Текст книги "Охранительная концепция права в России"

5. Внутренняя правда – духовно-нравственный регулятор поведения для нравственных людей, способных испытать муки совести. Внешний же закон создан для недопущения и борьбы со злом порочных людей, не способных услышать голос совести в своей груди.

Соотношение права и нравственности в трактовке консерваторов верно выразил о. Г. Флоровский: «Если для человеческого поведения единственным и решающим регулятивом служит им воспринимаемая норма религиозного или нравственного закона, которая непосредственно внушает образ действования в каждом отдельном случае, – то сама собою отпадает юридическая регламентация жизни общеобязательными законами и постановлениями»[96]96
  Флоровский Г. Вечное и преходящее в учении славянофилов // Г. Флоровский. Из прошлого русской мысли. – М.: Аграф, 1998. С. 40.


[Закрыть].

Совестное переживание права обеспечивает жизнь духа, смысла Права, гарантирует порядок, мир, справедливость без затрат государственного механизма и применения всегда негативного узаконенного насилия к правонарушителям. Совестный акт в сфере права означает – соотнесение поступков человека с высшими, нравственно-правовыми императивами, когда действие определяется не одним только разумом и чувством пользы, но и внутренними чувствами – интуицией, озарением, действием гласа Божия в человеке. В.В. Сорокин так описал механизм действия совести в правовой сфере: «Совесть есть внутренний духовно-нравственный закон человека, позволяющий ему уважать право без внешнего полицейского понуждения. Совесть является особой формой выражения таких основополагающих понятий православного христианства, как любовь к ближним, нестяжательство, добротолюбие, справедливость… Как внутреннее Божественное состояние, совесть неподкупна, с ней нельзя договориться. После совершения дурного дела совесть немедленно мучает и карает человека, преступившего правовой запрет. Добрая совесть – глаз Божий, говорится в русской пословице»[97]97
  Сорокин В.В. Понятие совести в правовом измерении // История государства и права., 2009. №


[Закрыть].

Конечно, легко упрекнуть консерваторов в нравственном идеализме, как это делал, к примеру, Н.В. Устрялов в отношении славянофилов. Действительно, трудно представить себе нравственно сильную личность, вписывающуюся в идеалы консерваторов. Однако еще более ущербно полагаться на закон и меры полицейского контроля в обеспечении общественного мира и порядка. На наш взгляд, верно консерваторы связывали общественный идеал с духовно-нравственным состоянием человека, который не мечом государственным, а своим нравственным долгом заботится об общественном благе, жертвуя собой ради других. Дальновидность консервативной концепции права подтверждается парадоксальной тенденцией в развитии права в современную эпоху – при росте юридического начала в жизни общества преступность не только не снижается, а продолжает расти. Наличие государственного контроля и суровых мер наказания не ведет напрямую к обеспечению порядка и правомерному поведению. По словам В.В. Сорокина, «после отрицания Бога как источника Права, когда личность принимает самодостаточное значение, нравственный идеал получает характер субъективного, преходящего социального фактора. Для того, чтобы обуздать все возрастающую гордыню «нового человека», видящего в самом себе и цель, и смысл исторического развития, приходится прибегать к сдерживающим элементам (формально-определенному закону), которые в обществе христиан тоже существуют, но играют менее значимую роль»[98]98
  Сорокин В. В. Понятие и сущность права в духовной культуре России. – М.: Изд-во Юрлитинформ, 2007. С. 112.


[Закрыть].

С непреложной необходимостью нравственный идеал консерваторов предполагает, что закон должен соответствовать нравственности, выражать ее духовные начала справедливости и добра.

Так, вполне современны и поучительны для юристов рассуждения И.С. Аксакова: «Нам говорят, что для юриста повиновение закону (безразлично, хорошему или дурному) есть такая же аксиома, как дважды два четыре для математика. Но, повиновение закону, как житейская аксиома, по нашему мнению, вовсе не входит в круг ученых соображений юристов, ни в круг «истин науки – права». Для юриста, напротив того, важно свободное отношение жизни к закону, его исполнимость или неисполнимость, его соответствие или несоответствие с временным уровнем общественной нравственности, его содержание, а не сигнатура. Закон не есть непреложная истина, не есть какое-то непогрешимое изречение оракула, не подверженное изменениям: он имеет значение ограниченное и временное, и бессмыслен закон, носящий в себе притязание уловить в свои тесные рамки свободную силу постоянно творящей и разрушающей жизни! Самое «право» не есть нечто само для себя и по себе существующее: неспособное выразить полноты жизни и правды, оно должно ведать свои пределы и находиться, так сказать, в подчиненном отношении к жизни и в идее высшей нравственной справедливости. Читатели, конечно, не выведут из наших слов заключения, что мы проповедуем неуважение к закону или «анархию». Повиновение законам, без сомнения, желательно, но юрист не есть официальный блюститель благочиния, надзирающий за непременным практическим исполнением законов со стороны общества: он относится к ним критически, он не проповедует неповиновения, но отмечает его и принимает в соображение, как поучительный свершившийся факт. Впрочем, мы должны признаться, надо было бы иметь много отвлеченности в своем развитии, чтобы на практике, в жизни, приводить в исполнение или требовать безусловного исполнения всякого закона, противоречащего совести и нравственным человеческим требованиям… если бы можно предположить существование такого закона»[99]99
  Аксаков И.С. Доктрина и органическая жизнь.// И.С. Аксаков Наше знамя
  – русская народность. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 110–111.


[Закрыть].

Иными словами, для консерваторов очевиден выбор в случае противоречия права и нравственности в пользу духовно-нравственных ценностей. Консерваторы готовы отвергнуть закон, нарушающий нравственные постулаты. Главное для них сохранить духовную добродетель в сердце пусть и ценой нарушения закона. Так, в случае необходимости помощи немощным и слабым людям возможно отступление от юридических норм. Причем формальное нарушение закона человеком, преследующего достижение цели, духа права охранителями понималось как правомерное поведение, за которое не должны следовать осуждение и наказание. С целью оценки такого, основанного на духе права, поведения необходима опора правоприменителя на собственное убеждение, чувство совести. И.А. Ильин справедливо замечал: «Так, именно правосознание, созерцающее цель права и осуществляющее в себе акт правовой совести, способно к тому индивидуализирующему усмотрению при применении права, которое должно основываться на подлинной и предметной, правовой интуиции и не позволять, чтобы summum jus превращалась в summa injuria. Именно такое правосознание сумеет найти правый выход из необходимости повиноваться неправому праву и невозможности правомерно преобразить его неправоту»[100]100
  Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 4. – М.: Русская книга, 1994. С. 234.


[Закрыть].

Неповиновение внешнему, положительному праву, оправдывалось консерваторами только при условии соблюдения смысла, цели права – обеспечения религиозно-нравственной правды. Тем более что одно лишь формальное следование предписаниям закона чревато тем, что в конкретных юридических ситуациях правовое решение окажется несправедливым и безнравственным. Отказ в следовании закону в такой ситуации должен быть связан с невозможностью изменить несправедливое предписание нормы права путем правомерного правотворечества.

Наиболее четко условия неповиновения несправедливому закону разработал среди русских традиционалистских правоведов И.А. Ильин. По его убеждению, формально неправомерное поведение тогда нравственно оправдывается, когда соблюдены следующие требования:

– неповиновение закону – крайнее средство, т. е когда исчерпанны все имеющиеся законные средства борьбы за достижение цели права;

– неповиновение закону должно быть обусловлено не личными мотивами, а необходимостью служения общему благу;

– решение о неповиновении должно исходить из воли к цели права, т. е. не разрушение, а поддержание правопорядка с точки зрения приближения закона к естественному праву;

– неповиновение относится к строго определенным нормам права, но не ведет к пересмотру всей правовой системы и не создает опасности дерегуляции общественных отношений;

– деяние должно нарушать только те нормы права, которые поддерживают неотменимость или неизменность неправого права – те правила, которые не позволяют в правотворчестве очистить положительное право от ошибок и противоречий естественному праву;

– неповиновение не должно нарушать естественного права, естественной правоты[101]101
  Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 4. – М.: Русская книга, 1994. С. 220–221.


[Закрыть].

Примечательно, что И.А. Ильин обращал внимание на то, что такое неповиновение закону может быть актом внутреннего духовного героизма в борьбе за истинное право, а борец за право все-таки понесет официальное осуждение и наказание (как Сократ). Иными словами, человек, пошедший на нарушение закона во имя духа права, должен быть готов не к пониманию и прощению, а наказанию.

Вместе с тем консервативная интеллектуальная традиция в России была далека от отрицания закона, формального права как ценности. Скорее напротив, консерваторов можно назвать «законниками», не в формальном, а во внутреннем, содержательном плане. Закон как внешнее предписание власти, обеспеченное принуждением является необходимым, но не решающим средством регуляции человеческого поведения. Первенство охранителями отдавалось религиозным и нравственным началам, соблюдаемым человеком по зову совести, а не под угрозой наказания или общественного осуждения. Закону же отдается адекватное для русской духовной культуры место – средства охранения человека и общества от зла и приготовления человека через государственно-правовую дисциплину к свободному, нравственному поведению. Нравственно зрелый человек преодолевает в себе закон и утверждает жизнь по правде, совести уже без опоры на закон. Закон, положительное право не лишены духовно-нравственного характера и предназначения по ряду причин.

Во-первых, закон возникает, как и государство, вследствие нравственной порчи души человека, не способной жить по внутреннему, естественному праву и нуждающейся во внешней авторитетной силе. Поэтому, положительное право выполняет функцию духовного оздоровления общества – поддержания минимального нравственного уровня в жизни людей (B.C. Соловьев – «право – это минимум нравственности, гарантированный принудительно»). Так, Федор Карпов замечал: «Ибо всем христианам должно быть присуще терпение и по мирскому правилу, и по евангельскому учению – одним более, другим менее в зависимости от лиц, и обстоятельств, и времени. Среди монастырских братьев никогда не должно оскудеть терпение, а в мирской жизни требуется многое от подданных: иногда слуги, иногда оружие, в другой раз кони, иногда одежды красивые, иногда другие вещи, которые приобретаются за серебро, за деньги. И если я скажу: я терплю, не имея указанных вещей, к чему приведет мое терпение? Но будет лишен такой человек вотчины, будет изгнан со службы честной, будет послан нищим на службу негодную и не подобающую его происхождению, к тому же и домашние дела сильно досаждают, потому что великим терпением обременены люди. Дело народное в городах и царствах погибнет из-за излишнего терпения, долготерпение среди людей без правды и закона общество достойное разрушает и дело народное сводит на нет, дурные нравы в царствах вводит и делает людей непослушными государям из-за нищеты. Поэтому всякий город и всякое царство, по Аристотелю, управляться должно начальниками по правде и определенными законами справедливыми, а не терпением»[102]102
  Все народы едино суть. – М.: Молодая Гвардия, 1987. С. 346.


[Закрыть].

Во-вторых, закон должен служить ограждению духовной жизни человека, воспитывать в нем здоровое правосознание, быть основой для перерождения законнического правосознания в духовно развитое правосознание личности.

В-третьих, реализация закона в жизни должна быть сопряжена с достижением правды, нравственной справедливости и милосердия в конкретных жизненных случаях.

Таким образом, закон не отвергается в юридической концепции российских консерваторов, а становится частью общего, синтетического нравственно-правового организма. Закон, позитивное право в русской правовой мысли еще в XIX–XX вв. на основе давней исторической традиции стал рассматриваться в качестве одного из элементов единого концепта «права-правды». В дореволюционной России стала складываться синтетическая теория права под влиянием работ B.C. Соловьева. Наиболее четко ее смысл был отражен А.С. Ященко в начале XX в. и В.В. Сорокиным в начале XXI в. Позитивное право (закон) в синтетической теории права стало составной часть триединого регулятора Права, соединяющего православие, традиционную нравственность и юриспруденцию.

Так, В.В. Сорокин следующим образом представляет единый, синтетический образ права в русской духовной культуре: «Первоисточником Права является Бог. Но люди, наделенные Богом творческой разумной волей и даром совести, также допускаются в процесс правотворчества. Церковь Христова (Православное священство) прославляет Право или осуществляет Православие путем поддержания в членах Церкви православной веры. Народ адаптирует Божественные заповеди к потребностям своего быта, тем самым, принимая участие в созидании и развитии нравственности. А государство творит юридические законы. При условии соблюдения иерархии этих уровней правотворчества в обществе устанавливается прочный правопорядок, отвечающий Божьему промыслу. На вершине данной иерархии находится Божий Закон, данный непосредственно Господом Богом. Ниже его – религиозные каноны православной веры, полученные от святых подвижников благочестия. Затем по правовой силе следуют нормы традиционной нравственности русского народа, в которых нет ничего произвольного и беззаконного. А на последнем месте – законы государства, не противоречащие всем вышеперечисленным уровням Единого Права»[103]103
  Сорокин В.В. Указ. соч. С. 284.


[Закрыть].

Закону в русской правовой культуре должно отдано традиционное место – ограждения общества от зла и порока, но на более высокие задачи закон претендовать не способен. Закон страхом и принуждением может гарантировать лишь внешнюю лояльность, подчиненность телом государству. В.В. Сорокин говорит по этому поводу: «Аналогом римского lex в русском языке является слово «закон», происходящее от корня «конь», т. е. начало и конец, кол, столб, веха участка или коновязи. Словом «закон» русские люди не охватывали всей полноты и многообразия Права. Закон воспринимался русскими как внешнее предписание – такое понимание сформировалось после того, как Русь приняла христианство и научилась различать Ветхий Завет (Закон) и Новый Завет (Благую Весть). Закон сводился к юридической, формальной норме, над которой превалируют нравственные принципы… Закон рассматривался как преходящая и переменная величина, а Право – вечная константа для всех и во все времена. Закон внушал страх, а Право – почитание, но Право проецировалось в любовь и благоговение перед Господом. Закон соблюдался из страха перед наказанием, а Право – из любви к Богу, своему Творцу и Спасителю»[104]104
  Сорокин В.В. Указ. соч. С. 204.


[Закрыть].

Доминирование нравственности в русской культуре, обоснованное консерваторами, зачастую неправильно воспринимается исследователями в качестве недостатка – нигилистического отношения к праву и закону. Поразительно, более высокого порядка достижение в культуре считается слабостью, невежественностью русского народа, который не может создать прочные юридические основания своей жизни. Но, как было показано выше, нравственные абсолюты, вложенные в сердца людей и воспитанные богатой духовной традицией, не могут мириться с принципами преклонения перед законом – средством борьбы со злом слабых нравственно людей. По нашему мнению, банальное для России утверждение о правовом нигилизме – миф, который формирует комплекс неполноценности у русского народа – представление о некоей культурной отсталости от западных образцов правовой государственности. На самом деле формальному праву в русской культуре отдается должное место – подчинение духовно-нравственным регуляторам поведения человека. В действительности отвержение права как высшего начала жизни – показатель нравственной высоты русского сознания. Человек русской культуры шире и богаче духовно тесных и душных юридических правил, для него нет существующей в качестве идеальной нормы поведения. Его идеалы коренятся в жертвенной христианской любви ради других, а не в искусственных правилах, рассчитанных на обеспечение минимального добра в жизни общества, но не высоких духовных идеалов святости.

Таким образом, консерваторы, отдавая первенство внутренней правде, признавали за правом ценность в смысле совершенствования общественных условий – внешних форм совместной жизни людей, при которых бы сохранялся мир, устойчивость и исключались всплески зла. Поэтому внешняя правда должна служить нравственным идеалам, охранять духовные ценности общества.

В синтетической концепции права положительное право органически сливается с религией и нравственностью и служит абсолютному началу – божественной правде. Один из ярких представителей синтетической теории права А.С. Ященко отмечал: «Право есть совокупность действующих в обществе, вследствие коллективно-психологического переживания членами общества и принудительного осуществления органами власти, норм поведения, устанавливающих равновесие между интересами личной свободы и общественного блага. Право свою основу имеет как в природе человека и общества, неразрывно соединенных в одну общую жизнь, так и в высшем, нравственном принципе, по которому высшая нравственная задача, создание совершенного общежития, Царства Божия, должно достигаться через последовательную историческую работу. Право и сливается с религией, нравственностью, на них обосновываясь, и отличается от них, реализуя принудительно лишь этический минимум и тем обеспечивая условия для дальнейшего существования и развития религиозно-нравственных целей»[105]105
  Ященко А.С. Философия права Владимира Соловьева. Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства. – СПб.: Изд-во «Алетейя», 1999. С. 175.


[Закрыть].

К высшим духовно-нравственным императивам, которым должно соответствовать формальное право, консерваторы относили:

1. Христианскую любовь к ближнему, которая выражается в сочувствии, сострадании и добрых делах в отношении людей. Конечно, позитивный закон не требует любви людей друг к другу, а скорее защищает их от ненависти и сердечной злобы, выражающихся в противоправных поступках. Удивительно другое, что в большинстве современных стран закон равнодушен к случаям оставления родителями своих детей в детских домах. Такое равнодушие по сути дела разрешает, допускает матери отказаться от своего ребенка, что противно природе и душе человека. Естественно, средства законы здесь бессильны. Закон не может привить любовь матери к ребенку, но и равнодушным он не должен оставаться. В этом смысле следует согласиться с Ф.М. Достоевским, который устами своего героя Ивана Карамазова сказал: «Как может Бог допустить, чтобы неповинный ни в чем ребенок страдал. Гармония общества не стоит ни одной слезинки ребенка». Христианская любовь обусловливает защиту слабых, угнетенных, нуждающихся в общественном призрении, а также требует милосердия и прощения людей, преступивших закон и нравственность после их покаяния.

2. Нравственный долг, внутреннюю обязанность, самоограничение, идею которого позднее развил Н.Н. Алексеев в учении о правообязанности. Н.А. Бердяев очень точно указал на сильную сторону славянофильского взгляда на соотношение нравственности и права: «В славянофильском сознании решительно преобладает нравственный момент над юридическим, идея обязанности – над идеей права. В этом нельзя не видеть здоровых начал… В них жил идеал органической христианской общественности, идеал, противоположный всякому механизму, всякому формализму»[106]106
  Бердяев Н.А. Константин Леонтьев. / А.С. Хомяков. М.: ACT, 2007. С. 398.


[Закрыть].

3. Справедливость как воздаяние должного, каждому по его заслугам. Глубока и интересна мысль И.В. Киреевского: «Справедливость, правда, реже любви, потому что она труднее, стоит более пожертвований и менее усладительна»[107]107
  Киреевский И.В. Отрывки // И.В. Киреевский. Духовные основы русской жизни. – М.: Институт русской цивилизации, 2007. С. 319.


[Закрыть].

4. Милосердие – сердечная милость, прощение грехов и пороков, милость к падшим и их духовная поддержка. Алексей Хомяков так писал о милосердии как средоточии общинной жизни: «Взаимное вспоможение имеет уже характер не милостыни (которая истекает из чувства христианского и, следовательно, не может быть предписана законом), не подаяния невольного, которое кладет скудный кусок нищему в рот для того только, чтоб он не вздумал взять себе пищу насильно, но обязанности общественной, истекающей из самого отношения товарищей друг к другу и обусловленной взаимною и общею пользою. Русская поговорка говорит: «Кормится сирота, растет миру работник». Это слово важное; в нем разрешается задача, над которою трудятся бесполезно лучшие головы Запада. Нищета же безысходная при общине делится на два случая: на нищету, происходящую от разврата, и на нищету от сиротства и несчастия (вдова или старик совершенно безродные). В первом случае община очищает себя исключением виновного, как неисправного и негодного товарища; а второй случай, встречающийся весьма редко, достаточно покрывается чувством братского сострадания и никогда не может служить источником общественного зла»[108]108
  Хомяков А.С. По поводу статьи И. В. Киреевского «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению в России // Хомяков А.С. Всемирная задача России. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 355.


[Закрыть].

Консерваторы несовместимость русской культуры с идеалами права и закона видели в духовно-нравственных и исторических различиях России и Запада. Путь западного просвещения, предполагающий развитие юридических начал общества, охранительные мыслители отрицался как чуждый истории и духовности России. Идеи западников об отсталости России в правовом отношении, юридическом варварстве консерваторы не принимали[109]109
  Исаев И.А., Золотухина Н.М. История политических и правовых учений России XI–XX вв. – М.: Юристъ, 1995. С. 234–235.


[Закрыть]. И.С. Аксаков писал: «Многое можно было бы сказать здесь о «чувстве легальности», в недостатке которого упрекают наш Русский народ, об отношении науки права в Русской народной жизни… Мы хотели только, с одной стороны, заявить здесь наше несогласие с провозглашенной теорией, безразлично требующей духовного поклонения всякой сигнатуре закона без внимания к его содержанию и духовно рабствующей пред внешним условным, принудительным началом; а с другой – указать на это мертвенное отношение так называемой науки к пробуждающимся требованиям современной не только Русской, но даже и Европейской жизни, этот ответ ее, холодный и гордый, на ее тревожные запросы. Разумеется эта печальная доктрина выросла не нашей почве, она заемная; но тем не менее достойны сожаления те, которые приняли ее в душу и принесли ей в жертву свое трудолюбие и таланты… Остается надеяться, что те из наших «жрецов науки», которые уже умиротворились и успокоились в своем жреческом звании, высвободят наконец сами науку на вольный Божий свет, пустят свежий, вольный воздух в свой душный и тесный храм, растворят настежь окна и двери, раздвинут, если нужно, и самые стены храма и поймут, что только освободясь от всякого духовного и умственного рабства пред последним словом науки вообще и западной науки в особенности, только признав за Русской народностью право на самостоятельную духовную и умственную деятельность, только проповедью духовной свободы, живого знания и любвеобильной мысли будут они в состоянии направить к плодотворной работе молодые Русские силы»[110]110
  Аксаков И.С. Доктрина и органическая жизнь // Аксаков И.С. Наше знамя – русская народность. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. С. 112.


[Закрыть].

Для консерваторов будущее за духовным совершенством и внутренней правдой, когда жизнь общества естественно и гармонично выражает христианские идеалы, а не загнивает по формальным канонам искусственных и принудительных юридических принципов, сдерживающих нравственно падших людей от совершения зла. По их мнению, общественная гармония не может держаться на самообмане, недоверии и безразличных к нравственности правилах поведения. Если нет доверия в обществе к добродетели людей, то такое общество на краю гибели и цепляется за формальное право как за соломинку, чтобы только не скатиться в хаос и ад.

Конечно, не стоит консервативное учение о внутренней правде, совести воспринимать как идеализации российских порядков и ссылкой на высокий нравственный потенциал России оправдывать грехи и беды российского общества. Огонь веры и нравственное возвышение – это личностный и общественный идеал консерваторов, от которого далека как Россия консерваторов, так и современная России без консерваторов. Ими был указан путь, которым можно преодолеть гибельные ростки западной цивилизации – по пути духовного просветления общества, опоры на традиционное правосознание и органичные для российской цивилизации регуляторы – религиозные нормы, нравственность и закон. Пороки России консерваторы не скрывали и не затушевывали, а обличали их как патриоты своего отечества.

Так, в своих стихах А.С. Хомяков без прикрас описывал Россию:

 
В судах полна неправды черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна.
О, недостойная избранья,
Ты избрана! Скорей омой
Себя водою покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоею главой.
 

Западноевропейские концепции о правовом государстве и правах человека, предполагающие возвышение закона над остальными социальными регуляторами, отечественные традиционалисты признавали ложными и опасными для человечества. Недостаток таких абсолютизирующих роль права теорий в том, что их создатели ошибочно полагают, что одним законом можно обеспечить порядок и сдержать преступность, и даже более того, внести в жизнь братство, равенство и справедливость. Как показывает статистика количества совершаемых преступлений, юридические средства оказываются неэффектвиными в противодействии преступному поведению людей. Кпримеру, в США в 2007 г. было совершено 23 миллиона преступлений, и каждый сотый гражданин находился в тюрьме. США занимают первое место в мире по числу совершаемых преступлений. Причем, США в своей политике борьбы с преступностью занимают позицию применения суровых наказаний и жесткого полицейского контроля за поведением людей. Тогда как в Японии, придерживающейся национальных традиций в разрешении конфликтов, число преступлений в 20 раз меньше, чем в США и европейских государствах.

Поэтому очевидно, что в условиях модерна и секуляризации культуры юридические регуляторы хотя и начинают превалировать, но все-таки не способны обеспечить стабильность, порядок и справедливость в жизни общества. Назрела необходимость пересмотра утвердившейся концепции господства закона в пользу актуализации «спящих», традиционных регуляторов поведения людей – религии, нравственности, традиций. В противном случае общество ждет либо тотальное рабство, как в современных полицейских государствах Запада, либо окончательное разрушение и хаос. Сердцевина в душе, совести человека, его нравственности, но не в бездушных и формальных законах, показывающих свое бессилие в борьбе с антиобщественным поведением.

По нашему глубокому убеждению, заблуждением являются правовой романтизм, вера в то, что юридический регулятор может стать средством разрешения всех социальных и культурных проблем, превращаясь тем самым в фетиш, идол, первенствующий социальный регулятор. Организация общественной жизни с верой лишь на юридическое начало неизбежно оборачивается падением нравственности в обществе и разочарованием в законе. Закон оказывается далеко не единственным и эффективным средством обеспечения порядка и развития общества. Многие государства мира, сделавшие ставку на закон, столкнулись с ростом преступности, коррупцией и бюрократизацией жизни. О необходимости преодоления правового идеализма, преувеличения качеств закона писал А.И. Солженицын. По его словам, «если в нации иссякли духовные силы – никакое наилучшее государственное устройство и никакое промышленное развитие не спасет ее от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всех возможных свобод на первое место все равно выйдет свобода бессовестности: ее-то не запретишь, не предусмотришь никакими законами. Чистая атмосфера общества, увы, не может быть создана юридическими законами».

Очевидно, что юридический инструментарий должен быть сопряжен с целостной нормативной системой, иначе, обществу грозит аномия и хаос, поскольку другие социальные нормы перестают выполнять свои функции. Общества, сохранившие приверженность традиционным регуляторам, напротив, показывают состояние порядка, низкий уровень преступности, поскольку работают нравственность и религиозные правила как традиционные средства разрешения конфликтов и поддержания мира в обществе. В этом плане выглядит перспективно обращение к традиционным регуляторам в России, которые вызывали первостепенное внимание среди консервативных мыслителей. Идея консерваторов относительно использования религиозно-нравственных начал добра, милосердия, справедливости, совести в положительном праве, правоприменения, учения о правовом обычае, наказания как средства перевоспитания и нравственного очищения могут получить непосредственное воплощение в российской правовой жизни.

С идеей господства закона было бы трудно спорить, если бы мировой опыт показал эффективность закона и достижение на основе юридических средств общественного идеала. Однако, на деле оказывается, что преклонение перед мощью закона не оправдывается его действительной ролью и значением в современных условиях, как в мире, так и в России. Превращение права в религию – замена свободы духа преклонением перед рабством мертвой буквы закона. Превращение бренного, земного в фетиш; культ лишает человека чего-либо постоянного, устойчивого, вечного. Преклонение человека перед одним только государством и его законом уничижает человеческое достоинство, лишает его свободы духа.

Такой культ права вне религиозных идеалов порождает две крайности – человекобога и как следствие – хаос, вызванный борьбой друг с другом человекобогов, или тоталитарный строй, в котором люди подобно машинам исполняют бесчисленные нормативные требования, поскольку не способны к свободному, творческому поведению вследствие отсутствия в них человеческих, нравственных качеств.

Так, русский эмигрант и создатель концепции народной монархии И.Л. Солоневич одно из различий русской культуры и западноевропейской цивилизации усматривал в отношении к закону. В Европе он видел торжество закона как средства обеспечения мира принудительными средствами в условиях непрекращающейся борьбы классов и сословий. Подобной надобности в законе в России никогда не существовало. Русский народ, будучи единым целым организмом, приоритет отдавал нравственности, человеческим ценностям добра, правды, доверия. И.Л. Солоневич полагал: «Мы ставим – и всегда ставили – внутренние нравственные принципы выше мертвой буквы формального закона. Само собой разумеется, что при нынешнем уровне нравственного развития человечества никакое общество не может обойтись без судьи, обвинителя, тюремщика и палача… Но, по дороге от палача к братству мы все-таки прошли гораздо большее расстояние, чем Западная Европа»[111]111
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 252.


[Закрыть].

Приобщение к европейской идее господства закона он считал поворотом назад. Ведь, общество должно стремиться к минимизации насилия, принуждения и законодательства на пути к нравственному совершенству, а не, наоборот, идти назад, деградируя к принудительной системе управления людьми. Здесь и пролегает стена непонимания со стороны европейцев и проевропейски образованных русских интеллигентов. Относительность закона в русской культуре демонстрирует не нравственное падение, а поиск более высокого, нравственного идеала – правды жизни взамен на формальные отношения в сделках и договорах. Низкий авторитет закона в России означает не анархизм и хаос, а действие более мощных регуляторов – требований религии, нравственности и традиций. И.Л. Солоневича утверждает: «Наше отношение к писаным юридическим нормам отдает, так сказать, релятивизмом, теорией относительности, постольку-поскольку. Возможность построения империи при пониженном уважении к закону объясняется прежде всего тем, что взамен писаных норм у нас имеются неписаные, основанные на чувстве духовного такта. Такт же есть вещь, не укладываемая ни в какие юридические формулировки. И вот почему иностранные наблюдатели становятся в тупик перед «бесформенностью» русского склада характера»[112]112
  Солоневич И.Л. Указ. соч. С. 254.


[Закрыть].