Текст книги "Охранительная концепция права в России"

7. Самодержавие должно опираться на православные идеалы. Безбожная власть славянофилами отвергалась как власть порочная, дьявольская. Принципы отделения церкви от государства, светского государства, предусмотренные Конституцией России 1993 г. славянофилы восприняли бы как ложные, расходящиеся с национальным духом России и ее историей. Власть, не имеющая религиозной основы, мертва и обречена на катастрофу. Такая власть не имеет духовной перспективы, ограничена земными заботами и не устремлена к высоким нравственным задачам общественного развития. И.С. Аксаков писал о православных началах русской власти в речи по случаю коронования императора Александра III: «Сегодня, во имя Бога и под страхом Божиим, приял единый человек тягчайшее, хотя и освященное бремя – дар полновластия над братьями-человеками… О, то был дивный и вещий миг, когда, как бы удрученный такою непомерною тягостью, нововенчанный Царь, могущественнейший из владык мира, облеченный во все знамения земного величия, повергся в прах пред величеством Божиим как бренный, немощной человек, как раб Божий, и, смиряясь пред неисследимым о нем смотрением Господа, коленопреклоненно, во услышание всем, молил Царствующих: да наставит, да управит Его в великом служении сем, да восполнит Его человеческую немощь, да вразумит Его – «что есть угодно пред отчима Твоима и что есть право в заповедях Твоих, Господи! Казалось, будто в сей миг, из самой глуби веков, коих этот древний храм живой свидетель, простерлись над царственной головой незримые благословляющие длани… Когда же вслед за сим, как бы укрепленный силой выше, воздвигся Он во всем сиянии и блеске своего сына, – коленопреклонялись в свой черед все предстоявшие в храме, и устами первосвященника, от имени всего Русского народа, вознесли горячую мольбу к Милосердному Судии царей и поданных – да «не посрамит Господь народного чаяния» и ниспошлет духа правды и истины, дар разума и премудрости Тому, кому народ вверяет свою судьбу и несет дар самоотверженной преданности и послушания… Это было воистину венчание Царя с Землей, обмен их обетов Господу и друг другу, обетов любви и верности… Это светлый праздник взаимных уз!»[304]304
  Аксаков И.С. Речь на коронационных торжествах 1883 года при короновании Императора Александра Третьего Ц Аксаков И. С. Наше знамя – русская народность. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 259.


[Закрыть].

В литературе, посвященной политическим идеям славянофилов, высказывается мнение о том, что славянофилы к признакам самодержавия относили «широкие социальные функции государства»[305]305
  Широкова А.В. Политическая доктрина ранних славянофилов. Автореферат на соискание ученой степени кандидата политических наук. – Барнаул. 1999. С. 22.


[Закрыть]. Вряд ли с такой интерпретацией можно согласиться. Прежде всего, славянофилы четко размежевали государево дело по охране мира и поддержанию порядка и свободу духа и быта земли. Во-вторых, славянофилы были против неуместного вмешательства государства в общественную жизнь. Активный защитник самоуправления и свободы общества И.С. Аксаков писал: «Всякая попытка организовать общество политически противоречила бы самому существу общества, убила бы внутреннюю свободу его развития, внесла бы в стихию его духовной деятельности начало внешнего принуждения. При всем том общество такое имеет значение в организме народа, граждански живущего, что без него бессилен народ и несостоятельно государство»[306]306
  Аксаков И. С. Народ, государство, общество //Аксаков И.С. Наше знамя – русская народность. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 89.


[Закрыть]. Внешнее принуждение, мелочная юридическая регламентация общественных устоев убивает свободу духа и жизни народа, превращает их в механические, бездушные операции. Поэтому государство должно ограничиваться сферой обороны страны, охраны общества от всплесков зла, теми областями, где целесообразно применение принуждения.

Изучение трудов славянофилов и их последователей позволяет назвать ряд достоинств самодержавия как формы правления русского государства. Прежде всего, самодержавие дает народу свободу духовной жизни. Любая другая форма правления требовала бы участия народа в государственной жизни и отвлекала бы его от христианской веры. Н.В. Устрялов верно подметил: «Ясно, что при таких условиях неограниченная власть может быть облечена только в монархическую форму, ибо всякая другая форма в большей или меньшей степени предполагала бы участие народа в высшем правительственном организме»[307]307
  Устрялов Н.В. Политическая доктрина славянофилов. – Харбин, 1925. С. 17.


[Закрыть].

Кроме того, сила самодержавия заключается в том, что за судьбы государства перед народом и Богом несет личную нравственную ответственность самодержец. В других формах правления ответственность государства размывается и исчезает. «Самодержавие, – пишет Д.А. Хомяков – конечно, устраняет некоторые дурные стороны представительного правления. Главное его достоинство заключается в личной нравственной ответственности власти. Но ведь нельзя сказать, чтобы представительное правление «принципиально» уничтожало это начало: оно его ослабляет в лице государя и переносит на ответственного министра»[308]308
  Хомяков Д.А. Православие, самодержавие и народность. – Монреаль: Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1982. С. 123.


[Закрыть]. Важно иметь в виду, что речь идет о нравственной, а не юридической ответственности самодержца. Юридически самодержец не несет ответственности за свои поступки, поскольку его власть неограниченная и верховная. Славянофилы, оставаясь верными себе, говорили о нравственном долге царя, который добровольно связывает монарха узами народного доверия и служения обществу Юридически вызвать любовь к народу невозможно, поэтому следует уповать исключительно на совесть самодержавного правителя.

Другим достоинством самодержавия является стабильность, устойчивость, преемственность власти, переходящей по наследству к детям самодержца. Наследственный характер власти обеспечивает мирный переход престола без политических интриг и борьбы, что характерно для выборов в республиканских государствах. Вместе с тем наследник вбирает в себя опыт государственного искусства и к моменту венчания на царство готов к тяготам государствования[309]309
  Величко А.М. Философия русской государственности. – СПб.: Изд-во Юрид. института, 2001. С. 232.


[Закрыть].

Следующим достоинством самодержавного правления является его народный характер. Между царем и народом существует духовная, нравственная связь, вера друг в друга, которая сильнее всяких юридических гарантий и договоров. Такая вера обеспечивает небывалый авторитет и любовь к царю, единство народа и царя, приближает царя к трудностям народной жизни. Д.А. Хомяков так раскрывает это преимущество монархии: «При таком духовном состоянии народа или, точнее, при таком настроении народного духа не может быть места подозрению между властью и им. Народ не подозревает власть в наклонности к абсолютизму, ибо он считает власть органической частью самого себя, выразительницей его самого, неотделимой от него; и потому самому ему не придет никогда в голову мысль об ее формальном ограничении, пока он не поймет возможности того, что власть может от него отделиться, стать над ним, а не жить в нем. Власть вполне народная свободна и ограничена в одно и то же время: свободна в исполнении всего, клонящегося к достижению народного блага «согласно с народным об этом благе понятием»; ограниченаже тем, что сама вращается в сфере народных понятий, точно так, как всякий человек ограничен своею собственной личностью: в нем единовременно соединяются свобода и несвобода. Если власть в ее носителе не отрешилась от духовной личности народа, то она ограничена, следовательно, своею принадлежностью к народу и единением с ним. Власть, уверенная в этой связи, не внешней, а внутренней, с народом, никогда не может подозревать в нем каких-либо опасных поползновений на так называемые политические права, ясно и умом и чувством понимая, что ее собственное бытие основано на нежелании народа властвовать»[310]310
  Хомяков Д.А. Православие, самодержавие и народность. – Монреаль: Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1982. С. 125.


[Закрыть].

Наконец, подвиг царя, бремя власти придают им священные черты. Как выше говорилось, славянофилы расходятся с богословской точкой зрения на божественное происхождение власти самодержавного правителя. Но тем не менее подвижничество царя делает его миссию святой, поскольку он отрекается от душеспасительных дел ради народа, жертвует собой для духовного спасения других. В этом смысле его жертва близка с жертвой Иисуса. Таким образом, русский царь приобретает мистический ореол избранности.

В работе Д.А. Хомякова верно отражена эта мысль славянофилов: «Отсюда истекает тот чисто нравственный (а потому «священный») характер, который имеет в глазах русского народа Самодержавие. Оно не представляется ему «de droit divin» в западном смысле: священно оно по своему внутреннему значению. Царь, царствуя, почитается совершающим великий подвиг, подвиг самопожертвования для целого народа. Начало принуждения, неизбежное в государственном домостроительстве (хотя, конечно, не в нем одном заключается суть государственного союза), служащее в нем орудием осуществления высшего идеала, т. е. сверхгосударственного, – начало не благое и поэтому претящее непосредственно каждому отдельному человеку, составляющему народ и особенно Русский. Тот, кто берет на себя, на пользу общую, подвиг орудования мечом и тем избавляет миллионы от необходимости к нему прикасаться, конечно, по идее (не всегда на деле) – подвижник, положивший душу свою за други свои: “больше же сея любви никто же имать". Поэтому царь представляется народу выразителем начала любви к нему, любви по возможности абсолютной; а это, конечно, функция священная, и сам Царь священен, как проявитель этого священного начала. Власть, понятая как бремя, а не как привилегия, – краеугольная плита самодержавия христианского… Но самодержавие священно, так сказать, из себя, и эта его священность, как идея, возможна лишь там, где и все, и каждый видят во всяческой власти лишь бремя, а не вкусили прелести ее»[311]311
  Хомяков Д.А. Православие, самодержавие и народность. – Монреаль: Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1982. С. 132–133.


[Закрыть].

Священность власти царя в силу его жертвы вошла в плоть и кровь русского национального сознания. В противном случае было бы трудно объяснить иррациональную преданность русского народа после свержения монархии руководителям советской власти – В.И. Ленину, И.В. Сталину и др., а также в постсоветскую эпоху – президенту страны. Высокий политический рейтинг доверия по различным социологическим опросам, несмотря на ошибки и провалы власти, показывает устойчивую нравственную веру в высшую власть, олицетворяемую главой государства. Говоря словами И.А. Ильина, русский народ по-прежнему верен своему монархическому правосознанию, любви к верховному правителю[312]312
  См: Ильин И.А. Общее учение и праве и государстве. – М.: ACT, 2006. С. 314–354.


[Закрыть].

Славянофильское понимание самодержавия как идеальной государственной формы России не следует смешивать с реалиями XVIII–XIX вв. По признанию славянофилов близкой к идеалу самодержавия была Московская Русь, в особенности при первых царях из династии Романовых. Реформы Петра I русское государство превратили в абсолютизм по европейскому образцу.

Общая оценка петровских преобразований дана Ю.Ф. Самариным. Его глубокая мысль заслуживает того, чтобы ее привести полностью: «Российское государство и русская земля, правительство и народ, так давно и так далеко разошлись друг с другом, что теперь они как будто раззнакомились; народ разучился понимать правительство, правительство отвыкло говорить языком, для народа понятным. Под языком мы разумеем не только выбор слов и оборотов, но и самые понятия, внушаемые слушателям или предполагаемые в них. Из одного источника истекает безграмотность языка и бесцветность мысли, господствующие в произведениях официальной литературы. Оттого последние манифесты, задуманные по-французски, со всеми двусмысленными тонкостями дипломатических нот, приспособленные к требованиям общественного мнения Западной Европы и потом пересыпанные текстами из Священного писания, достигали до народного слуха, не проникая в его душу Ни один из них не произвел и не мог произвести впечатления полного и цельного… Происхождение и ход этого органического недуга известны всем. Он начался с Петра и усиливался постоянно до настоящей поры. С каждым днем внешние его признаки бросаются явственнее в глаза. Этими немногими словами мы невольно затронули один из самых важных и живых современных вопросов. Мы говорим «невольно» потому, что вовсе не имеем намерения поднимать его. Если нам скажут, что преобразование России в той именно форме, в которой оно совершилось, было делом исторической необходимости, разумно сознанной; что тяжелая рука, одним ударом разрубившая живую нить исторического предания, через которую питательные соки, накопляемые прошедшим, переливаются в будущее, нисколько не поранила общественного организма; что все существенное, живое и предназначенное к дальнейшему развитию, что только имела в себе древняя Русь, спаслось и перешло под другими названиями в Россию преобразованную; что мы не оставили за собою ничего такого, о чем бы нам приходилось жалеть; что все, по-видимому, печальные последствия реформы происходят не от ее односторонности, не от излишеств ее, а, напротив, оттого, что преобразование еще не окончено и не доведено до последних его применений, – все это мы пропустим без всякого возражения; ибо мы ничего спорного не хотим вводить в изображение современного состояния России»[313]313
  Самарин Ю. Ф. Православие и народность. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 300–301.


[Закрыть].

Та форма правления, которая сложилась при Петре I и его преемниках, славянофилами не рассматривалась в качестве самодержавия. Секуляризация церковных земель, общественной жизни, создание разветвленной системы органов управления, полиции и цензуры, внедрение громоздких и формальных процедур делопроизводства наводила на мысль об абсолютизме в России. Д.А. Хомяков заметил: «Вся суть реформ Петра сводится к одному – к замене русского Самодержавия абсолютизмом. Самодержавие, означавшее первоначально просто единодержавие, становится с него римско-германским императорством»[314]314
  Хомяков Д.А. Православие, самодержавие и народность. – Монреаль: Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1982. С. 103.


[Закрыть].

Разница между самодержавием и абсолютизмом может при первом приближении показаться незначительной. Но на самом деле между ними великая пропасть. Самодержавие царем и народом, ищущим высшего духовного мира, воспринимается как служебное орудие обеспечения народного блага. Абсолютизм же идеологически строится на мысли о самоценности власти, ее непогрешимости и величии. Политика становится доминирующей областью жизни, а государство стремится к главенству в делах земли.

При самодержавии существует нравственное средоточие между царем и народом. В условиях абсолютистского государства связь между ними разрывается, и союз прекращает существование[315]315
  Солоневич И.Л. Народная монархия. – М.: РИМИС, 2005. 472 с.


[Закрыть]. Непосредственное и живое общение между царем и народом заменяется канцелярской волокитой и борьбой с бюрократией. М.А. Широкова верно связывает политический идеал славянофилов с отсутствием бюрократии как промежуточного звена между государством и обществом, между народом и самодержавным правителем. Она пишет: «Государственная машина России – имперский чиновничье-бюрократический аппарат – был создан в петровскую эпоху с целью, по примеру Запада, максимально рационализировать отношения между властью и обществом. Однако – славянофилы постоянно подчеркивали это – политический тип отдельного человека и политическая культура общества в целом в России совершенно иные, чем в Западной Европе. А следовательно, слепо заимствование того, что на Западе может давать относительные улучшения, «частную выгоду», для России губительно и недопустимо. Бюрократия встала между государством и обществом, отделила народ от его избранника – царя, превратив тем самым самодержавие в абсолютизм»[316]316
  Широкова М.А. Основные черты самодержавия как политического идеала в славянофильской философии политики // Философские дескрипты: сборник статей. Вып. 5. – Барнаул: Изд-во «Азбука», 2006. С. 275–276.


[Закрыть].

Дмитрий Алексеевич Хомяков четко провел различие между абсолютизмом и самодержавием, указывая: «царь есть отрицание абсолютизма именно потому, что он связан пределами народного понимания и мировоззрения, которое служит той рамой, в пределах коей власть может и должна почитать себя свободной. Например, народ верил (и верит доселе), что Царь, когда ему это кажется нужным, думает о великом государевом, земском деле вместе с Землею, в этом он так уверен, что ему никогда на мысль не приходило допытываться достаточно или недостаточно Царь обращается к Земле с вопросами. Для него тверд принцип, одинаково твердый и для Царя, что совместное думание есть условие правильного течения государственно-земских дел; а когда и как Царь будет одумываться с народом – это дело царское – на то он и Царь, чтобы знать и ведать, когда это нужно. Во всяком случае, верно для народа то, что из тех рамок, которые поставлены верой и обычаями, Царь также мало может выступить, как и он сам»[317]317
  Хомяков Д.А. Православие, самодержавие и народность. – Монреаль: Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1982. С. 104.


[Закрыть]. Для совещания с народом царь созывает Земский Собор, в котором представлены лучшие люди земли русской. Земский Собор не стоит смешивать с западными представительными учреждениями и парламентами, которые имели своей целью ограничить власть монарха. Земский Собор, имевший в истории России исключительно совещательные функции, был голосом Земли, к которому, как правило, прислушивались Московские Цари. Но Земские Соборы никогда не имели цели взять бразды правления в свои руки и решать самостоятельно государственные задачи. В Смутное время Собор избрал царя и устранился от власти[318]318
  Величко А.М. Философия русской государственности. – СПб.: Изд-во Юрид. института, 2001. С. 236–258.


[Закрыть].

При абсолютизме монарх не считает себя связанным, ограниченным какими-либо обязанностями и тем более народным мировоззрением. К сожалению, в российской императорской практике зачастую народ воспринимался как невежественная толпа, которой надо помыкать. Не зря император Николай I говорил: “все должно исходить только отсюда" (император показывал на грудь).

Наконец, самодержавие сочетается с народным самоуправлением и свободой быта и духовной жизни[319]319
  См: Величко А.М. Государственные идеалы России и Запада. Параллели правовых культур. – СПб.: Изд-во Юрид. инс-та, 1999. С. 128–142.


[Закрыть]. Абсолютизм же уничтожает самоуправление и вмешивается в общественный быт, контролирует свободу духовной жизни. Позднейший последователь славянофильства Иван Солоневич верно замечал: «В самом деле, даже по признаниям левых историков московское самодержавие все время работало для самоуправления, а когда самодержавие пало (Смутное время), то оно было восстановлено самоуправлением. Когда самодержавию удалось справиться с крепостным правом, оно сейчас же возродило самоуправление. В Московской Руси и самодержавие, и самоуправление неизменно поддерживали друг друга: и только наследие крепостного права изувечило эту традицию… Но в петербургской атмосфере русской жизни наше «средостение», т. е. наша интеллигенция, или, что то же, наша бюрократия покушалась – как бюрократия – на права самоуправления и – как интеллигенция – на права самодержавия. В результате мы остались и без самодержавия, и без самоуправления»[320]320
  Солоневич И.Л. Народная монархия. – М.: РИМИС, 2005. С. 52–53.


[Закрыть].

Сомнений нет, что абсолютизм в европейской цивилизации был необходим. Во-первых, сословные противоречия, социальная борьба, насильственный характер образования государственности требовал неограниченного арбитра для разрешения общественных конфликтов и обеспечения порядка. Но в России такой социальный антагонизм не играл никакой роли, учитывая отдельные всплески народного неудовольствия. Следовательно, власть и народ не были соперниками. Во-вторых, приверженность западного мировоззрения идее государства как самоценности, преклонение перед идеалом Римской Империи – силой, могуществом. В русском сознании такие идеи не нашли отклика, поскольку предпочтение отдавалось доминантам веры и нравственности, а не власти и земных благ. В-третьих, абсолютизм обеспечивал централизацию народа и территорий в эпоху зарождающихся буржуазных экономических отношений, требовавших разрушение старых форм зависимости, сословных и территориальных ограничений. Россия же, аграрная страна, по преимуществу не нуждалась в такой централизации.

По этим причинам, перенесение на российскую почву европейских государственных начал славянофилы считали политическим самоубийством для России. Константин Сергеевич Аксаков в записке императору Александру II писал: «Внешнее величие России при императорах точно блестяще, но внешнее величие тогда прочно, когда истекает из внутреннего. Нужно, чтоб источник был не засорен и не оскудевал. – Да и какой внешний блеск может вознаградить за внутреннее благо, за внутреннюю стройность? Какое внешнее непрочное величие и внешняя ненадежная сила могут сравниться с внутренним прочным величием, с внутреннею надежною силою? Внешняя сила может существовать, пока еще внутренняя, хотя и подрываемая, не исчезла. Если внутренность дерева вся истлела, то наружная кора, как бы не была крепка и толста, не устоит, и при первом ветре дерево рухнет, ко всеобщему изумлению. Россия держится долго потому, что еще не исчезла ее внутренняя долговечная сила, постоянно ослабляемая и уничтожаемая; потому, что еще не исчезла в ней допетровская Россия. Итак, внутреннее величие – вот что должно быть первою главною целью народа и, конечно, правительства»[321]321
  Аксаков К.С. Полное собрание сочинений. Т.1. – М., 1861. С. 73.


[Закрыть].

По сути дела славянофилы в вопросе о форме государства близки к школе географического детерминизма Монтескье, Гердера, которые связывали форму государства с природно-климатическими, этническими и историческими факторами. Только славянофилы первенство отдавали религиозным и историческим факторам образования государственности. В православной России единственно возможной формой правления может быть самодержавие. Однако не может быть одинаковой и раз и навсегда данной формы государства. Каждый народ индивидуален не только в культурном плане, но и государственном отношении. Вследствие чего абсурдно заимствование инородных политических форм. Форма абсолютизма или республики не может прижиться в русской духовной культуре.

С учетом идеи аполитичности русского христианского сознания становится понятным, почему славянофилы отвергали республиканские лозунги и демократию. Республика предполагает участие народа в политических делах – в представительных учреждениях, периодических выборах и т. п. Но тогда народ теряет возможность свободы быта и нравственной жизни, постоянно отвлекаясь на государственные заботы.

Затем, республика связана с идеей правления большинства народа, что вновь претит славянофилам. Им противна процедура искусственного подсчета большинства голосов, тогда как самодержавие естественно врастает в народную жизнь. Республиканские и демократические грезы опасны тем, что формализм, механицизм власти может убить живую свободу и привести к власти нравственно слабую или разложившуюся личность. Демократические процедуры в XX в. показали, что к власти может прийти бесчеловечная, безбожная власть (нацизм в Германии). Здесь славянофилы предчувствовали возможность республиканских государств привести к диктатуре в области духа и подавлению духовной свободы человека. Славянофилы остро ощущали полицейский характер государства в странах Западной Европы, где порядок основан на законе и государственном контроле за поведением людей, а не на нравственных убеждениях людей.

Н.В. Устрялов хотя испорилсо славянофилами, но все-таки признавал их уникальные прозрения: «Однако в основе соответствующих рассуждений славянофилов лежала все-таки одна плодотворная интуиция. Ими владела чуткая боязнь арифметического народоправства, и, чтобы отгородиться от него, они возвели в перл создания пресловутый аполитизм русского народа и мнимые достоинства русской монархической старины. Они проницательно угадывали опасность формальной демократии и Константин Леонтьев со своей оценкой этой формы государственности вряд ли погрешил против духа истинного славянофильства. Выражаясь современным языком, центр проблемы тут – в применении власти. Славянофилы смутно чувствовали, что принцип этот, чтобы быть живым, должен быть органичным, должен захватывать душу человеческую, корениться в тайнах веры, в обаянии авторитета, а не в выкладках корыстного расчета»[322]322
  Устрялов Н.В. Политическая доктрина славянофилов. – Харбин, 1925. С. 48.


[Закрыть]. Действительно, республиканские начала в XX веке привели к тому, что в России, Германии, Италии к власти демократическим путем (арифметикой большинства) пришли опасные разрушительные политические силы (большевиков, нацистов и фашистов).

Наконец, в республике избранные чиновники хотя и несут юридическую ответственность за свои решения и действия, но нравственный долг над ним не довлеет. В области политики начинают господствовать идеи корысти, властолюбия, обмана и другие нравственные пороки, для права безразличные. И.С. Аксаков говорил: «Но не одну свободу духовную от буквы и формализма внешней законной правды обретает Русский народ в свободе верующей совести или личной власти Царя-христианина. Есть и другая свобода – свобода быта и общественной жизни, совместимая вполне лишь с сильной, незыблемой, вполне независимой властью. Ни одна страна в мире не способна вынести такой широкой, истинно доброй свободы, какую, если и не имеет, то могла бы вынести Россия благодаря основному началу своего государственного строя. Ибо в то время как на Западе во имя свободы кипит вечная борьба из-за власти между правительством и народом или же отдельными общественными кругами, и всякая сторона, захватывающая власть, лишает свободы другую, в России нет и не может быть о власти даже и спора. Русский народ не только не ищет для себя политического «верховенства», но и отвращается от него всеми помыслами, всем существом своим и никогда не допустит перемещения центра верховной самодержавной власти (ибо высшая власть, в источнике своем, и не мыслится иначе, как безусловная по существу своему) с царского престола на министерский стул или на относительно-микроскопическое большинство так называемых представителей народных. Никогда не предпочтет Русский народ самодержавию личной, нравственно-ответственной совести человека-Царя случайное перескакивающее самодержавие вечно зыблющегося, изменчивого арифметического перевеса безличных голосов, даже и нравственно-безответных»[323]323
  Аксаков И.С. Речь на коронационных торжествах 1883 года при короновании Императора Александра Третьего // Аксаков И.С. Наше знамя – русская народность. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 262.


[Закрыть].

Необходимо особо оговориться, что самодержавие славянофилы считали политическим идеалом исключительно для русского народа. Природа национального характера России естественным образом связывается с властью духовной, нравственной, жертвующей собой личности во благо остального общества. Но универсальной формой государства, идеально подходящей для всех народов, самодержавие они никогда не называли, как ошибочно думал Н.В. Устрялов[324]324
  ^32ЛУстряловН.В. Политическая доктрина славянофилов. – Харбин, 1925. С. 12.


[Закрыть]. Юрию Федоровичу Самарину принадлежат строчки: «История всех христианских народов, события, совершающиеся на наших глазах, аналогические выводы из векового опыта доказывают нам, что политические формы изменяются и должны изменяться; что в жизни каждого народа наступает пора, когда участие его в собственной политической судьбе (всегда предполагаемое или подразумеваемое) делается явным и гласным, облекается в определенную форму, требует себе признания как права, и что дальнейший ход развития ведет к постепенному расширению этого участия. Таков факт несомненный, неотразимый и в то же время разумный, факт, служащий выражением правильного прогресса. Безрассудно было бы это отрицать и одинаково безрассудно было бы, забегая вперед, требовать немедленного осуществления на практике необходимого в будущем и очевидно невозможного в настоящем, – требовать на том только основании, что требование логически верно и выражается в форме правильного силлогизма. – Да, говорят вам, а поперек политическому прогрессу стоит Церковь. – Почему же? – А потому, что Церковь определяет государственную власть не как делегацию, а как прирожденное, свыше данное право, следовательно, по ее понятиям, форма власти предустановлена и неизменна по существу своему, и всякое ограничение ее каким-либо иным правом получило бы характер посягательства на божественную заповедь. – Но где же доказательства? – А тексты, в которых говорится о царях, именно о царях, а проповеди, приветствия, комплименты, произносимые с амвона или на церковной паперти с крестом в руке и в полном облачении: кажется, довольно? – Довольно, чтобы доказать напыщенность церковной риторики, часто бесцеремонно обращающейся с текстами, и, к сожалению, принявшей окраску учения de jure divino, которого никогда не допускала Церковь. Вы указываете на тексты; сперва вникните в них и поймите их. Церковь говорила о царях, да вспомните, когда и с кем она говорила. Могла ли она говорить о парламентах, сеймах, президентах и камерах, когда ни понятий этих не существовало, ни слов для их выражения? Спаситель говорил, что кто хватается за нож, тот от ножа погибнет, значит ли это, что слово его относилось именно к холодному оружию и не применяется к огнестрельному? Церковь говорила о царях потому, что царская власть была в то время единственною формою государственной власти, но Церковь благословляла идею государства вообще, как народного общещежития под одною властию, и никогда не приковывала ее к той или другой форме ее исторического проявления, за исключением других, прошедших или будущих. К этой форме, к вопросу о том, как устроить, кому вверить власть, Церковь равнодушна и так же мало стесняет свободу политического развития, как и развития торговли или языка. Повторяю: Церковь благословляет государство как свободное общежитие и требует от каждого лица подчинения признанной всеми государственной власти не токмо за страх, но и за совесть, ибо признает в государстве орудие для осуществления благих целей, которого действие не должно быть возмущаемо вторжением личного произвола; далее она не идет и, следовательно, нимало не стесняет свободы политического развития»[325]325
  Самарин Ю.Ф. Предисловие к богословским сочинениям А.С. Хомякова // Самарин Ю. Ф. Православие и народность. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 75–76.


[Закрыть]. Именно в данном аспекте славянофилы расходятся с православным богословием, которое на основе трактовки Священного Писания и Предания отдает предпочтение среди форм государства монархии – царской власти, которая упомянута в Библии[326]326
  См: Православная государственность: 12 писем об Империи / Сборник статей под ред. А.М. Величко, М.Б. Смолина. – СПб.: Изд-во Юрид. инс-та, 2003.; Величко А.М. Философия русской государственности. – СПб.: Изд-во Юрид. института, 2001.; Архиепископ Серафим (Соболев). Русская идеология.
  – СПб., 1994.


[Закрыть].

Вряд ли возможно согласиться с мнением О.В. Груздевой, которая отмечает «в нынешних условиях “народная монархия" и даже просто монархия в стране, потерявшей национально-религиозные основы, где значительная часть населения вообще смутно их представляет – это невозможно, да и не нужно. Оценив многовековую историю, современный русский народ понял, что ни монархия, ни тем более народная монархия не может существовать в России. Общественное сознание не приемлет единовластного правителя. Такая форма правления, опираясь на исторический опыт, неоднократно приводила страну к жесточайшим кризисам. Но это уже страница прошлого. Сейчас мы идем по демократическому пути развития, по пути народовластия»[327]327
  Груздева О.В. Идея «народной монархии» в работах Ю.Ф. Самарина // Вестник МГТУ. Том 11. № 1. 2008 С. 36.


[Закрыть].

Поразительна зашоренность сознания современной интеллигенции западными стереотипами. Верность монархическим традициям русского народа глубоко укоренена в общественном сознании, что и показывает дореволюционная, советская и постсоветская история России. На Руси царь именовался батюшкой, заступником, а в советское время И. Сталина называли отцом народов. Полновластие политического лидера вкупе с отстранением народа от власти – неизменная характеристика российского государственного уклада. Ведь в таких резких суждениях по поводу русского самодержавия не учитываются три главных достоинства данной формы правления: органичное и духовное принятие русским народом самодержавия; тесная и живая связь народа с царем; духовная основа царской власти. Власть, лишенная духовной поддержки народа и церкви, может держаться лишь полицейскими средствами и рано или поздно рухнет.

Таким образом, русским государственным идеалом славянофилов была самодержавная монархия, которая не имеет ничего общего ни с абсолютизмом, ни империей, ни тем более республиканскими порядками. Самодержавие – это нравственный, духовный подвиг верховного, наследственного православного царя во имя блага народа, его духовной свободы, быта, и недопущения зла в общественной жизни. Подвижничество царя дает ему необъятную любовь и доверие народа, сближает его с представителями духовенства. При самодержавии народ имеет свободу, самоуправление в вопросах земского дела. Когда необходимо, царь советуется с народом при помощи созыва Земского Собора.