Текст книги "Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов"

Вдохновительницей создания Комиссии по литературному наследию Марины Цветаевой тоже была дочь поэта. За состав этой комиссии Ариадна Сергеевна билась, что называется, насмерть: она считала, что в нее должны входить те, кто может быть полезен Цветаевой, а не те, кому она, Цветаева, может быть полезна. Дочь поэта не могла допустить, чтобы в комиссию входили люди случайные, поэтому так упорно, проявляя свои «дипломатические» способности, добивалась, чтобы, например, Н.Д. Оттен не стал членом этой комиссии, категорически возражала против включения в ее состав В.В. Морковина. Она же настояла, чтобы секретарем комиссии была Анна Саакянц. Комиссия по литературному наследию Марины Цветаевой была создана В.Н. Орловым в конце 1961 г. В ее первый состав входили К.Г. Паустовский, И.Г. Эренбург, А.Н. Макаров, А.С. Эфрон, А.А. Саакянц, чуть позже к ним присоединилась М.И. Алигер. После смерти в 1967 г. Эренбурга и Макарова, в 1968 г. – Паустовского неоднократно обсуждался вопрос об обновлении состава комиссии, однако заново она была сформирована только в марте 1973 г.

А. Эфрон горячо поддержала и проведение вечера памяти Марины Цветаевой: «…не просто “хорошо бы”, а нужно, чтобы состоялся вечер памяти Марины Цветаевой в Доме литераторов», – настаивала она, рекомендовала состав выступающих (Илья Эренбург, Павел Антокольский, Генрих Нейгауз, Дмитрий Журавлев и др.). Но первый вечер, посвященный 70-летию со дня рождения Цветаевой, провел 25 октября 1962 г. Литературный музей. О нем она сообщала В.Н. Орлову: «…всё прошло без малейшей “ажиотации”, никто стульев не ломал и стекол не бил, и хотя зал вместил вдвое больше положенного, было очень спокойно, пристойно – как надо. Устроители сумели правильно распределить билеты и, главное, подготовили вечер без излишней рекламы и болтовни, многие “сенсационеры” узнали о нем лишь на следующий день после того, как он состоялся. Была неплохая (небольшая) экспозиция книг, фотографий, на диво удачный портрет…; выступали Эренбург, Слуцкий, Ев. Тагер; первые два, по-моему, хорошо (Эр<енбург>, правда, перепевал опубликованное, т. ч. ничего нового не сказал – но сам был насквозь мил и добр, что не часто увидишь!). Тагер же развел молочные реки, кисельные берега – я держала себя обеими руками за шиворот, чтобы усидеть, и бесилась – дура неизбывная! Потом было “художественное” чтение маминых стихов, и опять же я, вместо того чтобы испытывать благостные чувства, начала медленно и верно взрываться. К счастью, взрывалась в фойе, хоть ни у кого не на глазах. Понимаете, разумом ценю первую попытку Цветаевой “вслух” и отдаю должное терпению, любви и мужеству устроителей, а сердце требует совсем, совсем иного для памяти мамы. Настоящего – не только по замыслу, но и по осуществлению»[16]16
  История жизни, история души. Т. 2. С. 168.


[Закрыть].

На второй вечер, официальный, разрешенный секретариатом Союза писателей, состоявшийся в Центральном доме литераторов 26 декабря 1962 г. (его, правда, не раз переносили, и, вообще, речь шла о том, состоится ли он), Ариадна Сергеевна не пошла, сославшись на болезнь, а на самом деле, видимо, боясь услышать что-нибудь фальшивое «в потоке приветствий» (см. ее впечатления от вечера в Литературном музее) либо опасаясь какого-либо инцидента. Но все прошло благополучно. Было много выступивших. Потом она благодарила П. Антокольского: «Все в восторге от Вашего и Эренбургова выступления. “Восторг” не то слово – люди плакали»[17]17
  История жизни, история души. Т. 2. С. 161.


[Закрыть].

Письма Ариадны Сергеевны читаются с большим интересом. По сути, они представляют собой либо попытки литературоведческих изысканий (хотя текстологом она не была), либо мини-очерки со сценками из жизни обитателей Тарусы, часто ироничные. Надо сказать, что и себя Ариадна Сергеевна не щадила: относилась к собственной персоне с юмором, часто даже с сарказмом, как правило, была недовольна собой. Она, за плечами которой был большой, многотрудный, полный страданий и жизненных потерь, путь, не любила неискренности, показной «светскости», поэтому избегала некоторых тарусских так называемых «салонов», где все подчинено моде. Так, она не посещала «салон» Н.Я. Мандельштам, перестала бывать и у Оттенов, с которыми, впрочем, поддерживала дружеские отношения. Возможно, не во всем и не всегда Ариадна Сергеевна была права. Иногда она ворчала, без веских оснований, в сердцах, могла высказаться весьма резко и обидно. Но это, как правило, были всего лишь взрывы эмоций, не сказывающиеся на ее отношении к людям, сиюминутные порывы ее нелегкого характера. Как подтверждение этому, вспоминается случай с Семеном Островским, студентом-филологом Киевского университета, который по собственной инициативе и, главное, без согласования с Ариадной Сергеевной установил памятный камень на месте, «где хотела бы лежать» Марина Цветаева. Узнав об этом, А.С. Эфрон (она и А.А. Шкодина отдыхали в Латвии) дала срочную телеграмму в Тарусу с требованием убрать злополучный камень. А потом жалела о своем скоропалительном решении: «…Островский чудесный мальчик, вполне, весь, с головы до ног входящий в цветаевскую формулу “любовь есть действие”, мне думается, что, когда соберем мнения всех членов комиссии по поводу его великолепной романтической затеи, надо будет написать ему от имени комиссии премудрое письмо, т. е. суметь и осудить необдуманность затеи, и… поблагодарить его за нее. Мальчишка совершенно нищий, в обтрепанных штанцах, всё сделал сам, голыми руками, – на стипендию – да тут не в деньгах дело! – писала она В.Н. Орлову 15 августа 1962 г. – Сумел убедить исполком, сумел от директора каменоломни получить глыбу и транспорт, нашел каменотесов – всё в течение недели, под проливным дождем, движимый единственным стремлением выполнить волю… И мне, дочери, пришлось бороться с ним и побороть его. Всё это ужасно. Трудно рассудку перебарывать душу…»[18]18
  История жизни, история души. Т. 2. С. 158.


[Закрыть].

Ариадна Сергеевна любила Тарусу и большую часть года жила там вместе со своей подругой Адой Александровной Шкодиной и любимой кошкой Шушкой, о которой восторженно писала почти в каждом письме. В фокусе ее восприятия также всегда обожаемая ею Таруса. Впечатления от ее красот часто становятся предметом описаний в посланиях к Анне Саакянц. Дом ее всегда открыт для друзей. Она приглашала к себе молодежь: Анну Саакянц, Елену Коркину, Ирину Емельянову, Инну Малинкович с подругой. Бывали у нее и Вероника Швейцер, и Юлия Живова, и Владимир Сосинский с семьей, и Анастасия Ивановна Цветаева с внучкой Ритой, и многие-многие другие – «родственники и не-родственники, знакомые свои и знакомые своих знакомых», школьники и студенты, интересующиеся творчеством Марины Цветаевой. Она притягивала к себе людей. Об этом сохранилось и свидетельство ее тарусской соседки Татьяны Щербаковой: «Приветливая, обаятельная, иногда загадочная, закрытая, постоянно занятая работой. <…> Она легко завоевывала симпатии и желание общаться самых разных людей – будь то знаменитый скульптор Бондаренко или девушка-почтальон, приносившая ей многочисленную корреспонденцию. <…> Она была очень сильным человеком. Удивительное дело: жизненные трудности не убавляли ее способности радоваться, шутить, помнить хорошее…»[19]19
  http://www.radnews.ru


[Закрыть]

А. Эфрон была в курсе литературных дел, следила за публикациями в толстых журналах, газетах, за появлением новых изданий. Ею велась и обширная переписка с писателями (П.Г. Антокольским, Э.Г. Казакевичем, И.Г. Эренбургом и др.), поэтому в письмах представлен и литературный фон «оттепельных» времен. Так, она тяжело переживала события с Пастернаком, возмущалась «Новым миром», отказавшимся печатать «Синюю тетрадь» Казакевича, осудила высокомерное и развязное отношение того же журнала к Паустовскому и отказ публиковать его повесть «Время больших ожиданий», высказала свое мнение о произведениях авторов «Тарусских страниц» (Казакова, Корнилова и т. д.). Даже с А.И. Солженицыным «обменялась нотами», как она писала, по поводу «штанов Ивана Денисовича» (с ее точки зрения, там были неточности описания лагерной жизни) и т. д.

Восхищает эрудиция Ариадны Сергеевны. Прекрасное знание литературы отражено в ее письмах образными выражениями, цитатами из русской и зарубежной классики, Библии, фольклора. Она часто дает своему «соредактору» точный адрес источника, где можно найти сведения для комментирования той или иной строки произведения Цветаевой.

Ариадна Эфрон часто делает отсылки к героям цветаевских произведений и реальным лицам, встречавшимся в жизни матери. Например, она вспоминает о первой неудачной попытке знакомства Марины с князем Сергеем Волконским, рассказывает о переписанной ею «одним махом» поэме «С моря», подаренной Владимиру Сосинскому «за действенность и неутомимость в дружбе» (он вызвал на дуэль Юрия Терапиано, защищавшего Владимира Злобина, который в непозволительном тоне высказался о цветаевской «Поэме Горы»), уточняет, сколько раз Цветаева встречалась с Александром Блоком, упоминает письмо (то самое – о «предках») Веры Меркурьевой, на которое Цветаева дала яростную отповедь. И многое другое.

Ариадна Сергеевна никогда не стремилась стать знаменитой за счет матери, не нажила себе богатств на цветаевском наследии (а по сути, наследстве). Она не покупала шуб и драгоценностей. «И то, что я делаю, я делаю не для себя <…>, на этом я не зарабатываю ни славы, ни денег, ибо делаю это для всех и для будущего; и делаю это в память и во славу мамы, и как искупление всех своих дочерних промахов и невниманий, хотя, по правде, не была я уж такой плохой дочерью; просто в какие-то недолгие годы юности была недостаточно взросла, чтобы понимать; а любить – всегда умела»[20]20
  История жизни, история души. С. 184–195.


[Закрыть]. А. Эфрон отдала в Архив (ЦГАЛИ) все материалы М.И. Цветаевой бескорыстно, хотя многие подбивали ее продать их. На жизнь она зарабатывала многочисленными переводами (в декабря 1962 г. ее приняли членом в секцию переводчиков СП ССР), часто изнурительными, ухудшающими ее и без того подорванное здоровье. На кооперативную квартиру первый взнос ей помогли собрать друзья, а кроме того, она взяла в Литфонде ссуду – возвратную, – которую выплачивала из своих гонораров за переведенных французов, вьетнамцев, испанцев и многочисленных представителей других стран и народов.

Долг свой перед матерью дочь выполнила сторицей, и не только перед матерью, но и перед русским читателем (по сути, Ариадна Сергеевна совершила гражданский подвиг). Она сделала всё, чтобы вернуть имя крупнейшего поэта современности Марины Цветаевой великой русской литературе.

Татьяна Горькова

Письма

1961

Милая Анна Александровна, рада была получить Вашу весточку, так как сама я долго еще не раскачалась бы. Рада, что Вы – «со»-редактор[21]21
  «…В конце… шестидесятого года Владимир Николаевич Орлов… взялся составить небольшую книжку стихотворных произведений Цветаевой… он подал заявку в Гослит. Я узнала об этом и добилась, чтобы меня назначили “соредактором” книжки – всего-то восемь авторских листов…», – вспоминала А. А. Саакянц (С98. С. 11).


[Закрыть].

Перевес «старых» стихов над «новыми» в книге неизбежен, так как поздние стихи необычайно сложны, а для первого сборника[22]22
  Речь идет о книге «Избранное» (М.: Гос. изд-во художественной литературы, 1961), над которой началась работа.


[Закрыть], долженствующего, как я надеюсь, открыть дорогу последующим изданиям, очень важно быть «проходимыми» и хотя бы относительно легко читающимся. Но, на мой взгляд, Орлов[23]23
  Владимир Николаевич Орлов (наст. фам. Шапиро; 1908–1985) – литературовед, главный редактор (1956–1970) серии книг «Библиотека поэта». Автор многочисленных работ по истории русской литературы, а также ряда статей в периодической печати. Написал биографическую книгу об А. А. Блоке «Гамаюн» (1947).


[Закрыть] (знающий и любящий Цветаеву), включил ряд слабых стихов, которые, по-моему, опять-таки в первую книгу никак нельзя включать. Это № 4 – «Генералам 12 года»[24]24
  «…Орлов предложил много ранних, не очень сильных стихов, – например, “Генералам 12 года” – с ужасающей Ариадну Сергеевну рифмой: “вчера” – “офицера́” (четвертая строфа. – Т.Г.) <…> Орлова, однако, переубедить не удалось, и в книжку попали не самые лучшие стихи» (С88. С. 12). Стихотворение вошло в И61 под названием «Героям Двенадцатого года», посвящено Сергею Эфрону. Историю его создания см. в письме 11 от 29 марта 1961 г. В первоначальном варианте стихотворение начиналось строфой, впоследствии опущенной: «Одна улыбка на портрете, / Одно движенье головы, – / И чувствуется в целом свете / Герои – вы» (СС1. С. 598). При жизни Цветаевой стихотворение не печаталось.


[Закрыть] и 6 – «С большою нежностью» (из неизданного сборника «Юношеские стихи»), стихи из цикла «Комедьянт», стихи из цикла «Дон-Жуан» (тут, т. е. в цикле «Дон-Жуан»[25]25
  Стихотворение «С большою нежностью – потому…» (22 сентября 1915) включено в И61, из цикла «Дон Жуан» в книгу вошли «На заре морозной…» (19 февраля 1917), «Долго на заре туманной…» (19 февраля 1917), «И была у Дон-Жуана шпага» (май 1917, сборник «Психея», 1923).


[Закрыть] плохо подобраны стихотворения, их надо заменить лучшими из того же цикла). Кроме того, по соображениям, так сказать, политического характера, по-моему, нельзя включать стихи из «Лебединого Стана» – это цикл контрреволюционных стихов, который мама, именно из-за политической его окраски, никогда при жизни не издавала. В 1958 г. эта книжечка вышла в Мюнхене с соответствующим предисловием[26]26
  Сборник «Лебединый стан». Стихи 1917–1921 гг. / Подгот. к печати Г. П. Струве. Вступ. ст. Ю. П. Иваска. – Мюнхен, 1957. Ариадна Сергеевна, узнав о выходе этого издания, возмущенно писала И. Г. Эренбургу 3 июля 1958 г.: «…На каком основании университет поручил или разрешил обнародование “Лебединого стана” именно г. Иваску, проявившему поразительную наглость и развязность в выборе выдержек из маминых писем, опубликованных в гарвардском “Русском Архиве”, и поразительное невежество в своих к ним комментариях?» (опубл. в кн.: Фрезинский Б.Я. Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга. 1916–1967. М.: Аграф, 2004; печ. по фотокопии рукописного оригинала из Архива Л. А. Мнухина). В том же письме она рассказала Эренбургу, что обратилась в ЦК КПСС за советом, как ей реагировать на выход этой книжки, изданной без ее разрешения за рубежом, и как отреагировал главный партийный орган страны: «ЦК ответил!.. по прямому проводу в Тарусу, через ошеломленного секретаря райкома, что помещать письмо протеста в газету считают нецелесообразным, т. к. это придаст слишком большое значение выходу этой книги там». У Ариадны Сергеевны на момент написания письма еще не было упомянутого сборника, и она не читала статью Ю. П. Иваска. Может быть, ознакомившись с тем, что написал давний друг, доброжелательный критик Цветаевой, о ней, она бы изменила свое мнение: «Благородная, страстная и горестная Цветаева – поэт хвалы и хулы – всегда на стороне побежденных. Победители, пусть они даже освободители, ей чужды». Опасения А. С. Эфрон были связаны с недавним инцидентом с Б. Л. Пастернаком (выходом книги «Доктор Живаго» в итальянском издательстве. См. следующий комментарий).


[Закрыть]. В орловском списке стихи за № 73, 91, 92 из «Лебединого стана», может быть, есть еще, сейчас не помню. Стих 113 посвящен Пастернаку[27]27
  Речь идет о скандале с романом Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго», который он передал для публикации итальянскому издателю Дж. Фельтринелли. В 1957 г. «Доктор Живаго» вышел на итальянском языке, затем появляются французский и английский переводы. В 1958 г. за это издание Пастернаку присуждается Нобелевская премия по литературе «за выдающиеся заслуги в современной лирической поэзии и в области великой русской прозы». В СССР издание своих произведений за рубежом без одобрения партийных органов не приветствовалось. У Ариадны Сергеевны оснований для опасений было достаточно. Она хорошо знала Пастернака, часто встречалась с ним в эти самые дни травли.


[Закрыть] – хоть он, кажется, «реабилитируется», но тем не менее: стих без Пастернака – сомнителен и непонятен, с Пастернаком (т. е. с комментариями, вскрывающими подтекст) – нужен ли сейчас, в первой книге? Может быть, достаточно «Русской ржи…»[28]28
  Стихотворение «Русской ржи от меня поклон…» (7 мая 1925) вошло в И61.


[Закрыть] Непонятно, почему нет «Офелии», «Диалога Гамлета с совестью», великолепного «Рыцаря на мосту…»[29]29
  Стихотворения: «Офелия» (у Цветаевой два стихотворения, обращенных к Офелии: «Офелия – Гамлету» и «Офелия – в защиту королевы», какое из них имела в виду А. С. Эфрон, неизвестно, может быть – оба?) и «Диалог Гамлета с совестью» в книгу не вошли, «Пражский рыцарь» включен в И61 под названием «Рыцарь на мосту» под № 99.


[Закрыть]

Стих № 77 надо, никому не рассказывая, изъять («Яблоко, протянутое Еве…»), т. к. это …Наталья Крандиевская! (Кстати, знаете ли Вы ее стихи? есть прекрасные среди них.)[30]30
  Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая (урожд. Крандиевская, в первом браке Волькенштейн; 1888–1963, во втором с 1915 г. – Крандиевская-Толстая) – поэтесса, писательница, мемуаристка. С Натальей и Надеждой Крандиевскими Цветаева познакомилась, видимо, в июле 1912 г., когда семья снимала дачу у М. А. Самариной в деревне Иваньково, где жила семья Крандиевских с дочерьми. В 1915 г. они встретились в Коктебеле у Волошина, входили в одну дружескую компанию. Там Наталья отдыхала с мужем, присяжным поверенным Федором Акимовичем Волькенштейном (1874–1937). Известно, что Туся, так звали Крандиевскую в кругу друзей, посвятила стихотворение Е. Я. Эфрон (Лиле) в марте 1913 г. (см.: Семья. С. 45). Сборники ее стихов выходили в начале века трижды (1913, 1919, 1922). Кроме того, она писала стихи для детей: «Гришкины путешествия. Африка. Веселые приключения»» (1922), «Книжка про веселое житьишко» (1922), «Звериная почта» (1925). Со вторым мужем А. Н. Толстым она жила в эмиграции. После ухода его из семьи Крандиевская вновь обратилась к творчеству (посмертные сборники «Вечерний свет» (1972) и «Дорога» (1985 г.); мемуарная проза «Воспоминания» (1977). В 1941 г. оказалась в блокадном Ленинграде. Написала книгу блокадной лирики. Прототип Кати Булавиной в трилогии А. Толстого «Хождение по мукам». Стихотворение было написано в июле 1921 г., опубликовано в парижских «Современных записках» (1921. Кн. VII): // Яблоко, протянутое Еве, // Было вкуса – меди, соли, жёлчи, // Запаха – земли и диких плевел. // Цвета – бузины и ягод волчьих. // Яд слюною пенной и зловонной // Рот обжёг праматери, и новью // Побежал по жилам воспалённым, // И в обиде Божьей назван – кровью.


[Закрыть]

По последним стихам еще раз «пройдемся» с Вами, может быть, еще что-нибудь подберем – но в последние годы стихов (лирики) было гораздо меньше, чем в юности, т. к. писались большие вещи – поэмы, пьесы, много прозы, а из того, что есть – прекрасного – для такой книжечки очень трудно что-нибудь подыскать. То «поэтически» трудные стихи, то «политически»… А хочется, чтобы эта книжка открыла семафор для тома «Библиотеки поэта», который запланирован[31]31
  Том избранных произведений из серии «Библиотека поэта» (вступ. статья Вл. Орлова. Сост., подгот. текста и примеч. А. Эфрон и А. Саакянц. М.; Л.: Сов. писатель, 1965).


[Закрыть] и в который может войти много сложного – и должно.

В Москву я собираюсь, чтобы повидаться с Орловым (он должен на днях приехать) по поводу всяких дат и разночтений в стихах, буду Вам звонить и надеюсь – повидаемся, несмотря на то, что буду в Москве не больше 2-х дней – ужасно запаздываю с работой и запаздывать буду до самого мая, когда сдам. Очень неудачно, что моя спешка совпадает с «переподготовкой» маминой книжки. Кто делает комментарии? Прежние не годятся! Всего доброго!

Ваша А.Э.

Милая Анна Александровна, получила телеграмму от Орлова, где он просит уточнить даты 4-х ранних стихотворений, что я сейчас (здесь) сделать не могу, т. к. этих материалов у меня в Тарусе нет. Он будет в Москве после 20-го, о приезде мне сообщит, приеду и я, и, думаю, нам будет полезно встретиться втроем. Буду Вам звонить – к сожалению, у меня только Ваш служебный телефон.

Мне же звонить некуда, т. к. там, где «мой» телефон, меня нет, а там, где я (буду), телефона нет. В общем, разберемся как-нибудь. Меня, так же, как и Вас, несколько смущает тяготение Орлова к пополнению сборника наислабейшими из ранних стихов и даже некоторая, не только поэтическая, но и политическая неразборчивость, чего именно сейчас и именно в этой, первой, книжке, по-моему, никак нельзя допускать. Так что надо будет нам самим тщательно еще раз проверить состав, прежде чем это сделают другие.

Если Орлов привезет свой вариант сборника (или, может быть, пришлет его в издательство раньше?), я сличу весь состав с имеющимися у меня наиболее поздними рукописными текстами (1939 г.) – проверю даты и разночтения. Позже мне это сделать будет куда труднее, т. к. я завалена работой до середины мая.

Всего Вам доброго!

Ваша А.Э.

Милая Анна Александровна! Вы меня ужасно смутили, я ведь насчет стихов 73, 91, 92 говорила по памяти (они в материнском перечне «Лебединого Стана»), а вдруг их в вышедшем сборнике нет, и я даром смутила Орлова, который их уже высадил из состава? «Лебединого Стана» у меня здесь нет, как и вообще ничего архивного, и свои «реплики с места» я подаю только на основании памяти – боюсь, что она уже (в некоторых случаях) молью побита, т. е. дырявая! Ну ничего, не велика беда, если, по счастью, состав мюнхенского сборника расходится с маминым перечнем, то «сунем» обратно. – Орлов даже «Тебе через сто лет»[32]32
  «Тебе через сто лет…» (1919) – стихотворение вошло в И61. При жизни Цветаевой опубликовано в журнале «Современные записки» (Париж. 1921. № 7).


[Закрыть] не знает, поместил произвольно. Запрашивал меня относительно этой даты и некоторых других, но я решила сверить все даты его сборника сразу, в Москве, тут у меня есть данные только до первой половины 1917 г.

Так же, как и Вы, я против усугубления темы смерти[33]33
  А. С. Эфрон говорит здесь об издевательской статье критика, корреспондента газеты «Правда», фельетониста журнала «Крокодил» Ивана Афанасьевича Рябова (1902–1958). В № 5 журнала он опубликовал фельетон «Про смертяшкиных», в котором в резкой форме подверг осмеянию и Цветаеву, и Эренбурга за статью о ней: «Длительное пребывание в белой эмиграции – это такое обстоятельство, которое трудно не учитывать даже в поминальной речи. Эмигрантами в свое время были А. Н. Толстой, Скиталец, А. И. Куприн, на чужбине умерли Л. Н. Андреев, И. А. Бунин. Печальные факты их биографии, но, невзирая на это, они остаются в русской литературе как ее талантливые деятели. Цветаева не без поэтического дара, но место ее на русском Парнасе весьма скромное…». Далее Рябов цитирует фразу из статьи И. Эренбурга: «Будучи часто не в ладах с веком, Марина Цветаева много сделала для того, чтобы художественно осмыслить и выразить чувства своих современников. Ее поэзия – поэзия открытий», – и комментирует ее: «Да будет позволено нам не согласиться с этим категорическим утверждением. Певцы “всяческой мертвечины” и певцы “всяческой жизни” (слова Маяковского) были до Цветаевой. Не ей принадлежит приоритет в старом литературном флирте с безглазой старухой… За сие занятие во время оно Сологуб получил от Горького кличку “Смертяшкин”. Цветаева повторяет зады Смертяшкина». Приводя строки из стихотворения Цветаевой «Что же мне делать, слепцу и пасынку…», Рябов безапелляционно советует автору: «Если поэтессе нечего делать в живом мире, то остается ретироваться из него…» (см.: Мнухин Л. «Дело: Марина Цветаева 1956 года (Неизданная)» / Марина Цветаева в XXI в. // XIII и XIV Цветаевские чтения в Болшеве. Сб. докл. – М.: Возвращение; Музей М. И. Цветаевой в Болшеве, 2003. С. 255, 256). В книге «Русские сказки» (1912–1917) М. Горький поместил сказку о Смертяшкине (№ 3, напечатана в газете «Русское слово». 1912. № 290, 16 дек.), в которой он пародирует художественную манеру воспевателей вечности и смерти. Однако сказка о Смертяшкине продиктована не сатирой на какие-либо конкретные лица, а стремлением дать отповедь тем, «кто любит плясать на могилах». Тем не менее Федор Сологуб узнал в сказке себя, хотя Горький с ним не согласился, указывая, что образ Смертяшкина вобрал в себя черты, свойственные декадентам вообще, в том числе и Федору Сологубу (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 10. Сказки, рассказы, очерки. 1910–1917. – М.: Гос. издательство худож. литературы, 1951. С. 419–460, 523–525).


[Закрыть], не только потому, что за это книжка уже была (несправедливо) бита, но хочется первую книжку, выходящую после такого огромного перерыва, не выпускать именно под этим флагом. – Особенно «С большою нежностью потому…» – не из сильнейших, даже и вообще слабовато для избранного. Название обязывает. А уж «Офицерам 12 года», на котором Орлов настаивает после всех моих возражений, – совсем слабо – мило, по-детски, но опять-таки не для избранного. Нельзя же давать такое балетное решение темы в такой книге… Вообще очень настораживает пристрастие Орлова к слабым стихам («Дон-Жуан», например – весь цикл я ему и не посылала; но из имеющихся у Орлова он сумел поместить в сборник 2 слабых стиха, а единственное хорошее из этого цикла… «И была у Дон-Жуана шпага…»[34]34
  См. коммент. 5 к письму 1 от 9 января 1961 г.


[Закрыть] оставил за бортом). Стихи он понимает и любит, но вкус сомнительный, увы, дамский вкус!

Постараемся встретиться и в розницу, и оптом, если же почему-либо в розницу сейчас не удастся, то убеждена в единстве нашего с Вами отношения к сборнику.

Если Орлов не вызовет меня раньше конца месяца, т. е. не сумеет приехать в Москву, то я так или иначе приеду в самых первых числах месяца (марта!), т. к. голосовать должна по месту прописки. Дам Вам знать о себе в любом случае – т. е. когда бы ни приехала. «Лебединый Стан» покажу, конечно, да и еще кое-что. А Вы пока подготовьте свои замечания по сборнику, если Орлов Вам его уже доставил. И добавления, которые рекомендуете.

Итак, надеюсь, до скорого свидания.

Всего Вам доброго!

Ваша А.Э.

Конечно, «Кавалер де Гриэ»[35]35
  Этого стихотворения в И61 нет.


[Закрыть] надо бы включить – и «Роландов Рог»[36]36
  Включено в И61.


[Закрыть] замечательно. А «Переулочки»[37]37
  «Переулочки» (1922) в состав И61 не вошли. Впервые опубликовано: Цветаева М. Ремесло. Книга стихов (Берлин: Геликон, 1923).


[Закрыть] – не сложны ли для первой книжки?

Милая Анна Александровна, судя по письму Орлова, который задерживается, возможно, и не удастся с ним встретиться – тем пристальнее нужно встретиться нам с Вами. Я очень прошу Вас договориться с Н. Н. Акоповой[38]38
  Н. Н. Акопова – заведующая редакцией русской классики в Гослитиздате.


[Закрыть] о том, чтобы Вы проработали со мной не менее двух полных рабочих дней, конечно, не в редакции, а у меня. Приготовьте и свое «наличие» – что у Вас есть из поздних стихов, и сам сборник, если Орлов его прислал. Буду Вам звонить, верно, 1-го марта, важно бы встретиться и поработать числа 2–3, но об этом договоримся. Уеду тотчас после выборов. Всего доброго. До скорой встречи.

Ваша А.Э.

Анечка, Ваше письмецо ждало меня здесь, как дружеский привет – спасибо за него. Кроме того, от усталости забыла поблагодарить Вас за мамино перепечатанное. Но суть моей поспешной открытки не в этом, а в том, что мама благоволит к (?) нашим с Вами усилиям. После трех лет поисков здесь и на Западе конца «Челюскинцев»[39]39
  Стихотворение «Челюскинцы» (3 октября 1934 г.) было впервые напечатано в 1946 г. в парижской газете «Советский патриот» (с опечаткой).


[Закрыть] – а я знаю, что стих был окончен, нашла его в прозаической черновой тетради. Как только узнаю об участи стиха в сборнике (гослитовском) – соответственно или телеграфирую Вам конец, или вышлю его письмом только для Вас, а стихотворение буду «устраивать» в каком-нибудь гостеприимном журнале. Могу только сказать, что это – самое патриотическое стихотворение Цветаевой! А сейчас меня интересует принципиальное отношение к нему – в данном сборнике и в до вчерашнего дня известном бесхвостом виде – Н.Н. и Орла[40]40
  В. Н. Орлов.


[Закрыть]. Сообщите, как решите с фотографией – вышлю увеличенную (с возвратом) – ту, что у Вас, где вдвоем. Целую Вас.

Ваша А.Э.

Написала Орлову дипломатическое (?!) письмо.

Милая Анечка, получила Ваше письмо, не волнуйтесь, ради Бога, всё это суета сует и всяческая суета…[41]41
  Выражение из Библии: «Суета сует, – сказал Екклесиаст, – суета сует, – всё суета!» (Екк. 12,8).


[Закрыть] Конечно, жаль, что мое имя не будет фигурировать хоть на задворках петитом, но это – такая мелочь по сравнению с выходом самой книги, что не стоит расстраиваться[42]42
  «В редакции к желанию дочери Цветаевой относились с полнейшим бессердечием: пространно и бездоказательно объясняли мне юридическую (!) невозможность даже упоминания А. С. Эфрон в первом посмертном цветаевском сборнике. Настаивать было совершенно бесполезно…» – с возмущением вспоминала А. А. Саакянц. Она рассказала, как написала об этом В. Н. Орлову, который в ответном письме предложил «…внести в преамбулу примечаний (в самом ее конце) фразу: “В подготовке сборника ближайшее участие принимала А. С. Эфрон”» (С88. С. 14, 15).


[Закрыть].

От Орлова я получила «любезнейшее» письмо, где явно видно его стремление «присвоить» «Челюскинцев» (якобы слишком трудных формально для первой книжки), и о наших отношениях не беспокойтесь – я ему куда нужнее, чем он мне, и на этом всё стоит и стоять будет. Что Вы называете моим «невмешательством» в книгу? Наоборот, вмешивалась, как могла – с целью ее улучшить – состав и достоверность его. Ни конфликтовать, ни судиться, далее ни разговаривать обо всем этом с кем-нибудь не собираюсь – это мне несвойственно и делу не поможет. А от Орлова я многого добилась по составу путем переписки, не имеющей никакого отношения к гослитовским с ним взаимоотношениям, и, конечно, и в дальнейшем буду поддерживать с ним связь с целью улучшить и обогатить состав, надеюсь будущей ленинградской книжки, даже если «мое» имячко «обратно» нигде не будет фигурировать[43]43
  В книге серии «Библиотека поэта» (М.; Л.) было указано имя А. С. Эфрон (сост., подгот. текста и примеч. А. Эфрон и А. Саакянц).


[Закрыть]. Не в именах дело, а в стихах. Как бы сам Орлов не был неприятен – буду всячески ему помогать, как каждому, кто будет браться за мамины издания. Ни о каких моих палках в колеса ни по каким соображениям (кроме, может быть, тех случаев, когда что-то нельзя печатать по личным, семейным обстоятельствам – слишком рано!) – не может быть и речи.

Вот Вам челюскинский хвост – покажите Орлову и настаивайте на напечатании в этом сборнике: (Ему о хвосте сообщила)

 
Второй уже Шмидт
В российской истории:
 
 
Седыми бровьми
Стесненная ласковость…
 
 
Сегодня – смеюсь!
Сегодня – да здравствует
Советский Союз!
 
 
За вас каждым мускулом
Держусь и горжусь —
Челюскинцы – русские!
 

Думаю, что Н.Н. поймет, правда?

Маше Тарасенковой[44]44
  Мария Иосифовна (Осиповна) Белкина (в замуж. Тарасенкова; 1912–2008) – писатель, прозаик, литературовед, мемуарист. Член Союза писателей СССР (1961). Сотрудничала с журналом «Новый мир». Жена литературного критика, библиофила, собравшего большую коллекцию русской поэзии, Анатолия Кузьмича Тарасенкова (1909–1956), в 1950–1953 гг. заместителя главного редактора журнала «Новый мир» А. Т. Твардовского. Автор неоднократно издававшейся книги о судьбе Марины Цветаевой и ее семьи «Скрещение судеб».


[Закрыть] написала насчет Гончаровой[45]45
  Имеется в виду очерк Цветаевой «Наталья Гончарова», написанный в 1929 г. В СССР отрывки печатались в сборнике «Мой Пушкин» (вступ. статья Вл. Орлова, подгот. текста и коммент. А. Эфрон и А. Саакянц. – М.: Сов. писатель, 1967). Впервые полностью опубликован в альманахе «Прометей» в 1969. № 7. С 144–201. Наталья Сергеевна Гончарова (1881–1962) – художник, график, сценограф, двоюродная правнучка жены Пушкина Н. Н. Гончаровой. Цветаева познакомилась с ней в 1928 г. в Париже, их встречи и переписка продолжались во время работы поэта над очерком о ней. В 1930 г. Гончарова иллюстрировала поэму-сказку Цветаевой «Мóлодец». Некоторое время у Гончаровой брала уроки рисунка и Ариадна Эфрон. Но долгой дружбы у Цветаевой и Гончаровой не случилось.


[Закрыть], просила дать перепечатать; но не знаю, есть у нее[46]46
  А. А. Саакянц переписала для А. С. Эфрон очерк «Наталья Гончарова. Жизнь и творчество», работая в спецхране Библиотеки им. Ленина. Очерк был напечатан в пражском журнале «Воля России» в 1929 г. (№ 5/6, 7 и 8/9) (В2. С. 101).


[Закрыть].

—

Знаете ли Вы (нет, конечно!), что мама не была знакома с А. Штейгером[47]47
  Анатолий Сергеевич Штейгер (1907–1944), барон – один из поэтов «первой волны» эмиграции, представитель «Парижской ноты». Происходил из старинного швейцарского рода. С детства был болен тяжелой формой туберкулеза, от которого умер в возрасте 37 лет. Автор сборников стихов «Этот день» (1928), «Эта жизнь» (1931), «Неблагодарность» (1936) и др.; «2х2=4» (1950; 1982, посмертно). Штейгер посвятил Цветаевой стихотворение «60-е годы» («В сущности, это как старая повесть…», 1930-е). К Штейгеру обращен цикл стихотворений Цветаевой «Стихи сироте». // Цветаева и Штейгер состояли в переписке, которая длилась (с перерывами) с января 1932 г. по январь 1937 г. Получив от Штейгера в 1936 г. сообщение о предстоящей операции, она писала ему почти каждый день, выражала в письмах сочувствие, утешала его, так как около него в момент болезни не было его близких. // С Цветаевой Штейгер впервые увиделся, видимо, в 1931 г. на литературном вечере, но продолжения отношений не последовало. В 1932 г. он прислал Цветаевой свой сборник «Эта жизнь. Стихи» с надписью: «Марине Цветаевой, великому поэту, от глубоко преданного А. Штейгера», она ответила (два письма от 25 января и 26 апреля 1932 г.), но на этом их переписка тогда закончилась. 22 ноября 1936 г. Штейгер посетил Цветаеву в Париже (см. письмо Ю. П. Иваску от 23 ноября 1936 г. – СС7. С. 403), после этого они не встречались.


[Закрыть] во время этой переписки и видела его – в 1-й и последний раз – уже после конца этого романа в письмах! У меня сохранились все черновики этих писем и все мысли ее по поводу… но об этом – после.

Еще раз – не беспокойтесь о моих отношениях с Орловым – я не буду вмешиваться в ваши с ним никаким боком. Но во многом (и не в мелочах) он вынужден не ссориться со мною. Единственная просьба – настоять на «Челюскинцах»![48]48
  Стихотворение «Челюскинцы» в состав И61 было включено, с иной разбивкой строк.


[Закрыть] Об этом же его прошу и я – но не как вмешательство в состав. Простите за сумбур, тороплюсь. Пишите. Бог даст жизни – у нас с Вами еще много будет интересного, помимо этой книги. Целую Вас.

Ваша А.Э.

Анечка, пошлю Орлову письмо на редакцию (ответ на его вопросы) – передайте, не бойтесь, там взрывчатки нет. И Н.Н. объясните, что я не скандальная!!!

Спасибо Вам за всё.