Текст книги "Шолох. Теневые блики"

14
Трясуха

В критической ситуации вы не подниметесь до уровня своих ожиданий, а упадете до уровня своей подготовки.

Правило корпуса Граньих Военного ведомства

На следующее утро я шла на работу одухотворенная и радостная, с приятно перекатывающимся на языке послевкусием душевной беседы с Дахху и мыслью о том, что сегодня будет бал.

Бал! Звонкое слово, отзывающееся в душе каждой девушки. Правда, мне оно казалось старомодным, но в потрясающих вещах обязательно должен присутствовать какой-то изъян. Так сказать, для гармонии. А то вселенная присмотрится к ним, категорически заявит, что совершенству в жизни не место, и сметет эти расчудесные штуки из бытия, как крошки со стола.

Лучше предохраняться и оставлять кое-какие шероховатости в своем идеальном мире.

Например, называть бал балом.

Когда я подошла, перед Иноземным ведомством толпилось множество народа. На ступенях было не протолкнуться. Эти ступени ведут главному входу, их штук шестьдесят, не меньше. Тут всегда стайками сидят работники, вышедшие на обеденный перерыв. Очень забавно наблюдать за тем, как суровые Говоруны или высокомерные Указующие устраиваются рядышком с воробьями, неловко подоткнув плащи и мантии.

Иногда к ним присоединяются студенты: несмотря на то что от Академии до Министерской площади идти и идти, молодежи нравится ощущение власти, разлитое в воздухе Верхнего Закатного Квартала.

Ну и воробушек покормить они не дураки.

Впрочем, сегодня люди стояли, а не сидели, и что-то бурно обсуждали в маленьких группках. Среди них был и Полынь. Заприметив меня, он прервал беседу с мастером Улиусом и направился ко мне. Во взгляде куратора я прочитала немой вопрос: ну как, успокоилась после вчерашнего? Уже не считаешь меня врагом народа?

Я успокоилась (липовый сбор госпожи Пионии и дружеский треп очень гармонизируют), а потому одарила Ловчего вполне благосклонной улыбкой.

– Так, мы с тобой на удаленке сегодня и завтра. Разворачивайся, – категорично заявил Полынь.

– Эй, а почему?

– Генеральная уборка, будь она неладна.

Я скептически посмотрела на куратора. Его внешность и царящий в кабинете бардак были симптоматичны, но ненавидеть порядок настолько, чтобы убегать с работы?..

– На субботниках убираются сотрудники, а не Метелочники, – пояснил Полынь. – Традиция. Раз в квартал мы откладываем все дела и два дня уделяем вытиранию пыли и отскабливанию полов. Считается, что это неплохо промывает мозги и позволяет не зазнаться. Сейчас все ждут, пока им подвезут бесплатные фартуки для уборки. – Он ехидно покосился на коллег, охочих до дармовщины.

Все мы знаем такой тип людей: вечно тащат с работы блокноты, перья, кружки с гербами. Или вот фартуки.

Я пожала плечами:

– Что ж, я с удовольствием пропущу это веселье. Маньяк важнее.

– Дело не в маньяке, я бы смог работать и так. Дело в том, что никто, ясное дело, не убирается руками. В дни субботника Иноземное ведомство сотрясается от магии. И тебя бы точно раскусили. – Куратор изогнул проколотую бровь.

М-да. А ведь и правда. Я уже успела забыть, как это удобно: взмахнул пару раз руками, прошептал нужный набор слов – и погнали, метла сама пляшет по комнате. Ну и ты с ней заодно, под завязку наполненный радостью лентяя.

– И куда же мы отправимся? – уточнила я, пока Полынь подзывал двух свободных кентавров.

Перевозчики мирно паслись на ведомственном газоне и исподтишка пожевывали казенные алые маки. Это выглядело комично: огромные мужики, осторожно оглядываясь, срывали цветы и быстро запихивали их себе в рот, тотчас отворачиваясь от клумбы, якобы они тут ни при чем.

Полынь обреченно покачал головой, созерцая эту сцену:

– Во дают. Из всех магических существ кентавры больше всех похожи на людей, но как же они тупят. И да, ты слышала когда-нибудь их смех? «Га-га-га»… Это же ужас. А отправимся мы, Тинави, заниматься другими делами, не маньяком. Мелкими. Их тоже нужно закрыть.

– А сколько дней осталось до конца твоего двухгодичного срока?

– Двенадцать, – вздохнул куратор. – И шестнадцать дел.

– Ого. А если ты найдешь убийцу восьми человек, это не посчитают за восемь дел?

– Увы. Поэтому уже сегодня ты работаешь сама. И не забудь про Лиссая. Им займешься в обед, так как утром у принца толчется слишком много прислуги.

– Сама-а-а? Но как? Я же ничего не умею!

– Я тебе мелочовку выдам, не волнуйся.

Из кожаной сумки, перекинутой через плечо, он вытащил тонкую папку с наклейкой «Дело шестого уровня».

Сотрудники Архива, которые вручную занимались категоризацией обращений, явно устали присобачивать эти бумажки: наклейка была приклеена криво и отчетливо пахла ненавистью к бюрократии…

Полынь объяснил мне задачу:

– Отправляйся в Лазарет. Там зафиксируешь приступ трясухи у чужеземца и потом отвезешь доклад в Башню магов. Все подробности внутри. А я поеду разбираться с… – Полынь достал другую папочку для себя, – …с каннибалом-рабовладельцем. Боги-хранители, что за дичь. – В глазах куратора мелькнуло неподдельное отвращение.

– Это Селия для тебя дела выбирает?

– Селия.

– А почему у вас такие плохие отношения все-таки?

– Ты же сама сказала – я прахов манипулятор.

– Ну, на самом деле?

– На самом деле… Вот разберешься с Лазаретом и Лиссаем сегодня – расскажу в награду. А сейчас разъезжаемся.

Между тем кентавры все-таки заметили наши призывные жесты и приблизились. В одном из них я узнала Патрициуса.

– Молчаливый мастер? – с ходу, не здороваясь, спросил перевозчик, обнажив ряды крупных лошадиных зубов.

– Молчаливый мастер. И снова в Лазарет.

– Приболели, мадам? Моя сестрица вот на днях подхватила острую простуду, ужас. Кашляет и кашляет, кашляет и кашляет…

– Молчаливый мастер, Патрициус, пожалуйста!

– Понял, мадам.

Мы двинулись в путь.

Патрициус решил, что, раз судьба свела нас снова, то мы уже закадычные друзья. А потому еще несколько раз за поездку начинал болтать, преимущественно – о своей семье. У него оказалось шесть жеребят.

Сначала я раздражалась, но потом смирилась. В принципе, все к лучшему. Раз уж я снова стала социально активным человеком, то мне стоит научиться строить хорошие отношения со всеми вокруг. Пусть это будет нормой! С меня не убудет, если я стану чуть улыбчивее и снисходительнее. Даже наоборот: ведь социум вокруг тебя – одно большое зеркало, по сути.

– Подожди меня здесь, пожалуйста, обратно тоже с тобой поеду, – попросила я, когда мы прибыли в Пятиречье.

– Конечно, мадам! Вы только от этих чумных чего плохого не подцепите, я болеть не хочу!

Я дружелюбно похлопала его по крупу на прощанье и, уже отойдя, поняла, что это было как-то неприлично.

Переборщила…

* * *

Когда я зашла в нужную палату, мужчина, моя «жертва» (не клиентом же его называть?), мирно спал.

Я присела рядом и открыла выданную Полынью папку, чтобы проверить детали.

Больного звали Аверик Кирстен, он был уроженцем Республики Острого Пика, что на самом западе Лайонассы. Аверик работал по контракту в Шолохе, в Башне магов. Последнюю неделю господин Кирстен «прогулял»… Задним числом коллеги узнали, что его увезли в Лазарет с острым приступом трясухи.

К сожалению, трясуху в Шолохе лечить не умеют.

Наши лекари могут многое – вон, меня после взрыва собрали, но… Главную роль в процессе лечения играет сам больной. Он должен обладать магией, уметь черпать унни из мира вокруг и хотеть выздоровления.

А те, кто пал жертвой трясухи, ничего не хотят.

Трясуха превращает человека в безумца, у которого есть лишь два состояния: он спит или он бьется в приступе. То есть безобразно катается по полу, вращает глазами и изрыгает проклятия с «предсказаниями». Я взяла слово «предсказания» в кавычки, хотя некоторые верят, будто больные трясухой вещают от имени хранителей.

Но это, конечно, чушь. Ни один уважающий себя хранитель такой ерундой заниматься не будет, как бы вы к богам не относились.

Мы в Лесном королевстве любим богов-хранителей, но без пиетета. Для нас хранители – такие же дети мира, как и мы. Просто сильнее. И вечно молодые. Строгие старшие братья, герои сказок, которые вынуждены сталкиваться с вполне людскими проблемами.

А вот скальникам, например, хранители не нравятся. Северные люди видят в них богатых, но недалеких отпрысков Незримого Бога, порхающих по Вселенной, как мотыльки.

В Кнассии хранителей и вовсе ненавидят за то, что они покинули Лайонассу и оставили нас на произвол судьбы; за то, что не отвечают на молитвы, не являют чудеса и сами не являются давненько. Кнаски любят грозу – и знаете почему? Потому что верят, что гроза – это гнев Непостижимого Отца, который наказывает своих детей-хранителей, метая в них молнии, лишая силы. Мы в Шолохе говорим «прахов прах!», а кнаски – «чтоб тебя хранило!».

В любом случае, версия про «божественную» трясуху никуда не годится. Трясуха – это болезнь, не дар свыше. Болезнь, которую мы не умеем лечить. Она приходит, когда вздумается, и уходит – обычно через год-два.

Поэтому, если человек заболел трясухой, он получает страховку от работодателя и гарантию предоставления ему места после выздоровления. Для этого меня и позвали.

Как Ловчая я должна подтвердить, что Аверик Кирстен действительно болен. Мне нужно сидеть у койки Аверика до тех пор, пока я не стану свидетельницей приступа – но не больше трех часов.

Я захлопнула папку, откинулась в кресле и прикрыла глаза. Что ж, Аверик спит – вот и я посплю.

Если у него начнется трясуха, проснусь не только я, а вообще весь этаж, так что совесть моя чиста.

* * *

– Тинави, я не помешаю?

Секунды три я осознавала эту фразу, позволяя ей так и эдак побултыхаться на волнах задремавшего сознания. Но потом фразу вынесло на беспощадный берег разума. Я очнулась.

Аверик все еще мирно лежал в кровати. Зато надо мной стоял мальчишка: взлохмаченный, худенький, но притом щекастый Карл. С глазами круглыми, как у совы.

Он, кажется, собирался потрогать меня за плечо, но никак не мог решиться, поэтому физиономия у него была уморительная: губы поджаты, брови сведены, во взгляде паника. Зеленая больничная рубаха придавала зрелищу колорита.

– Хей, – сказала я. – А ты тут что делаешь?

– Гуляю. – Он расслабился, увидев, что я ожила, и пожал плечами. – Они разрешают мне бродить, где вздумается. Ну, кроме операционных. Мне осталось в Лазарете два дня, поэтому я вроде как уже не совсем больной.

– Два дня? Лекари нашли твою семью?

Карл потупил взор и осторожно присел на краешек кровати – стульев, кроме моего, в палате не было.

– Нет. Меня отдадут в детский дом. – В голосе мальчика слышались тщательно скрываемые слезы. – Никто не пришел по объявлению в газете.

– Так, погоди, а досье на тебя в Иноземном ведомстве запрашивали?

– Я не знаю. Лекари говорят – сделали, что могли. По закону им нельзя долго держать меня в Лазарете, раз у меня нет настоящих ранений. Но они передали властям мой портрет, так что, если семья все же захочет меня найти… – У Карла едва заметно дернулись губы.

Я испугалась, что он заплачет, поэтому резко перехватила нить разговора:

– Эй, а знаешь, что это за мужчина на койке?

Я рассказала ему про свою работу, Аверика и трясуху.

Потом – потому что время шло, а ничего не менялось – про то, как ловила дриаду во дворце. Потом про имаграф. Потом про Иноземное ведомство как таковое, которым я продолжала немерено восхищаться.

Вдруг я поняла, что Карл перестал меня слушать. Он, не моргая, смотрел на Аверика.

– Что такое? – забеспокоилась я.

Если начинался приступ – дрожь конечностей, пена изо рта – мальчика следовало убрать из комнаты.

– Вы сказали, это называется «трясуха»? – с сомнением спросил Карл. – Тинави, но я вижу, что в груди господина Аверика сидит шева.

– Какой шева?

– Шева. Дух, который использует человека для своих криков и танцев. Его еще называют «кликухой». Шева выбирает жертву и селится в ней, чтобы набраться сил после сезона охоты. Это как спячка у медведя.

– Что?! – Лицо у меня вытянулось. Карл испуганно вжался в больничную койку. – Ты что такое говоришь? Ни разу в жизни я не слышала ни о каком шеве!

– Ну, вот же он, прямо в груди… – пробормотал мальчик, тыча пальцем в Аверика.

Я посмотрела туда же.

Постаралась расфокусировать взгляд, скосить глаза, посмотреть поочередно правым и левым. Все одно – зеленая рубашка на волосатой Авериковой груди, и никаких тебе духов.

Но я верю, что мир принадлежит любопытным и упертым людям. Поэтому продолжила допытываться:

– И как он выглядит, этот твой шева? И с чего это ты почти словарное определение выдал, притом что не помнишь даже своего прошлого?

– Я не знаю, – еще больше переполошился Карл.

Он подтянул колени к груди и начал в волнении грызть ногти.

– Я правда не знаю, но шева – вот он. Черный, как клубок, искрится. Мне кажется, ему не нравится, что я его вижу.

– А ты еще что-то видел, чего не видят другие? – осторожно уточнила я.

Мальчик кивнул:

– Пару раз было, – а потом вдруг продолжил горячо и жалобно: – Пожалуйста, Тинави, поверьте, это не трясуха, это шева, его можно выгнать, давайте, давайте сделаем это, господину Аверику он ни к чему!

Хоть я и подозревала, что у Карла могут быть просто нелады с головой (в дополнение к амнезии, так сказать,), а все же решила выслушать его предложение.

В конце концов, я не скептик. Уже. Пытаюсь им не быть. Так что…

Пусть сумасшедший принц зовет меня гулять в Святилище. Я за. Пусть патлатый Полынь незаконно нанимает ради пустячной услуги – отлично! И если мой друг пишет энциклопедию на базе снов, а безродный мальчик хочет изгнать невиданного науке шеву из тяжелобольного, то я тоже в деле, прах побери! К пеплу подозрения и опасное внимание к чуду! Ибо мне многое предстоит наверстать. Полгода я сидела дома, думая, что жизнь моя кончилась вместе с магией. А теперь выяснилось, что жизнь как бы идет вперед вообще без проблем. Даже не оглядывается, поганка. Причем все такая же удивительная, полная загадок и сопровождающей их кутерьмы.

Хорошая новость, не правда ли? Но одновременно ужасная, поскольку оказалось, что это я вела себя по-идиотски. Это я, а не обстоятельства выкинули всю весну на помойку. Не отсутствие магии мешало мне жить, а моя собственная голова. Не «обыденность» распугала всех, кроме пары близких друзей, а мое нежелание общаться, мой страх чего-то, чему я даже не могу придумать название, настолько оно бессмысленно… Проблемы были в моем упадническом настроении, в философии жертвы.

А теперь – оп! Магии у меня все еще нет, но чудес вокруг – завались, хоть двумя руками загребай. Стоило только выйти из дома!

Так что, окружающие, можете и дальше творить неведомо что, говорить загадками, ломать шаблоны – я только за. Я с удовольствием присоединюсь. И наслажусь моментом.

А посомневаюсь… Посомневаюсь я потом.

– Ну, как же мы вынем этого шеву? – после продолжительного молчания боевито спросила я Карла.

Он, будто подслушав мой мысленный монолог, с готовностью перечислил:

– Нам нужны мята, шафран, лимонная вода, немного перца и дойник.

– Отлично. Попрошу у медсестры.

– Нет, Тинави! – Лицо у Карла стало раздосадованным. – Медсестры – они… Они не верят мне.

Я пожала плечами:

– Тогда сама возьму в подсобке.

Пять минут спустя я вернулась с необходимыми ингредиентами. Карл принял их из моих рук осторожно, будто новорожденного, и поместил в добытую где-то ступку. Растолок. Добавил воды. Посмотрел на меня подозрительно: я все еще готова на авантюру? Перелил содержимое ступки в стакан и аккуратно передал мне, по-телячьи заглядывая в глаза.

Я вдруг чихнула.

Он вздрогнул, сощурился, глядя на меня, будто на яркое солнце. Я чихнула еще раз. Карл быстро опустил взгляд.

– Дай ему выпить это, – сказал мальчик.

Я удивилась, что мы перешли на «ты». Но, с другой стороны, люди, творящие неизведанную наукой фигню, автоматически становятся друг другу ближе, чем люди, церемонно выпившие на брудершафт.

– Ну, смотри у меня, – я покачала головой. – Если ему станет хуже, пожалуюсь на тебя Дахху.

Карл улыбнулся и робко кивнул. Я влила смесь в чуть приоткрытый рот господина Аверика. Ничего.

Пять секунд – все еще ничего.

– Кажется, это все-таки трясуха… – разочарованно протянула я, оборачиваясь к Карлу.

Мальчик ничего не сказал в ответ. Только рот открыл. Какая-то у него странная реакция.

Неожиданно нечто холодное задело мое плечо. Я обернулась, уже понимая: что-то пошло не так…

Над грудью Аверика завинчивалась, посвистывая, огромная черная воронка. У нее, вопреки всякой логике, были маленькие красные глазки и зубастый рот. Длиннющий язык нежно облизывал мое плечо.

Я взвизгнула и отпрыгнула.

– Убей шеву! – заорал Карл из угла, в который предусмотрительно ретировался.

– У меня нет магии, я не могу! – Я в панике пятилась от воронки.

Она меж тем окончательно покинула тело господина Кирстена и разбила магическую сферу с травой осомой – в палате воцарилась темнота из-за плотно задернутых штор… После этого воронка решила сменить форму.

Комнатный смерч опустился на пол и превратился в младенца – в натуральную величину, жуткого, проворного младенца с краснющими глазами. Со странным рыком шева бросился ко мне – как-то по диагонали, быстро перебирая пухлыми ручками и ножками.

– Покройся прахом, прахов придурок! – возопила я, швыряя в потустороннюю дрянь колбы с тумбочки.

Как и следовало ожидать, эффекта – ноль, только битое стекло и лужи на полу. Мерзкий младенец пер на меня с упорством вепря. Я в истерике пятилась назад.

О нет. Я же Ловчая. Я должна быть умной и смелой. Уничтожать преступников и нежить с одного щелчка. Как быть, если это не так?

Я продолжала кидаться в шеву всеми подручными средствами. Дух легко отбрасывал их или же игнорировал удары.

Наконец, моему позорному отступлению пришел конец: спина уперлась в стену.

Красноглазый младенец с голодным взглядом облизнулся. Его лицо не шевелилось, но я все равно слышала жуткий смех и крики, один в один те, что издают больные трясухой. Вернее, как я знаю теперь, – захваченные шевой.

Тварь оскалила зубы и потянулась к моей ноге. Не-е-ет. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ОНО сгрызло мою щиколотку!

Кидаться было нечем. Я приготовилась отбиваться от нежити голыми руками. Как вдруг…

Все, что было в комнате, взмыло ввысь.

Взлетела койка с Авериком, облюбованный мною стул, торшер. Набрав высоту, начали вращаться склянки с микстурами – некоторые вокруг себя, остальные вокруг друг дружки. Тумбочка вертелась юлой. Блокноты и канцелярские принадлежности устроили хоровод вокруг разбитой сферы с осомой.

Взлетевший стул силился подняться выше, к самому потолку. Но в этом гравитация никак не хотела уступать магии: стул то и дело «спотыкался» и грозил упасть обратно.

Жуткий младенец, отвлеченный, как и я, представлением, пришел в себя. Он зарычал и кинулся на меня.

И в ту же секунду взмыл в воздух, беспомощно барахтаясь и суча ножками. Шева издал безумный, на грани слышимости, визг. Я с трудом отвела от него взгляд и посмотрела направо – в тот угол, куда забился Карл.

Мальчик больше не пытался слиться со стеной. Он сидел на полу. Глаза закрыты, ноги скрещены, а руки сцеплены замком на затылке. Вопреки происходящему, Карл казался спокойным и умиротворенным. А вокруг него не было ничего.

Ни-че-го.

Межзвездная тьма поглощала, сантиметр за сантиметром, пространство палаты. Если вглядеться, в этой тотальной черноте мелькали какие-то искры. Такие неуверенные и чуждые, будто были далеко-далеко, за миллионы километров от Шолоха… Они завораживали.

Я стояла, оглушенная, и, кажется, еще чуть-чуть, и сама взлетела бы над полом, хотя каждому ребенку известно, что летать не могут даже самые сильные маги нашего мира…

Карл щелкнул пальцами и протянул руку по направлению к шеве. Сам он, не меняя позы, начал взмывать вверх: будто специально для того, чтобы опровергнуть мою предыдущую сентенцию.

Красноглазый младенец снова завизжал и поплыл по воздуху к дыре в ничто. Чем дальше его утягивало, чем страшнее искажались черты твари.

Наконец, космическая пустота поглотила шеву.

В то же мгновение все взлетевшие вещи рухнули вниз. Окошко во вселенную закрылось. Карл плавно приземлился на пол. Он хлопнул в ладоши перед грудью и открыл глаза.

Я осторожно сползла по стеночке. Господин Аверик продолжал храпеть, как ни в чем не бывало.

– Карл? – спросила я сорвавшимся голосом. – Карл?!

Мальчик, уже вскочивший к тому моменту на ноги, опять бухнулся на пол. Вот только теперь на колени. Слезы заливали его лицо:

– Тинави, пожалуйста, никому не говори, я тебя умоляю, пожалуйста, не говори!

Я ошарашенно смотрела на него. Пухлые щеки… Круглые глаза…

– Что это было вообще?

– Шева. Я не хотел, поверь, я не хотел его убивать, но ты сказала – у тебя нет магии, что мне оставалось?

Я поняла, что допрос пошел не в ту сторону. С кряхтением поднялась с пола и тряхнула Карла за плечи:

– Кто тебя научил делать такое?

Подросток вместо ответа панически оглянулся на дверь.

– Медсестра идет. Тинави, умоляю, никому не говори, что я сделал!

– Как я могу умолчать об этом… А, здравствуйте, здравствуйте! – Медсестра и впрямь вошла.

Карл успел с разбегу броситься под койку Аверика, но в остальном комната была в жутком разгроме.

– Что у вас тут случилось? – строго спросила знахарка, скрещивая руки на груди.

– Приступ, – я серьезно кивнула. – Жуткий приступ трясухи. Пожалуй, э-э, я закончу на этом. Все, что нужно для Башни магов, у меня уже есть. – Напустив на себя максимально суровое выражение лица, я двинулась прочь, провожаемая изумленным взглядом сотрудницы.

Спустившись в лобби, впрочем, я не пошла к выходу, а спросила у секретарши, в какой палате лежит некто Карл, мальчик без памяти.

Я, конечно, решила философски относиться ко всем чудесам на своем пути, но ЭТО уже за гранью.

Левитация невозможна.

Мы в Шолохе любим помечтать о сверхспособностях вроде чтения мыслей и телепортации, но полеты – нет! Даже за Ходящими такого не подозревают.

Так что, умоляй не умоляй, я не оставлю без внимания то, что Карл на моих глазах совершил невероятное.

* * *

Я пришла в его палату, немного подождала, и вот, подросток явился. Он уставился на меня с ужасом и не рискнул переступить порог комнаты.

– Итак, теперь объясни, пожалуйста, что это было, – вздохнула я. – Я всеми руками за волшебство, но… Шева вместо трясухи? Летающие предметы и люди? Целая галактика в отдельно взятой комнате?

Мальчик покачал головой:

– Если бы я не применил силу, шева сожрал бы тебя!

– Я рада, что ты с ним расправился, спасибо, – искренне поблагодарила я. – Нужно понять, как ты это сделал.

– Я не могу объяснить.

– Карл, я не хочу заставить тебя возгордиться, но то, что ты творил – это какое-то запредельное волшебство. Даже глава Башни магов на такое не способен. Даже если бы ты был мускулистым стариком с опытом ворожбы больше двух веков, тебе бы не хватило сил покорить столько унни одним махом! Превратить палату в филиал ночного неба! Закрутить мебель, как спутники планет! Обнаружить и убить шеву, будто вышедшего из моих ночных кошмаров! – Я вспомнила красноглазого младенца и передернулась.

Мальчик опустил взгляд и тихо сказал:

– Мне не нужно покорять унни. Она сама хочет играть.

– Глупости. Не бывает такого.

– Бывает… Я ей нравлюсь. Она дружит со мной.

– Тогда тебя нужно доставить чародеям, пусть они исследуют твои способности. Возможно, это приведет к прорыву в магии. И поможет понять нам, откуда ты все-таки взялся.

– Не надо никому говорить об этом, Тинави…

– Не бойся. С тобой не сделают ничего плохого, обещаю. Просто поймут, что это за колдовство такое.

Мальчик ничего не ответил. Он испуганно посмотрел на меня. Между нами была всего пара метров. Неожиданно Карл сделал несколько быстрых движений пальцами, будто бы связал что-то.

На меня полетела, увеличиваясь на ходу, серебристая рыбацкая сеть. Ее полупрозрачная паутина связала меня до того, как я успела хотя бы вскрикнуть.

– Я не хочу, не хочу причинить тебе зла, – рыдал Карл, размазывая слезы. – Но нельзя, чтобы ты отдала меня на опыты!

Дурацкая сеть, хоть и стала абсолютно прозрачной, сковала меня по рукам и ногам. Со стороны я была похожа на соляную статую, и только зрачки двигались туда-сюда, пытаясь уследить за движениями мальчика.

– Расскажи мне все, – не шевеля губами, невнятно выдавила я.

– Не могу. – Он снова залился слезами. – Воспоминания возвращаются медленно. Но я знаю – мне нельзя в Башню. Там Зверю будет проще выследить меня, а я – о, Тинави, как я не хочу снова встречаться со Зверем!

– Не хочешь – не встретишься… Я помогу… Тебе… С этим… Зверем… – сказать такое в режиме чревовещателя было сложнее, но я справилась.

– Ты не сможешь. – Мальчик сокрушенно покачал головой. – Во всяком случае, не сейчас. – Карл подошел, встал на цыпочки и положил ладонь на мой обездвиженный затылок.

Слегка надавил. Я почувствовала, как тепло разливается по всему телу.

– Лучше просто забудь.

А потом мир начал оседать, будто хлопья пепла на кострище.

Я умиротворенно закрыла глаза…

* * *

Я вышла из Лазарета и нашла Патрициуса. Кентавр обнажил торс и тренировался в стрельбе из лука по плодам ошши, красуясь перед стайкой антилоп. Ох, и рассердятся же крусты! Впрочем, сегодня в роще их не наблюдалось.

– Эй, – окликнула я перевозчика. – Поехали в Башню магов.

– Все нормально, мадам? Вас часа три не было, – добродушно спросил кентавр.

– Да, дело сделано. Я подтвердила наличие трясухи, теперь надо отдать бланк волшебникам. Если свободен, потом докинешь меня в Иноземное ведомство?

– С удовольствием, мадам. Интересная у вас работа, мадам! – Он накинул желтую кожаную жилетку и галантно преклонил колени, чтобы мне было удобнее сесть.

– Да вот пока не очень интересная, если честно… – Я вспомнила долгое ожидание в палате Аверика, последовавший за этим приступ, недолгую встречу в коридоре с Карлом («Ты как, мальчик?» – «Жив. Но завтра в детдом, увы»). Чую, Полынь со своим каннибалом время провел повеселее.

– Как скажете, мадам. Молчаливый мастер?

Я задумалась. У меня было какое-то странное ощущение пустоты в голове, непонятно откуда взявшееся – очень хотелось его чем-то заполнить. Похоже на чувство, когда что-то чешется: пока не уступишь своему желанию, не успокоишься.

– Не, – я отрицательно покачала головой. – Не молчаливый. Давай поболтаем.

– Я только рад, мадам! – Кентавр расплылся в улыбке, тряхнул волосами и по-лошадиному заржал.

Ох, на что я подписалась!