Текст книги "Охранительная концепция права в России"

В трудах П.Е. Казанского и Н.А. Захарова были сформулированы нравственно-правовые черты русского самодержавия:

– верховенство власти самодержца, означающее господство самодержавия над другими видами власти;

– неограниченность власти монарха юридическими нормами, но связанность царя народным мировоззрением, совестью монарха и Божьей волей (самоограничение самодержавия). Как отмечал П.Е. Казанский, «для нас гораздо важнее установить те пределы Императорской власти, которые она находит в области, так сказать, психологической, или духовной: в национальных стремлениях русского народа и в его религиозно-нравственных идеалах»[423]423
  Казанский П.Е. Указ. соч. С. 337.


[Закрыть];

– уравновешивающий характер самодержавной власти, выражающийся в беспристрастности власти монарха и обеспечении мира в социальных конфликтах;

– самодержавная власть – власть последнего решения, окончательного и неподконтрольного другим органам и властям;

– власть самодержца проистекает из доверия, психологии и верований русского народа. П.Е. Казанский указывает: «Гарантию единства между государством и его Главой наше право ищет не в юридической фикции государственного или народного верховенства, а в том, чтобы Глава государства был действительно жизненно объединен с народом, то есть в органической связи Его с государством»[424]424
  Казанский П.Е. Указ. соч. С. 341.


[Закрыть];

– власть самодержца способна проявить свою силу в экстраординарных условиях, а потому ее пределы юридически не очерчены;

– между царем и народом сложились патриархальные, отеческо-сыновние отношения;

– самодержец способен на решения на основе совести, минуя мертвую букву закона;

– власть самодержавного правителя – подвиг, жертва, тяжкая ноша служения ради Бога и народа;

– органичность самодержавия, естественный, историко-психологический характер формирования царской власти, которая не поддается развитию по рациональным схемам. Так, Н.А. Захаров критически относился к проектам переустройства России по кабинетным теориям: «Наука о государстве слишком увлеклась общими теориями: в то время как ранее государства образовывались в силу естественных условий, ныне проглядывает тенденция образования государственного организма по известным готовым схемам. Такое положение вещей, такая замена естественного строительства искусственным, имея многие преимущества в смысле установления планомерной работы государственных органов и гарантии государственным подданным справедливой защиты их интересов, подчас оказывается не вполне точно применимыми, так как слишком далеко уходит в сторону от реальной жизни»[425]425
  Захаров Н.А. Указ. соч. С. 32–33.


[Закрыть].

В работах Петра Евгеньевича и Николая Алексеевича указывается на самобытный стиль управления русского царя. Самодержец, хотя и не связан законом, но он все-таки не деспот. Отсутствие ограничений власти царя обусловлено тем, что царь должен иметь простор для принятия решений на основе совести и правды в тех случаях, когда закон молчит или может привести к несправедливости. Кроме того, наличие четких пределов власти царя может стать помехой для тех ситуаций, когда возникают непредвиденные, экстраординарные обстоятельства, а требуется незамедлительное и оптимальное решение. Когда царь связан законом, он не способен творить праведные дела и вмешиваться в непредвиденные ситуации (войны, социальные катаклизмы, стихийные бедствия, экономические кризисы и т. п.). Говоря о самодержавной власти Н.А. Захаров пишет: «С одной стороны, ее можно понимать, как основное свойство нашей Верховной объединенной государственной власти, а с другой – как власть непосредственного волеизъявления, установленную в общих чертах в основных законах и неограниченную в этой сфере применения, или вовсе не упоминаемую, но могущую себя проявить в экстраординарную минуту жизни государства».[426]426
  Захаров Н.А. Указ. соч. С. 305.


[Закрыть]

Примечательно, что, ратуя за единство верховной власти, Н.А. Захаров не отрицал возможности разделения сфер государственной деятельности на законодательную, управительную и судебную для повышения эффективности государственного управления. При этом все нити управления объединялись в монархе и гарантировали единство государства, а не конфронтацию государственных органов.

Интересен вывод П.Е. Казанского и Н.А. Захарова о том, что акты императора 1905 г. о введении ряда свобод и созыве Государственной Думы ни в коей степени не ограничили власти царя. Государственная Дума стала лишь совещательным органом при царе, за которым сохранялось последнее решение по любому проекту закона. Более того, власть императора не определяется законом, а держится на нравственном авторитете и совести монарха и вере народа. Даже если бы о самодержавии не было бы и строчки в законодательстве, тем не менее оно было бы живо и работало исключительно благодаря вере народа. Вся сила самодержавия проистекает из народного воззрения. Поэтому не законом она создается и ограничивается, а исключительно доверием народа. Николай Алексеевич так описывает природу нравственно-психологической сущности царской власти: «Понятие о верховном главенстве царской власти росло веками, вот почему самодержавие можно вычеркнуть из основных законов, самодержец может от него сам отречься, но это будет актом односторонним; чтобы это понятие исчезло, необходимо его изгладить еще и из сознания народного, так как сознание народное в своем правообразующем движении всегда может восстановить пропущенное в тексте законов понятие… самодержавие и конституция – понятия нисколько друг друга не исключающие, вместе с тем понятие самодержавия не исчезло в народном сознании»[427]427
  Захаров Н.А. Указ. соч. С. 319.


[Закрыть].

Н.А. Захаров и П.Е. Казанский показывали существенную разницу между конституционно-договорным строем западных монархий и республик и религиозно-нравственными и психологическими основами русского самодержавия. Борьба за власть на Западе породила закон и договор как средство решения спора между сословиями и королем. Единство классов и сословий в России позволило обойтись без договоров и конституции и основать верховную власть на базе нравственного единства царя и народа. Рассуждая о русской конституции, Н.А. Захаров подчеркивает: «Она не знает принципа разьединения – дуализма, она, видимо, наоборот, говорит об единении, о согласности действий. Дуалистическая конституция является конституцией соотношения сил, известного соревнования и борьбы, и ошибочен взгляд на существование этого ревнивого дуализма в наших основных законах. Они именно говорят об единении (статья 7) как известном моральном начале, руководящем правотворящим сознанием нашей соединенной законодательной власти… мораль одна – не может быть в ней двух измерений, и раз это так, то, очевидно, невозможно говорить о раздельности властвования там, где обе стороны проникнуты одинаковыми воззрениями и понятиями»[428]428
  Захаров Н.А. Указ. соч. С. 154–155.


[Закрыть].

Таким образом, в учении Н.А. Захарова и П.Е. Казанского была обоснована нравственно-правовая концепция русской самодержавной власти как обусловленной народным сознанием верховной, неограниченной власти монарха, жертвующего собой ради народа и Бога и способного, минуя формальный закон, на последнее совестливое решение в экстраординарных обстоятельствах.

7.5. Государственный идеал священника Павла Флоренского

Павел Александрович Флоренский (1882–1937) родился в Азербайджане и происходил по отцу из семьи русского духовенства, а по матери из знатного армянского рода. Первоначально он окончил математическое отделение Московского университета, что сказалось на том, что в своих последующих философских трудах он часто пользовался математическими методами, прибегал к логическим схемам и таблицам. Позднее он поступает в Духовную Академию Москвы и в это же время основывает вместе с Эрном, Свенцицким, Брихневичем «Союз христианской борьбы», стремившийся к устройству русской жизни в христианском духе.

Интересы Павла Флоренского были даже для своего времени необычайно широки. Он увлекается искусством, философией, фольклором, этикой, мифологией, знакомится с поэтом А. Белым и примыкает к символистам. В 1908 г. он становится преподавателем философских дисциплин в Московской Духовной Академии, а в 1911 г. принимает священство. В 1918 г. закрывается академия, а в 1921 г. – Сергиево-Посадский храм, где он служил священником. В 20-е гг. он начинает работать в Главэнерго и пишет работу о диэлектриках. В эти же годы он входит в комиссию по охране памятников Троице-Сергиевской Лавры.

В 20-е гг. появляются его значительные богословские, философские и культурологические работы: «Столп и утверждение истины», «Очерки философии культа», «Имена», «Иконостас», «У водоразделов мысли» и др.

В 1928 г. его ссылают в Нижний Новгород. Вскоре в советской прессе начинается травля против Флоренского и в 1933 г. его арестовывают. НКВД инкриминирует ему организацию и руководство мнимой контрреволюционной фашисткой организацией «Партия возрожденной России». Сначала его приговаривают к 10 годам заключения, а в 1937 г. особая тройка назначает ему высшую меру наказания.

Во время производства следствия и заключения под стражей Павел Флоренский в 1933 г. пишет последнюю свою работу «Предполагаемое государственное устройство в будущем», в подлинности которой вряд ли можно сомневаться[429]429
  Андроник. Обзор следственного дела священника Павла Флоренского 1933 г. // Священник Павел Флоренский. Предполагаемое государственное устройство в будущем. М.: Издательский дом «Городец», 2009. С. 48.


[Закрыть].

Священник Павел Флоренский в отличие от большинства писателей эмиграции отвергал возможность возвращения к предреволюционному государственному строю. В таких попытках он видел лишь новую угрозу анархии и развала России. Флоренский отмечает: «Обсуждаемый строй ни в коей мере не мыслится как реставрация строя дореволюционного»[430]430
  Священник Павел Флоренский. Предполагаемое государственное устройство в будущем. М.: Издательский дом «Городец», 2009. С. 37.


[Закрыть]. По мысли священника, русский самодержавный строй и прежняя религиозность исчерпали себя, внутренне разложись, и поэтому бессмысленно возрождать то, что погибло в ходе естественного исторического процесса. В другой части своей работы он пишет: «Православная Церковь в современном виде существовать не может и неминуемо разложится окончательно…Но когда религии не будет, тогда начнут тосковать. Это будет уже не старая и безжизненная религия, а вопль изголодавшихся духом, которые сами, без понуканий и зазываний создадут свою религиозную организацию»[431]431
  Священник Павел Флоренский. Предполагаемое государственное устройство в будущем. М.: Издательский дом «Городец», 2009. С. 19.


[Закрыть].

Можно было ожидать, что П. Флоренский в таком случае, отрицая отмирающие духовные и государственные идеалы старой России, встанет на защиту советского строя, в чем ряд комментаторов и пытались его упрекнуть. Действительно, священник Павел Флоренский подчеркивает целый ряд достижений советской власти: внешнеполитический престиж, военная мощь, успехи в промышленности, высокий уровень кадровой подготовки в армии и партии, государственная дисциплина. Отдает дань Флоренский и способности советской власти в обеспечении порядка и борьбе с анархией. Так, он указывает: «Всякая революция подает повод развиться анархии. Слабостью Временного Правительства и правления Керенского анархия у нас была допущена, и лишь длительными усилиями Советской власти к настоящему времени подавлена. Изменение политической ситуации легко может повести, с одной стороны, к анархии, а с другой – к самосудам и сведению всех счетов, что опять должно разразиться анархическими эксцессами, бандитизмом или даже междоусобной войной»[432]432
  Священник Павел Флоренский. Указ. соч. С. 39.


[Закрыть].

Вместе с тем П. Флоренский не может быть воспринят как апологет советского строя, хотя бы потому, что он выступил против советской власти в вопросе статуса Троице-Сергиевой лавры, а сам в конце концов был этой властью признан идеологическим врагом и лишен жизни. Его противостояние государственно-правовой основе большевизма можно обнаружить и в последней работе. Он полагал, что советский строй в будущем должен обновиться. Правда, путь к нему он видел не в виде революции или восстания, которые чреваты анархией и жертвами, а с помощью медленной эволюции или, как он сам говорил, некоего сдвига.

В «Предполагаемом государственном устройстве в будущем» он пишет: «Этот переход должен быть плавным и неуловимым как для широких масс внутри страны, так и для всех внешних держав. Будучи изменением по существу, переход должен быть по форме и виду лишь одним из частных мероприятий Советской власти, поворот к нему может стать достоянием гласности лишь впоследствии, когда позиции новой власти будут достаточно закреплены. Техника такого перехода должна состоять, соответственно, в замещении одних сил государства другими, но при сохранении их организационных форм… Таким образом, обсуждаемое изменение строя предполагает не революцию и не контрреволюцию, а некоторый сдвиг в руководящих кругах…». По сути дела, Флоренский имеет в виду идеологический, духовный переворот в руководстве советской власти. Естественно, возникает вопрос, на какой лад, в каком русле должен произойти такой сдвиг политической элиты России. Анализ работ Флоренского позволяет утверждать, что речь идет о идеологии традиционализма – построении русского строя на укорененных в национальном сознании идеалах – авторитарный правитель-гений, сочетании централизации и широкой автономии и т. п.

В будущей России Флоренский предвидит переход к централизации власти в руках человека-гения как общую закономерность русской истории и истории европейских государств, споткнувшихся на демократических институтах, ведущих к социальной катастрофе. Подобно Ф. Ницше священник уповает на созидательные способности сильной, волевой, гениальной личности. Даже в Муссолини и Гитлере он усматривает суррогаты таких творческих личностей. Флоренский замечает: «Никакие парламенты, учредительные собрания, совещания и прочая многоголосица не смогут вывести человечество из тупиков и болот, потому что тут речь идет не о выяснении того, что уже есть, а о прозрении в то, чего еще нет. Требуется лицо, обладающее интуицией будущей культуры, лицо пророческого склада. Это лицо на основании своей интуиции, пусть и смутной, должно ковать общество. Ему нет необходимости быть ни гениально умным, ни нравственно возвышаться надо всеми, но необходимой должна быть гениальная воля, – воля, которая стихийно, может быть, не понимая всего, что она делает, стремится к цели, еще не обозначившейся в истории». Как бы там ни было, такой человек в советской истории был, и он обладал железной волей. Однако, вероятно, по мысли Флоренского, вряд ли он вел Россию к тому строю, который ожидал Флоренский. Даже надежды на возрождение православия власть использовала в борьбе в внешним врагом для поднятия русского духа.

Далее П. Флоренский продолжает: «На созидание нового строя, долженствующего открыть новый период истории и соответствующую ему культуру, есть одно право – сила гения, сила творить новый строй. Право это одно только нечеловеческого происхождения и потому заслуживает название божественного. И как бы ни назывался подобный творец культуры – диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что пред нами чудо и живое явление творческой мощи человечества»[433]433
  Священник Павел Флоренский. Указ. соч. С. 11–12.


[Закрыть]. В этих словах прослеживается тесная связь мировоззрения с русской традицией, славянофилами, B.C. Соловьевым и другими консерваторами, считавшими возможным для России исключительно сакральное правление монарха. В нескольких строчках священник смог выразить все существо русского восприятия власти:

– власть божественна, сакральна, дана не всем и каждому, а лишь избранном творцу-гению, стоящему над всеми классовыми и индивидуальными интересами;

– власти авторитарного главы подчиняются не в силу принуждения и боязни, а в силу любви, обожания, преклонения перед даром, данным Богом.

В сфере государственного управления, политики Павел Флоренский дает целый ряд советов. Прежде всего, он, следуя консервативной традиции, предлагает строго размежевать сферы общегосударственного, где требуются централизация и подчинение, и сферы самостоятельности, самодеятельности, где необходимы самоуправление, автономия и развитие индивидуальности. На взгляд мыслителя, задача государства как раз и состоит в том, чтобы согласовать эти две сферы и не склониться в крайности: гипертрофированную централизацию (что произошло с СССР) или анархическую демократию (что произошло с постсоветской Россией в конце XX в.). По его словам, «построить разумное государство – это значит сочетать свободу проявления данных сил отдельных людей и групп с необходимостью направлять целое к задачам, неактуальным индивидуальному интересу, стоящим выше и делающим историю»[434]434
  Священник Павел Флоренский. Указ. соч. С. 7.


[Закрыть]. В потакании индивидуальным интересам и насаждении неестественного равенства и видит недостатки демократии Флоренский. Демократия способна лишь ослабить власть, но не укрепить, поскольку ведет к децентрализации и излишней автономии. Свой идеал государственного устройства он описывает так: «Это возможно только при разделении сфер. Все то, что непосредственно относится к государству как целому, как форме, должно быть для отдельного или отдельной группы неприкосновенно и должно ими приниматься как условие индивидуального существования, как собственно политика. Напротив, все то, что составляет содержание жизни отдельной личности и дает интерес и побуждение жизни личности, это должно не просто попускаться государством как нечто незапрещенное, но, напротив, должно уважаться и оберегаться. Государство должно быть столь же монолитно целое в своем основном строении, как и многообразно богатое полнотою различных интересов, различных темпераментов, различных подходов к жизни со стороны отдельных людей. Только этим богатством индивидуальных, групповых, массовых проявлений живо государство»[435]435
  Священник Павел Флоренский. Указ. соч. С. 8.


[Закрыть]. В этих размышлениях Флоренский крайне близок к учению славянофилов о государственном и земском деле.

Как и другие консерваторы, Флоренский – сторонник не уравнения, а воздаяния по заслугам. Предоставление всем доступа к политике, всеобщее избирательное право и в целом представительное правление он считал заблуждением и политическим мифом. Политика может быть уделом лишь избранных, достойных, героических людей. Сам он говорил: «Задача государства состоит не в том, чтобы возвестить формальное равенство всех его граждан, а в том, чтобы поставить каждого гражданина в наивыгоднейшие условия, при которых он может показать, на что он способен… Поэтому нет никакой надобности тянуть всех людей к одной деятельности, в чем то ни было, и в частности к политике, которой на самом деле почти никто не знает и не понимает. Политическая свобода масс в государствах с представительным правлением есть обман и самообман масс, но самообман опасный, отвлекающий в сторону от полезной деятельности и вовлекающий в политиканство»[436]436
  Священник Павел Флоренский. Указ. соч. С. 9.


[Закрыть]. В этой части П.А. Флоренский выражает общую для русской культуры убежденность в том, что политика – искусство для избранных, а не дело масс или всего народа, несведущего в государственных делах. Политиканство – не фетиш, не идеал для народа, а что-то чуждое и противоестественное. Священник подчеркивает, что «политика есть специальность, столь же недоступная для масс, как медицина или математика, и потому столь же опасная в руках невежд, как яд или взрывчатое вещество. Отсюда следует и соответственный вывод о представительстве: как демократический принцип оно вредно, и не давая удовлетворения никому, в частности, вместе с тем ослабляет и целое».

Однако Флоренский не отвергает необходимости при принятии решения выяснять мнение профессионалов в той или иной сфере, выслушивать позицию людей, заслуживающих доверия и имеющих специальные познания. Он отмечает: «…отрицая демократическое представительство, правительство должно быть чутко к голосу тех лиц и групп, которые действительно могут сказать нечто полезное правительству, – специалистов той или иной области или научной дисциплины… Уметь выслушивать всех, достойных быть выслушанными, но поступать ответственно по собственному решению и нести на себе бремя государственной ответственности за это решение – такова задача правителя государства»[437]437
  Священник Павел Флоренский. Указ. соч. С. 9.


[Закрыть].

Глава 8
Консервативные политико-правовые концепции русского зарубежья (1920–1950 гг.)

8.1. Концепция «народной монархии» (диктатуры совести) И.Л. Солоневича

Иван Лукьянович Солоневич (1891–1953) довел до завершения концепцию русского самодержавия, создаваемую в течение более десяти веков Иваном Грозным, Юрием Крижаничем, Н.М. Карамзиным, славянофилами М.Н. Катковым, К.П. Победоносцевым, Л.А. Тихомировым и другими отечественными мыслителями. Однако в отличие от своих предшественников И.Л. Солоневич свою теорию «народной монархии» создавал после крушения Российской Империи и двух революции 1917 г. Он смог уловить и выразить те причины, которые привели к гибели русского самодержавия и даже предсказать политику большевистского государства. Интересно то, что вероятно, советское руководство отчасти признавало правоту рассуждений И.Л. Солоневича. Так, резкая неприязнь монархиста к интеллигенции и предавшему царя служилому классу воплотилась в сталинских чистках партийного, государственного и военного аппаратов.

Биография И.Л. Солоневича неповторима и тесно переплетается с историей России как до революции, так и в советский период. В своей жизни он не раз менял профессии и места жительства. Он был и грузчиком, и цирковым артистом, и гимнастом, и журналистом, и контрразведчиком. Жил в Белоруссии, Одессе, Петрограде, Москве, Финляндии, Германии, Аргентине, объехал западную, северо-западную и южную части России. В своей публицистике он не боялся авторитетов и ни перед кем не преклонялся, резко относился ко всей русской исторической науке и литературе. Тем он еще более интересен как самородок, своего рода отщепенец, хорошо знакомый с русской жизнью и советскими порядками.

Родился Иван Лукьянович в Гродненской губернии Западной Белоруссии в семье сельского учителя и журналиста белорусских изданий. Дедами его были сельские священники, что, несомненно, сказалось на православных убеждениях И.Л. Солоневича. Сам И.Л. Солоневич занимался гимнастикой, был призером Всероссийского чемпионата по пятиборью. В юношестве помимо спорта он печатал статьи в ряде белорусских журналов. Работая в журналах и не без влияния отца, И.Л. Солоневич живо воспринимает идеи «западноруссизма» о единстве всех русских народностей – великороссов, белорусов и малороссов, что позднее воплотится в концепции русской империи как единстве всех, включая неправославные, народов с развитием национальных и религиозно-духовных традиций и особенностей без какой-либо розни и вражды. В 1913 г. он поступает на юридический факультет Петроградского университета, где учится на одном курсе с поэтом Н. Гумилевым.

После революции он сотрудничает с Белым движением и занимается контрразведкой. В 1920-е гг. переезжает на юг России, где, выполняя задания разведки, руководит спортивными секциями. После окончания Гражданской войны остается в России и переезжает в Москву. В эти годы он работает в ряде газет и журналов, выезжает по работе в командировки по многим городам России.

Не соглашаясь с советской политикой, он трижды пытается бежать, но каждый раз неудачно. В последний раз его арестовывает ГПУ, и он на 8 лет отправляется по решению суда в лагерь при Беломоро-Балтийском комбинате. Оттуда ему удается бежать с сыном в Финляндию в 1934 году. Из Финляндии он переезжает в Германию, где отказывается поддерживать Гитлера, из-за чего и подвергается изоляции. В это время советская власть устраивает на него покушение. Он остается жив, но погибают его жена и сын. После окончания Второй мировой войны он переезжает в Аргентину, где живет до своей кончины в 1953 г.

И.Л. Солоневич оставил после себя богатое публицистическое наследие. К числу наиболее ценных и интересных произведений принадлежат: «Россия в концлагере», «Белая Империя» (Народная монархия), «Диктатура импотентов», «Диктатура слоя». В Аргентине И.Л. Солоневич основывает газету «Наша страна» в 1948 г. и создает «Народно-монархическое движение» или, как он его называет, «Штабс-капитанское движение», которые существуют и поныне.

Свою мировоззренческую линию И.Л. Солоневич резко противопоставляет социалистам-утопистам и республиканцам-либералам. Ближе всего он считает для себя правую, консервативную партию, однако вовсе не идеализирует монархические организации, считая, что и они подвергнуты общей язве всей русской интеллигенции – разрыву с русской историей и народностью. Вот как он сам характеризует истоки своей политической программы: «Та, которая больше всего оперирует термином русскости и которая представляет собой слой, наиболее удаленный от интересов русского народа. Ее социальный состав: дворянство и служилый класс. Ее философские корни: никаких. Ее историческое происхождение: заимствованное непосредственно из Польши крепостное право… Это наибольшая количественно группа и самая слабая культурно. Она признает монархию и выполняет монархические обряды. Но если можно будет обойтись без монархии – например, на путях военной диктатуры, – она постарается обойтись. Однако, именно из служилого элемента этой группы откололся “штабс-капитанский элемент", который и является реальным автором этой работы»[438]438
  Солоневич И.Л. Народная монархия. – М.: Издательство «РИМИС», 2005. С. 24–25.


[Закрыть]. Именно на этот слой в русской эмиграции и надеялся Иван Лукьянович как на оплот возможного осознания русской индивидуальности и построения соборной монархии.

По мнению И.Л. Солоневича. русская революция – итог предательства со стороны русской интеллигенции, выразившей себя в исторической науке и литературе. Интеллигенция, формировавшаяся в России после петровских реформ и постепенно освобождавшаяся от общего государственного тягла, оторвалась от народа, стала мерить русскую жизнь европейскими формулами. Такие европейские стереотипы полностью исказили природу русской культуры и психологии. Иван Лукьянович считал, что именно русская литература ввела в заблуждение Германию, посчитавшую, что русский человек слаб и безволен подобно Каратаеву Толстого. На самом деле русский человек и его народный дух абсолютно иные, нежели представлены в литературе. Русскую интеллигенцию он окрестил «подкинутым сословием», а литературу признал лживой. По поводу литературы он писал: «Не Обломовы, а Дежневы, не Плюшкины, а Минины, не Колупаевы, а Строгановы, не «непротивление злу», а Суворовы, не «анархические наклонности русского народа», а его глубочайший и широчайший во всей истории государственный инстинкт»[439]439
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 22.


[Закрыть].

Аналогично отзывался И.Л. Солоневич о русской исторической науке: «Русская историография за отдельными и почти единичными исключениями есть результат наблюдений русских исторических процессов с нерусской точки зрения»[440]440
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 26.


[Закрыть]. Сознание, зараженное европоцентризмом, мешало ученым разглядеть русскую индивидуальность и ее сильные качества. Поэтому история излагалась для России с уничижающей точки зрения, дабы обосновать необходимость строительства в России европейских порядков – свободы, парламентаризма, свободы печати и т. п.

Именно правильное восприятие, оценка русской истории должны были, по мысли И.Л. Солоневича, открыть истинный народный дух, русскую доминанту. Нет похожих народов по своей доминанте, по внутреннему психологическому складу. Такой доминантой у русского народа он считал самый мощный в истории государственный инстинкт. Анархизм не свойственен русскому человеку, напротив, он тысячелетие с великим напряжением сил строил свою государственность – неповторимую русскую империю, и старался ее оберегать и сохранять как оплот его свободы и независимости. Мыслитель-монархист подчеркивает: «Настоящая реальность таинственной русской души – ее доминанта – заключается в государственном инстинкте русского народа, или, что почти одно и то же, в его инстинкте общежития»[441]441
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 156.


[Закрыть]. Причем инстинкт, русская доминанта, действует, невзирая на внешние обстоятельства. Русское сознание покоряет внешний мир, бытие, определяет его. По мнению Ивана Лукьяновича, русская история – победа духа над пространством.

В «Народной монархии» о русском государственном инстинкте И.Л. Солоневич замечает: «Если у народа не действует государственный инстинкт, то ни при каких географических, климатических условиях этот народ государства не создаст. Если народ обладает государственным инстинктом, то государство будет создано вопреки географии, вопреки климату и, если хотите, то даже и вопреки истории. Так было создано русское государство»[442]442
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 136.


[Закрыть].

Примечательно, что И.Л. Солоневич второстепенное внимание уделяет фактору среды в строительстве государства, полагая, что превыше духовные начала, доминанты народа. Так, благоприятные условия все же не позволили цыганам и евреям обрести государственность. Дело в том, что эти народы не имеют, по мнению консерватора, государственного инстинкта.

Признав русский народ самым государственным в мире, И.Л. Солоневич непреложным фактом считает то обстоятельство, что на протяжении всей русской истории русские поддерживали и боролись за царскую власть как гарантию их свободы и развития. Причем, как доказательно показывает Иван Лукьянович, именно на народ опирались русские князья и цари в совместной борьбе с боярами и олигархами. Эта связь народа и царя пронизывает всю русскую историю. Народ и царь едины и мистически связаны друг с другом. И.Л. Солоневич писал: «Русская монархия исторически возникла в результате восстания низов против боярства, и – пока она существовала – она всегда стояла на защите именно низов»[443]443
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 118.


[Закрыть]. Приверженность монархии вошла в кровь и плоть русского народа за ее более чем тысячелетнюю историю. Национальное самосознание подчинено идее самодержавия на самом глубоком ментальном уровне. Идею монархии невозможно вырвать из души русского народа, не уничтожив самого носителя государственного идеала – русскую цивилизации. Подобно другим консерваторам И.Л. Солоневич отмечал эту иррациональную, инстинктивную любовь русского народа к монархии, которая не утрачена была и в советское время и трансформировалась в благоговение к руководителю партии, а в постсоветское время – к главе государства, президенту Русская душа надолго срослась с монархической формой правления и в ней видит залог своего существования и непоколебимости.

Изучение наследия И.Л. Солоневича позволяет выделить ряд признаков русского самодержавия:

1. органичность становления монархии в России как итог эволюционного развития государственности без разрывов и скачков, войн и революций. Монархии в Европе, напротив, были следствием религиозных и феодальных войн.

2. русское самодержавие – это правление нравственного идеала, диктатура совести, а не формального закона. И.Л. Солоневич указывал: «Отличительная черта русской монархии заключается в том, что русская монархия выражает волю не сильнейшего, а волю всей нации, религиозно оформленную в православии и политически оформленную в империи. Воля нации, религиозно оформленная в православии, и будет «диктатурой совести»[444]444
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 81.


[Закрыть]. Русский царь мог себя позволить править по совести вне и помимо закона, во благо народа, не подчиняясь несправедливым требованиям правящего слоя.