Текст книги "Всё и ничто"

Агата смотрела в окно, когда снимала с бутербродов прикрывающую их пленку, раскладывала печенья на блюде и доставала колбаски из духовки, – и увидела, что Хэл держит за руку длинноволосую суку. Он подпрыгивал и улыбался. Агату внезапно охватил такой приступ ненависти, что на мгновение он распространился и на Хэла. Сборище настоящих гребаных уродов и лгунов. Если бы у нее был пистолет, она бы многих из них пристрелила.

Здесь что, становится жарко? Агата в отчаянии распахнула окно. Она вся покрылась потом. Пот стекал с нее ручьями, она чувствовала, как он бежит по спине и скапливается у копчика. Неужели так жарко? Почему вдруг стало так жарко? Агата принялась дергать свою футболку. Надо ее снять. Она должна ее снять.

Кто-то обратился к ней. Она повернулась и увидела эту глупую старую суку, бабушку. Ее губы двигались, но Агата из-за жары ничего не слышала. А в саду все орали. Она потянулась, чтобы взять торт, потому что если кто-то и поднесет Хэлу торт с горящими свечами, чтобы он их задул, то это должна быть она.

Она слишком поздно заметила, что Хэл стоит на стуле рядом со своей бабушкой. Она уставилась на него и поняла, что он что-то жует. Его рука протянулась, и он взял еще бутерброд плюс к тому, который уже съел. В ее ушах взорвался голос матери Рут.

– О господи! Он ест. Эгги, быстренько позови Рут, она должна это видеть.

Как же жарко. Или Агата это уже говорила? Или никто не слышит? Как. Же. Жарко. Хэл должен прекратить есть. Она кинулась к нему одним движением, уронив блюдо с тортом, которое разлетелось на куски. Лежало кусками у ее ног. Ноги. Осколки. Наверное, она падает и никак не может остановиться. Наверное, поэтому она на полу, и осколки режут ей руки. Ее кровь была теплой и липкой.

Осколки. Пол. Падение.

Кто-то кричал… или что-то. Очень громко и слишком близко к ней. Так близко, что казалось, будто это в ее голове. Здесь жарко. Слишком жарко. Разве никто не собирается ей помочь? Господи, помогите ребенку.

Блюдо разбилось.

Торт пропал.

Ее руки и ноги на полу.

На полу осколки от нее.

Рут и Кристиан достигли дома одновременно. Им не надо было говорить, потому что оба были охвачены страхом. Они вступали в неизвестное и не могли помочь друг другу. Рут вбежала первой, зовя сына по имени. Она услышала тихий скулеж на фоне дикого визга. Влетела в холл и увидела мать, прижимавшую к себе Хэла. Та была смертельно белой, белой, как пинта с молоком, вот только ее и Хэла покрывали маленькие красные пятнышки крови.

– Это Эгги, – сказала она. – Я не знаю, что произошло. Я повела Хэла в туалет, а он сказал, что голоден, мы пошли на кухню, и он съел бутерброд.

– Бутерброд? – не смогла сдержаться Рут.

– Знаю, я потом тебе расскажу. Я попыталась поговорить с Эгги, сказать ей, что она добилась колоссальных успехов, но она, казалось, не слышала и выглядела… я даже не знаю… словно была вне себя и очень красной. Тут Хэл взял еще бутерброд, и она кинулась к нему, но у нее в руках был торт, она споткнулась, и везде была кровь, я думаю, она порезала руки о блюдо. И, бог мой, звуки, которые она издавала, – это что-то кошмарное.

– Ладно, мам. Мы с Кристианом разберемся.

Атмосфера ужаса окутала их и мешала действовать. Рут совсем не хотела видеть, что происходит за кухонной дверью, но Кристиан направился прямиком туда. Крик усилился. Рут видела пятна крови среди осколков фарфора и смятый торт. Эгги все еще лежала на полу, напоминая дикое животное. Все ее лицо, красное и распухшее, было в слезах и соплях. Кристиан направился прямо к ней, поднял и посадил на стул. Похоже, это ее слегка успокоило, крик потерял один или два децибела и теперь напоминал мычание коровы. Рут нашла кусок ткани и смыла кровь с рук Эгги.

– По-моему, все раны поверхностные, – сказала она Кристиану.

Рут посмотрела на девушку, которой доверяла своих детей последние восемь месяцев, и сама удивилась собственной неосмотрительности.

– Эгги, – сказала она, – Эгги, это Рут. Вы в порядке?

Эгги подняла голову, но ее глаза не встречались с глазами Рут. Она выглядела совсем юной, и Рут неожиданно почувствовала проблеск материнской любви к ней. Она налила стакан воды и заставила Эгги выпить.

– Эгги, – снова попыталась она, – не волнуйтесь, все будет хорошо. Вам нужен врач? Вы знаете, что с вами происходит?

– «Скорую» вызвать? – спросил Кристиан.

– Она, похоже, успокаивается, – ответила Рут. – Подожди немного.

Они смотрели, как бледнеет лицо Эгги. Кровь отступала так, будто ее притягивал магнит. Затем у нее начали стучать зубы.

– Эгги, вам лучше? – снова спросила Рут.

Девушка взглянула на нее и начала плакать. Рут притянула ее к себе и позволила залить всю свою футболку слезами.

– Простите меня, – наконец произнесла девушка, – я не стала вам говорить, потому что мне очень была нужна работа. У меня эпилепсия.

Рут немного успокоилась. Ее все еще не оставляла мысль, что бы случилось, если бы такой приступ произошел, когда Эгги была в доме одна с Хэлом, но все равно, это было лучше, чем другие варианты.

– Ох, Эгги, надо было сказать. Может быть, можно было что-то придумать.

– Полагаю, вы попросите меня уйти, – сказала Эгги.

– Не говорите ерунды. Сейчас вы не в состоянии куда-то идти. – Рут пригладила ей волосы. Было приятно ради разнообразия чувствовать себя хоть раз на высоте. – Сейчас вы ляжете, ни о чем не беспокойтесь, мы все обсудим утром.

– Но торт Хэла.

– Ничего страшного. Он даже не заметит.

Эгги теперь скулила, руки у нее были ледяными. Но она встала.

– Пойти с вами? – спросила Рут.

– Нет, все нормально. Вы правы, мне нужно поспать.

Было много чего, о чем следовало подумать, но Рут не могла сейчас себе позволить вникать во все. Все совершенно запуталось, и она не знала, что теперь делать.

– Черт, – сказала она Кристиану, когда убедилась, что Эгги уже не может их слышать.

– Я знаю, – кивнул он. – Ей нельзя позволить присматривать за детьми.

– Разумеется. Но мы же не можем просто выбросить ее на улицу.

– Думаю, утром надо будет показать ее врачу.

Рут хотелось вина, но праздник продолжался. Предстояло дотерпеть до конца, ответить на все вопросы друзей, объяснить, почему им пришлось пережить такой шок.

– Все так, но сейчас мне надо попытаться спасти торт.

Ступеньки расплывались в глазах Агаты, в голове мелькали белые вспышки. Это было так близко к краю, куда она всегда боялась приблизиться. Безусловно, Рут и Кристиан утром попросят ее уйти, потому что даже они не настолько придурки, чтобы оставить детей на сумасшедшую. Она села на кровать и стала прикидывать вероятность того, что они позвонят врачу или в полицию еще до утра, но решила, что вряд ли. Им еще нужно довести до конца праздник, потом кое-кто из гостей задержится, им придется укладывать детей спать, а затем ужинать вместе с родителями. Они решат, что она спит, и оставят все на утро.

Она прикинула, не стоит ли дождаться, когда все уснут, затем поднять Хэла и, как преступнице, скрыться с ним в ночи. Но наверное, в этом нет необходимости, решила она. Кроме того, ей вовсе не хотелось чувствовать себя преступницей из-за одной глупой ошибки. Это не она была женщиной, визжавшей на полу. Она была сильной, такой, какой всегда хотела быть. Она ничего не боялась. Не ошибалась. Она была матерью Хэла.

Агата не спала всю ночь. Она слышала, как укладывались спать Рут и Кристиан, слышала, как то понижался, то повышался тон их голосов, но, видимо, они слишком устали, и ссора затухла, не разгоревшись. В три она отправилась в кладовку и забрала свой рюкзак. Сверху лежали сумки с новой одеждой, которую она купила для себя и Хэла. Все эти мелкие детали придавали ей уверенность, что у нее все получится.

Агата много недель присматривалась к женщинам в парке. Подмечала, что они носят, и смотрела на дорогие этикетки, когда они оставляли свои свитера на скамейках. Касалась настоящей кожи их сумок, видела, как солнце бликами играет в их темных очках. Пыталась подражать их походке, как будто они находились в дорогом ресторане, где имели полное право быть. Они не останавливали свой взгляд на таких людях, как она, они едва замечали даже собственных детей, которые тянулись за ними, как утята за уткой. Их жизнь легко струилась, потому что они от нее этого ждали, и такая самоуверенность служила им щитом – никто не сомневается в тебе, если ты одна из этих женщин.

В пять она оделась и села на край кровати, наблюдая, как светлеет небо, становясь тускло-серым, чтобы через несколько часов превратиться в ярко-голубое. Желудок казался ей более пустым, чем обычно, она чувствовала, как поднимается желудочный сок, вызывая тошноту. Время тянулось медленно-медленно, и все же она ждала, потому что было жизненно необходимо точно придерживаться заранее продуманного графика, который она держала в уме.

В шесть часов она снесла свой рюкзак вниз и оставила его около входной двери. Взяла коляску Хэла из кладовки под лестницей и поставила ее рядом с рюкзаком. Затем бесшумно вернулась наверх. Из Агаты вышел бы хороший грабитель, она умела ходить, пряча свой вес внутри тела, и шаги оставались легкими, как падение перышек. Годы присмотра за детьми сделали ее в этом смысле экспертом.

В спальне Хэла было темно, она слышала, как он чмокает во сне. Она отодвинула волосенки с его лица, и он молча открыл глаза. Его щечки на ощупь напоминали кашемировое одеяло.

– Доброе утро, солнышко, – сказала она. – У меня для тебя особый сюрприз, Хэл. Не хочешь отправиться со мной в путешествие?

Он протянул к ней руки. Жест настолько доверчивый, что у нее перехватило горло. Она подняла его, и крошечное тельце слилось с ее телом, убедив ее в том, что она поступает правильно. Они вместе уселись на пол, и Агата просунула его ручки и ножки в одежки.

– А теперь ты должен вести себя по-настоящему тихо, Хэл, потому что мы не должны никого разбудить. Ты меня понял?

Он кивнул, и она подхватила его и снесла вниз. Это было теперь так близко, ее жизнь была так близко, и все же она никогда раньше так не боялась. Сердце бешено колотилось, отдаваясь во всем теле, в каждом мускуле, каждой жилке.

Но она уже посадила его в коляску, пристегнула и надела рюкзак себе на спину. Открыла входную дверь и вывезла коляску наружу. Повернулась и с помощью своего ключа тихо закрыла дверь. Теплый летний воздух обнял их и подтолкнул вниз по улице. Птицы, певшие в утреннем хоре, замолчали, потом рассмотрели, что происходит, и запели снова, на этот раз громче, более победно, потому что Агата и Хэл направлялись домой.

Кристиан проснулся внезапно, как от толчка. Сердце колотилось так сильно, что он испугался, не случился бы с ним инфаркт. Он повернул голову и увидел, что часы показывают тридцать три минуты седьмого. Он прислушался, ожидая услышать плач, но в доме было тихо. Ему было жарко, он отбросил одеяло, позволив утреннему ветерку высушить пот на его обнаженном теле. Ему казалось, что он видел плохой сон, вроде призрака в окне, оставивший скверный вкус во рту. Рут все еще спала, отвернувшись от него и дыша так тихо, что казалась нереальной. Ему захотелось пойти и проверить, как там дети, но он удержался, понимая, что в это время, перед самым началом дня, шуметь нельзя.

Воздух был душным и теплым, хотя на самом деле было не так уж и жарко. В Англии никогда не бывает слишком жарко. Он попытался вспомнить, из-за чего они с Рут начали спорить накануне, но не смог. Он сомневался, что ему когда-нибудь удастся сказать ей правильную вещь.

Кристиан поднялся и принял душ. Ловушка, которой до сих пор казалась ему жизнь, теперь распахнулась, и глубоко внутри себя он ощутил свою потребность в ней. Возможно, он уйдет и будет жить где-нибудь в маленькой комнате, с диваном, который превращается в неудобную кровать, и с кухонным отсеком вдоль стены. Все его вещи будут пахнуть карри, которое он будет приносить с собой, или прокисшим пивом, которым от него будет нести по вечерам. Каждое утро он будет просыпаться, ненавидя себя, и засыпать каждую ночь, мечтая оказаться дома.

В семь он уже был в кухне и варил кофе, глядя в окно на замусоренный сад, который надо срочно привести в порядок. Но тут в дверях появилась Бетти, ее энтузиазм окончательно разбудил его, и он смог заняться завтраком и сделать вид, что его жизнь не разваливается на части.

Рут поняла, что заспалась, сразу же, как проснулась. Воздух казался иным, в голове было пусто. Часы показывали уже двадцать минут девятого, и она удивилась, как умудрилась проспать проснувшихся детей и вставшего Кристиана. Снизу доносились крики Бетти, звуки работающего телевизора, запах кофе. Сон ей не помог, наоборот, он впитался в тело, как наркотик, дразнил ее, показывал, какие есть возможности.

Но сегодняшний день требовал действий и решений, день болезненный и мучительный. Отдохнуть не удастся. Рут уже поняла, насколько вымотается до того, как через десять часов сможет сесть на диван со стаканом вина и с ужасом подумать, что ждет ее в понедельник. Она заставила себя подняться с кровати. Ноги были тяжелыми, голова кружилась. Она встала под душ, в надежде, что он ее разбудит, но все равно спустилась вниз, чувствуя себя усталой и рассеянной. Кристиан занимался пакетами для мусора. Она заметила, что он очистил уже большую часть сада.

– Доброе утро, – сказал он. – Кофе хочешь?

– Пожалуйста. – Интересно, как бы она справилась со всем этим одна? Как она сможет быть единственным человеком, на которого ляжет весь груз? Она никак не могла решить, будет ли слабостью разрешить ему остаться, не послужит ли это признанием того, в чем она отказывалась признаваться. – Эгги уже встала? – вместо всего этого спросила она.

– Нет, – отозвался Кристиан, завязывая мешок с мусором и принимаясь за другой. Он раздражал ее своей непривычной активностью. – Что мы собираемся с ней делать?

– Понятия не имею. – Обычно Рут предлагала кучу вариантов решения, пусть даже неудачных, но по поводу именно этой проблемы не могла придумать ничего. – Мама сказала, что поможет нам, если придется от нее избавиться.

– Ты точно хочешь, чтобы она ушла?

– Ты шутишь? Что было бы, если бы она в тот момент оказалась одна с Бетти и Хэлом?

– Никогда не видел такого эпилептического припадка.

– А ты их много видел?

– Вообще-то, ни одного. Но я никогда не думал, что они именно такие.

Кристиан передал ей кофе. Из гостиной вышла Бетти, все еще в пижаме, неся за собой звук мультфильмов, как будто они ее сопровождали.

– Могу я взять палатку Хэла? – спросила она.

– Уверена, что можешь, ласточка, – сказала Рут. – Почему бы тебе у него самого не спросить?

– Он же еще спит.

Рут взглянула на Кристиана:

– Хэл все еще спит?

– Ну да.

Она почувствовала, как в груди что-то сжалось.

– Но он никогда не спит позже семи.

Кристиан уже направился назад в сад:

– Наверное, устал после вчерашнего.

Рут попыталась найти поддержку в его спокойствии.

– Я все же пойду и взгляну.

Рут взбежала наверх, перепрыгивая через две ступеньки и молясь какому-то неизвестному богу, предлагая все за жизнь сына. Открыла дверь в комнату Хэла, где было темно, но уже от дверей увидела, что его там нет. Она бесцельно подошла к пустой кроватке. Возможно, он перебрался в родительскую спальню или к Эгги. Она проверила сначала свою спальню, потому что в душе уже поняла, что произошло.

Она постучала в дверь комнаты Эгги на чердаке, и ее мать открыла.

– Хэла тут нет? – спросила Рут.

– Нет, милая. Все в порядке?

Но Рут уже отвернулась, говорить она не могла. Она даже не стала стучать в дверь кладовки. Там было пусто, как в бесплодной матке. От Эгги не осталось никаких следов. Постель выглядела так, будто в ней не спали.

Рут сбежала вниз по лестнице. Мать устремилась за ней, пытаясь заговорить, а Бетти продолжала требовать палатку. Все ей мешали. Воздух казался густым, как суп, она не могла дышать и двигаться. Кристиан был далеко, на другом конце сада, вытаскивал из цветов пластиковые стаканчики. Она подошла к нему, но, поскольку говорить не могла, тронула его за плечо, заставив повернуться.

– Черт, что случилось? – спросил он, шарахаясь от ее прикосновения, будто она заразная.

– Хэла нет. И Эгги. Она забрала его.

Кристиан взял ее за плечи. Она видела, что так делают актеры в сериалах. Казалось, он хотел выдавить из нее ложную правду.

– Не говори глупости, Рут, – произнес он где-то над ее головой. – Не могла она его забрать. Ты везде смотрела?

Рут поняла, что за их спинами что-то кричит мать. Слишком долго и утомительно объяснять Кристиану, что случилось. Сама она знала с предельной точностью, что именно произошло, она только не знала, на сколько Агата их опередила.

– Заткнись, Кристиан, – сказала она, стряхивая его руки. – Когда ты встал? – Теперь она мыслила ясно, как не делала уже много лет.

– Может быть, она пошла с ним в парк или куда-нибудь еще.

– Когда ты встал? – закричала Рут.

В сад вышла мать.

– В доме их нет. Я везде смотрела.

Кристиан начал плакать.

– Ох, господи, нет.

Рут хотелось заехать ему в ухо.

– Когда ты проснулся? Давай говори, Кристиан.

– В половине седьмого. – Он посмотрел на нее, и она даже поморщилась, разглядев ужас с его глазах. – Я проснулся внезапно, меня будто что-то толкнуло. Встал, принял душ. Вниз спустился, вероятно, в семь. Затем встала Бетти. Потом спустилась ты. Я думал, что он спит.

– Она не могла уйти ночью. Может быть, ты как раз проснулся, когда она уходила. Сейчас без четверти девять. Это означает, что у нее было почти три часа.

Кристиан повернул к дому:

– Я вызываю полицию.

Рут пошла за ним, земля, горячая и враждебная, подавалась под ногами, притягивая ее. С ней сейчас происходило то, о чем она читала в газетах или видела в фильмах. Беспомощность цеплялась за нее, напоминая зомби, ползущего по земле и пытающегося содрать кожу с ее костей. Бетти плакала, но она не обращала на нее внимания.

– Приедут, как только смогут, – доложил Кристиан. Затем выскочил из комнаты, и Рут услышала, как его тошнит.

Родители были рядом с ней. Кто-то обнял ее за плечи. Рут взглянула на мать и подумала, настолько ли велико горе той, как ее собственное, ведь быть матерью никогда нельзя перестать. Или где-то глубоко внутри та возносит молчаливую молитву за то, что это случилось не с ее ребенком, а с ребенком Рут?

– Она не причинит ему вреда, дорогая, – сказала мать.

– Она сумасшедшая, мама. Ты же видела ее вчера вечером. Никакая у нее не эпилепсия. Один бог ведает, что с ней такое, но Хэл с ней не в безопасности.

– Полиция их найдет. Она не могла уехать далеко.

Но, разумеется, она уже могла быть на пароме или в самолете. Рут понятия не имела, насколько та была организованной. Эта мысль привела ее к ящику, где хранились паспорта. Рут затошнило, когда она увидела, что паспорта Хэла нет, ей показалось, что все ее внутренности превратились в слизь и скоро вытекут из нее.

Приехали полицейские, Кристиан проводил их в гостиную. Они выглядели такими строгими в форме. Мужчина и женщина.

– Она взяла его паспорт, – сказала Рут, идя за ними в комнату.

Полицейский-мужчина поднял руку:

– Миссис Дональдсон, я детектив-инспектор Роджерс, а это констебль Сэмюэлс.

– Пожалуйста, – взмолилась Рут, – не будем терять время. У нее и так три часа в запасе. Они могут быть где угодно.

Констебль выступила вперед:

– Меня зовут Лиза. Я понимаю, как вам тяжело, миссис Дональдсон, но, чтобы найти вашего сына, нам придется задать вам несколько вопросов.

Вот тут Рут начала плакать. Они не помогут ей, а где-то, в неизвестности, Эгги находится вместе с Хэлом.

Снова заговорил детектив Роджерс, на этот раз обращаясь к Кристиану, но даже не спросив, как того зовут.

– По телефону вы сказали, будто считаете, что няня забрала вашего сына без разрешения. Вы уверены, что она не повела его в парк или еще куда-нибудь?

– Нет, нет, – заторопился Кристиан. – Я на ногах с половины седьмого. Думал, что все спят. С ней вчера случилось что-то вроде припадка. Она сказала, что это приступ эпилепсии, но мы так не думаем. Мы собирались с ней расстаться. – Рут слышала, как нелепо звучат его слова.

Но полицейский не обратил внимания на его смятение.

– Она об этом знала?

– Нет, но могла догадаться.

– Она странная, – заговорила Рут. – Я знала, что с ней что-то не так, уже некоторое время, но никак не могла сообразить, что именно.

– В каком смысле странная? – спросила констебль.

Рут посмотрела на Лизу и подумала, нет ли у нее детей, и если есть, не оставляет ли она их со странными нянями.

– Не знаю. Она была чересчур идеальной. Теперь я сомневаюсь, было ли то, что она о себе рассказывала, правдой.

– Можно взглянуть на ее комнату?

– Это на самом верху дома, чердачное помещение, но она все унесла с собой, – сказал Кристиан. – Я проверял. И исчезла большая часть одежды Хэла.

– И его паспорт, – добавила Рут.

Когда констебль вышла из комнаты, Рут продолжала слышать ее по рации. Ее серьезный голос наполнил весь дом.

– Каким образом вы ее нанимали? – спросил детектив Роджерс. – Нам требуется ее полное имя, возраст, сведения о семье.

– Мы поместили объявление в газете «Лейди», – пояснила Рут. – Я звонила женщине, которая ее рекомендовала, та захлебывалась от восторга. Зовут Агата Хартард. Она сказала, что с семьей отношений не поддерживает.

– Значит, вы никогда не встречались с ее родными? Вы хоть паспорт ее когда-нибудь видели?

Рут взглянула на Кристиана, все поплыло у нее перед глазами.

– О господи, – сказала она, приложив ладонь ко рту и стараясь удержаться на ногах. – О господи.

У Агаты был план. Разумеется, был. Сначала они пройдут пешком двадцать минут до станции метро «Килберн», где она заранее проверила туалеты и решила, что там они смогут спокойно переодеться и покрасить волосы. Действительно, там никого не было, а Хэл был вполне доволен такими неожиданными переменами и не возражал. Она сложила всю одежду в мешки для мусора, которые захватила с собой, уложила в рюкзак и надела на себя и Хэла новую одежду. Посмотрела в мутное зеркало, увидела человека, каким она стала, и осталась довольна.

Была только половина восьмого, когда они стояли на платформе и ждали поезда до Юстона. Хэл выглядел усталым, и она знала, что очень скоро он попросит бутылочку. Она купит ему шоколадку на вокзале, пока они будут ждать поезда. Еще она купит себе кофе-латте, потому что она была женщиной, которые пьют этот кофе.

Агата считала, что пока они, вероятно, в безопасности. Рут устала и, вполне возможно, до сих пор спит. Даже если она проснулась, то почти наверняка не пойдет и не проверит Хэла, очень уж она ценит эти несколько минут, когда можно побыть наедине с собой или поругаться с Кристианом. И они не удивятся, что она еще не встала, решат, что она отдыхает после своего припадка. Странно было думать, что у нее эпилепсия, и непонятно, почему она до сих пор ничего такого о себе не знала. Но все нормально. Когда все утрясется, она пойдет к врачу, он поставит правильный диагноз, выпишет ей таблетки, которые исключат подобные приступы, и все снова будет хорошо.

Поезд метро доставил их на вокзал, как и обещал. Они купили кофе и печенье и остановились перед большим табло, на котором высвечивались названия мест, куда можно было поехать. Агата уже решила, что они поедут на побережье, где сядут на паром, идущий в Европу, но, стоя в вестибюле вокзала, она сообразила, что в этом случае на метро следовало ехать на вокзал Виктория, а не в Юстон. Все знают, что с вокзала Виктория можно добраться до побережья, а из Юстона, наоборот, в сердце Англии. Голова у Агаты начала кружиться, когда она попыталась восстановить в памяти последние тридцать минут и понять, почему она, войдя в метро, выбрала именно этот пункт назначения, но ничего не вспоминалось. Она бегала глазами по оранжевым буквам, составленным из маленьких квадратиков, поставленных друг на друга, как детские кубики, и вдруг сообразила, почему она здесь. Следующий поезд, идущий в Бирмингем, отправлялся в 8:25, то есть через десять минут. Агата принялась толкать коляску Хэла к билетной кассе и купила билет в одну сторону. Они вернутся, но не сейчас. А в данный момент они направляются туда, откуда она приехала. Туда, где все началось. В голове Агаты происходило какое-то бурление, как будто кто-то там открыл бутылку кока-колы. Она должна вернуться, и тогда все будет чудесно. Все будет хорошо.

– Получается, она назвала вам свое настоящее имя, – сказала констебль Сэмюэлс. Она не нашла ничего в комнате Агаты и только что закончила телефонный разговор с кем-то, кто пытался где-то там найти Хэла. – Это удачно. Если бы она все планировала заранее и нанялась в вашу семью с целью украсть мальчика, она бы скрыла имя.

– Она проработала у нас восемь месяцев, – говорила Рут где-то вне сферы, в которой Кристиан был способен слышать.

– Восемь месяцев не слишком большой срок для педофила. Они иногда готовы месяцами планировать кражу ребенка.

– Педофила? Вы считаете, она поэтому украла Хэла? – Кристиан старался перестать слушать.

– Мы должны рассматривать любую возможность, миссис Дональдсон. Тот факт, что она назвала вам свое настоящее имя, очень обнадеживает.

Кристиан почувствовал себя лучше, когда детектив Роджерс ушел. Может быть, тот будет ходить по улицам и переулкам, стучать в двери и искать его сына. Еще это освободило его от презрения полицейского, потому что кто они такие, он и Рут, если так небрежно обращаются с собственными детьми. Я могу пойти с вами, спросил Кристиан. На самом деле ему хотелось ездить по улицам, выкрикивая имя сына, но полицейский объяснил ему, что крайне важно, чтобы они оставались на месте на тот случай, если Эгги позвонит. Она будет в нестабильном состоянии, сказал он, и нужно, чтобы все вокруг было нормальным. Приходили и уходили другие полицейские, мужчины и женщины. Кто-то усадил их с Рут и пообещал, что прессе пока не станут сообщать никаких подробностей. Они боялись спугнуть ее, потому что она нестабильна. Выражение «спугнуть» заставило Кристиана думать о призраках.

Фотографии Эгги и Хэла, стоящих у грядки, распространили по полицейским участкам всей страны. Это была единственная фотография, которую Рут удалось найти, хотя Кристиан предпочел бы, чтобы этого не случилось. На снимке они выглядели такими юными, такими невинными, такими правильными, с этими лопатами, у вскопанной земли, под солнцем, с широкими улыбками на лицах. Полиция разослала своих людей на все железнодорожные вокзалы, в порты, где приставали паромы, и в аэропорт, так что ее должны были поймать, если она попробует покинуть страну. Вскоре ее лицо будет во всех полицейских базах данных, даже патрульные бобби будут вглядываться в лица.

Серьезная молодая женщина объяснила им, что может быть не так с Эгги и чем все может кончиться. Констебль Сэмюэлс приготовила чай, а они сидели обнявшись и плакали.

Наконец конcтебль сказала:

– Мы нашли ее родителей. Они семь лет не видели ее и не слышали ничего о ней. Но они не в ссоре.

– Что вы хотите сказать? – спросил Кристиан. – Где она?

– Они живут в деревне Тэмуорт, недалеко от Бирмингема. Сейчас туда едет сержант. Мы будем знать больше через пятнадцать минут.

Кристиан встал, оставив Рут сидеть на диване. Каждое движение давалось с трудом.

– Могу я уйти? За сколько мы бы могли туда добраться? Три часа?

– Нет смысла, – сказала констебль. – Если она там, мы возьмем ее через пятнадцать минут. Если у них есть информация, мы ее тоже немедленно получим. Но, мистер Дональдсон, она семь лет даже не разговаривала с ними, так что вряд ли она туда направилась. На данный момент это просто ниточка.

– Но не могу я больше здесь сидеть, – закричал Кристиан. Он почувствовал, как Рут тянет его вниз. Он не хотел сидеть без толку, чувствуя свою беспомощность.

Констебль Сэмюэлс подошла к нему, и он понял, что она не позволит ему уйти.

– Вы нужны здесь, мистер Дональдсон. Полиция вернет вам вашего сына, если в ее власти это сделать.

Рут снова плакала, хотя, возможно, она и не переставала.

– Пожалуйста, Кристиан, – говорила она, – пожалуйста, делай, как тебе говорят. Не мешай.

– Через несколько минут мы будем знать больше, – повторила констебль. – Они мне сообщат тут же, как что-либо узнают.

На вокзале в Бирмингеме они узнали, что поезд, на который надо пересесть, чтобы добраться до Стоук, ходит каждые двадцать минут. Она часто раньше ездила этим путем, так что четко знала, на какую платформу им идти. Вокруг явно было больше полиции, чем обычно, но Агата знала, как себя вести. Она уверенно толкала коляску, голову держала высоко, походка скользящая. Она смело оглядывала платформу, подняв большие темные очки вверх, на лоб, так, чтобы все могли видеть ее глаза. Когда Хэл заныл, она сказала: Руперт, не глупи, скоро ты увидишь свою бабушку. Она чувствовала на себе взгляды полицейских.

Они смотрели, но тут же отворачивались, заинтересовавшись кем-нибудь другим. Потому что всегда находилась еще мать с ребенком. И не одна.

Они стояли на платформе и ждали поезда, и только тогда Агата призналась себе, куда же они в самом деле направляются. Она везла Хэла не для того, чтобы отдать его Гарри. Гарри вообще не будет позволено коснуться даже волоска на их головах. Но она везла Хэла, чтобы показать его Гарри. Странно, но до последнего она не осознавала, что у них одинаковые имена, хотя по-настоящему звали его не Генри или Гарри, а просто Хэл. Но все равно, это было очень похожее имя. И оба они были внутри нее. Гарри проник в нее порочным путем, а Хэл – правильным. И она хочет, чтобы Гарри это увидел. Она покажет ему, что, несмотря на все его старания, он ее не уничтожил. Более того, она продолжала жить и произвела на свет самого замечательного мальчика на свете. Она нашла единственную защиту от Гарри, и это навсегда. Она стала матерью.

В поезде Хэл сидел у нее на коленях. Они смотрели на мелькающие за окном пейзажи, напоминающие картину, где все краски слились. По большей части Агата ни во что не всматривалась, давая глазам возможность отдохнуть, иногда взгляд цеплялся за что-то, но это тут же забывалось, она даже не успевала понять, что именно видела. Они будут недалеко от ее родителей, возможно, и Луиза живет где-то поблизости. Но она не станет их навещать. Сначала она думала, что едет в этом направлении, потому что хочет их повидать, но вскоре стало совершенно очевидно, что причина вовсе не в этом. Ей уже совершенно нечего им сказать. Она может без них обойтись.

Рут смотрела, как констебль Сэмюэлс говорит по телефону, и попыталась представить по изменившемуся выражению ее лица, что та слышит. Она взглянула на Кристиана, но он был погружен в себя. Она подумала, что, если что-нибудь случится с Хэлом, они оба могут умереть, но затем вспомнила о Бетти и поняла, что им даже это будет недоступно.