Текст книги "Охранительная концепция права в России"

Что касается функционального аспекта консерватизма как формы охранения традиционного общества от либеральных и социалистических концепций, то следует отметить методологическую ошибку в оценке природы консерватизма. Охранительство в XVIII–XIX в. не впервые стало инструментом сохранения традиционных институтов общества. Скорее можно утверждать, что угрозы для традиционной культуры в эту историческую эпоху стали носить фундаментальный, радикальный характер. Либерализм и социализм под сомнение поставили традиционную культуру и выступали за решительный разрыв с предшествующей историей и государственно-правовой традицией.

Противостояние разрушительным либеральным и нигилистическим течениям достигло своего апогея и привело по сути дела к крушению традиционализма в Западной Европе и формированию новой цивилизации. Но, аналогичные факторы, угрожавшие традиционному обществу, существовали и ранее в истории европейской и российской цивилизаций. Так, история Европы пережила натиск мусульманской культуры, эпоху Возрождения, Реформации, народные восстания, и только, в конце концов, трансформировавшихся в идею секуляризованной индивидуалистической культуры буржуазного общества. Соответственно в эти исторические эпохи охранительство служило сохранению христианства, феодальной экономики, монархической власти и других традиционных институтов.

На наш взгляд, охранительная правовая мысль сопровождает всю историю традиционного общества и актуализируется как форма сохранения традиционных порядков в кризисные, опасные для общества исторические эпохи. Сердцевиной традиционализма и соответственно объектом нападок со стороны иных идеологий выступает традиционная вера. Именно христианство в Западной Европе и России – идейный, ценностный фундамент консерватизма. Вследствие чего факторы, угрожающие христианству, можно считать историческими и идеологическими предпосылками для актуализации функций охранительной правовой идеологии.

Аналогично и в азиатских, мусульманских культурах консервативные силы стали активно противодействовать разрушительных идеям, обычаям, институтам в условиях вестернизации – внедрения, навязывания и заимствования европейских форм культуры (революция Мэйдзи, противодействие Османской империи английским порядкам, борьба сипаев и традиционного общества с колониальным гнетом со стороны Британской короны и т. п.).

Попытки секуляризации общественной культуры России – катализатор для проявления активности со стороны охранительных сил. И такие угрозы в большей или меньшей степени были характерны для всей истории России после рождения русского государства и проникновения православия в мировоззрение русского народа. Кризисность, катаклизменность русской истории – те исторические обстоятельства, которые постоянно держали охранительство в активном, динамичном, заряженном состоянии. Можно присоединиться к мнению В.М. Азизова в том, что российский консерватизм формировался в условиях нарастания угрозы для существования российской цивилизации. Автор отмечает: «Российское общественное сознание исторически складывалось в тяжелом противоборстве со стихиями, непрекращающейся внешней агрессией и внутригосударственными «смутами»[69]69
  Азизов В.М. Консервативные технологии политико-правового развития: теоретико-категориальный анализ // Право и политика, 2009. № 10. С. 1996.


[Закрыть].

Причем речь идет не только о ересях как духовных факторах активизации консерватизма, но и угрозе самостоятельности русской государственности от внешней агрессии западных или восточных народов, политическом и экономическом сепаратизме удельных князей и вольных городов, тяготению к польской культуре или иноземному быту и т. п. Самостоятельность русского государством гарантировала неприкосновенность православия и духовных святынь. По этой причине православная церковь стояла за единство и мощь русского государства как охранителя русского православия.

В этом отношении лишь отчасти можно согласиться с суждением Э.А. Попова, который корни русского консерватизм видит в борьбе церковной и государственной властей и церковном расколе 1660-х гг. Действительно, постепенное превращение церкви в придаток государство критическим образом повлияло на активизацию консервативной идеологии. Но все-таки стоит признать, что и ранее русская история, начиная с рождения русского государства, обнаруживает непрерывное охранение государством и общественным сознанием православной цивилизации от внешней полонизации, европеизации, католической агрессии, восточной экспансии, модернизации экономики по западным образцам. По существу в меньшей или большей степени охранительная правовая мысль постоянно на протяжении всей русской истории находилась в активном, «защитном» состоянии. Периоды покоя, внутренней стабильности и отсутствия внешних угроз были весьма непродолжительны в истории России. Прав И.Л. Солоневич, утверждавший что: «Все одиннадцать веков нашей истории мы находились или в состоянии войны, или у преддверия состояния войны. Нет никаких оснований думать, что в будущем это будет иначе»[70]70
  Солоневич И.Л. Народная монархия. – М.: Изд-во «РИМИС», 2005. С. 37.


[Закрыть].

Примечательно, что в то же время Э.А. Попов рефлексивный консерватизм относит к началу XIX в. и связывает с идеологией Н.М. Карамзина, что вряд ли можно считать обоснованным по ранее приведенным аргументам. Сам по себе консерватизм появился на столетие позже его предпосылок, что нельзя признать достоверным объяснением появления и развития традиционализма. В таком случае придется признать исключительно иррационализм работ Илариона, Нила Сорского, Иосифа Волоколамского, Ивана Грозного, Ивана Пересветова и многих других отечественных традиционалистов, которые, напротив, подчеркивали необходимость распространения знаний и развития ума и по сути дела сформулировали сущность православной традиционной государственно-правовой доктрины, которая позднее лишь уточнялась и приводилась в систематический вид.

В-третьих, ограничение исторической роли охранительства противостоянием либерализму или социализму сужает и хронологические рамки в эволюции консерватизма в XX столетии вплоть до наших дней. По существу, консерватизм считается умершим еще в XIX в. в связи с закатом традиционного общества в Европе. Но и европейское общество, и тем более российское и азиатские общества сохраняют в своей основе традиционалистские ценности и институты. Европейский мир не в полной мере проникся атеизмом, сохраняются монархические учреждения, преданность правовой традиции (например, пиетет по отношению к римскому праву).

Наконец, в-четвертых, вопрос о предпосылках русского охранительства заметно испытывает влияние европоцентризма. Рождение отечественного консерватизма воспринимают как следствие европейских революций. Однако, при всей значимости европейского культурного мира для России нельзя корни и сущность русской охранительной концепции выводить из развития европейской цивилизации. Ведь и с учетом первых либеральных проектов Александра I, Россия вплоть до начала коллективизации и индустриализации 30-х гг. XX в. продолжала сохранять в полном объеме традиционалистский характер, который и до сих пор не изжит из российской культуры. Русская охранительная правовая мысль с точки зрения природы, предпосылок, исторической эволюции имеет кардинальные отличия от европейского консерватизма, также как такую национально-культурную специфику имеют китайский, японский, мусульманский традиционализм.

В итоге можно прийти к выводу, что консервативная правовая мысль России рождается одновременно с русской государственностью, правом и традиционной религией русского народа. Будучи частью общественного и индивидуального сознания, пребывая в иррациональной форме веры, чувства, убеждений, образов, охранительная правовая доктрина приобретает рефлексивные черты в условиях нарастания угрозы для традиционных ценностей российской цивилизации и существования русского народа. В отсутствие внешних военных или внутренних духовных угроз, традиционализм находится в спящем состоянии, рефлекторно, естественно срабатывая как необходимые начала человеческого сознания. Когда же состояние естественного, органичного развития веры, быта, государственности сталкивается с препятствиями, тогда консервативная идеология преобразуется в рационалистические формы для противодействия разрушительным факторам.

Поскольку, зачастую внешняя для традиционной России агрессия облекалась в рационалистические формы (схоластический католицизм крестоносцев, полонизация под началом чуждого рационализма Западной Европы, просвещение в духе диктата разума и либерализма, рациональных проектов переустройства на социалистический лад и т. п.), постольку консерватизм был вынужден бороться с противоположными ценностями рациональной культуры его средствами – риторикой, рациональными аргументами и т. п.

Признавая нерасторжимость истории отечественной правовой мысли с охранительной правовой доктриной, ее укорененность в национальном правосознании, можно обозначить те факторы, которые вызывали к жизни рациональные концепции российского традиционализма и приводили в действие его регулятивно-охранительный механизм защиты традиционных правовых ценностей. Среди таких факторов доминирующее значение занимают события, реформы, идеологические течения, которые угрожали неприкосновенности православия и его святынь. Речь идет, прежде всего, о секуляризации общественной жизни и сознания – дехристианизации быта, культуры, государственно-правового строя, которая стала явной во второй половине XVII в. – эпоху правления Алексея Михайловича Романова, в которую были впервые проведены модернизационные реформы России на западный лад.

Однако, охранительная правовая мысль актуализировалась не только при попытках секуляризации российской культуры, но и в случае проникновения в Россию иных верований и религий. Так, в XI в. над православием нависала угроза иудаизма со стороны Хазарского каганата, верхушка которого приняла иуадаизм. Поэтому не случайно, что митрополит Иларион обосновывает преимущества христианства по сравнению с ветхозаветной религией евреев и показывает бледность, тень, законничество иудаизма и универсализм, человевечность, спасительность православия.

Даниил Заточник в своем паломничестве в Святую Землю молится за единство русской земли как средства сохранения независимости российской цивилизации в условиях активизации агрессии со стороны кочевых народов Азии. В «Повести Временных Лет» монах Нестор описывает бедствия русского народа междоусобиями и распадом единого Киевского государства. Справедливо В.О. Ключевский отмечает мировой масштаб идей «Повести Временных Лет» относительно мысли о создании единого славянского союза, которая будет актуальна и через 7 столетия в эпоху русско-турецких войн за освобождение славянских народов от турецкого владычества.

Позднее в XIV в. в Московской Руси распространились различного рода ереси, с которыми в борьбу вступили непримиримые соперники – стяжатели и иосифляне. Причем, в данном аспекте стяжатели и иосифляне были едины в противодействии другой вере, особенно в связи с расширением в Новгороде ереси среди верхушки общества, князей и даже духовенства. На рубеже XVI–XVII вв., в Смутное Время православие было попрано польско-литовским обществом, что и вызвало борьбу русского народа за освобождение Москвы от армии польского короля и привело к восстановлению самодержавия как блюстителя покоя православия, порядка во внутренней жизни и гаранта внешней безопасности.

На рубеже же XVII–XVIII столетий проникновение западничества уже в новой форме протестантства напрямую вело к секуляризации русской культуры и развитию не просто иной веры (католицизма и протестантства), но и появлению атеизма и борьбе с русским православием. Что, в конце концов, привело к рационализации охранительных начал российского традиционализма и его активному сопротивлению концепциям либерализма, масонства и социализма. В предшествовавшей истории вера народа не ставилась под сомнение, теперь же православие испытывало разрушительное воздействие государства и части элиты, хотя в основном русская культура оставалась традиционной. Ранее речь шла о поддержании в функциональном состоянии государственных институтов как средстве охранения народа и веры, которая была неоспоримой и высшей святыней. Западнические реформы, напротив, вели кразложению веры и ослаблению религиозных чувств, хотя и коснулись лишь дворянской аристократии.

В связи с чем, к сопутствующим факторам рационализации и пробуждения тех или иных охранительных юридических концепций можно отнести:

– угроза физическому, материальному, духовно-нравственному существованию русского народа;

– противодействие языческих верований, культа, традиций распространению православной веры;

– появление и распространение ересей;

– активизация католических и протестантских сил;

– внешние военные угрозы (хазары, половцы, монголы, поляки, немцы, французы и в целом европейские народы);

– реформы общества, государственно-правовых институтов по западноевропейским образцам с подчинением церкви государству, бюрократизацией жизни, появлением регулярного, полицейского государства, мелочной юридической регламентацией;

– европеизация служилой аристократии и разрыв национальной идеологии народа с мировоззрением интеллигенции;

– распространение атеизма, богоборчества, социалистических проектов земного рая;

– политический и экономические сепаратизм отдельных регионов или элит;

– духовная экспансия иных культурных ценностей и идеалов;

– глобализация, стирание национальных государственно-правовых различий;

– модернизация различных сторон общества;

– революционные и радикальные течения и угрозы.

Учитывая то, что российская история практически не знает периодов покоя, стабильности и пресыщена катаклизмами, войнами, кризисами духовной жизни, государственности, экономики, постольку периодизацию истории охранительной правовой мысли нужно связывать с соответствующими угрозами для российской веры и национальной культуры. К тому же охранительная правовая доктрина – ответ на соответствующие вызовы, следствие нависшей угрозы для православной культуры России. Следует признать обоснованной оценку своеобразия русской государственности и политико-правовой мысли И.А. Исаевым, который отмечает: «Как ни странно (хотя в мировой истории таких примеров предостаточно), но именно крайние и критические ситуации пробуждали наш народ и национальный дух к жизни и активной подвижнической деятельности. В основе русского духа лежит некое начало обостренной ответственности, врожденная готовность к тотальной мобилизации всех сил и устремлений. Чувство империи и «имперское мышление» русских всегда существенным образом отличалось от западноевропейского, границы ощущались им не как линия наступающего фронта, не экспансионистски, а изнутри, как пределы роста собственной территории, национального пространства. Не нападение, а защита всегда являлась главной задачей страны. Крайне редко русские выходили за пределы своей евразийской державы с империалистскими целями. (Примером могут быть лишь неудачные Ливонская XVI в. да Японская 1904–1905 гг. войны.) Вся внешняя политика России исторически строилась на сохранении своего этногосударственного пространства, уже издревле имевшего «федеративный» характер (юридически асимметричная федерация была оформлена уже в начале XIX в.)»[71]71
  Исаев И.А. Умом Россию не понять?//История государства и права., 2009. № 16. С. 19.


[Закрыть].

В отечественной правовой науке по отношению к периодизации истории русской охранительной правовой мысли сложилось два основных подхода.

1. Большинство правоведов, сторонников «узкого подхода» к определению русского консерватизма, развитие охранительной правовой идеологии России ограничивают последней четвертью XIX – началом XX вв. – периодом поворота России после либеральных реформ Александра II к идеологии сохранения самодержавия, православной веры и национальной культуры России от нависших угроз со стороны либеральных и социалистических течений (И.А. Исаев, В.Н. Корнев, А.А. Андрейченко). К идеологам охранительства данная группа авторов относит К.П. Победоносцева, К.Н. Леонтьева, Л.А. Тихомирова, В.П. Мещерского, М.Н. Каткова. При этом, славянофильство, почвенничество зачастую оцениваются как предтечи, предшественники охранительства. К преемникам же охранителей примыкают И.А. Ильин, И.Л. Солоневич – правоведы периода эмиграции, Русского зарубежья. По сути дела, при таком подходе невозможно выделить этапы в истории охранительной правовой мысли, поскольку вся его история занимает всего лишь без малого 40 лет. В результате условно периодизация истории русской консервативной правовой мысли сводится к следующим трем периодам:

– подготовительный этап, связанный с творчеством кружка московских славянофилов и почвенников (40–80 гг. XIX в.);

– период формирования идеологии «охранительства» (конец XIX – начало XX в.);

– развитие консервативных юридических идей в мировоззрении представителей русского зарубежья и эмиграции (1917–1950 гг.).

2. Немногочисленная часть исследователей расширяют хронологические рамки в истории консервативной правовой мысли и включают в него учения М.М. Щербатова, Н.М. Карамзина, А.С. Шишкова, славянофилов, почвенников, собственно «охранителей», И.А. Ильина и И.Л. Солоневича (Э.А. Попов, А.А. Ширинянц). Исторические корни охранительства указанная группа авторов видит в противостоянии либеральных начинаний М. М. Сперанского и консервативной доктрины Н.М. Карамзина. Вместе с тем и эта группа ученых рациональный консерватизм как систематизированное учение связывают с пореформенными идеологами-охранителями. Предшествующие концепции рассматриваются в качестве подготовительного этапа, бессознательного консерватизма или традиционализма.

Наконец, отдельные авторы предпосылки возникновения консервативной правовой идеологии ищут в эпохе петровских преобразований, отмечая все-таки, что теоретический консерватизм возник только в XIX в. в творчестве Н.М. Карамзина, А.С. Шишкова и славянофилов[72]72
  См: Подберезный Е.В. Консервативной проект модернизации российской государственности. – Ростов-на-дону, 2007. Автореф. дис… к.ю.н. С. 7.


[Закрыть]. Причем нередко исторические корни консерватизма излагаются весьма противоречиво. Так, А.М. Руткевич истоки российского консерватизма связывает то с князем Курбским, то с М.М. Щербатовым, то с Н.М. Карамзиным, то с П.Я. Чаадаевым[73]73
  Руткевич А. М. Что такое консерватизм? – М.: Университетская книга, 1999. С. 209–218.


[Закрыть].

Предшествующий период в истории охранительных правовых взглядов признается нерефлексивным и по устоявшемуся убеждению именуется эпохой традиционализма – дорефлексивным консерватизмом, суммой неосознанных традиционных ценностей.

Как выше отмечалось, предложенные подходы к изучению генезиса и истории охранительной правовой мысли России вряд ли возможно признать научно обоснованными. Во-первых, по существу исследователями консерватизм видят в рациональных, систематических учениях эпохи охранения русской государственности от революционных идеологий. Однако, систематический характер консервативных концепций можно лишь применить к учению Л.A. Тихомирова о монархии и значительно позднее к наследию И.А. Ильина о монархии, правосознании. Остальные консерваторы рубежа XIX–XX вв. систематических учений, катехизисов охранительства не оставили. К.П. Победоносцев свое охранительное мировоззрение отразил в письмах и ряде публицистических работ. М.Н. Катков по роду своей деятельности как журналист и издатель в основном свое консервативное кредо обнаруживает в статьях в журнале «Русский вестник», но не формулирует целостного охранительного учения. В целом для русского консерватизма характерен остро полемический, публицистический характер, обусловленный необходимостью борьбы с чуждыми идеологиями их же средствами – печатным словом.

С другой стороны, предшествующая история правовой мысли не лишена рационально артикулированных теорий традиционалистов – «Политика» Ю. Крижанича, «Челобитные» Ивана Пересветова, переписка Ивана Грозного с князем Курбским, «Книга о скудости и богатстве» И.С. Посошкова и многие другие произведения содержат развернутые идеи о православной монархии, религиозных основах государства и права, идеале права-правды, образе благочестивого правителя-труженника, патриархальных отношениях царя и народа и других постулатах русского консерватизма.

Во-вторых, как и ранее указывалось, неверно рождение консерватизма сводить к появлению либеральных учений в России и секуляризации общественной жизни. Исторически обосновано развитие традиционалистской правовой доктрины вести с эпохи становления русского государства и права не позднее VIII в. и соответственно возникновения опасностей для русской духовной культуры и независимости русской государственности как оплота русской культуры.

В-третьих, из сферы научного поиска выпадают периоды русской истории после революции 1917 г. и крушения СССР. Общим местом в литературе по истории мысли России в XX в. является тезис о том, что советская идеология разорвала все нити с прошлой историей России и естественно с противоположными идеологическими течениями – консервативной и либеральной идеологиями. На взгляд автора, в период с 1917 по 1991 гг. история отечественной охранительной правовой мысли может быть представлена в двух ответвлениях:

– консервативных учениях мыслителей русской эмиграции, в том числе И.А. Ильина, И.Л. Солоневича, С.Л. Франка, С.Н. Булгакова, прот. Г. Флоровского, о. В.В. Зеньковского, а также евразийцев (Н.Н. Алексеева, Н.С. Трубецкого, М.В. Шахматова, П.С. Савицкого, Г.В. Вернадского и др.);

– традиционалистских элементах в официальной советской правовой идеологии и охранительных ценностях, сохранившихся в мировоззрении русского народа в течение советской истории.

Учитывая антитрадиционализм советской идеологии, смеем утверждать, что большевистская теория государства и права продолжала вектор развития русской консервативной политико-правовой мысли. Речь идет не столько о преемственности консервативных идей и их восприятии творцами новой идеологии, сколько об исторической необходимости для большевистской политической элиты опереться для сохранения легитимности своей власти, проведения реформ на консервативные правовые традиции России, остававшиеся частью общественного сознания русского народа. Только в таком случае представляется возможным объяснить события истории советского государства и права: апокалиптичность миросозерцания и аполитизм русского сознания создали питательную почву для идей об отмирании государства и права, юридического нигилизма, приверженность социальной справедливости, вера в силу, авторитет и патриархальность власти (Сталин – отец народов), возрождение Православной Церкви во время Великой Отечественной войны как фактор спасения государственности при наличии угрозы для святынь народа и др.

С исторической неизбежностью советская правовая мысль сохраняла консервативные черты и даже была вынуждена самим ходом истории России и ее народного самосознания придерживаться устоявшихся охранительных ценностей и взглядов. Советское государство тонко смогло использовать потенциал богатой духовной культуры России – смирение, силу духа и в войнах и на грандиозных промышленных стройках в условиях модернизации экономики. Без сомнения, далеко не всегда советская идеология была консервативна и учитывала традиционные правовые ценности. Но, и отрицать влияние традиционализма на советский строй невозможно, не говоря о консерватизме мировоззрения российского народа.

А. Бородай убедительно доказывает влияние идей разработчика концепции «народной монархии» И.Л. Солоневича на идеологию сталинской диктатуры: «целый ряд данных указывает, что оценки и прогнозы, которые давал современной ему советской действительности Иван Солоневич, оказали определенное влияние на правящие круги СССР, и прежде всего на Сталина. «Россия в концлагере», вышедшая в свет в 1935 году, и «Белая Империя», появившаяся несколько лет спустя, давали настолько убедительный и достоверный анализ процессов, происходящих в стране, что не делать из них выводы мог только ленивый. Жесткая чистка управленческой прослойки, осуществленная Сталиным в конце 30-х годов, и обращение к национал-вождистским архетипам власти и имперской риторике, вполне возможно, были навеяны знакомством «отца народов» с произведениями Солоневича»[74]74
  Солоневич И.Л. Народная монархия. – М.: Изд-во «РИМИС», 2005. С. 9–10.


[Закрыть].

Примечательно, что после первых разочарований в крушении Российской Империи постепенно евразийские мыслители стали надеяться на то, что Советский Союз сможет воплотить в жизнь их евразийский проект – единой Евразийской империи идеократического характера.

С другой стороны, необходимо избегать крайностей в восприятии консервативных начал советской правовой мысли. В зарубежной литературе, посвященной русскому консерватизму, распространено мнение о том, что советская репрессивная идеология – закономерное развитие русского традиционализма, основанного на идее князя, царя – вотчинного хозяина, которому покорно подчиняется народ как масса рабов. Так, Р. Пайпс пытается доказать, что тоталитаризм изначально присущ русскому самосознанию и коренится в консервативной идеологии русского общества. Ошибочно полагать, что охранительное правовое мышление в России не признает свободы личности и служит оправданию рабства. Консерватизм в России не признает свободу как абсолютизацию личного эгоизма, своекорыстный индивидуализм. Вместе с тем охранительная идеология в России исходит из свободы духовной воли человека и зависимости государства и права от нравственного, свободного выбора личности. В этой свободе речь идет не об анархии личности или ее обожествлении, а о выполнении нравственного долга, освобождающего человека от пут необходимости и принуждения.

В-четвертых, из истории охранительной правовой мысли незаслуженно исключены представители монархических партий России, которые по-прежнему в исторической науке рассматриваются как узко-националистические, шовинистические представители общественной мысли России начала XX в. Во многом их забвение обусловлено цензурными и идеологическими ограничениями, введенными советской доктриной в отношении националистических течений в рамках консервативной мысли России рубежа XIX–XX вв. За ними надолго закрепилась недобрая слава «черносотенцев» – организаторов еврейских погромов, что с учетом новых исторических данных выглядит далеко не бесспорно. Обосновано ведущий историк консерватизма А.В. Репников обращает внимание на необходимость реабилитации лидеров монархических партий России и более серьезного исследования их творчества как ветви в общей истории русской охранительной мысли[75]75
  Репников А.В. Консервативные концепции переустройства России. – М.: Academia, 2007. С. 41–62.


[Закрыть].

Научная объективность, несмотря на общий негативный настрой по отношению к «черносотенным организациям», требует внимательного изучения наследия этих мыслителей, в том числе А.С. Вязигина, П.Ф. Булацеля, В.А. Грингмута, К.Н. Пасхалова, М.О. Меньшикова, Б.В. Никольского и др. идеологов русских монархических организаций. Как и К.П. Победоносцев, К.Н. Леонтьев, Л.А. Тихомиров, В.П. Мещерский, «черносотенные» идеологии стояли на охране русского самодержавия и русской народности и должны получить адекватное место в истории русского охранительства[76]76
  Произведения идеологов монархических организаций стали в последние годы переиздаваться после долгихлетзамалчивания, вособенности издательством «Института Русской Цивилизации». Роль черносотенного движения в истории России на основе документальных материалов раскрыта В.В. Кожиновым: Кожинов В.В. Россия. ВекXX. – М.: Эксмо, 2008. С. 152–282.


[Закрыть].

Наконец, в-пятых, внимания ученых не удостоено развитие консервативной правовой мысли России в конце советского и постсоветского периодов. Можно сказать, что начало возрождению консерватизма в России было положено А.И. Солженицыным и И.Р. Шафаревичем. Позднее к ним присоединились богословы, философы, экономисты: митрополит Иоанн Ладожский (Снычев), В.В. Кожинов, О.А. Платонов, М.Б. Смолин, А.С. Савельев, А.В. Репников. Среди правоведов к сторонникам охранительной правовой концепции можно отнести А.М. Величко, В.В. Сорокина, И.А. Исаева, А.С. Карцова, И.А. Иванникова, С.Н. Бабурина, А.В. Серегина и др. Возрождение интереса к консерватизму не только реакция на отрицательные последствия либеральной юридической концепции, но и естественное пробуждение традиционных доминант отечественного правосознания. В.В. Сорокин отмечает: «Успешная трансформация переходных обществ возможна лишь при реализации программы реформ, учитывающей специфику национального менталитета и существующие традиции. К чертам же российской самобытности индивидуализм и пренебрежение к идеалам развития никогда не относились. Наверное, потому, что по-другому в суровых климатических условиях и состоянии постоянной «осажденной крепости» выжить было невозможно»[77]77
  Сорокин В. В. Теория государства и права переходного периода. – Барнаул: ОАО «Алтайский полиграфический комбинат», 2007. С. 365.


[Закрыть].

В-шестых, поиск генетических основ охранительной правовой мысли в эпохе петровских преобразований или влиянии европейских революций обречен на неудачу. Прежде всего, европеизация русской жизни началась задолго до Петра I. Еще при Иване IV в Москве появилась немецкая слобода и активно велась торговля с Англией, а при отце Петра Алексее Михайловиче началась модернизация русской промышленности и военного дела и часть боярской аристократии и духовенства испытала влияние европейских ценностей образования, науки и комфорта (Ордын-Нащокин, А. Матвеев, С. Полоцкий). В это же время были заложены зачатки превращения церкви в государственный институт (Монастырский приказ, подчинение духовенства государственному суду), завершившийся созданием Синода. Петровские реформы лишь завершили начавшийся переворот в традиционной культуре России, углубили конфликт между проевропейской частью дворянства и традициями русского народа, прежде всего крестьянства.

Таким образом, периодизация истории охранительной правовой доктрины России нуждается в пересмотре, расширении хронологических рамок, определении движущих факторов ее эволюции и идейных течений. Признавая условность любой периодизации, на взгляд автора, уместно выделить периоды в развитии консервативной правовой мысли на основе вычленения соответствующих угроз для традиционного уклада России.

I. Период возникновения охранительных правовых идей в условиях становления русской цивилизации в V–VIII вв., укорененных в языческом культе рода – хранителя обычаев, преданий и истинной веры, а впоследствии и в православных ценностях, практически не противоречащих духовному складу русского народа. Зачатки консервативных ценностей были представлены в мифологии русского народа и выражены в спорном в исторической науке документе IX в. – «Книге Велеса», повествующей об истории русского народа и его традициях – святости семейных уз, культе предков, обоготворении женского начала и др. Мифология русского народа, несомненно, указывает на высокий авторитет традиционной власти и права. Так, прообразом князя был глава Рода – хранитель традиций и древних преданий. Поэтому славяне высоко чтили старцев, мудрецов, основателей Рода. Ореол святости позднее был перенесен на киевских князей – неприкосновенных особ, от которых зависит судьба преемственного и органичного развития русского народа. В. О. Ключевский отмечает: «По-видимому, большее развитие получил и крепче держался культ предков. В старинных русских памятниках средоточием этого культа является со значением охранителя родичией род со своими рожаницами, т. е. дед с бабушками… Тот же обоготворенный предок чествовался под именем чура, в церковнославянской форме щура; эта форма доселе уцелела в сложном слове пращур. Значение этого деда-родоначальника как охранителя родичей доселе сохранилось в заклинании от нечистой силы или нежданной опасности: чур меня! – т. е. храни меня дед. Охраняя родичей от всякого лиха, чур оберегал и их родовое достояние»[78]78
  Ключевский В.О. Русская история. – М.: Эксмо, 2008. С. 18.


[Закрыть].