстречу твоему льву. О, да это не просто звёзды – это суровые крылатые ангелы БГ и Цой. В руках у них не лиры какие-нибудь, а электрогитары наперевес, они же лазерные мечи. Глаза горят праведным гневом. Какие нервные лица – быть беде. Твой лев в почтении зависает перед рок-ангелами, поджав лапы и склонив фонарь.

– У-у-у, транквилизатор-р-р! – рычит Цой.

– Ты не умеешь петь! Спустись на землю, шкет, – командует БГ. Над светлой головой его потрескивает электрический нимб. – Пусть играет, кто должен играть, и молчит, кто должен молчать.

– Я не умею? Да это вы не умеете. Один блеет, второй мычит, – неожиданно борзеешь ты, – а я пою, как соловей.

– Докажи нам! Покажи нам! – требуют ангелы.

Ну это ты легко. Говно вопрос. Два раза просить не придётся. Ты начинаешь петь песню. Почему-то это «Старик Козлодоев», и ты думаешь в ужасе, что сейчас прилетит Митёк с красной карточкой. Но всё гораздо хуже. Вместо песни у тебя изо рта вылетают настоящие соловьиные трели. Ты просто заливаешься соловьём, как полный придурок, и не можешь остановиться. Цой с БГ тоже заливаются. Только смехом. Позор и западло! Ты пытаешься заткнуться, но дурацкие трели продолжаются и продолжаются. И ты уже отчётливо понимаешь, что это поёт твой дверной звонок. Ну и просыпаешься, конечно же. Как хорошо, что это был сон.

Гадский звонок не замолкает. Только одна сволочь может так настойчиво трезвонить в твою дверь. Откидываешь одеяло и с полузакрытыми глазами в одних трусах идёшь открывать. Стандартная трёхкомнатная квартира с ДСП-мебелью, серым линолеумом и старыми обоями. Но зато много книжных шкафов, полных собраний сочинений русских и зарубежных классиков. На стенах пузатые чеканки и портреты курящего трубку Есенина и Хемингуэя в свитере. Под ногами радостно болтается мелкий (бес) пёс. За дверями хмурый Дэн. Сегодня в джинсах, футболке и кедах, никаких тебе очков, значков, цепей. Протягивает тебе скрюченную ладонь с хищно загнутыми пальцами. Это ваш собственный битничковский способ здороваться. Вы сцепляетесь пальцами и упоительно рычите, откидывая головы вбок. Настоящие зверюги. Особо впечатлительные бабушки на улице обычно крестятся, увидев ваши приветствия. Что ж, вы не виноваты – таков этикет.

– Чё так рано-то? – Ты зеваешь, чуть не вывихнув челюсть.

Дэн игнорирует твой вопрос, проходит в кухню, открывает холодильник, но там ничего интересного. Вытаскивает оттуда сырую сосиску в целлофане, грубо раздевает её и сжирает, поглядывая в окно. Твоя квартира на первом этаже. Из окна видны густая рябинка и пустая заплёванная скамейка.

– Фигасе рано. – Дэн жуёт и говорит, рискуя подавиться. Рисковый чувак. – Уже девять! Меня маманя за картошкой отправила. Я ж вчера не донёс. (Маленький кусочек сосиски всё-таки достаётся замершему перед Дэном пёсику Кузе.) И пофиг ей, что я вообще не спал. Ну может, и спал. Часа два. Пришёл домой в семь. О! А это что тут у нас? У! Картофанчик! Уважаю. (Дэн находит на табуретке завёрнутую в одеяло эмалированную кастрюльку с варёной картошкой, разворачивает и начинает есть её руками, макая в солонку на столе.) Значит, это, чего я говорил-то? А, в семь я пришёл. Батя уже ушёл, а мать спала. Ну в девять-то встала и меня подняла.

– А ты меня за компанию…

– Да чё ты ноешь? Мы ж теперь и есть компания, группа КаЧе! Забыл? Нужно песни писать, музыкантов собирать. – Дэн приканчивает последнюю картофелину и нежно смотрит тебе в глаза. – Или ты на вчерашнее обиделся? Зря. Я же знаю, у тебя девушка. Объект. Понимаю. Хотя и не очень. Вот у меня улётная ночка была. Такой фак-сейшен получился. Пять раз за ночь, прикинь. Жаба ненасытная попалась. Засосов наставила.

Дэн демонстрирует Энди сиренево-жёлтые следы на шее. У тебя последний (и первый к тому же) засос был в пионерском лагере «Голубая стрела». И поставил его тебе лютый пионер по кличке Чебурек. Такой у него был метод воспитания товарищей по палате через устрашение и засосы. Не самые приятные воспоминания. Ты, хмыкнув, показываешь Дэну большой палец. Пусть думает, что ты в восторге от его ночных подвигов. Хотя немножко завидно, если честно. И даже не немножко. Из радиоточки поёт Кобзон. Просит не думать о мгновеньях свысока. Песня хорошая. Но Кобзон задолбал.

– Мне кажется, что Кобзон был всегда. Сколько себя помню, он из радио поёт, – говоришь ты. – Его же ещё наши родители слушали. Представляешь, мы постареем, станем, как они, а Кобзон всё ещё будет эту свою нудоту петь. Страшно тебе? Мне страшно.

– Не ссы, – успокаивает тебя Дэн, наливая в кружку кислый гриб из трёхлитровой банки, закрытой покоричневевшей марлей. – Может, наши песни будут на радио играть, когда мы постареем.

– Это что же, мы с тобой, что ли, Кобзонами станем? – ужасаешься ты. – Так это ещё страшнее. Когда идём репать на точку к «Тво степс»?

Дэн кривит физиономию. Гриб реально (или даже нереально) кислый.

– Не идём.

– Как это? – В твоих глазах непонимание.

Дэн вздыхает.

– Да Ника вчера менты на пятнадцать суток загребли. Мне просто повезло. Сидели на скамейке, песни орали. Потом мы на минуту с жабами в кустики отошли, а тут и бобик ментовский нарисовался. Ещё и дождь полил. Втроём эти собаки еле-еле Ника повязали. Здоровый он всё-таки кабан.

Дэн повествует-живописует, размахивая руками. Ты явственно видишь, как три усталых усатых милиционера под проливным дождём тщетно пытаются скрутить пьянющего Ника. Он борется, как цирковой медведь. То менты падают на него, то он падает на них. Вот они все вместе барахтаются в луже. У Юрия Никулина не вышло бы смешнее. Наконец все дружно выбиваются из сил. Менты устало висят на Нике. Из бобика выходит злой водитель, которому нестерпимо надоел этот цирк, и разбивает о голову Ника одну за другой обе гитары. Ник лежит в ауте. Кровь из разбитой головы ручейком бежит в лужу. Ника за руки и за ноги затаскивают в машину. А Дэн с жабами отчаянно мокнут в кустах пышной сирени не в силах ничем помочь бедолаге.

– Да-а-а уж.

Рассказ Дэна тебя, похоже, несильно порадовал. Отлично вы вчера погуляли. Сходили за картошкой. И за дисками. Гитары жалко, и Ника тоже. Хотя… Отгадайте, кто теперь поёт в «Каждом человеке». Вот новый поворот – вторит твоим мыслям радио усатым голосом Кутикова.

– А я потом с горя к жабам попёрся обсыхать в общагу у парка Победы. Они же твоими коллегами оказались. Тоже будущие училки. Извини, чувак. Энди – училка. Очень смешно. – Ещё и дразнится гад. – Кстати, подружка Иркина на тебя запала. Очень жалела, что ты с нами не пошёл. Чёлка у тебя, говорит, ништяковая.

Дэн как бы невзначай дотрагивается до своей цветущей шеи, чтобы напомнить тебе о своих трофеях.

– Ага. Точно. Надо было пойти с вами. Чтобы с Ником на «сутки» загреметь. Спасибо! Я один раз тоже видел, как его прямо у его же парадной вязали. Позапрошлой осенью. И тоже дождь шёл, лужи кругом. Так и не смогли его скрутить. Мокрые, злые. Плюнули и ушли. Мы тогда ещё и знакомы-то особо не были. Я, честно говоря, офигел от его борзоты.

– А прошлый раз Ника на «сутки» забрали за то, что он мужика в метро депутатом обозвал! – вспоминает Дэн.

– Обозвал депутатом?

– Именно так и было отражено в протоколе задержания. Страшное ругательство.

Вы смеётесь. А вот Нику в каталажке сейчас совсем не смешно. Машет где-то метлой. Или кирпич отгружает.

А Дэн машет на твоей тесной кухне ногами и руками, демонстрируя каты из карате и рискуя перебить всю твою посуду. Кузя неодобрительно лает на него из коридора. Ему давно пора на улицу, а эти болваны всё никак не наиграются.

– А нормально я вчера этого дембеля уделал? Ёко гери кекоме – это сила!

– Хоть поверьте, хоть проверьте, – поёт по радио Людмила Сенчина. Но тебе не очень хочется проверять.

– Ага. Крутой ты каратист. Только теперь ходи – озирайся, – не разделяешь ты оптимизм Дэна. – Думаешь, эти гопники тебе такое забудут? Против лома нет приёма.

– Не ссы. Они же болотные, с той стороны Славы. – У Дэна всё всегда продумано. – Наши гопари с ними воюют. Так что к нам они не сунутся. А мы к ним не полезем, пока всё не забудется. Ник их знает потому, что до третьего класса в школе Захара учился. Потом два года в третьем классе просидел, и его к нам перевели. Без Ника они нас не найдут. А он ещё только через две недели появится. За это время уже всё рассосётся.

– Ладно, – легко соглашаешься ты. – Пошли у Боба пласты купим. Послушаем и будем музыку на мои тексты класть.

– Не получится.

– А это ещё почему?

Дэн, согнувшись, жадно присасывается к крану с холодной водой. Ты терпеливо ждёшь.

Дэн вытирает рот рукой.

– Короче, мы вчера ещё водки на пьяном углу купили. А всё, что осталось, было у Ника. Прощайте, денежки.

– Зашибись.

– Ага. Полный улёт. Ни Ника, ни пластов. Мне Рецептор звонил, – Дэн веселеет. – Я ему, оказывается, вчера телефон дал. Говорит, мать его заперла и ключ на работу забрала. Ну вот, говорю, Рецептор, сорвал ты нам репетицию!

– Добряк ты.

– Да, вот такое я говно. – Ну это вообще любимая присказка Дэна на все случаи жизни. – Всё равно без гитары ничего не сделать. Так что я за картошкой. А ты давай пиши тексты и думай, где инструменты взять.

Ты потрясён простотой друга.

– То есть ты всё на свете просрал, а я думай?

– Именно так. А я пошёл, а то меня мать прибьёт, – говорит Дэн и уверенно идёт на выход. Кузя радостно бежит за ним.

– Стой, Дэн! – ловишь ты друга в коридоре. – Я ж тебе главную новость не сказал. Крокодил вернулся. Присягу не стал принимать. Типа пацифист и всё такое. Вены попилил, в дуре отвалялся месяц и дома теперь откисает.

– Чего ж ты молчал, осёл? Ништяк! Вот нам повезло. Он же всех реальных музыкантов в городе знает. И барабаны у него можно попросить на время. Ты его адрес помнишь? Где-то на Грибонале вроде бы. Я там всего пару раз был. И очень бухой.

Ты так надеялся на этого придурка. А он вечно везде бухой.

– Не-а. И телефона у меня его нет. Твоя же одноклассница Ленка с его сестрой дружила. Наверняка у неё всё есть.

– Точняк. – Дэн снова в деле. – Метнусь в магаз – и к Ленке. У её отца ещё электрогитара фирменная с комбиком была. Отец от них ушёл, а гитару ему не отдали из вредности. Она им ваще на хер не нужна. Ленка мне хвасталась, когда показывала её. И не только её.

– Это когда ты на Новый год жареным гусём у них на обоях пацифик нарисовал?

Дэн уже в дверях, отодвигает пёсика ногой.

– Блин, точно! Как ты всё помнишь? Короче, я в Пентагон. Потом к Ленке. А ты давай к Больному. Уговори его у нас на басу играть. Вечером песни пишем, а завтра к Крокодилу за барабасами.

Ты выходишь на площадку, всё ещё в одних трусах, и кричишь вдогонку Дэну.

– Где значочки-то?

Дэн оборачивается в дверях парадной, хмурится:

– Маманя весь фарш с утра отобрала. Родная мать, а шмонает хуже ментов.