Текст книги "Правда о «Титанике». Участники драматических событий о величайшей морской катастрофе"

Из четырех складных шлюпок – хотя термин «складные» не совсем верен, так как складывались только парусиновые борта; правильнее называть их «плоскодонками» – одну спустили в самый последний момент. Точнее, ее просто столкнули, когда вода поравнялась с палубой, и она так и осталась перевернутой кверху днищем. На нее вскарабкались двадцать человек. Еще одну складную шлюпку увидел Л оу; спасшихся на ней он перевел к себе, за исключением троих погибших. Они умерли из-за того, что провели много времени в холодной воде. Ту шлюпку пустили дрейфовать; судно «Селтик» нашло ее больше месяца спустя примерно в том же состоянии. Любопытно отметить, что она довольно долго оставалась на плаву после того, как все решили, что она непригодна для плавания. Любопытное совпадение: на «Селтике» плыл один из моих братьев. Перегнувшись через борт, он увидел дрейфующую в море шлюпку с «Титаника», на котором в свое время плыл я.

Еще две складные шлюпки добрались до «Карпатии»; в одной из них – она находилась на носу по правому борту и отошла от «Титаника» одной из последних – находился мистер Исмей. В той же шлюпке под ногами пассажиров прятались четверо китайцев. Никто не знал, как они туда попали – более того, как они очутились на «Титанике», так как, по иммиграционным законам Соединенных Штатов, им не разрешалось заходить в порты.

В заключение необходимо сказать: то, что все шлюпки благополучно добрались до другого судна и доставили всех пассажиров, – повод для огромной благодарности. Неправильно просто воспринимать произошедшее как данность, не привлекая к нему внимания; на пути все шлюпки столкнулись с множеством опасностей.

Глава 7
Возвращение «Карпатии» в Нью-Йорк

Путешествие «Карпатии», начиная примерно с 12:30 ночи понедельника, когда на ней поймали сигнал CQD с «Титаника», и до 20:30 следующего четверга, когда пароход пришел в Нью-Йорк, потребовало от капитана, офицеров и членов экипажа точных знаний в области навигации, крайней бдительности во всех отношениях как до, так и после спасения, а также проведения многих мероприятий, которые иногда отнимали у них все силы.

Благодаря диапазону всех вышеуказанных качеств и их умелому применению вечной благодарности заслуживают судоходная компания «Кунард лайн» и все офицеры «Карпатии». Роль капитана Рострона в спасении пассажиров «Титаника» огромна. И хотя он, в силу скромности и благородства, умаляет свои заслуги, он проявил беспримерную отвагу.

Как только «Титаник» подал сигнал бедствия и передал свои координаты, «Карпатия» развернулась и направилась на север. Вызвали всех подвахтенных, разбудили кочегаров, отдыхавших после смены. Механикам велели обеспечить самую большую скорость, на какую был способен пароход. В результате расстояние в 58 миль было пройдено за 3,5 часа; такая скорость значительно превышала мощность «Карпатии». Три судовых врача на борту развернули в трех салонах госпитали, готовясь оказать помощь всем пострадавшим. Стюарды и работники кухни трудились в поте лица, готовя горячие напитки и еду для спасенных; подчиненные старшего казначея готовили одеяла и койки для пассажиров с «Титаника». На палубе матросы вываливали за борт подвешенные на шлюпбалки спасательные шлюпки, готовясь быстро спустить их, если понадобится; крепили веревочные лестницы, люльки, петли и мешки для младенцев, чтобы поднимать спасенных на борт. На мостике стояли капитан и офицеры; они жадно вглядывались во мрак, надеясь заметить первые признаки поврежденного «Титаника». Хотя они получили последнюю отчаянную радиограмму «Идем ко дну с дифферентом на нос», все равно надеялись найти «Титаник» еще на плаву, когда дойдут до нужного места. Увеличили вдвое количество дозорных, поскольку в ту ночь следить требовалось не только за «Титаником». Как сказал капитан Рострон, выступая на заседании следственного комитета, между 2:45 и 4 часами утра они увидели с двух сторон айсберги. «Карпатия» прошла мимо двадцати крупных, высотой от 100 до 200 футов, и многочисленных айсбергов помельче. По его словам, «часто приходилось маневрировать, чтобы избежать столкновения». В то время от каждого требовалось проявить все силы и способности. На «Карпатии» уже знали о том, что громадный «Титаник», который считали непотопляемым, столкнулся с айсбергом и шел ко дну. Дозорные то и дело передавали на мостик: «Айсберги по левому борту!» Для того чтобы быстро провести судно в районе скопления айсбергов, обходя их, требовались мужество и хладнокровие, превышающие обычные. По словам самого Рострона, он взял на себя риск и пошел вперед полным ходом в желании спасти как можно больше жизней. Он считал, что его могут обвинить в неоправданном риске. Конечно, члены следственного комитета заверили его, что, во всяком случае, они не станут его обвинять. Мы же, спасенные пассажиры шлюпок, выражаем ему нашу самую горячую признательность.

В 4 утра «Карпатии» пришлось остановиться, поскольку прямо по курсу обнаружили айсберг (несомненно, тот самый, какой нам, пассажирам шлюпки № 13, пришлось огибать на веслах). Примерно в то же время заметили первую шлюпку с «Титаника». «Карпатии» пришлось обходить айсберг, чтобы подобрать шлюпку, которой командовал Воксхолл. От него капитан узнал, что «Титаник» затонул и что спасти можно только тех, кто успел сесть в шлюпки. Они приближались со всех сторон. Тем временем пассажиры «Карпатии», разбуженные сильной вибрацией или матросами, которые бегали туда-сюда, готовясь спускать шлюпки и поднимать на борт спасенных, начинали с рассветом выходить на палубу. Их глазам открылось необычайное зрелище. На севере и западе все пространство занимало огромное ледяное поле; некоторые айсберги крепились к сплошной массе льда и вздымались ввысь, как горы, которые внезапно вырастали из равнины. В редеющем сумраке на севере и востоке высились огромные плавучие монстры; их количество росло поминутно. На рассвете горизонт порозовел, и стало видно больше айсбергов. Благодаря им участок океана казался «оживленным». Накануне, ложась спать, пассажиры не видели ничего, кроме моря и неба, а выйдя на палубу утром, обнаружили, что вид моря совершенно переменился. К «Карпатии» подошла шлюпка; на борт карабкались люди, главным образом женщины в ночных рубашках и халатах, поверх которых были наброшены шубы, пальто и шали, – то есть одетые весьма необычно! Кое-где на поверхности воды тускло горели, а потом гасли маленькие факелы. Над тихим океаном слышались крики и радостные возгласы. Трудно представить более необычное зрелище, чем то, что открылось взглядам пассажиров «Карпатии», когда они в то утро выстроились вдоль бортов.

Ни один романист не осмелится нарисовать такую смену красивых пейзажей – розовый рассвет, утренняя звезда, луна на горизонте, спокойный океан до горизонта и ледяное поле, словно в Арктике, с бесчисленными айсбергами – белыми, постепенно розовеющими и смертельно холодными. И на их фоне крошечные скорлупки, заполненные пассажирами, которые спаслись с самого прекрасного корабля, какой видел мир. Ни один художник не в состоянии передать всего драматизма этой картины, не впав в преувеличение. Вот почему никто не пытался запечатлеть случившееся. Подобные события чрезмерно поражали бы воображение как писателя, так и художника.

Ранним утром пассажиры «Карпатии» столпились у лееров и смотрели вниз на наши шлюпки. Они расступались, когда матросы помогали нам подняться на борт, и окидывали нас ошеломленными взглядами. Потом некоторые из них отмечали, что мы, оказавшись на «Карпатии», вели себя очень тихо; так оно и было. Но не шумели и они. Ни с одной стороны не было заметно возбуждения. Все притихли, понимая, что рядом с ними присутствует нечто настолько огромное, что никто пока не в состоянии ничего осмыслить. И говорить о случившемся мы еще не могли. Нас поили горячим кофе, который мы с благодарностью принимали; предлагали еду, от которой в основном отказывались, – мы не испытывали голода. Вначале никто не задавал вопросов о погибшем «Титанике» и о том, что мы пережили ночью.

О психическом состоянии спасенных пассажиров «Титаника» пишут много лжи и много преувеличивают. Кое-кто считал, что мы не понимали, что происходит, оцепенели от ужаса, утратили дар речи; якобы все смотрели перед собой «остановившимся взглядом», «остекленевшим от тени ужасного события». То есть, несомненно, именно такого поведения можно ждать в подобных обстоятельствах, но я знаю, что это не дает верной картины того, какими мы прибыли на «Карпатию». Более того, это просто неправда. Как уже было замечено ранее, трагические события следует описывать по возможности правдиво, насколько с таким описанием справляется несовершенный человеческий разум. Мне показалось, что, когда мы наконец ощутили под ногами прочную корабельную палубу, в наших душах преобладали благодарность и облегчение. Прекрасно понимаю, что впечатления и воспоминания разных пассажиров отличаются друг от друга. Те, кто не знал о судьбе своих родных и друзей, естественно, тревожились и печалились. Кроме того, невозможно заглянуть в голову другого человека и прочитать его мысли. Однако, если судить о состоянии человека по выражению лица и жестам, думаю, преобладающими эмоциями были радость, облегчение и благодарность, написанные на лицах тех, кто взбирался по веревочным лестницам или поднимался в люльках.

Не следует забывать, что пассажиры одной шлюпки не знали, кто находится в других. Почти никто не знал, сколько всего было шлюпок и сколько пассажиров имели возможность спастись. Многие еще думали, что их близкие подойдут к «Карпатии» следом за ними или их подберут другие пароходы; кто-то надеялся встретиться с родными на причале. Многочисленные истерики, о которых пишут некоторые, являются плодом воображения. Да, одна женщина в самом деле устроила истерику в салоне сразу после того, как поднялась на «Карпатию». И все же она не могла знать наверняка, что ее друзья погибли. Возможно, она не справилась с эмоциями после нескольких часов в шлюпке.

Почти сразу же мы окружили стюарда, который держал в руках пачку телеграфных бланков. Он порадовал нас, сообщив, что пассажиры могут бесплатно послать «маркони-граммы» своим родным. Вскоре он пошел в радиорубку, неся первую кипу поспешно нацарапанных посланий. К тому времени, как на «Карпатию» поднялись пассажиры последней шлюпки, груда посланий, должно быть, заполнила половину радиорубки. Потом мы узнали, что многие радиограммы так и не дошли до адресатов. Удивляться не приходится. На борту находился всего один радист, Коттем. Позже Брайд с «Титаника» стал помогать ему, не до конца оправившись от травм. Несмотря ни на что, работы у Коттема было так много, что ночью во вторник он заснул прямо за столом после того, как передавал радиограммы три дня без перерыва. Но мы не знали, что радиограммы задерживаются, и воображали, что наши друзья уже знают о нашем спасении. Список оставшихся в живых составили в понедельник в салоне «Карпатии». Список передали по радио на сушу раньше всех других посланий, и мы надеялись, что наши близкие и друзья вздохнули с облегчением. Однако в первом переданном списке имелись ошибки, что подтвердили мои друзья. Моя радиограмма до них не дошла, и моего имени не было ни в одном списке спасенных.

Более того, через неделю в Нью-Йорке я увидел свое имя в «окончательном», обведенном черной рамкой, списке пропавших без вести. Судя по таким сведениям, я так и не добрался до «Карпатии». И сейчас, когда я пишу эти строки, передо мною лежат некрологи из английских газет, в которых приводится моя краткая биография. Высадившись в Нью-Йорке и увидев списки, показанные мне одним репортером, я понял, что друзьям ничего не известно о моей судьбе, вечером в четверг я первым делом отправил телеграмму в Англию (у меня оставалось всего 2 шиллинга, спасенные с «Титаника», но за телеграммы заплатила компания «Уайт Стар лайн»). Однако телеграммы дошли лишь на следующее утро, в 8:20. В 9 утра мои друзья прочли в газетах мое интервью с рассказом о катастрофе, поняли, что я жив, и узнали о том, что мне пришлось пережить. Становится тепло на душе, когда я думаю о том, что многие мои лондонские друзья отказывались считать меня пропавшим без вести в те три дня, когда меня занесли в соответствующий список.

У истории, связанной с передачей новостей, есть и другая сторона, причем сторона печальная. Мне жаль лишний раз повторять такое, но, поскольку все полагаются на оборудование трансатлантических линий – мощные аппараты Маркони, реле и т. п., – лучше сразу все выяснить. Имя одного американского джентльмена – того самого, кто сидел рядом со мной в библиотеке вечером в воскресенье и кого я позже узнал по фотографии, – постоянно включали в списки спасенных, тех, кто находился на «Карпатии». Его сын помчался в Нью-Йорк, надеясь встретить отца на причале и порадоваться его спасению, однако отца там не оказалось. Через несколько дней, когда я встретился с его родственниками и сумел рассказать какие-то подробности его жизни на корабле, тяжело было причинять им боль, рассказывая противоположное тому, что пришлось испытать моим друзьям на родине.

Возвращаюсь к путешествию на «Карпатии». Пассажиров из последней шлюпки приняли на борт в 8:30 утра; шлюпки подняли на палубу, а складные шлюпки пустили дрейфовать.

«Карпатия» направилась в район бедствия в надежде подобрать кого-нибудь, кто спасся на обломках. Перед тем капитан провел в кают-компании службу на месте гибели «Титаника». По его словам, служба стала данью уважения к погибшим и данью благодарности для тех, кто был спасен.

Корабль несколько раз обошел район крушения, но ничто не указывало на то, что можно подобрать живых людей. Позже подошли «Калифорниэн» и русский трамповый пароход «Бирма». Капитан Рострон принял решение предоставить им дальнейшие поиски, сам же приказал разворачиваться и как можно скорее следовать в Нью-Йорк. Кружа над местом катастрофы, мы видели на удивление мало обломков; деревянные шезлонги, куски деревянной обшивки, но ничего крупного. Зато поверхность воды в тех местах была большими участками покрыта красновато-желтыми «водорослями», как мы называли их за недостатком названия. Говорили, что это пробка, но я никогда не слышал правильного определения.

Далее предстояло решить задачу, где высадиться. До того как «Карпатия» узнала о «Титанике», она направлялась в Гибралтар, и капитан мог продолжить путь, высадив нас по пути на Азорских островах; но тогда ему потребовалось бы больше белья и провизии, поскольку пассажирами были в основном женщины и дети, плохо одетые, растрепанные, голодные. Кроме того, скоро он вышел бы из зоны радиоохвата, поскольку рация на его пароходе была слабой. Поэтому он решил изменить курс. Ближайшим к нам портом был Галифакс, но это означало, что пришлось бы идти на север, среди льдов. Рострон не сомневался в том, что его пассажирам больше не захочется видеть айсберги. Вот почему он решил вернуться в Нью-Йорк, откуда вышел в четверг. Всю вторую половину дня «Карпатия» шла по краю ледяного поля, которое тянулось на север так далеко, как можно было увидеть невооруженным глазом. С тех пор мне не дает покоя один вопрос. Если бы мы знали, что ледяное поле так близко, можно ли было высадить пассажиров на лед, вернуться и подобрать тех, кто находился в воде? Мне кажется, что такой замысел был вполне реален. Конечно, очень странно было стоять на палубе и смотреть на бескрайнее ледяное поле. Цельный лед переливался под лучами солнца; здесь и там среди льда вырастали айсберги. Мы находились всего в двухстах-трехстах ярдах от ледяного поля и шли параллельно его краю. Оно закончилось лишь ближе к ночи, и мы, к нашей бесконечной радости, увидели, как исчезают вдали за кормой последние айсберги. Многие спасенные больше никогда в жизни не желают видеть айсберг. Впоследствии мы узнали, что длина ледяного поля составляла почти 70 миль, а ширина – 12 миль; оно находилось между нами и спешащей на помощь «Бирмой». На заседании следственного комитета Боксхолл показал, что он много раз ходил вдоль Большой Ньюфаундлендской банки, но никогда раньше не видел ледяного поля. Показания капитанов и офицеров других пароходов, находившихся рядом, того же характера; они «никогда не видели столько айсбергов в такое время года» или «никогда не видели таких опасных ледяных полей и таких угрожающих айсбергов». Несомненно, в ту ночь «Титаник» неожиданно очутился в необычной ледовой обстановке. Хотя капитан не знал размера айсбергов и льдов, он все же знал об их существовании. Увы, он не прислушался к ледовым предупреждениям!

В тот день тела восьми погибших, доставленных на «Карпатию», погребли в море. Четырех из них извлекли из шлюпок мертвыми, и еще четверо умерли в течение дня. Остановили двигатели, и все пассажиры на палубе обнажили головы. Провели короткую службу. Когда все было закончено, корабль вернулся на курс, чтобы доставить живых на сушу.

К тому времени пассажиры «Карпатии» подыскивали одежду для спасенных; в парикмахерскую приходили за галстуками, воротниками, шпильками для волос, гребнями и т. д. Оказалось, что там имеется большой запас всего необходимого. Один добрый самаритянин обходил корабль с коробкой зубных щеток и предлагал их всем без исключения. В некоторых случаях не удалось найти подходящую одежду для дам, и остаток пути на корабле они провели в халатах и плащах, в которых спустились в шлюпки с «Титаника». Они даже спали в них, потому что, в отсутствие коек, женщинам приходилось ложиться на полу в салонах и в библиотеке на соломенных тюфяках, где невозможно было раздеться как следует. Мужчинам отдали пол в курительном салоне и выдали запас одеял, но комната была маленькой, и некоторые предпочли спать на палубе. Я нашел на полу в ванной груду полотенец, приготовленных для того, чтобы наутро пассажиры могли принять ванну, и устроил себе очень удобную постель. Меня разбудил среди ночи человек, который предложил мне койку в своей четырехместной каюте; еще один обитатель не мог покинуть свою койку по физическим причинам, поэтому каюту нельзя было отдать дамам.

Во вторник выжившие собрались в салоне и договорились создать общий фонд, из которого голосованием решили выделять деньги для самых неимущих пассажиров третьего класса. Кроме того, решено было подарить кубок с надписью капитану Рострону и медали офицерам и экипажу «Карпатии», а оставшиеся средства разделить между членами экипажа «Титаника». Все резолюции, кроме самой последней, выполнены. Подарки капитану и членам экипажа были сделаны в тот день, когда «Карпатия» вернулась в Нью-Йорк после очередного рейса в Средиземное море. Все выжившие с радостью узнали, что сенат Соединенных Штатов признал заслуги «Карпатии» перед человечеством и решил наградить капитана Рострона золотой медалью в память о спасении. Под вечер вторника я посетил пассажиров третьего класса в обществе одного спутника, чтобы записать имена всех спасенных. Мы группировали их по национальностям – в основном среди них были англичане, ирландцы и шведы – и записывали их имена и адреса. Мы спрашивали, сколько денег имеется в их распоряжении, а также выясняли, есть ли у них знакомые в Америке. У ирландских девушек при себе совсем не оказалось денег; они остались на «Титанике». Все они направлялись к друзьям в Нью-Йорке или его окрестностях. Пассажиры-шведы, среди которых оказалось много мужчин, спасли значительную часть своих денег; вдобавок у них были билеты на поезда, которые должны были доставить их до места назначения. Материальное положение, таким образом, зависело от национальности, и причины этого я пока найти не могу. Конечно, вряд ли девушки-ирландки располагали крупными суммами, но они наверняка скопили деньги, требуемые согласно иммиграционным законам. Было несколько прискорбных случаев, когда спаслись женщины с детьми, а их мужья погибли; у некоторых спаслись один или двое детей, а остальные погибли; в одном случае без вести пропала целая семья, и остался лишь один друг, способный рассказать о них. Среди ирландцев была одна девушка, поистине настоящая красавица, черноволосая, с темно-синими глазами, длинными ресницами и резными чертами лица, довольно молодая, не старше 18–20 лет; думаю, она не потеряла родственников на «Титанике».

Ниже привожу письмо в лондонскую «Таймс», поскольку оно отражает наши чувства, связанные с гибелью «Титаника». Письмо написали в среду, вскоре после того, как стало известно, что на «Титаник» отправляли ледовые предупреждения. Мы все решили: необходимо что-то сделать, чтобы привлечь общественное мнение к обеспечению безопасности трансатлантических путешествий в будущем. Мы, конечно, не знали, сколько известно внешнему миру, и казалось уместным сообщить английской публике о том, что случилось, как можно раньше, как только представилась такая возможность. С тех пор у меня не было случая изменить какое-либо из мнений, изложенных в письме.

«Сэр!

Будучи одним из немногих выживших англичан с парохода „Титаник“, который затонул посреди Атлантики утром в прошлый понедельник, прошу изложить вашим читателям несколько связанных с катастрофой фактов в надежде, что в ближайшем будущем можно что-то предпринять для обеспечения безопасности путешественников, которые пересекают Атлантический океан по делу или ради удовольствия.

Прежде всего, я вовсе не собираюсь возлагать ответственность на какого-либо конкретного человека или группу лиц. Я лишь привлекаю внимание к вопросам, важность которых, по-моему, не подлежит сомнению. Мои слова могут быть доказаны любой следственной комиссией, что позволит вашим читателям сделать собственные выводы относительно того, кто несет ответственность за столкновение.

Во-первых, командованию „Титаника“ было известно, что мы зашли в район айсбергов; что атмосферные и температурные условия предполагали приближение айсбергов; с корабля, шедшего впереди, была получена радиограмма, что их видели неподалеку, и указывались точные координаты (широта и долгота) того места.

Во-вторых, во время столкновения „Титаник“ шел на полной скорости.

В-третьих, условия для спасения пассажиров и членов экипажа были совершенно неудовлетворительными; шлюпок хватало всего на 950 человек. Таким образом, при полной загрузке в 3400 человек спастись при несчастном случае мог лишь каждый третий.

В-четвертых, количество поднявшихся на „Карпатию“ людей, примерно 700 человек, – высокая доля из возможных 950; это великолепное доказательство мужества, изобретательности и преданности долгу со стороны офицеров и членов экипажа судна; мы располагаем многочисленными примерами их благородства и личного самопожертвования, и мы знаем, что, при имеющихся в их распоряжении средствах, они сделали все, что могли.

В-пятых, широко распространена практика движения почтовых и пассажирских судов в тумане в районе скопления айсбергов на высокой скорости; по расписанию они обязаны двигаться почти со скоростью экспресс-поезда и потому часто не снижают скорость, несмотря на возможную опасность.

У меня недостает ни знаний, ни опыта, чтобы предложить возможные средства для исправления ситуации; но, может быть, следующие предложения окажутся небесполезными.

Во-первых, не следует выпускать из британского порта ни одно судно без достаточного количества спасательных шлюпок и других средств спасения, в которых хватило бы мест для всех пассажиров и членов экипажа. Места в конкретных спасательных шлюпках должны быть заранее известны пассажирам и значиться в билетах.

Во-вторых, по мере необходимости каждый пассажир должен пройти учения по спасению жизни под руководством членов экипажа, за которыми закреплена та или иная шлюпка.

В-третьих, каждое пассажирское судно, занятое трансатлантическими перевозками, должно замедлять ход на несколько узлов в районе возможного скопления айсбергов. Пассажирские суда следует оснастить мощными прожекторами.

Искренне ваш,

Лоуренс Бизли».

Еще на «Карпатии» я решил записать по возможности точный отчет о катастрофе и подготовить его для передачи в прессу, дабы успокоить общественное мнение и предотвратить неверные и истерические репортажи, которые часто публикуют некоторые американские репортеры в такого рода случаях. Первое впечатление часто бывает самым стойким, а в катастрофе такого масштаба, когда особенно необходимы точные и выверенные сведения, подготовка отчета была очень важной. Я записывал свои воспоминания в разных уголках палубы и салонов на «Карпатии». Мой рассказ попал, как кажется, очень удачно, в руки репортера Ассошиэйтед Пресс, который распорядился им как нельзя лучше. Насколько я понимаю, их репортаж стал первым, который увидел свет, и возымел желаемое действие.

«Карпатия» вернулась в Нью-Йорк, пройдя самые разные климатические условия: айсберги, ледяные поля и лютую стужу; ослепительно-яркое теплое солнце, гром и молния однажды ночью (раскаты грома следовали почти сразу же за вспышкой молнии, отчего некоторые женщины, спавшие в кают-компании, в страхе вскакивали и говорили, что кто-то снова посылает сигналы бедствия ракетами); холодные ветра почти все время; туманы каждое утро и большую часть одного дня, когда мы все время слышали сирену; дождь, море бурлило, и брызги залетали в окна салона. Мы говорили, что видели почти все, кроме жары и шторма. Поэтому в четверг утром, когда нам сказали, что с мостика виден Нантакетский плавучий маяк, по кораблю пронесся общий вздох облегчения; мы поняли, что до следующего утра достигнем Нью-Йорка и земли.

Нет сомнения в том, что многим четыре дня ожидания показались весьма трудными; корабль был переполнен, из-за чего приходилось отказываться от привычных удобств; не хватало предметов одежды и туалетных принадлежностей. И все же мы предвкушали встречу с близкими, хотя многим из тех, кто приехал встречать «Карпатию», не суждено было увидеть своих родных и друзей. Несколько человек еще верили, что встретят друзей с «Титаника»; возможно, говорили они, их доставил на сушу какой-нибудь более быстроходный корабль. А может, друзья последовали за нами на другом судне. Им никто не возражал, несмотря на воспоминания о ледяной воде и многочасовом погружении. Наоборот, мы выражали надежду, что кого-то подобрали «Калифорниэн» или «Бирма». В мире случались и более странные вещи, и все мы проходили необычные испытания. Хочу отметить лишь одно странное обстоятельство: несмотря на холод и испытания, никто не заболел. По словам капитана Рострона, во вторник доктор представил ему чистое карантинное свидетельство; исключениями были случаи обморожения и нервного потрясения. Не было болезней, связанных с долгим пребыванием на холоде, – и необходимо помнить, что значительная часть спасенных некоторое время находились в воде после того, как «Титаник» затонул. Затем они либо сидели несколько часов в мокрой одежде, либо стояли или полулежали на днище перевернутой шлюпки, и волны часто перехлестывали через них, пока их не приняла на борт спасательная шлюпка. Мы не видели плачущих женщин, которые час за часом скорбят о своих потерях, пока не сходят от горя с ума, – хотя о таких случаях сообщали в интервью некоторые пассажиры «Карпатии». Женщины переносили горе с высочайшим мужеством, они выходили на палубу и разговаривали со спутниками, и, несмотря на свою потерю, не забывали радоваться вместе с теми, кто воссоединился с друзьями на «Карпатии» или очутился рядом с ними в шлюпке. У находящихся на берегу не было повода называть «Карпатию» «кораблем смерти» или посылать на пирс коронеров и гробы; пассажиры парохода в целом пребывали в добром здравии и не притворялись больными.

А когда показалась земля, как же приятно было снова видеть ее! Прошло восемь дней с тех пор, как мы покинули Саутгемптон, но казалось, что это время, по словам Шекспира, «прервет лишь Страшный суд»[3]3
  «Макбет». Акт IV, сцена 1 (пер. М. Лозинского).


[Закрыть] и мы плыли не восемь дней, а восемь недель. Столько драматических событий произошло за последние несколько дней, что первые четыре дня, мирные, непримечательные, не запавшие в память, почти выцвели из наших воспоминаний. Требовались некоторые усилия, чтобы вспомнить, что происходило в Саутгемптоне, Шербуре и Квинстауне, как будто мы возвращались к каким-то прошлогодним событиям. Думаю, тогда всем стало ясно, что время вернее отмерять событиями, чем секундами и минутами; то, что астроном назовет «2 часа 20 минут ночи 15 апреля 1912 года», выжившие называли «гибелью „Титаника“»; «часы», которые последовали за тем, обозначали «дрейф в открытом море», а время 4:30 утра – «спасение „Карпатией“». Отсчет был мысленным, а часы, минуты и секунды на циферблате – эмоциями, сильными и молчаливыми.

Окруженные всевозможными буксирами, заполненными (как и все прибрежные строения) фотографами и репортерами, мы отворачивались от вспышек магния и громких вопросов о катастрофе, «Карпатия» медленно подошла к месту стоянки у пирса «Кунард». Сбросили сходни, и мы наконец ступили на американскую землю, исполненные благодарности и признательности.

Повторюсь: физическую слабость и психическое состояние спасенных, сошедших на берег, сильно преувеличивают. Судя по одному репортажу, мы «были в полуобмороке, в истерике, граничившей с галлюцинациями, только сейчас начали осознавать ужас». К сожалению, такие картины были представлены всему миру. Мы стали свидетелями болезненных сцен с родственниками погибших. Женщины в очередной раз демонстрировали выдержку и проходили испытание в большинстве случаев крайне спокойно. Даже в том искаженном репортаже отметили: «Некоторые, как ни странно, спокойны и рассудительны». Если под «некоторыми» понимать «подавляющее большинство», это будет гораздо ближе к истине. По-моему, репортаж о катастрофе не обязательно должен подчеркивать горе и печаль, выискивать подробности, чтобы удовлетворить ужасную, нездоровую тягу к дурному в головах людей. Вот первые вопросы, которые задавали возбужденные толпы репортеров, окружившие выживших: правда ли, что офицеры стреляли в пассажиров, а затем в себя; стреляли ли пассажиры друг в друга; какие самые ужасные сцены мы наблюдали.

Неплохо было бы упомянуть о прекрасном состоянии здоровья спасенных, о том, как они благодарны спасителям. Можно найти тысячу и один повод для радости. В гуще многочисленных описаний истерик нужно было найти место для нормального поведения – а я склонен полагать, что нормальное поведение в тот вечер преобладало. В последней главе я постараюсь подчеркнуть, что нормальное поведение преобладало даже во время катастрофы. Многие удивляются, увидев, что люди в минуты опасности и горя ведут себя не так, как считается обычным – и, должен добавить, как обычно описывают поведение в подобных обстоятельствах.