Текст книги "Как стать контрабандистом 3. Транзит"

– Я не мешаю? – Микко перешёл на более продвинутый английский.

– У нас важный разговор, – хмуро сообщил Сулев, – Зайди попозже.

– Хорошо, – Микко подхватил свою кружку и быстро удалился.

– Как думаешь, – спросил я, провожая Микко глазами, – У него тоже проблемы со следствием?

– Это у следствия с ним проблемы. Такое болтало, что пробы ставить негде.

– Стукач?

– Микко? – Сулев скупо улыбнулся, – Трепло безмозглое. Официально он занимается развозкой газет и всяких рекламок. Здесь неподалёку. Но постоянно гоняет в Россию. У него хорошие завязки с bikers (байкерами). Кто-то из его дальней родни там верховодит. Bikers иногда обеспечивают ему traffic (переброска наркотиков). Но Микко не спец по благородным. Так, по мелочам. Будильник, афганка, зелень. Да и свою дурь он всегда бодяжит страшно… или ему такое фуфло гонят. Я не в курсах. Кипиш раньше многие поднимали. Но потом быстро сдувались.

– Значит он тут по делу?

– Да ничего подобного. Я же говорю, что он болтало. Как появится, то начинает всех обзванивать. Болезнь у него такая. Приобщнуться к крутизне.

– Так его за наркоту взяли, или как?

– Или как. Ему сто раз говорили: «Покупай телефоны с клонами чужих IMEI и звони сколько хочешь».

– А зачем?

– IMEI это международный идентификатор любой мобилы. Набери на клавиатуре *#06# и наслаждайся своим личным шпионом. Можно и без него, но тогда телефон моментально вычислят и отключат.

– Ну и?

– Тут недавно накрыли крупную партию наркоты, а звонки от Микко были засвечены поголовно у всех фигурантов. Вот теперь сидит и доказывает, что он совсем не при делах. Год или два схлопочет, если вообще никаких доказательств следаки не добудут.

– Не понял. А в чём его конкретно обвиняют?

– В том, что оказался в ненужных списках, плюс прошлые залёты. Не отвертится. А самое стрёмное то, что он уже четвёртый месяц сидит совершенно пустой. Вот это я совершенно точно знаю. Живёт только на мелочь со своей официальной работы.

– Значит, за прошлые дела?

– Какие у него дела? Так, делишки. Он мелкий pusher (торговец наркотиками) с одним реальным родственником. При удачном раскладе имел десятку с хорошей поставки, да и ту сразу сливал на свою прожорливую тёлку. А в тюрягу он всегда попадал либо обдолбанным, либо по хулиганке.

– И ты предлагаешь мне попытаться написать об этом?

– Даже не думал. У меня свои истории имеются.

– Вот и напиши автобиографию.

– Пробовал. Не смогу. Я сидел с двумя знаменитыми ребятами. Те тоже пытались писать, но так ничего и не вышло. Это не так просто. Нет ничего скучнее собственных слов.

– Знаешь, одна из моих бабуль, мир её праху, правда совсем по другому поводу, говорила: «Трудно стать первым мужчиной на протоптанной дорожке». Конечно, догадываюсь, что трудно. Тут порой письмо ни начать, ни закончить, а ты на книгу замахнулся. Все темы по сто раз исписаны.

– Пойми, но это очень важно. Надо всем рассказать про финское полицейское государство.

– Зачем?

– Здесь всё негласно устроено на презумпции вины. Каждый обвиняемый обязан сам доказывать свою невиновность. При этом суды платят адвокатам. Любым государственным структурам спокойно разрешается лгать под присягой. В крайнем случае, они могут мимоходом сообщить, что это только их подозрение. Но суд это преподнесёт как непреложный факт. И эта бумажная ложь будет всё нарастать и нарастать как снежный ком. Пока не утопит.

– Уже столкнулся. Подозрение с высокой долей вероятности.

– Типа того. И получается, что государство полностью контролирует и может легко фальсифицировать любой процесс. Только достаточно богатые люди могут нанять себе независимого адвоката, действительно заинтересованного в реальном выигрыше дела, а потом финансово выдержать длинную судебную волокиту за свой счёт. Это как отдушина данная государством… free hand… carte blanche.

– Индульгенция?

– Да, такая обдиральная отмазка для тех, кто при деньгах, и при этом никак не хочет смириться.

– Ты хочешь сказать, что все государственные адвокаты продажны?

– Нет, почему? Они все искренне верят в свою честность, но при этом никогда не пойдут против интересов государства, которые им старательно разжёвывает прокурор, а потом подтверждает судья. Иначе они сами останутся без работы.

– Пластилиновая совесть.

– Именно так. Ты знаешь, что в каждой тюрьме есть список правильных адвокатов, которые действительно будут тебя защищать? На каждый регион их не больше одного-двух на сотни государственных. И этот список редко когда растёт. Чаще он сокращается, а иногда вообще исчезает.

– Страсти какие.

– А что, тебе нравится твоя одиночка? – неожиданно сменил тему Сулев.

– Пока да. Могу спокойно есть, растопырив локти, и громко чавкать. Пользуюсь парашей вне очереди. Смотрю телевизор, когда захочу и что захочу. Неограниченная свобода выбора в пределах камеры.

– Вот и будешь тут сидеть, пока у тебя не высосут все бабки. Причём сначала заблокируют все твои счета и будут постоянно следить, из какого источника идут все твои оплаты и оплаты твоей семьи. Ни один банк не даст тебе кредит. Телефоны поставят на прослушку. Опросят всех твоих знакомых. Активизируется налоговая. Заново рассмотрят все твои даже самые мелкие нарушения за последние десять лет.

– Ну, не может быть всё так мрачно. Это вполне приличная страна скандинавского социализма.

– Вполне. Слушай, а подельников в этой тюрьме у тебя нет?

– Вроде водитель здесь сидит. Но я его не знаю.

– Ты сидишь один в камере, а тюрьма переполнена. На прогулки не ходишь, – он слегка задумался и покачал головой, – А знаешь, тебе просто везёт, как некоторым… ладно, не заморачивайся. Такая подстава не сработала.

– В смысле?

– Если вертухаи засекут хоть одно ваше пересечение, то они могут выступить на суде свидетелями.

– Свидетелями чего?

– Преступного сговора и попытки сокрытия важных улик.

– Да это же бред!

– Подобный бред легко вписывается в протокол суда. Потом его невозможно оттуда убрать. Ладно, я пойду. Ты подумай. У меня глаз на людей намётанный. Ты сможешь заставить себя об этом написать. Да и образования должно хватить.

– Буду думать. Это теперь и есть моё основное занятие. Cogito, ergo sum – влачу жалкое существование, пока мозги варят.

Магазин открылся 8 января. Только вот денег на мой счёт так и не поступило. Раздосадованный, я вернулся в камеру и проверил свои запасы. С определённым напрягом можно протянуть следующую неделю. Надо только правильно рассчитать необходимые временные интервалы между потреблением. Я взял лист бумаги и сел за планирование. Выходило не так уж и плохо. Одна сигарета каждые два часа. Два пакетика чая в день. Кофе не более неполной чайной ложки утром. Сахар либо сразу прикончить, либо использовать по половине чайной ложки в день.

– Просто лафа, – громко заявил я, но что-то без особой радости, – Если тут крысы не заведутся. В обеих смыслах.

– Da ta da da da da daaaah! — дверь распахнулась, и втиснулся Микко с кофеваркой в руках, – Ты не забрал свой аппарат.

– Спасибо, – появление кофеварки только усугубило моё подавленное настроение.

– А это подарок, – он вытащил из кармана пачку молотого кофе.

– Спасибо, – повторил я, – А фильтров у тебя случайно нет? Или будем молотый кофе растворять?

– Peace-death! – Микко гордо улыбнулся, – Фильтры в тюрьме не проблема.

Действительно он быстро вернулся с пачкой разномастных фильтров. Затем, не останавливаясь, уволок кофеварку и появился только через четверть часа:

– Я её промыл и залил чистой воды. Сейчас сделаю нам кофе.

– У меня сахара почти не осталось.

– One sec (секундочку), – он вставил фильтр, набухал кофе и гордо щёлкнул кнопкой, – Скоро будет готово, – с этими словами он опять смылся.

Ввалился он страшно довольный собой. Выложил на стол нераспечатанную пачку сахара, пакет молока и здоровенную стопку галет.

– Всегда делай людям добро, иногда взад обломится, – задумчиво сообщил я в пространство, – Надо только не забыть потом вернуть. Надо себе очередную зарубку сделать на память: talk less and listen more – познавай молча.

– Что?

– Never mind (не бери в голову). Слушай, а ты с кем сидишь?

– Хочешь поменяться с ним местами?

– Даже не подумаю. Просто интересно.

– Так, один старичок. Очень тихий. Kirvesmies. Carpenter.

– Плотник? А он что сделал? Кривой гроб сколотил для начальства?

– Нет, он не настоящий плотник. Его так здесь зовут. Он молотком людям головы пробивал. У него life-termer – пожизненное тюремное заключение.

– И много он… наплотничал?

– Доказали только пять или шесть эпизодов. А так больше двадцати, я думаю.

– И как тебе с ним?

– Да он молчит целыми днями. Кофе вообще не пьёт. Только лежит и много курит.

– Capacitor – конденсатор.

– Почему?

– Конденсаторы часто взрываются. Вот и он накопит злости и разрядится. Ты вот его своими разговорами достанешь и bang-bang! (пиф-паф)!

– Так я тоже в камере молчу. Давай лучше кофе выпьем.

Кофе оказался горьким и вязким. Как гуталин. Им только suicide (самоубийство) совершать. Coffecide – кофецид. Незаменимое средство для сапог и самоубийц. Или для самоубийц в сапогах.

10 января мой пятидесятый день рожденья. И выпал он на субботу. В этот день Юлий Цезарь пересёк со своим войском Рубикон, был аннулирован брак Наполеона и Жозефины, а до этого ещё был обезглавлен Емелька Пугачёв, крайне недостоверно выдававший себя за катькиного рогоносца Петра III. Ну и остальные человеческие заморочки по мелочам.

Как-то вспомнилось, что по китайскому гороскопу я порядочная свинья-интеллектуалка. Там правда утверждалось, что такие легко переживают собственные неудачи и терпимо относятся к недостаткам других людей. Беспристрастны по отношению ко всем, в том числе и к себе и до бесконечности будут задавать себе вопросы о том, честно ли они поступают в каждом конкретном случае. В итоге эти самокопания могут превратить их в философов. Свинья настолько искренна, что опровергает все сомнения на свой счет и тем самым обезоруживает врагов. Услышать от нее ложь можно лишь в крайних случаях. Она говорит неправду только в целях самозащиты.

Это вызвало целую цепочку весьма неприятных ассоциаций и сразу захотелось поискать ближайшую лужу с живительной грязью. Но я переборол себя, убедив, что Козерог свинье не товарищ, и отважно поплёлся в сауну. На обратном пути сдал грязную и забрал свою выстиранную одежду. В камере сделал себе человеческий кофе и принялся анализировать внутренние изменения. Но ничего особого не заметил. Как-то вообще не верится, что закончились беспутные тридцатые, игривые сороковые и впереди болезненные шестидесятые. А я себя до сих пор ощущаю никак не старше тридцати. Если бы не спина, то и сейчас бы активно фонтанировал. Без всякого взросления. В этом слегка потрёпанном теле всё ещё хамски бьётся юное сердце, слегка испохабленное передовой медициной.

Я устроился поудобнее и стал вспоминать несостоявшиеся планы на этот день. Мы с женой планировали романтично отметить юбилей в Париже. Потом я бы под благовидным предлогом оторвался на одинокую партизанскую вылазку с обязательным плеванием на точность с la tour Eiffel и долгим показом среднего пальца la Liberté éclairant le monde. А завершил традиционным зажиганием свечей в Notre Dame de Paris. Всегда надо клянчить в чужих святынях недостижимого. Вдруг у них конкуренция взыграет?

Но не срослось. А эту насильно подсунутую замену я уж точно не назвал бы равноценной. Хотя она и проходит в опосредственном присутствии большого количества иностранных гостей. Правда, собранных не по моей воле.

Заглянул Сулев:

– Ты чего такой грустный?

– Сулев, а на сколько лет я выгляжу?

– Ну, когда появился, то выглядел как больной старик. А сейчас лет на 35, ну 38. Может из-за того что сильно оброс? А что такое?

– Мне полтинник сегодня стукнул.

– Да? Поздравляю. Хорошо сохранился. А я подумал, что у тебя стояк пропал. Тут такое со многими случается.

– В смысле?

– Хочешь порнухи?

– Нет. Совершенно не тянет.

– Здесь любого нормального об этом спроси и удивишься. Через неделю как отрезает. Только уж совсем прыщавые иногда по привычке своего лысого вяло потискают в опустошительных целях.

– Кормёжка?

– А хрен её знает. Знаешь, как тут народ нервничает перед длительными свиданками с жёнами?

– Не знаю и знать не хочу.

– Представляешь, но у них тут даже петушатника нет?

– Да брось. Этого добра должно быть в избытке. В стране, где одна половина любовь измеряется размером вибратора, а вторая признаёт только тёплые клизмы?

– Ну, пара сладеньких камер и здесь найдётся. Но без особой любви и страсти. Просто этакие степенные семейные пары.

– Вот этим порадовал. А то, как ни фильм, то вечно кого-то опускают в душе.

– Вентилем на полшестого? – Сулев весело расхохотался, – Если только ложку намертво приклеить и за веревочку поддерживать. Как в театре кукол. У япошек.

– Здесь что, все с альтернативной эрекцией?

– Нет. Отходят потихоньку. Через полгода уже может и по лбу ударить при переполнении. Ладно, празднуй дальше. Желаю тебе побыстрее выбраться отсюда. А я пойду к себе. У меня ещё смена не закончилась. Да и тебе уже пора начинать работать.

В воскресенье я заставил себя написать более взвешенную речь для выступления на суде. Опять получилось длинно и неубедительно. Я сократил свои сопли до половины страницы и решил отложить окончательную правку до наступления очередного просветления в голове.

С открытием дверей появился Микко и стал ненавязчиво намекать на необходимость крепкого кофе, как средство борьбы с зимней спячкой. После короткой пикировки сошлись на полукрепком, половина которого за час нагревания настоится до требуемой ему кондиции. И на эту половину претендует только он один.

Я вернулся к своим заумным фразам, изобилующим деепричастными и причастными оборотами разной степени непонятности. С философским смирением заменил «совсем уподобились лживым пресноводным» на «неадекватные действия сотрудников следствия», а «уже окончательно задолбавшее постоянное педалирование моего этнического происхождения» на «поспешные и необоснованные выводы». На этом мой творческий порыв полностью иссяк.

Снова проявился Сулев. Он одобрительно посмотрел на меня, задумчиво сидящего с авторучкой в зубах.

– Как идёт работа? Дашь почитать?

– Потом. Правлю свою речь для суда.

– Зачем? Тебе там лучше только кивать, а то припаяют за неуважение к суду.

– С чего ты взял?

– У тебя улыбка слишком гнусная.

– Ты имеешь в виду глумливая?

– Нет. С этакой творческой мечтательностью. Только авторучку не перекуси от предвкушения. Просто поверь, чтобы тебя выпустить у судьи должны сложиться чрезвычайные обстоятельства. Например, похитить, а потом пригрозить не вернуть его самую любимую собачку. Иначе никак. Расскажи коротко свою историю.

– Легко. На границу прибыл груз, якобы в адрес моей компании. Его визуально осмотрели, засомневались и решили сделать рентген. Свой аппарат у них в этот день сломался. Тогда они отправили груз к соседям на просветку. Там обнаружили сигареты, упакованные в грузе. Арестовали вначале водителя, а потом меня и даже мою жену. Все документы по поставке следаки засекретили. Жену быстро отпустили, а из меня всё пытаются сделать главного финансиста русской мафии. Вот и весь криминал.

– Извини, но пока это бред или ты мне что-то не договариваешь. Ясно, что тебя готовят запустить паровозом. Водителя на такое трудно подписать. Сколько там было сигарет?

– Где-то около пятнадцати тысяч блоков.

– Так много?

– Это и меня поразило. Блок весит почти 300 грамм, значит это более четырёх тонн. При этом следаки на суде нагло врали, что груз шёл на мой домашний адрес!

– Приятно слышать. Весьма оригинальное предположение. Может пора бросать курить?

– Очень смешно.

– Странная история. Как часто у тебя такие грузы были?

– Последний в августе. Потом производитель то ли временно закрылся, то ли вообще обанкротился. В общем, Бобик сдох. Совершенно не в курсе, что с ним конкретно случилось. Я же с транспортниками работаю. На этот контрабас мне вообще никаких документов не присылали.

– Поимели тебя в тёмную, — Сулев закатил глаза и выдал замогильным голосом, – С такими объёмами работают только серьёзные люди в костюмах с очень надёжной сетью сбыта, а вот таможня… она всегда при таких делах!

– У меня почти такое же мнение.

– Ты знаешь, что в Англии на этом грузе можно было почти лимон отжать? И очень быстро.

– Наверно. Но мне такой хабар не нужен.

– Да, ловко тебя пристегнули. Ладно, пиши себе дальше. Это нервы успокаивает. Только совсем маленький совет. Перед судом порви и выброси свои листочки. Или сожги. Чтобы врагам не достались. Здесь русский не имеет права обличать финские недостатки. Это неправильный ход. Это как у вас неграмотный чурка будет заслуженных академиков прилюдно наукам учить. Результат всем заранее известен, даже если чурка полностью окажется прав.

В понедельник, сразу после утреннего закрытия дверей, я залёг в своё импровизированное кресло и стал обдумывать применение нового слова, которое внезапно зародилось у меня в голове:

Prosecutor = prostitutor ⁴⁰

Только как такое новое словечко перевести на русский? Уж больно оно вкусное и вроде даже знакомое. Ну, точно. Профурсетка⁴¹. И моментально перед глазами всплыл образ прокурора-задохлика из Лапёры. Интересно во сколько он свою честь оценил? Или добровольно продырявился за так? В какой раз?

Я мысленно представил себе глянцевую обложку журнала с фотографией обтрёханного прокурора с фингалом под глазом и броской надписью:

OUR PROSTITUTOR TRIED TO GET RUSSIAN TO SPILL!

НАШ ПРОФУРСЕТКА ПОПЫТАЛСЯ ЗАСТАВИТЬ

РУССКОГО РАСКОЛОТЬСЯ!

Вот бы народ повеселился! Я зажмурился от удовольствия. Но тут заскрежетал засов и проявился недовольный вертухай.

– К доктору, – он махнул рукой в сторону лестницы.

– Dude! (клёво), – я боком сполз на пол, – Очень вовремя, – а про себя добавил: «А то в мечтах кончу или вообще кончусь».

Ждать пришлось недолго. Загорелся зелёный огонек, и я решительно взялся за ручку двери.

– Добрый день, – голос у доктора был безжизненный и тихий. Странно, а ведь этот чел только что вернулся из отпуска. Или и этот расслаблялся по принципу: «Отдыхаем хорошо, только устаём очень»?

– Добрый день. У меня большие проблемы с моей вставной челюстью.

– Да, я уже прочитал. Но в тюрьме нет необходимого оборудования. Могу вас записать в очередь. Вам это будет стоить, – тут в его глазах что-то замерцало, – Не менее 500 евро.

– За что?

– За восстановление ваших челюстей.

– Но челюсти в порядке. Мне нужен только новый внутренний слой.

– Это ничего не меняет. Вы готовы заплатить?

– Готов, но наличные в тюрьме запрещены, а все мои кредитные карты у охраны, – в голове у меня всплыли предостережения Сулева, – Может, вы мне выпишите счёт, а я перешлю его своей семье?

– Посмотрим, – он сразу утратил ко мне интерес, – Я вас поставлю на очередь. Что ещё?

– Спина.

– Таблетки не помогают?

– Нет.

– Я выпишу более сильные. До свидания.

Я кивнул и вывалился за дверь в некотором недоумении. Быстро, но непонятно. Или я уже стал таким тормозным? Итого, я теперь вроде как стою в паре очередей на разные обследования, но сроки даже примерно неизвестны. Очевидно, что мне выписали очередные таблетки, но опять без названия. Надо заплатить неизвестно за какой ремонт моих челюстей, но неясно когда и как. Этому доктору надо логические задачки в детские журналы посылать. Большие гонорары может огрести, темнила.

Не успел я вернуться, как меня послали звонить своему адвокату. Тони был в приподнятом настроении, что породило во мне надежду, которая моментально угасла:

– Я улетаю на неделю во Вьетнам. Буду осуществлять юридическое сопровождение очень крупной правительственной сделки, – в его голосе звучало неприкрытое торжество, – Если я не успею на суд, то поедет мой старший партнёр. Он в курсе дела.

– А когда суд?

– Пока неясно. Судья обещал назначить его в ближайшее время.

– Понял.

– Вот и хорошо. Как вернусь, сразу позвоню.

– Удачной поездки, – я повесил трубку и немного постоял у аппарата. Очень хотелось прямо тут же выплеснуть всю нахлынувшую обиду. Кто-то мотается по тёплым странам, а кто-то только и может себе иногда позволить завистливо пялиться на хмурое небо в ржавую клетку.

– Собирайтесь на встречу, – вертухайша кокетливо улыбнулась, – Там к вам прибыли двое мужчин, но только одна женщина.

Я лихо поддёрнул спадающие тюремные штаны и двинулся за ней, слегка недоумевая, что это за делегация такая прибыла. Мы спустились на первый этаж и прошли в «белое» крыло. Короткий коридор упёрся в старинную дверь, которую явно ни разу не подновляли с момента строительства.

– Вам туда, – вертухайша махнула на дверь и отошла за мою спину.

Я постучал и открыл дверь.

– Вот ведь паскудство какое, – непроизвольно вырвалось у меня. Да и было от чего. За небольшим столом расселись и весело щебетали Костик, Василёк и Пышка.

– Нам надо закончить последний допрос, – Костик вскочил и выступил вперёд, – И тогда ваше дело будет направлено прокурору.

– И вам не болеть. А кто-то утверждал, что здесь нет места для допросов, – язвительно сообщил я, – А где этот ваш большой-экскаватор-всех-закопатор?

– Он занят, – Костик скользнул взглядом в сторону.

– Мне интересно, а не ты то бздо накатал на меня легавым?

– Не понимаю.

– Кто дал ложные сведения обо мне в полицию в мой последний день в Лаппеенранте?

– Это вопрос к полиции. Мы здесь совершенно по другому поводу.

– Ну-ну, добропорядочные вы наши. С чем сейчас припёрлись? – я без приглашения сел и покрутил головой.

Двухкомнатная камера «книжкой», точнее почти квартира. Первая комната – гостиная, совмещенная с кухней. Во второй диван, журнальный столик и видна приоткрытая дверь в туалет и душ. Место для длительных свиданий или скромный вертухайский вертеп.

– Как настроение? Хотите кофе? – Пышка натужно натянула на своё лицо почти добрую улыбку, – С сахаром. Только молока нет.

– Спасибо, – во мне тихо стала закипать ненависть. Эту перекормленную сучку засунуть бы сюда на полгода, а потом явиться к ней с цветами и восхищаться благами мануальной липоксации в подвальной восьмиместке.

Василёк продолжал сосредоточенно и упорно ковыряться в своём толстенном laptop и меня старательно игнорировал. Видно чует, хоккеист, своей ушибленной извилиной, что неправ. Он бы раньше думал, когда на меня донос строчил, поборник честности и демократии. Это ему не в fair play (чесную игру) соперника по льду исподтишка размазывать.

Я взял чашку кофе и стал ждать. Пышка моментально развила бурную деятельность. Она достала несколько папок, набитых бумагами с многочисленными закладками, диктофон, блокнот, авторучки и портативный принтер. Разложила всё это на столе, слегка потеснив Василька. Раскрыла первую папку, нашла нужный документ. Вздохнула и негромко заговорила:

– Сегодня допрос буду проводить я. Начнём со стандартной процедуры.

– Пропускай, – лениво сообщил я Костику, – Пусть она самостоятельно эту лабуду отбарабанит, а ты экономь время. У меня ещё дел по горло. Да и вам взад путь склизкий.

Костик согласно кивнул, и мы молча выслушали вступительную часть. Пышка пошла лёгкими красноватыми пятнами, но постепенно со своим волнением справилась и завершила уже быстрой скороговоркой. Сделала солидный глоток кофе и приступила к основной части:

– На последнем допросе мы не смогли получить достоверных ответов по ряду платежей, произведённых вашей компанией. Начнём с 2006 года.

И дальше пошла очередная просто невероятная муть. Пышка находила, осторожно вытаскивала и совала мне под нос платёжку. Я добросовестно зачитывал вслух указанный в ней номер инвойса, на основании которого этот платёж произведён. Василёк медленно набивал мой ответ в свой комп. Через час я заподозрил, что этот бред должен что-то означать, кроме беспросветной тупости. Непонятно только чьей?

Ещё через час я твёрдо сообщил, что мне нужен перерыв на обед и длительный перекур, иначе я просто реально свихнусь. Костик покладисто кивнул и по интеркому вызвал вертухая. Но опять появилась вертухайша. В комнату она не зашла, а терпеливо подождала у двери пока я выйду, хотя её так и распирало от любопытства.

– Вы закончили? – она стрельнула глазами в сторону Костика, торчащего у двери.

– Нет. Это был только warm-up (разминка, разогрев).

– Wahoo! – её негромкий возглас совпал со стуком закрытой Костиком двери, – А чем занимались?

– Classified information (секретная информация), – небрежно сообщил я ей и вдруг раздражённо выдал по-русски, – Жизнь прожить, это не только отсасывать и подмахивать. Как тут некоторые размечтались.

– Извините, не поняла.

– Это трудно перевести. Просто иногда люди хотят слишком много и сразу.

– Но это хоть какое-то для вас diversion (развлечения) в этой тюрьме.

– Это абсолютно точно. По крайней мере, этот дайвёршен в русском языке превратился в диверсию и имеет только одно, но очень правильное значение.

Вертухайша немного растерянно кивнула и умолкла.

Обеда я нервно прождал час, резонно опасаясь, что меня могут и голодного совершенно спокойно загнать на продолжение бессмысленного допроса. Зато появившийся шнырь несказанно удивил. Он просунул голову в кормушку и заговорщески прошептал:

– Эй, русский, у тебя сегодня допрос? Когда грязную посуду будешь возвращать, я тебе cake передам, – тут он хмыкнул и просмаковал, – Piece of cake (проще простого).

Я благодарно кивнул и засел за еду. Мясную порцию мне явно удвоили. Быстро же здесь новости разлетаются. Вот и меня осветил лучик чужого тюремного братства.

Не знаю почему, но получил я не один, а три весьма приличных куска творожного пирога с консервированными фруктами, залитыми сверху шоколадом. Сделан пирог был с большим старанием и это явно не первый опыт. Вкуснятина невероятная. Hell's delight!

– Продолжаем допрос, – Пышка была хмурой и явно раздосадованной.

– А у нас на обед было шикарное мясо, – доверительно сообщил я Костику, – Да и пирог был просто потрясающий.

– Мы без обеда остались, – Костик нервно сглотнул и указал глазами на Пышку, – Она на пять минут зашла в магазин и только через час вернулась.

– Как учили ваши южные союзники: «Arbeit macht frei».⁴²

– Это что за союзники? – подозрительно спросил Костик.

– Южные викинги, – выпалил я, чтобы не хихикнуть, – Из этих… мутных веков.

– Но это больше на немецкий похоже, – неуверенно отпарировал он, – Точно не шведский и не датский. У тебя вообще странное произношение.

– Нет, это нерусский разговорный. Ладно, не отвлекайся. Ваша дама уже что-то долго говорит.

Костик вслушался и зачастил:

– Некоторые выставленные вашей компанией инвойсы имеют определённые недостатки и не всегда отвечают требованиям, предъявляемым к этим документам. Также это касается и инвойсов, которые получала ваша компания. Это очень серьёзные нарушения бухгалтерской дисциплины.

– Да ну? Так уж и сурьёзные? – я задрал брови вверх, – А какое у вас образование, простите за любопытство?

– Это сейчас не важно.

– Очень даже важно, – меня стало слегка заносить, – То один ваш… особо eggheaded (яйцеголовый) гордо приходил с учебниками и такую пургу гнал… pardon… пытался навязать своё, но нужное следствию мнение. А судя по новому наезду… утверждению… теперь, оказывается, и все счета надо исключительно для блезиру делать? Чего же вам, сударыня, в них для полного счастья не хватает? Подписей кровью? Отпечатков пальцев? Или цветной гаагский апостиль отсутствует? – я втянул в себя побольше воздуха и хрипло, под Высоцкого, спросил, – Вы, вообще, чем занимаетесь третий месяц, а? Всё той же мудрой тряхомудрией?

Костик умудрился весь мой эмоциональный всплеск трансформировать ровно в три слова. Не уверен, что совпало с тем, о чём я сам подумал в этот момент, но, как ни удивительно, его перевод остался без встречной атаки.

Повисла пауза. Пышка встала и опять занялась кофе. Василёк так и не оторвал глаз от компа. Костик задумчиво принялся изучать свои ногти. Стороны по умолчанию взяли внеплановый time out.

В тишине громко зафыркал кофейник, выплёвывая последние брызги кипятка. Пышка дождалась щелчка выключателя, и стала разливать кофе по чашкам. Все синхронно потянулись за своей посудой и стали сосредоточенно поглощать слабенький напиток.

Первой не выдержала Пышка. Видно её слишком сильно давил груз ответственности за столь важное поручение. Она отставила чашку и решительно подтянула к себе папку с документами:

– Нам надо завершить рассмотрение ваших сомнительных платежей и не менее сомнительных поступлений денег.

– Сомнительных? Бухгалтерия, аудит и налоговая не углядела в них ничего сомнительного, – мне показалось, что у меня сейчас с языка закапает весь скопившийся яд, – Но вот появились вы, и всё перевернулось на 180 градусов. Может в этом всё дело? Для меня сомнительна ваша квалификация и сомнительна ваша цель, – я поймал себя на том, что это дурацкое слово прилипло ко мне как репей и никак не хочет оторваться, – Так в чём ваши сомнения, сомнительные вы наши?

– У вас инвойсы не имеют единой формы, – выпалила Пышка.

– Какой формы?

– Единой, – теперь в её голосе не было прежней убеждённости.

– А кто эту чушь придумал?

– Это требование, – она замялась, но не сдалась, – Это обязательное требование к бухгалтерским документам в нашей стране.

– В какой это такой нашей стране? – любезно подтолкнул я её к решительному наступлению.

– Законы читать надо, – огрызнулась она, – А нам сейчас необходимо закончить допрос.

– Если крыть нечем, крой матом, – я подмигнул Костику, – Это ей можно и не толмачить. Она таких слов не знает. Оконфузится с непривычки.

Но Пышка и без перевода опять пошла пятнами. Она рывком пододвинула к себе папку и стала резко перекидывать листы:

– Вот тут очередной непонятный инвойс вашей компании… совершенно другая форма… здесь вообще на русском языке… этот на английском… и все разные!

– Креативность не порок, а полёт свободного разума, – назидательно сообщил я, – Разные проекты рождают разные бумажки. Но необходимый набор информации есть везде. Могу зарубиться по крупному.

– Мы не будем спорить. Это допрос, а не просто беседа.

– Тогда задавайте вопросы по существу. Мне не нужен ваш детский ликбез. Делом надо заниматься, господа, практическим делом.

– Вот вам вопрос по существу, – она вытащила документ, помеченный красной закладкой, – Есть несколько инвойсов, по которым вы оплатили компании Finntruck Oy большие суммы за неясные операции.

– Неясные? – я аккуратно вытянул листок из её пальцев, – Посмотрим, что здесь такого неясного и таинственного. Ага, оплата за перевозку порт-порт плюс все портовые сборы и отдельно НДС. И в чём проблема? Суммы велики на ваш непросвещённый взгляд? Возьмите тарифы. Это абсолютно доступная информация.