Текст книги "Охранительная концепция права в России"

Интересны в этом контексте слова Ф.М. Достоевского из «Братьев Карамазовых» о том, что лишь вера может удержать человека от преступного злодейства: «Ведь если бы теперь не было Христовой церкви, то не было бы преступнику никакого и удержу в злодействе и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической, как они сейчас сказали, и которая лишь раздражает в большинстве случаев сердце, а настоящей кары, единственной действительной, единственной устрашающей и умиротворяющей, заключающейся в сознании собственной совести… Все эти ссылки в работы, а прежде с битьем, никакого не исправляют, а главное, почти никакого преступника и не устрашают, и число преступлений не только не уменьшается, а чем далее, тем более нарастает. Ведь вы с этим должны же согласиться. И выходит, что общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть отсекается вредный член механически и ссылается далеко, с глаз долой, но на его место тотчас же появляется другой преступник, а может, и два другие. Если что и охраняет общество даже в настоящее время и даже самого преступника исправляет и в другого человека перерождает, то это опять-таки единственно лишь закон Христов, сказывающийся в сознании собственной совести. Только осознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою пред самим обществом, то есть пред церковью. Таким образом, пред одной только церковью современный преступник и способен сознать вину свою, а не то что пред государством»[113]113
  Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. – М.: Эксмо, 2003. С. 67–68.


[Закрыть].

Человек, не имеющий ничего святого, бессовестный, не то, что преступит закон государственный, а перейдет и нравственные границы и разорвет связь с обществом. Наивно полагать в современных условиях, что государственный закон может решить проблему борьбы с преступностью. Предупредить преступление закон оказывается неспособен, а самого преступника не исправляет, а только изолирует от общества. Консерваторы предвосхитили опасные последствия секуляризации сознания человека – формирование человекобога, которому все дозволено, и не может быть никаких нравственных, и тем более юридических границ. Поэтому будущее за тем обществом, которое бережно хранит свои религиозные заветы и традиции, заботится о чистоте совести людей. Идея «если нет Бога, то все дозволено» постепенно ведет бездуховные общества к своей гибели и никакой закон не может удержать безбожных людей от злодейства.

В диалоге Ивана Карамазова с чертом, своей совестью, обнаруживается разлагающее влияние атеизма на человечество. Черт говорит Ивану Карамазову: «По-моему, и разрушать ничего не надо, а надо всего только разрушить в человечестве идею о Боге, вот с чего надо приняться за дело!.. Раз человечество отречется поголовно от Бога, то само собою, без антропофагии, падет все прежнее мировоззрение и, главное, вся прежняя нравственность, и наступит все новое. Люди совокупятся, чтобы взять от жизни все, что она может дать, но непременно для счастия и радости в одном только здешнем мире. Человек возвеличится духом Божеской, титанической гордости и явится человекобог. Ежечасно побеждая уже без границ природу, волею своею и наукой, человек тем самым ежечасно будет ощущать наслаждение столь высокое, что оно заменит ему все прежние упования наслаждений небесных. Всякий узнает, что он смертен весь, без воскресения, и примет свою смерть гордо и спокойно, как Бог… но так как Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире, и, уж конечно, в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится. Для Бога не существует закона! Где станет Бог – там уже место Божие! Где стану я, там сейчас же будет первой место… «все дозволено», и шабаш!»[114]114
  Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. – М.: Эксмо, 2003. С. 664–665.


[Закрыть].

Ф.М. Достоевский один из первых среди российских традиционалистов раскрыл природу государственного наказания и пришел к выводу, что ни превентивной, ни воспитательной функции наказание, даже самое тяжкое и жестокое, не выполняет. Тюрьма, лишение свободы человека с принудительным трудом и коллективной жизнью по принуждению действительно суровые наказания, но исправление с их помощью невозможно. И статистика рецидива преступлений и в XXI в. подтверждает истинность суждений писателя, который на личном опыте, на каторге убедился в бессмысленности и неэффективности тяжких наказаний. Здесь государство лишь мстит и изолирует преступника, но не перевоспитывает его, его испорченную, потерявшую благодать душу. В интервью Председатель Верховного Суда РФ В. Лебедев в 2008 г. по поводу рецидива преступлений в России заметил: «Прошлый год характеризовался увеличением динамики поступления дел в суд по всем категориям, в том числе уголовным. Каждый четвертый совершает преступление повторно. Здесь статистика настораживающая. В судах были рассмотрены дела в отношении 1 миллиона 250 тысяч человек. И наблюдается рост рецидивной преступности, – подчеркнул Лебедев, отметив, – что рост рецидивов составляет 24 %. 26 % из рецидивистов – это те, кто были освобождены условно или условно досрочно, причем 32 % совершают преступления в период отбывания условного наказания». По данным ФСИН РФ, в 2011 г. в местах лишение свободы в России пребывало почти 900 000 человек. Цифры сами говорят за себя. Государство ничего не может противопоставить росту преступности и достичь исправления осужденных за преступления.

Ф.М. Достоевский еще в XIX в. писал о том, что осужденные на каторге не раскаивались в содеянном противозаконном деянии: «Вряд ли хоть один из них сознавался внутренне в своей беззаконности… В продолжение нескольких лет я не видал между этими людьми ни малейшего признака раскаяния, ни малейшей тягостной думы о своем преступлении и что большая часть из них внутренне считает себя совершенно правыми…». И как точно и глубоко прочувствовал великий писатель порочность государственной системы наказаний за злодеяния: «Конечно, остроги и система насильных работ не исправляют преступника; они только его наказывают и обеспечивают общество от дальнейших покушений злодея на его спокойствие. В преступнике же острог и самая усиленная каторжная работа развивают только ненависть, жажду запрещенных наслаждений и страшное легкомыслие. Но я твердо уверен, что знаменитая келейная система достигает только ложной, обманчивой, наружной цели. Она высасывает жизненный сок из человека, энервирует его душу, ослабляет ее и потом нравственно иссохшую мумию, полусумасшедшего представляет как образец исправления и раскаяния»[115]115
  Достоевский Ф.М. Село Степанчиково и его обитатели. – М.: ACT, 2004. С. 218–220.


[Закрыть].

Охранители предложили альтернативу слабой государственной системе юридического регулирования поведения людей и в особенности перевоспитания преступивших через закон собственной совести. Во главе угла должна быть христианская идея всепрощения, сострадания и братской любви. И.А. Ильин цель государственного наказания видел в воспитании здорового высоко нравственного правосознания правонарушителя. Если же правонарушитель раскаялся и принял правовой идеал, то и государственное наказание теряет для него всякий смысл и работает вхолостую. И.А. Ильин указывал: «Уголовное наказание имеет и только и может иметь одно единое назначение: принудительное воспитание правосознания. Присудить человека к наказанию значит признать, что его правосознание находится в данный момент в таком состоянии, что для него необходимо подвергнуть его обязательному, публично организованному взращиванию и укреплению; это значит признать, что он не может быть предоставлен без дальнейших мероприятий обычной нормальной жизни, свойственной человеку как самоуправляющемуся духовному центру; это значит признать, что за период времени между преступлением и судом он не сумел самостоятельно познать неправоту самовоспитания»[116]116
  Ильин И.А. Собр. соч.: В 10-ти т. Т. 4. – М.: Русская книга, 1994. С. 227.


[Закрыть].

Христианская модель исправления порочных людей должна строиться на следующих началах:

– отношение к преступнику как к несчастному, разорвавшему связь с благодатью соборного общения людей;

– сохранение братского, милосердного отношения к правонарушителю, согрешившему, нуждающемуся в перерождении правосознания;

– возможность нравственного, духовного перерождения и возрождения преступника с возвращением его в лоно церкви и общества.

В «Братьях Карамазовых» старец Зосима сравнивает государственный суд над преступником с христианским отношением к оступившемуся: «И что было бы с преступником, о Господи! Если б и христианское общество, то есть церковь отвергло его подобно тому, как отвергает и отсекает его гражданский закон? Что было бы, если б и церковь карала своим его своим отлучением тотчас же и каждый раз вослед кары государственного закона? Да выше не могло бы и быть отчаяния, по крайней мере для преступника русского, ибо русские преступники еще веруют… Но церковь, как мать нежная любящая, от деятельной кары сама устраняется, так как и без ее кары слишком больно наказан виновный государственным судом, и надо же его хоть кому-то пожалеть… кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, еще и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый… если бы действительно наступил суд церкви, и во всей своей силе, то есть если бы все общество обратилось лишь в церковь, то не только суд церкви повлиял бы на исправление преступника так, как никогда не влияет ныне, но, может быть, и вправду самые преступления уменьшилось бы в невероятную долю. Да и церковь, сомнения нет, понимала бы будущего преступника и будущее преступление во многих случаях совсем иначе, чем ныне, и сумела бы возвратить отлученного, предупредить замышляющего и возродить падшего. Правда, – усмехнулся старец, – и теперь общество христианское пока еще само не готово и стоит на семи праведниках; но так как они не оскудевают, то и пребывают все же незыблемо, в ожидании своего полного преображения из общества как союза почти еще языческого во единую вселенскую и владычествующую церковь. Сие и буди, буди, хотя бы и в конце веков, ибо лишь сему предназначено свершиться!»[117]117
  Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. – М.: Эксмо, 2003. С. 67–68.


[Закрыть].

Очевидно, что среди целей уголовного наказания, предусмотренных Уголовным кодексом Российской Федерации, фактически превалирует лишь восстановление социальной справедливости. Такие цели как предупреждение преступлений и исправление осужденных с учетом статистики преступности, в особенности рецидива преступлений не обеспечиваются российским законодательством и юридической практикой. По данным Правительства РФ, в 2010 г. в учреждениях уголовно-исполнительной системы находилось 700 тыс. человек из 1 млн. 200 осужденных; почти 50 % лиц, осужденных к лишению свободы, – это лица, совершившие преступления повторно. Заметна тенденция роста в местах лишения свободы лиц, совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления (80 %), 90 % больных хроническими заболеваниями, 80 % потеряли или не имели трудовых навыков. Налицо социальная, культурная и физическая деградация осужденных. Превентивная и воспитательная функции уголовного законодательства и уголовно-исполнительного законодательства тем самым ставятся под сомнение; обеспечивается лишь временная изоляция правонарушителя от общества. Весьма фиктивно на фоне данных о рецидиве преступлений выглядит ст. 1 Уголовно – исполнительного кодекса РФ, которая основной целью исполнения наказания указала исправление осужденных[118]118
  Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации от 8 января 1997 Г.//СЗ РФ. 13.01.1997 г. № 2. Ст. 198.


[Закрыть].

С удовлетворением можно констатировать, что в основу государственной политики России в пенитенциарной системе с 2010 г. вплоть до 2020 г. положены предложенные еще консерваторами идеи перевоспитания и последующей адаптации осужденных. Еще в 2006 г. Правительство РФ не ставило цели подготовки осужденного к жизни в обществе, а концентрировалось на материально-техническом обеспечении уголовно-исполнительной системы[119]119
  Постановление Правительства РФ от 5 сентября 2006 г. «О федеральной целевой программе «Развитие уголовно-исполнительной системы (2007–2010 годы)» // СЗ РФ. 25.09.2006 г. № 39. Ст. 4074.


[Закрыть].

С 2010 г. государство в качестве ведущих задач в сфере исполнения наказаний определило: 1) изменение идеологии применения основных средств исправления осужденных в местах лишения свободы с усилением психолого-педагогической работы с личностью и подготовки ее к жизни в обществе; 2) разработка форм проведения воспитательной работы, организация образовательного процесса и трудовой занятости осужденных в новых условиях отбывания наказания. В качестве одной из мер по социализации осужденного, подготовке к законопослушному поведению в обществе «Концепция развития уголовно-исполнительной системы до 2020 г.» предусмотрела создание особой службы пробации – института надзора за бывшим осужденным и помощи в трудоустройстве, психологической адаптации к жизни в обществе[120]120
  Концепция развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 года, утвержденная распоряжением Правительства РФ от 14 октября 2010 г.//СЗ РФ. 25.10.2010 г. № 43. Ст. 5544.


[Закрыть].

В данном контексте по-иному звучит резко критикуемая в юридической науке концепция позитивной юридической ответственности – добросовестного исполнения юридических обязанностей. В связи с тем что негативная юридическая ответственность не достигает своих целей – предупреждения правонарушений и исправления правонарушителя, актуальным остается вопрос об альтернативе ретроспективной ответственности. Перспективная (позитивная) юридическая ответственность имеет значительный потенциал в деле обеспечения правопорядка, правопослушного поведения и достижения цели правового регулирования – недопущения правонарушений.

Во-первых, позитивная юридическая ответственность смещает акценты с борьбы уже совершенными правонарушениями на предупреждение, профилактику правонарушений, создание прочных мотивов правомерного поведения. Юрист, как и врач, должен не столько лечить болезни, социальные аномалии, сколько стремиться к недопущению актов противоправного характера. Иными словами, юриспруденция должна быть посвящена не преодолению последствий преступности, а созданию и реализации концепции правового воспитания общества.

Во-вторых, позитивная юридическая ответственность позволяет расширять сферу поощрений за добросовестное, жертвенное, геройское поведение людей, стимулировать правопослушное поведение.

В-третьих, позитивная юридическая ответственность направлена не на формальное обеспечение правомерного поведения, а на душу, совесть, внутреннюю мотивацию правового поведения человека.

В-четвертых, позитивная юридическая ответственность позволяет воздержаться от применения легализованного насилия, минимизировать государственное вмешательство в жизнь общества. В конце концов, государственное насилие само по себе зло, как правило, порождающее другое зло.

Глубоко и точно выразил идею правового воспитания, по сути дела позитивной юридической ответственности, русский эмигрант, философ и правовед И.А. Ильин[121]121
  См.: ТомсиновВ.А. Тема русского правосознания в творчестве Ивана Александровича Ильина// Правоведение. 2011. № 3. С. 196–212.


[Закрыть]. Он видел предназначение права – в формировании здорового правосознания, автономной и духовно зрелой личности. По словам Ивана Александровича, духовное назначение права состоит в том, чтобы жить в душах людей, «наполняя своим содержанием их переживания и слагая, таким образом, в их сознании внутренние побуждения, воздействуя на их жизнь и на их внешний образ действия. Задача права в том, чтобы создавать в душе человека мотивы для лучшего поведения»[122]122
  Ильин И.А. О сущности правосознания. Мюнхен, 1956. С. 180.


[Закрыть].

Наибольший интерес вызывает возрождение института социального служения церкви в местах лишения свободы. Российское законодательство реанимировало традиционный инструмент перевоспитания осужденных через воздействие пастыря на душу человека. Закон позволяет осуществлять религиозные обряды в колониях, тюрьмах, прибегать к совету и исповеди батюшки. В Концепции развития уголовно-исполнительной системы прямо установлена необходимость «активизации взаимодействия с традиционными конфессиями, в частности, обеспечение осужденным возможности участия в религиозных обрядах, реализация совместных с традиционными конфессиями гуманитарных проектов». Так, на 1 января 2010 г. в рамках уголовно-исполнительной системы РФ было 510 культовых учреждений и 734 молитвенных комнаты. Тесно сотрудничают с уголовно-исполнительными учреждениями представители Русской Православной Церкви в сфере перевоспитания и ресоциализации осужденных.

Еще в XIX в. в среде отечественных консерваторов высказывались предложения по привлечению церкви к исцелению душ правонарушителей. Ими было замечено, что пенитенциарная система практически никогда не достигает цели исправления осужденных, а чаще всего превращает человека в профессионального преступника. Так, B.C. Соловьев писал: «Вопрос о самом преступнике, о преступнике как несчастном, о его дальнейшей судьбе существует для христианского государства; но будучи неспособно разрешить этот вопрос своими внешними полицейскими средствами, оно должно передать его в ведение церкви. Церковь должна заниматься уже не судом и не наказанием преступника, а его спасением… Нисколько не оспаривая законности тех общественных и частных интересов, которые ограждают уголовным судом и полицией, необходимо признать, что окончательная цель христианского государства по отношению к преступникам есть их собственное нравственное исцеление, т. е. такая цель, в достижении которой государство может только служить Церкви»[123]123
  Соловьев B.C. Избранные произведения. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. С. 266–267.


[Закрыть].

Резюмируя высказывание Ф.М. Достоевского, можно сказать, что идеалом христианского устройства общества будет постепенный переход от государственных и юридических институтов к свободному принятию каждым человеком нравственного закона своей собственной совести. Совестливый человек не нуждается в государстве и законе и творит добро без внешнего принуждения и давления юридических норм. Говоря словами Федора Михайловича, справедливое и христианское устройство – это такое устройство, в котором «я хочу не такого общества, где я не мог делать зла, а такого именно, где я мог бы делать зло, но сам не хотел его делать».

Западная модель борьбы с преступлением все силы бросила на обеспечение такого контроля за человеком, чтобы он не мог из-за страха осуждения и наказания, не мог совершить преступления. В такой модели абсолютно безразлично состояние души человека, его свободный и добровольный нравственный выбор. Главное, что бы он внешне был лоялен по отношению к власти. Однако, никакой контроль или его слабость не удержат слабых духом людей от зла.

Поэтому единственный путь в развитии общества лежит в плоскости нравственного самосовершенствования личности и создания строя на высоких требованиях к совести человека. Высшие функции правосудия в трактовке почвенников должны быть не у государственного суда, а у суда общины, суда совести и Божьего суда. Придание руководящего значения юридическим средствам отдаляет человечество от общественного идеала и позволяет подспудно разлагаться душевному стержню человека. Когда все внимание перенесено на внешне правомерное поведение безотносительно к нравственному основанию поступков, тогда и совесть человека может навсегда замолчать.

Справедливо будет сказать, что мировоззрение отечественных традиционалистов расходится с основополагающими положениями юриспруденции, построенной на базе юридического позитивизма, чтущего букву закона безотносительно к его целям, содержанию и социальным, нравственным последствиям. Так, афоризм Сенеки, полностью разделяемый традиционалистами, – «задуманное, пусть и не осуществленное, преступление все же есть преступление», противоречит идее правоведения о наказании за действительное зло – вредные для общества поступки. То, что в душе у человека причины преступления, а не во внешней среде, для юристов немыслимо. Вместе с тем верно то, что в душе следует искать корни зла и греха, и что нет более страшного наказания как угрызения собственной совести и страх перед потерей благодати соборной любви.

Не раз отечественные мыслители обращали внимание на подмену целей юридической профессии. Вместо служения правде и нравственной справедливости юрист становится блюстителем формы и слугой своекорыстных интересов. Так, Ф.М. Достоевский не раз по поводу целого ряда юридических дел критически высказывался о бессовестности адвокатского сословия и слабости государственного суда, в том числе с участием присяжных заседателей. Очень часто писатель спорил с представителями юриспруденции и социологии по вопросу о причинах преступлений. Он отрицал влияние общественной среды на душу преступника и искал зло в его воспитании, культуре, глубинах духа человека. Писатель указывал: «Те же, отступники дела, волки в овечьем стаде, что бы ни представляли в свое оправдание, как бы не оправдывались, например хоть средой, которая заела и их в свою очередь, всегда будут правы, особенно если при этом потеряли и человеколюбие. А человеколюбие, ласковость, братское сострадание к больному иногда нужнее ему всех лекарств. Пора бы нам перестать апатически жаловаться на среду, что она нас заела. Это, положим, правда, что она многое в нас заедает, да не все же, и часто иной хитрый и понимающий дело плут преловко прикрывает и оправдывает влиянием этой среды не одну свою слабость, а нередко и просто подлость, особенно, если умеет красно говорить или писать»[124]124
  Достоевский Ф.М. Село Степанчиково и его обитатели. – М.: ACT, 2004. С. 374.


[Закрыть].

Идею нравственного, духовного долга правосудия высказывал еще И.Т. Посошков. По его словам: «А правосудное дело самое святое и богоугодное; и того ради всячески надлежит стараться, дабы суд Царский был подобно Божьему суду; Бог над всеми нами судья праведный, и на суде его нет лицеприятия; так и на суде Царевем не должно быть лицеприятия. Бог есть правосуден; того ради и в людях требуется правый суд»[125]125
  Посошков И.Т. Сочинения. М., 1842. С. 78.


[Закрыть].

По поводу адвокатов Ф.М. Достоевский замечал: «слышится народное словцо: «адвокат – нанятая совесть»; но главное, кроме всего этого, мерещится нелепейший парадокс, что адвокат и никогда не может действовать по совести, не может не играть своей совестью, если б даже и хотел не играть, что это уже такой обреченный на бессовестность человека и что, наконец, самое главное и серьезной во всем этом то, что такое грустное положение дела как бы даже узаконено кем-то и чем-то, так что считается уже вовсе не уклонением, а, напротив, даже самым нормальным порядком»[126]126
  Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 9-ти т. Т. 9. В 2-х кн. Кн. 1.: Дневник писателя. – М.: ООО «Издательство Астрель», 2004. С. 219.


[Закрыть]. Адвокат за вознаграждение продает как совесть своего клиента, так и свою, поскольку решается на неправую помощь виновному или осуждение невиновного по совести.

По делу Джунковских, Кронеберга, связанных с насилием родителей по отношению к детям, писатель подчеркнул бесперспективность рассмотрения семейных дел государственным судом. Обвинение родителей и лишение их родительских прав приведут лишь к окончательному распаду и так пошатнувшейся семьи. Ребенок, воспитанный вне своей семьи, будет испытывать страдания в отсутствие родительской любви. Выход Ф.М. Достоевский видел в том, чтобы такого рода конфликты разрешались общиной верующих и имели своей главной целью сохранение семьи и заботу о детях. И в целом, писатель стоял на позиции разрешения споров соборным единством и на основе традиционных механизмов и средств, например, мирской сходки крестьян.

Консервативная правовая доктрина России позволяет сформулировать целый ряд рецептов для оздоровления современной правовой системы России:

– борьба с юридической инфляцией и низкой эффективностью законодательства путем сужения и ограничения сферы формально-юридического регулирования общественных отношений действительно наиболее значимыми и конфликтно опасными общественными отношениями, где лишь закон может стать средством разрешения спора;

– придание закону роли охранительного средства, крайней меры в упорядочении общественных отношений, когда не срабатывают религиозные, нравственные и иные социальные регуляторы;

– создание системы законодательства адекватной российской культуре, традициям, менталитету, что позволит разрешить проблему дуализма официального и недействующего права и «теневого» права, оказывающегося реальной регулятивной силой в российском обществе;

– гармонизация права с системой социальных регуляторов, прежде всего, религиозными и нравственными нормами;

– расширение сферы неформализованных, общественных институтов и средств разрешения социальных конфликтов с целью обеспечения примирения и восстановления справедливости как альтернатива государственному правосудию;

– придание равной нормативно-правовым актам юридической силы правовым обычаям;

– воплощение в законодательстве религиозно-нравственных постулатов, защита с помощью закона духовности и нравственности российского народа;

– перенос акцентов в борьбе с правонарушениями на предупреждение, профилактику правонарушаемости и реанимация традиции прощения, милосердия и перевоспитания-очищения правонарушителей с целью их благополучной ресоциализации;

– формирование концепции развития правовой культуры путем совершенствования нравственного, религиозного воспитания в семье, школе и общественных институтах как основы для здорового и прочного правосознания – совести;

– ликвидация разрыва в правосознании народа и бюрократии, обращенной к европейской концепции права путем правового воспитания государственных служащих на основе российских духовных и нравственных традиций.

Наибольшую озабоченность вызывает проблема развития правовой культуры российского общества. Привычным стало в России оценивать российское правосознание как больное, нигилистическое. В качестве первоочередной цели государством и большинством правоведов были поставлены повышение правовой грамотности населения и привитие европейских идеалов прав человека и либерального индивидуализма. Несмотря на все попытки, следует признать, что проблема правовой культуры российского общества так и осталось неразрешенной. Нередко из этой ситуации стали делать выводы, что российское общество априори в силу своей примитивности, рабской психологии не способно воспринять высокие правовые идеалы Европы. Однако, такой взгляд на российскую правовую культуру заведомо необъективен и поверхностен.

Во-первых, очевидно, что правовой романтизм российской власти, волюнтаризм и активизм законодателя не решил проблему обеспечения правопорядка. Здесь, как нельзя, кстати, слова китайского мудреца Лао-цзы: «Чем больше законов, тем больше преступлений».

Во-вторых, непредвзятый анализ истории российского права показывает глубокие правовые традиции России (собственную юридическую технику, своеобразное крестьянское обычное право, традиции в сфере семейного, гражданского, земельного права и т. д.). Так, ведущий историк-правовед В.А. Томсинов на основе изучения русских памятников права приходит к выводу о глубоких и оригинальных основах русского права и юриспруденции[127]127
  Томсинов В.А. Юриспруденция Древней Руси и правовая культура Византии // Вестник Московского ун-та. Серия 11. Право. 2009. № 4. С. 3.


[Закрыть].

В-третьих, российское правосознание отрицает закон не в силу своего примитивизма, а по той причине, что российское законодательство последние 300 лет неадекватно российскому менталитету и традициям по форме, сущности, сфере и средствам регулирования. Вряд ли можно, ожидать от народа принятия тех юридических установлений, которые расходятся с базовыми ценностями духовной жизни народа. Индивидуалистическая трактовка прав человека не может привиться к идее правообязанности, долга, соборности, характерных для российского менталитета. Слепое и формальное соблюдение закона не укладывается в жизнь по совести и т. п.

Так, обычно считается, что высокая правовая культура населения определяется правовой активностью, обращением за защитой своих прав в компетентные органы и суды. Однако, в данном случае упускается из виду возможность разрешения социальных конфликтов без использования формализованных процедур, путем примирения, суда общины, совести и т. п. Характерно, что по данным статистики и опросам общественного мнения 2011 г., 65 % российских граждан никогда не сталкивались с судебной властью[128]128
  www.fom.ru/sudy


[Закрыть]. Эти данные подтверждают устоявшуюся традицию российского общества поиска примирения спорящих сторон на основе негосударственных, неюридических, нравственных и неформальных институтов. Отказ от судебных тяжб и поиск примирения находит оправдание в евангельской традиции. Христос учил, что нужно избегать государственного правосудия и разрешать споры путем компромисса и установления мира. Е.В. Спекторский относительно учения ап. Павла о правосудия писал: «Апостол Павел допускает споры о праве между христианами. И для решения таких споров он рекомендует примирительный, третейский суд из людей разумных и пользующихся авторитетом церкви, «суд, который мог бы рассудить между братьями своими», никогда не забывая, что настоящий судья – Господь, «который и осветит скрытое во мраке, и обнаружит сердечные намерения»[129]129
  Спекторский Е.В. Христианство и культура // История философии права.
  – СПб.: Юридический институт, 1998. С. 553.


[Закрыть].

В конце концов, рост активности обращений в судебные органы скорее должен говорить о том, что возросло число ситуаций нарушений закона, а не произошло повышение правовой культуры. Низкая правовая активность может означать на деле высокий потенциал и нравственную культуру людей, не нуждающихся для разрешения конфликта в силе закона и принуждения и опирающихся на традиционные ценности и нравственные идеалы.

В-четвертых, отрицание неадекватного российскому менталитету законодательства тем не менее не влечет социального хаоса и анархии, поскольку в России оказываются весьма устойчивыми и действенными воспитанные тысячелетней традицией духовно-нравственные ценности – добра, справедливости, милосердия, сострадания, жертвенности, нестяжательства. В отсутствие закона, его слабости русская правовая культура позволяет удержать общество от разрушения и выстоять в эпохи революций, переворотов, реформ и т. п. В богатой духовной культуре России кроется мощный, энергетический источник для оздоровления российского правосознания и правовой системы. Само по себе повышение правовой грамотности не снимает коренного вопроса о внутренней культуре носителя правовых знаний, наличии у него базовых нравственных качества и совести. Как показывает статистика преступности в мире, в последние годы резко возросла преступность интеллектуалов. Значит, дело не в образовании, передаче одних лишь знаний, а в духовном становлении личности, воспитании совести, способной и без глубоких юридических знаний выбрать правомерный вариант поведения.

К сожалению, те меры, которые предложены российским государством в сфере повышения уровня правовой культуры общества, преимущественно сводятся к информированию, правовому просвещению и юридическому образованию – передаче юридических знаний независимо от формирования целостной и духовно развитой личности. Так, еще в 1995 г. была утверждена федеральная целевая программа «Повышение правовой культуры избирателей и организаторов выборов в Российской Федерации, которая основной целью поставила правовое просвещение и образование граждан в сфере избирательного законодательства[130]130
  См.: Указ Президента «Офедеральной целевой программе повышения правовой культуры избирателей и организаторов выборов в Российской Федерации» от 28 февраля 1995 г. //СЗ РФ.06.03.1995. № 10. Ст. 862.


[Закрыть]. Однако, сама по себе правовая грамотность и наличие юридических знаний, образования еще не гарантируют правопорядка. Усилия семьи, общества и государства должны быть направлены не на усвоение юридических знаний, чуть ли не с детского сада и первых классов, а на привитие духовных ценностей личности, могущих статься мощным внутренним стержнем для высокого нравственного и правопослушного поведения. Практически никем среди ученых не оспаривается тот факт, что высокий уровень преступности в России с начала 90-х годов прошлого века был вызван девальвацией нравственности, духовных ценностей российского общества, а не одним ослаблением силы закона или дефектами правового просвещения или образования. Следовательно, внимание должно быть обращено на нравственное и духовное воспитание личности как сердцевины правосознания личности и залог правомерного поведения человека.