Текст книги "Правда о «Титанике». Участники драматических событий о величайшей морской катастрофе"

Стоя на пороге, я снова выглянул наружу и, к своему удивлению, заметил, что нос корабля наклонился к воде. Наклон, или дифферент, был небольшим; вряд ли кто-то его заметил. Во всяком случае, никто ничего не говорил. Когда я спускался, мои наблюдения подтвердились довольно необычным образом: у меня вдруг возникли проблемы с равновесием. Никак не удавалось спуститься с одной ступеньки на другую. Естественно, корабль накренился на нос, ступеньки накренились тоже, и спускаться стало труднее, хотя никакого наклона я не заметил; необычным было лишь нарушение равновесия.

На палубе D я встретил трех дам – по-моему, они все спаслись. Приятно вспоминать встречу с теми, кто спасся, после многочисленных встреч с теми, кто не выжил. Дамы стояли у двери своей каюты.

– Почему мы остановились? – спросили они.

– Мы остановились, – ответил я, – но теперь снова двигаемся вперед.

– Нет-нет! – ответила одна дама. – Я не чувствую двигателей, как обычно, и не слышу их. Слушайте!

Мы прислушались, но не услышали характерного гула. Так как я запомнил, что вибрация двигателей сильнее всего ощущалась в ванне, где она поднимается непосредственно от пола по металлическим бортам – мы настолько привыкли к ней, что лишь блаженно откидывали голову назад и наслаждались ванной, – я повел их по коридору в ванную комнату и попросил положить руки на край ванны; они успокоились, почувствовав вибрацию, и согласились с тем, что мы все же двигаемся вперед. Я оставил их и по пути к себе в каюту прошел мимо нескольких стюардов, которые находились в салоне. Один из них, тот самый библиотечный стюард, склонился над столом и что-то писал. Думаю, не погрешу против истины, если скажу: они понятия не имели о том, что произошло, и не испытывали никакой тревоги из-за остановки; все их поведение говорило о полнейшей уверенности в корабле и командовании.

Повернув к себе на лестницу (моя каюта была первой в коридоре), я увидел человека, стоявшего с другой стороны. Он завязывал галстук.

– Есть новости? – спросил он.

– Почти нет, – ответил я. – Мы медленно движемся вперед, и корабль чуть-чуть накренился на нос, но не думаю, что дело серьезное.

– Загляните в каюту и посмотрите на него! – со смехом предложил тот человек. – Он даже не проснулся.

Я заглянул в каюту. На верхней койке спиной ко мне лежал человек, закутанный в одеяла; я видел лишь его затылок.

– Почему он не встает? Он спит? – спросил я.

– Нет, – рассмеялся мой собеседник, – он говорит…

Но, прежде чем он успел договорить, мужчина на верхней койке проворчал:

– Вы не заставите меня вылезать из теплой постели и в полночь подниматься на холодную палубу! Нет, не такой я дурак!

Мы оба, смеясь, посоветовали ему все же встать, но он был уверен, что в своей каюте находится в безопасности и одеваться не нужно. Я оставил их и вернулся к себе в каюту. Надел нижнее белье, сел на диван и читал еще минут десять. Потом я услышал через открытую дверь наверху, как вверх и вниз ходят люди. Вдруг сверху послышался громкий крик:

– Всем пассажирам выйти на палубы в спасательных жилетах!

Я положил две книги, которые читал, в боковые карманы норфолкской куртки, взял спасательный жилет (как ни странно, перед тем как лечь спать, я зачем-то достал его из гардероба) и поднялся наверх, завязывая спасательный жилет. Помню, выходя из каюты, я увидел, как помощник казначея, стоявший на лестнице и собиравшийся подняться, шепчет стюарду и куда-то многозначительно указывает кивком. Тогда я, конечно, ничего не заподозрил, но не сомневался: он рассказывал, что на носу куски льда, и приказывал ему созвать всех пассажиров.

Поднявшись наверх с другими пассажирами – никто не бежал и не казался встревоженным, – мы встретили двух дам, которые спускались. Одна из них схватила меня за руку и воскликнула:

– Ах! У меня нет спасательного жилета; вы не спуститесь со мной ко мне в каюту и не поможете найти его?

Я вернулся с ними на палубу F – дама, которая ко мне обратилась, все время крепко держала меня за руку, вызвав у меня улыбку. В коридоре мы встретили стюарда; он отпер дверь ее каюты и отыскал спасательные жилеты. Снова поднявшись наверх, я прошел мимо окна казначея на палубе F и заметил, что внутри горит свет; на полпути к палубе Е я услышал тяжелый металлический лязг двери сейфа и поспешные шаги, которые удалялись по коридору в сторону кают первого класса. Я почти не сомневаюсь, что это был казначей, который забрал все ценности из своего сейфа и переносил их к казначею первого класса в надежде, что все ценности удастся спасти в одном месте. Вот почему выше я сказал: может быть, конверт с моими деньгами находится не в сейфе на дне океана; возможно, он лежит в куче где-нибудь на дне вместе со многими другими конвертами.

Поднявшись на верхнюю палубу, я увидел, что там собралось много людей. Кто-то был полностью одет, в пальто и накидках, подготовленный ко всему, что могло случиться; другие кое-как обмотались шарфами, когда их позвали. Они услышали приказ надеть спасательные жилеты, но не думали, что им придется по-настоящему переносить ночную стужу. К счастью, ветра не было, и холод не проникал под одежду; даже легкий ветерок, вызванный движением корабля, совершенно утих, так как двигатели снова остановились и «Титаник» мирно стоял на поверхности моря – неподвижно, даже не покачиваясь на волнах. Как мы вскоре заметили, море было спокойным, как какое-нибудь озеро, если не считать легкой зыби на поверхности воды, которая совершенно не действовала на огромный «Титаник». Стоя на палубе высоко над водой, которая лениво плескала в борта, и глядя вдаль – из-за темноты мне казалось, что я вижу дальше, чем на самом деле, – я испытал ощущение редкой безопасности. Корабль казался таким прочным и надежным, что мы как будто находились на большой скале посреди океана. И все же я заметил больше признаков надвигающейся катастрофы, чем в прошлый раз, когда я выходил на палубу. Во-первых, мы слышали рев и резкое шипение пара, который стравливали из котлов; из труб вырывались столбы дыма. Кроме того, оглушительный рев, мешавший разговаривать, одной своей силой внушал многим дурные предчувствия. Представьте, что двадцать локомотивов выпускают пар одновременно, и тогда вы получите некоторое представление о неприятных звуках, встретивших нас на верхней палубе.

Впрочем, чего-то подобного и следовало ожидать. Когда судно останавливается, из котлов выпускают пар. Поступок вполне логичный, ведь судно стоит на месте? Я ни разу не слышал, чтобы кто-то связывал рев стравливаемого пара с опасностью взрыва котлов. Наоборот, такая мера предосторожности была вызвана тем, что взрыв мог произойти, если судно уйдет под воду, а в котлах сохранится высокое давление. Возможно, сейчас я просто занимаюсь домыслами; некоторые пассажиры наверняка все хорошо понимали. Начиная с того времени, когда мы поднялись на палубу, и вплоть до спуска на воду шлюпки № 13 я почти не слышал разговоров. Думаю, здесь стоит упомянуть: никто не выказывал ни малейших признаков тревоги, не демонстрировал признаков паники или истерики. Никто не плакал от страха, не докучал офицерам и матросам, пытаясь выяснить, в чем дело, почему нам велели подняться на палубу и надеть спасательные жилеты и что нам делать после того, как мы подчинились приказу. Все стояли тихо и наблюдали за работой экипажа. Матросы и офицеры готовили шлюпки к спуску на воду; пассажиры не мешали им, но и помощь в то время не предлагали. Все как-то сразу поняли, что от нас нет никакого толку; мужчины и женщины тихо стояли на одном месте или ходили туда-сюда, ожидая распоряжений со стороны офицеров. Перед тем как я расскажу о том, что было дальше, о состоянии пассажиров в тот момент и о мотивах, побуждавших каждого действовать в данных обстоятельствах тем или иным образом, напомню, что тогда мы, пассажиры, еще почти ничего не знали. Люди склонны действовать и вырабатывать точки зрения на основе знакомства с окружающими их условиями. Мне кажется, что читатели лучше всего поймут некоторые на первый взгляд непостижимые вещи, если представят, что они сами в ту ночь стояли на палубе «Титаника». Так, многие не в состоянии понять, почему многие женщины отказывались покидать лайнер, отдельные пассажиры вернулись к себе в каюты и так далее; но, в конце концов, все сводится к той или иной точке зрения.

Итак, если читатель представит себя в толпе на палубе, во-первых, рекомендую совершенно забыть о том, что нам уже известно, а именно – что «Титаник» затонул. Это важное условие, поскольку невозможно до конца оценить происходившего в ту ночь, уже зная о величайшем в мире кораблекрушении. Многие пассажиры не испытывали никакого дурного предчувствия и не ждали катастрофы. Во многом поэтому они действовали так, а не иначе. Во-вторых, советую читателю отогнать все известные образы, нарисованные его фантазией или художником, то есть порожденные «предоставленными сведениями». Часть «предоставленных сведений» ошибочна; чаще всего подобные «факты» выражены словами. Ошибки во многом добавляют катастрофе драматизма. Однако лишний драматизм ни к чему. Происходящее было достаточно драматичным само по себе, в своей безыскусной простоте, и ни к чему искусственно раздувать происходившее тогда.

После такой мысленной коррекции читатель без труда представит себя в толпе на верхней палубе «Титаника». Напоминаю о тогдашних погодных условиях. Полный штиль; небо усыпано яркими звездами, однако ночь безлунная, поэтому света мало. Судно просто стоит на одном месте, ничто не указывает на катастрофу – не видно айсберга, не видно пробоин, через которые внутрь хлещет вода, ничего не разбито и не пропало, нет сигналов тревоги, нет паники, нет аврала – экипаж действует спокойно и размеренно. Никто не бегает, все только ходят; ничего не известно ни о характере происшествия, ни о размере повреждений, тем более о том, что через несколько часов огромный лайнер пойдет ко дну. Пассажиры не знают, сколько на судне спасательных шлюпок, плотов и других средств спасения жизни. Они видели шлюпки, но не знают, сколько человек вмещает каждая из них. Им неизвестно, есть ли неподалеку другие суда и придут ли они на помощь… Можно сказать, что никто не знал почти ничего. Думаю, офицеры намеренно не информировали пассажиров, и их решение сыграло во многом положительную роль. Нельзя забывать, что длина корабля составляла одну шестую часть мили. Пассажиры поднялись на три верхние палубы и стояли вдоль правого и левого бортов. Теперь читатели представят, как трудно было офицерам удерживать контроль над таким большим пространством, когда человек знал и видел лишь то, что происходит в непосредственной близости от него. Наверное, лучше всего подытожить происходившее следующими словами: после того как мы сели в шлюпки и отошли от «Титаника», нас бы нисколько не удивило, если бы вдруг стало известно, что все пассажиры спасены. Вот почему, после того как «Титаник» скрылся под водой, крики тонущих людей стали для нас как удар молнии. Я прекрасно понимаю, что ощущения и опыт многих выживших во многом отличаются от того, что описал я; одни все же кое-что знали, другие были опытными путешественниками и моряками и поэтому быстрее поняли, что нас ждет. И все же считаю, что вышеописанное дает довольно точное представление о состоянии большинства из тех, кто в ту ночь находился на палубах.

Пассажиры продолжали выходить из внутренних помещений на палубы. Помню, тогда я подумал: раз нам предстоит сесть в шлюпки, было бы неплохо вернуться в каюту и захватить деньги и теплую одежду. Заглянув в окно и увидев, как по лестнице поднимаются все новые люди, я решил, что не стану пробиваться «против течения» и создавать замешательство. Поэтому я остался на палубе.

Итак, примерно в 12:20 я стоял на верхней палубе, со стороны правого борта, и вместе с другими пассажирами наблюдал за тем, как экипаж готовит к спуску шлюпки № 9, 11, 13 и 15. Одни матросы прилаживали весла, другие проверяли лебедки, по которым спускали шлюпки; третьи прилаживали рычаги к шлюпбалкам. У нас на глазах поднимали рычаги, шлюпбалки разворачивались наружу, и шлюпки повисали за бортом. Затем по палубе первого класса прошел офицер и зычно, заглушая рев пара, крикнул: «Всем женщинам и детям спуститься на палубу ниже, всем мужчинам отойти от шлюпок!» Очевидно, в момент столкновения тот офицер отдыхал после вахты, поэтому он был легко одет; на шее у него был небрежно повязан белый шарф. Мужчины отошли, а женщины стали спускаться вниз, чтобы садиться в шлюпки со следующей палубы. Две женщины сначала отказывались покинуть мужей. Их пришлось убеждать и даже силой отрывать от мужчин. Затем их отправили вниз, на следующую палубу. Думаю, к тому времени, посмотрев, как шлюпки готовят к спуску, и особенно разделившись, мы все больше проникались сознанием неминуемой опасности. Однако общее настроение в толпе не изменилось; все были так же готовы подчиняться приказам и делать что нужно, как когда мы впервые поднялись на палубу. Я не хочу сказать, что все действия были продуманными до конца; в толпе находились обычные средние тевтонцы, которые с молоком матери впитали почтение к закону и порядку, а также к традициям, переданным многими поколениями предков; вот почему они вели себя именно так. Действия пассажиров в толпе были во многом безличными, инстинктивными, наследственными.

Однако если к тому времени кто-то еще не до конца понял, что «Титаник» в опасности, все сомнения на этот счет развеялись довольно быстро и драматично. Увидев вспышку и услышав характерное шипение, все развернулись к носовой части верхней палубы и увидели, как вверх, к мерцающим звездам, взмыла ракета. Она поднималась выше и выше, и все запрокинули головы, чтобы посмотреть на нее. Потом ракета взорвалась. Взрыв как будто расколол тихую ночь пополам. Мы увидели как будто салют или звездопад. Звездочки медленно опускались вниз и гасли одна за другой. В толпе послышались изумленные и испуганные возгласы: «Ракеты!» Всем известно, что сигнальные ракеты на море – признак бедствия. За первой ракетой вскоре последовала вторая, затем третья. Яркая, полная драматизма сцена как будто стала предвестницей последовавших ужасных событий. Представьте себе тихую ночь, затем внезапную вспышку на палубе, где стоит толпа одетых и полуодетых людей. Вспышки высвечивают огромные трубы и мачты… Можно сказать, что ракеты не только осветили лица, но и прояснили мысли послушной толпы. Первое было достигнуто благодаря яркому свету, второе помогло понять, что это означает. Все сразу поняли: мы терпим бедствие и просим помощи у всех, кто находится неподалеку.

Одни члены экипажа находились в шлюпках; другие матросы работали у лебедок. Шлюпки рывками спускались к палубе В. Женщинам и детям помогали перелезть или переносили через ограждения, и они рассаживались в шлюпках. По мере заполнения шлюпки по одной спускали на воду, начав с № 9, которая находилась ближе к носовой части палубы, и постепенно продвигаясь к корме, к шлюпке № 15. Мы наблюдали за посадкой со шлюпочной палубы. После того как оттуда спустили четыре шлюпки, ничто не загораживало нам обзор.

Примерно в то время, бродя по палубе, я увидел двух дам, которые подошли к ограждению, разделявшему палубы второго и первого классов. У перегородки стоял офицер и не давал пройти. «Можно ли нам пройти к шлюпкам?» – спросили они. «Нет, мадам, – вежливо ответил офицер, – ваши шлюпки внизу, на вашей палубе». – Он показал вниз, на то место, где им можно было спуститься. Дамы развернулись и направились к лестнице. Думаю, они сели в одну из шлюпок; времени у них было больше чем достаточно. Я упоминаю о происшествии, чтобы показать, что были, во всяком случае вначале, какие-то распоряжения – официальные или нет – по разделению пассажиров при посадке в шлюпки в зависимости от класса. Не знаю, какие именно распоряжения были отданы. Во всяком случае, я видел, что пассажирки второго класса не могли сесть в шлюпку с палубы первого класса, а пассажирам третьего класса разрешали проходить на палубу второго класса, что, несомненно, роковым образом повлияло на судьбу мужчин-пассажиров второго класса. Мои выводы подтверждает низкий процент спасенных.

Почти сразу после этого инцидента мужчинам, стоявшим у правого борта на верхней палубе, приказали перейти на левый борт. Не знаю, кто именно отдал такой приказ. Могу лишь предположить, что, поскольку шлюпки с № 10 по 16 спускали со шлюпочной палубы не так быстро, как те, что располагались с правого борта (в то время они еще находились на шлюпочной палубе), офицеры, возможно, решили, что женщинам лучше садиться в шлюпки с одной стороны, а мужчинам – с другой. Как бы там ни было, приказу тут же повиновались почти все мужчины, которые перешли на левый борт и стали наблюдать за подготовкой к спуску шлюпок, а по правому борту почти никого не осталось, кроме двух или трех мужчин, – не знаю почему. Лично я не мог бы найти причины, побудившей меня остаться там и не перейти к другому борту. Конечно, я ничего не планировал заранее, но убежден, что остался жив потому, что вел себя спокойно и терпеливо ждал, когда представится какая-то возможность спастись.

Вскоре после того, как мужчины перешли на левый борт, около 12:40, я увидел оркестранта. Виолончелист поднялся по внутренней лестнице и пробежал по опустевшей палубе вдоль правого борта, волоча за собой виолончель. Смычок царапал настил. По-моему, вскоре начал играть оркестр. Он играл примерно до 2 часов ночи. В ту ночь мы стали свидетелями многих беспримерных поступков, но самыми отважными оказались несколько человек, которые не переставали играть, когда «Титаник» все ниже и ниже опускался в воду, а море поднималось все выше и выше к тому месту, где стояли они. Музыка, которую они исполняли, стала их собственным реквиемом. Они заслужили право занять почетное место в свитках вечной славы.

Глядя вперед и вниз, мы видели на воде несколько шлюпок; они медленно и бесшумно отходили от лайнера и одна за одной исчезали в темноте; гребцы работали веслами. По палубе быстро прошел офицер в длинной шинели – по-моему, первый помощник Мэрдок. Судя по его поведению и выражению лица, он был сильно взволнован и вместе с тем настроен решительно и непоколебимо; посмотрев на шлюпки, он крикнул матросам: «На воду! Гребите к кормовым забортным трапам и ждите приказов!» – «Так точно, сэр!» – был ответ; офицер прошел мимо и направился на левый борт.

Почти сразу после того я услышал снизу крик: «Есть еще дамы?» Перегнувшись, я увидел, что на одном уровне с леерами палубы В висит шлюпка № 13. В ней находились матросы, несколько кочегаров, несколько пассажиров-мужчин, остальные дамы – последние составляли около половины от общего числа людей. Шлюпка была почти полна; ее вот-вот должны были спускать. Вопрос о дамах повторили еще дважды, но, очевидно, никого не нашли. Только тогда кто-то из экипажа поднял голову и встретился взглядом со мной. «Есть дамы на вашей палубе?» – спросил он. «Нет», – ответил я. «Тогда прыгайте!» Я сел на край палубы, свесив ноги, бросил в шлюпку халат (который до того машинально держал в руках), спрыгнул и попал в шлюпку рядом с кормой.

Поднявшись на ноги, я услышал крик: «Погодите, вот еще две дамы!» Пассажирок поспешно столкнули с палубы в шлюпку. Одна упала посередине, а вторая – рядом со мной, на корму. Потом они рассказывали, что их отправили с нижней палубе вместе с другими дамами; они поднимались на палубу В не по обычной внутренней, а по пожарной лестнице с металлическими перекладинами. Такие лестницы соединяли все палубы и в основном помогали матросам срезать путь. Наши дамы долго поднимались по пожарной лестнице, потому что одна из них – ее первую столкнули в шлюпку № 13, и она очутилась посередине – не привыкла к физическим упражнениям. Подъем по такой лестнице оказался для нее необычайно труден. Через несколько часов мы наблюдали за тем, как она с таким же огромным трудом карабкается по веревочной лестнице на «Карпатию».

После того как в шлюпку сбросили двух пассажирок, матрос закричал: «Спускайте!», но перед тем, как приказ исполнили, к борту подбежал мужчина с женой и младенцем; младенца передали даме, сидевшей на корме, мать очутилась посередине. Глава семейства прыгнул в шлюпку в последний момент, когда ее уже начали спускать. Море тогда находилось далеко внизу.