Текст книги "Увидимся в аду"

Арина Холина
Увидимся в Аду

26 мая 2003 года, 19.00
ЗЕМЛЯ

Москва, клуб «Пропаганда»

– Не перебивай! – Наташа вскрикнула так резко, что люди за соседними столами нервно обернулись. – Еще вчера я готова была превратить тебя в морщинистую старуху с артритом на пальцах и недержанием мочи…

– А тебе не слабо? – с издевкой произнесла Маша.

Наташа вскинула брови и надула губы – гримаса означала: «Тебе хватает наглости сомневаться?»

– Все изменилось, – взволновалась Наташа. Она нервно хрустнула пальцами. – Он уже не принадлежит ни тебе, ни мне. Он умрет.

– Ка-ак? – ахнула Маша.

Наташа потянулась к пачке «Мальборо». Долго копошилась, вынимая сигарету, – дрожали руки. Перетряхнула сумку в поисках зажигалки, прикурила, отпила из стакана белое вино, еще раз затянулась… И наконец объяснила:

– Седьмого мая он поедет на машине по Садовому кольцу, а на перекрестке в три часа дня на скорости сто двадцать километров в час в него врежется красная «ауди». Водитель «ауди» отделается сотрясением мозга, а Игорь умрет.

– Но… почему? – Маша глупо улыбнулась. До нее словно не дошел смысл сказанного.

– Он сделал свое дело. – Наташа говорила жестко, но казалось: еще чуть-чуть – и она разрыдается.

– Какое? Что за дело? Не понимаю… – Маша нервно ерзала на стуле.

– Ровно через двадцать дней у одной женщины от него родится сын… – устало произнесла Наташа и осеклась.

– И что? – Маша возмущенно стукнула кулаком по столу. – Он что, спермодонор?

– На большее он не способен. К тому же этот… как его… Отдел вероятного будущего предсказал – у него нет шансов остаться в живых.

– Отдел будущего? – нахмурилась Маша.

– Ну, это нечто вроде их отдела кадров, – нетерпеливо объяснила Наташа. – Сидит какой-нибудь хлыщ, задает вопросы типа «Нравитесь ли вы себе, когда смотритесь с утра в зеркало? Вы всегда заранее знаете, за кого будете голосовать на выборах в Думу, или руководствуетесь спонтанной симпатией?»… А потом решает, что ты не подходишь, потому что слишком самостоятелен или образован для какой-нибудь там должности. Эй, ты понимаешь, о чем я? – Наташа окликнула Машу, которая словно впала в спячку.

– Да-да, – вздрогнула Маша.

– Ну вот они и решили, что за ближайшие десять лет Игорь начнет торговать наркотиками, сядет в тюрьму, а когда выйдет, превратится в алкаша. Будет приходить к сыну и побираться. Все это повлияет на судьбу сына. А на этого ребенка у них большие планы. Он должен стать влиятельным человеком. То ли политиком, то ли кинозвездой… Ему специально подобрали маму – она там вся из себя шибко умная и богатая, и папашу – писаного красавца, Игоря. Въезжаешь?

– Но он же… хороший… – Маша кусала губы.

– Да. Хороший, – согласилась Наташа. – Но ленивый, испорченный, легкомысленный, и у него нет цели.

– Но мы же с ним еще увидимся? Если он умрет… – сообразила Маша.

– Лет через тысячу, – усмехнулась собеседница. – Его засадят в шестой круг, туда всех за праздность отправляют. Там на века застревают.

– Откуда ты все это знаешь? – сощурилась Маша.

– Бабка нагадала.

– Ба… бабка? – облегченно выдохнула Маша. – Ну, тогда…

– Рано радуешься! – одернула ее Наташа. – Она из бывших наших. Падший ангел, что-то в этом духе. Работала в Вероятном будущем и незаконно снабжала информацией этого… ну, как его, блин… Нострадамуса. А он оказался парень не простой – книгу написал, и…

– Я знаю, кто такой Нострадамус и что он написал! – перебила ее Маша.

– Ее выгнали, но она неплохая тетка, и у нее остались связи. Ей помогают. Так что все верно.

– Это несправедливо! – едва сдерживая слезы, промямлила Маша.

– Ха! – Наташа прикурила вторую сигарету от первой и жестом попросила официанта повторить заказ. – Ты думаешь о себе, а они, – она ткнула сигаретой в потолок, – обо всех сразу. Для них так поступить – все равно что для моей секретарши перекрасить ногти. Правда, есть одно «но».

Маша вскинула брови и, не спрашивая разрешения, подцепила сигарету.

– Какое?

– Он должен… – Наташа смутилась. – Встать на путь истинный. Стать другим человеком. И мы можем ему в этом помочь. Подадим апелляцию. Пока ее будут рассматривать, он исправится и останется жить.

– За десять дней? – усомнилась Маша.

– Да! – Наташа залпом допила вино и помахала официанту. – И знаешь, что его спасет?

Маша вопросительно кивнула.

– Любовь! – торжественно заявила Наташа.

– Любовь? – Маша вытаращила глаза.

– Любовь, любовь, – повторила Наташа. – Он должен влюбиться. По-настоящему. Любовь меняет людей, разве ты этого еще не поняла? Они забывают о себе, совершают дурацкие благородные поступки, стараются быть лучше…

– В кого же, интересно, он должен влюбиться? – ехидно поинтересовалась Маша.

– Вот это вопрос по существу, – усмехнулась Наташа. – К сожалению, ни в тебя и ни в меня. Мы должны найти ту, которую он беззаветно полюбит.

– Среди пятнадцати миллионов жителей этого города? – фыркнула Маша. – Как мы это сделаем? Мы ведь даже не ангелы!

– Верно… – Наташа прищурилась. – Мы две безответно влюбленные, готовые на все ведьмы.

25 апреля
РАЙ

Вторые небеса. Улица Справедливости

Улица Справедливости была извилистая и крутая. Она тянулась от самого центра – площади Всепрощения – и петляла по холму до набережной. Вдоль тротуаров красовались двухэтажные домики и трехэтажные особняки, перед которыми расстилались ухоженные газоны.

С последних этажей открывался потрясающий вид на Левый берег. На реку, на сады и на красный блестящий трамвай, тарахтевший по улицам, то поднимавшимся, то спускавшимся. На знаменитый кафешантан «Счастье», в котором выступали Элвис Пресли, Джимми Моррисон, Элла Фицджеральд, Джон Леннон, Мэрилин Монро, Чарли Чаплин, Бенни Хилл… Первые этажи занимали кофейни, закусочные, ресторанчики и магазины. На открытых верандах перед кафе публика наслаждалась весной и кофе с пирожными. Кое-кто делал заметки в блокноте, некоторые рисовали в толстых альбомах, а иные смотрели в ноутбуках кино.

Мимо всей этой благодати быстро шла женщина, не по погоде закутанная в тяжелое драповое пальто. Внезапно она остановилась посреди тротуара. Замерла у кондитерской. Одуряющий запах горячего шоколада с корицей поднимался над жаровней – женщина даже зажмурилась, вдыхая теплый приторный аромат.

Открыв глаза, заглянула в витрину, полную аппетитных булочек и пирожных.

В стекле на нее уныло воззрилось собственное отражение. В ее лице не было ничего примечательного, кроме выражения затаенной злости и недоверия ко всему миру. От таких людей хочется отворачиваться, не замечать – чтобы не портить настроение. А если бы кому-то все же взбрело в голову повнимательнее рассмотреть лицо этой женщины, то единственным, что обратило бы на себя любопытный взгляд, были длинный нос и глубокая угреватая складка вдоль подбородка. Оставшись недовольна собой, женщина поправила выбившуюся прядь, вздохнула, закусила губу и вдруг заметила красивую девушку. Девушка словно застыла в метре от нее и уставилась с изумлением – словно увидела старую приятельницу.

Женщина тряхнула головой и уже собралась пойти дальше, как девица окликнула ее:

– Извини, ты не Мария Джастис? – Незнакомка подошла ближе.

– Вообще-то я, – буркнула женщина, испытывая неловкость за свое потрепанное пальто.

– Ты меня не узнаешь? – спросила девушка. – Я тебя, конечно, тоже не сразу узнала, но внутренний голос…

– Н-нет, – замялась Мария. – Не узнаю.

– Я же Джейн Лэндис, та самая гувернантка, которую ты выгнала из дома, потому что у меня была неприлично большая грудь! – расхохоталась девица.

– А-а… – промямлила Мария. Она находилась в замешательстве. Конечно, она помнила эту вульгарную, шумную Джейн, из-за которой у нее все время болела голова. Встретить ее здесь – это был шок, но Мария умела держать себя в руках. В первую секунду ей хотелось провалиться сквозь землю, но она сдержалась и приняла гордый вид. – И… И что?

– Ну, – усмехнулась бывшая гувернантка, – когда ты меня выставила, я решила, что пойду в бордель – денег не было ни копейки. Но до борделя я так и не дошла. Я стала петь на улице, меня заметил директор варьете, принял на работу, а потом я вышла замуж за итальянца, уехала в Рим и стала оперной примой. Неужели ты обо мне не слышала? Я же Джина Сальваторе…

– Так это ты? – перебила ее Мария. – Та самая Джина Сальваторе, лучше которой никто не поет «Травиату»?

– Да, – подтвердила Джейн-Джина. – А ты у меня из жалованья вычитала, когда я напевала! Просила не портить детям музыкальный слух. Но я тебе вот что скажу – я как раньше на тебя не обижалась, так и сейчас зла не держу. Если бы ты меня тогда не выгнала, я бы не стала певицей. Так что в некотором роде я тебе даже благодарна. Кстати, ты где обитаешь?

– В другом месте. На Восьмых небесах, – неохотно ответила Мария.

– О! – кивнула Джейн. – Это там, где раскаявшиеся грешники?

– Да… – Мария вспыхнула. Признаться бывшей выгнанной гувернантке, хоть и оперной звезде, что живешь на самых отдаленных небесах… Даже для Марии, с ее сдержанностью и, как она полагала, внутренним достоинством, было очень трудно хранить спокойствие.

– О! – воскликнула знакомая. – Я слышала, там живут в длинных коридорах с одним умывальником, спят вчетвером в одной комнате и…

– Все так, – мрачно подтвердила Мария. – Я…

– Представляешь, – перебила ее Джейн, – а мы только что вернулись из отпуска. Ездили на Первые небеса. Это восторг! Тихий городок на берегу моря. Белые здания с колоннами; набережная выложена мозаикой; теплый, чистый песочек, кругом – хвойные аллеи, кипарисы, розы, жасмин, липы… Там такая библиотека! Мы с Чеховым познакомились – он живет у моря, в бунгало, крыша из тростника… Там прямо с берега видно, как кружатся рыбы… А какое небо по ночам! Звезды, как луна, огромные…

– Извини, я спешу, – поторопилась отделаться от нее Мария. – Я здесь по делу.

Вообще-то ей нельзя было перемещаться дальше Шестых небес, но сегодня был особый случай. Шестые небеса… Серые дома в шестнадцать этажей. Между домами – рынки, пахнущие гнилой капустой. Самое развлекательное учреждение – аптека, в ней не так грязно и можно почти в пристойных условиях выпить рюмочку бальзама. Мария знала, что в высотках в квартирах живут две-три семьи, по часам расписано посещение ванной, на кухне стоят несколько плит, а в туалете никогда нет туалетной бумаги – лишь мятые газетные клочья.

Но на Восьмых было еще хлеще. Трухлявые бараки, ржавая вода. Вечный ноябрь: сыро, холодно, то дождь, то мокрый снег. Грязно, скользко, пасмурно. Но хуже всего – безобразные рожи соседок по комнате. Они то и дело приглашали кавалеров из мужского барака, настаивали бражку, от которой по всему зданию шел кислый душок, напивались, ругались, устраивали драки… А Марии приходилось сидеть в коридоре, чтобы не участвовать в этих отвратительных оргиях.

Слушать о том, как прекрасно в городе вечного блаженства, аж на Первых небесах, тем более от этой горничной-певицы, совсем не хотелось.

– Заходи к нам! – крикнула ей вслед Джейн. – Вон наши окна… Рядом у нас Генри Миллер, а под нами – Черчилль…

На ходу обернувшись, Мария увидела, что ее бывшая гувернантка указывает на хорошенькую мансарду с зеленой крышей в пятиэтажном доме на противоположной стороне улицы.

Минут через пять Мария спустилась на набережную, откуда тянуло пресной водой и водорослями. Она огляделась. Нужный дом стоял недалеко от берега. К нему тянулся навесной мостик, отгороженный от пристани калиткой. Остановившись перед калиткой, она вынула из кармана бумажку и прочитала: «Душе Марии Джастис, 1896 года смерти, проживающей в переулке Смирения, дом 5. 26 мая после захода солнца повелеваю явиться на набережную Селенджера к

12-му причалу, в плавающий дом верховного ангела Метатрона, Князя лика Божьего, Покровителя всего человечества и Писца Божьего».

Она сверила номер причала, прочитала табличку на калитке, нерешительно взглянула на солнце и услышала позади:

– Пройти можно?

Резко обернувшись, наткнулась на толстую женщину в свалявшейся серо-бурой шубе. Волосы у нее были редкие, прямые и жирные. Кожа – рябая, сальная. Она уставилась на Марию так беспардонно, словно Мария была городской скульптурой, выставленной на всеобщее обозрение.

– Э-э-э… – замешкалась Мария.

– Пройти можно? – повторила женщина и, отпихнув Марию, толкнула калитку.

Мария пошла вслед за ней, удивляясь, по какому поводу они встретились у дверей Князя лика Божьего. Только они подошли к порогу, дверь распахнулась. На порог вышла пожилая дама.

– Проходите-проходите, – пригласила она.

Дама так дружелюбно улыбалась, словно ждала гостей на день своего рождения.

– Добрый день, – поздоровалась Мария.

Та, вторая, лишь кивнула.

Прихожая была отделана мореным дубом, а на стенах висели фотографии – «Метатрон и Дидро», «Метатрон и Грейс Келли», «Метатрон и Набоков», «Метатрон и Том Эдисон»… Их было так много, что Мария с ужасом заподозрила верховного ангела в тщеславии.

– Позвольте пальто? – предложила пожилая дама.

Мария выскользнула из толстой серой хламиды, обнаружив худые острые плечи, впалую грудь и длинные сухие ноги. Вторая тоже скинула одежку, под которой скрывались рыхлый живот, обтянутый трикотажным свитером, и большая обвисшая грудь. Женщина осмотрелась, хлюпнула носом и спросила:

– Выпить чё есть?

Только приветливая дама собралась ответить, из соседней комнаты показался высокий лысый мужчина. У него был крупный прямой нос, выразительные губы, ямочки на щеках и голубые глаза под густыми бровями.

– Явились, – вместо приветствия недовольно сказал мужчина. Он внимательно их оглядел и скривил губы. – Ну, прошу, – после секундного размышления пригласил он.

Они вошли в просторную комнату, разделенную на две половины. В первой располагались старинное бюро, покрытое красным сукном; низкий широкий диван с множеством разноцветных подушек; несколько кресел – кожаных, бархатных, деревянных; секретер с позолотой; массивный буфет красного дерева, похожий на католический костел. А вторую половину – размером не меньше сотни метров – занимали книжные полки. Они тянулись до потолка и стояли в несколько рядов, как в библиотеке.

– Ой! – воскликнула вторая. – Вы чё… это все читаете?

– Еще чего не хватало! – хмыкнул Метатрон. – Это архив.

– Архив? – озадачилась женщина.

– Архив! – вдруг рассердился хозяин. – Я, так сказать, архивариус. Желаете, например, свериться с указом Господа о сокращении жизни человеческой с шести сотен лет до ста? А? Пожалуйста… – Метатрон нацепил очки и двинулся к полкам.

– Нет-нет! – испугалась та. – Не желаю!

Мария в это время уставилась на огромный портрет полуобнаженного Метатрона, плясавшего в лесу с совершенно голыми девушками.

– Рубенс, – как показалось Марии, хвастливо пояснил хозяин.

На другой стене небольшое полотно изображало бутыль со святой водой.

– Энди Уорхол, – прокомментировал хозяин.

К следующему холсту Мария подошла ближе. Треугольники, квадраты… «Святая Троица. Пабло Пикассо. Желтый период».

– Ах! – вздохнула она.

– Пока он нас рисовал, мы немного перебрали амброзии, так что не совсем на себя похожи, – ухмыльнулся серафим. – Ладно! – Он хлопнул в ладоши. – Приступим.

Жестом он указал на диван, сам пристроился в красном бархатном кресле, положил ноги на табуретку, взял какие-то бумаги.

– Итак, – он взглянул на незнакомую Марии женщину, – Натали Кассель, 1785 года смерти. Седьмой круг Ада: алчность, прелюбодеяние, воровство. Была осуждена в Париже в 1788-м за торговлю краденым, содержание притона и незаконное ростовщичество. В 1789 году освобождена во время взятия Бастилии. Ограбив вместе с мародерами дом баронессы Монтень, сбежала в Санкт-Петербург, где была схвачена в 1794 году за подделку документов, продажу фальшивых драгоценностей, мошенничество с векселями и вымогательство. И у тебя еще хватает наглости строчить апелляции и подписывать лживые раскаяния! – выкрикнул он. – За двести лет ни малейших улучшений!

– А чё я? – Натали оттопырила губу. – Я-то тут при чем, сами меня такой сделали! Я-то была раскрасавицей, а теперь вон чё! – Она ткнула пальцем в сизый нос-картошку.

Метатрон нахмурился.

– Здесь никто ничего ни с кем не делает, – отчеканил он. – Здесь вы получаете возможность любоваться на свой настоящий облик. На то, как выглядит ваша душа на самом деле.

Натали уставилась на свои колени.

Вошла пожилая дама с напитками, поспешно поставила поднос и бочком проскользнула обратно. Метатрон залпом опрокинул три стакана с чем-то ужасно ароматным, выдохнул так, что из носа вырвались струйки дыма, и упал в кресло.

– А ты! – рявкнул он, повернувшись к Марии. – Не говоря уже об этой гувернантке… Мужа не любила, отдавалась раз в год, стиснув зубы – «ради продолжения рода»… Он опустился, начал пить, таскаться по шлюхам…

При слове «шлюха» Марию перекосило.

– А он… – почти закричал Метатрон, – заболел сифилисом и умер! А ты решила посвятить себя благим делам и вздумала отучить рабочих грубо выражаться. Благодаря твоим усилиям извозчика посадили в кутузку за оскорбление общественной нравственности! Ты думала подать другим пример, а у него жена и пятеро детей. И ты еще удивляешься, отчего он сбежал и тебя прирезал!

– Это все было не так, – едва не плача прошептала Мария. – Они безнравственные личности…

– Нет, дорогуша! – Голос серафима, казалось, стал осязаемым. – Это ты безнравственная личность, потому как и представления не имеешь, что есть добро. Добро – это любить людей такими, какие они есть. А ты же всех ненавидела и пыталась переделать. Да-а… – Он вдруг сник. – Ладно, переходим к главному.

Метатрон встал, подошел к буфету, повернулся к посетительницам спиной, чем-то звякнул, булькнул, хлопнул дверцей и обернулся совсем другим – жизнерадостным и энергичным.

– Теперь, когда вы все друг о друге знаете, приступим к главному. – Он стал как-то серьезнее и величественнее, а над головой засиял слабый, но вполне различимый нимб. – Евангельские добродетели суть богочеловеческие силы, произливающиеся из Богочеловека Христа и имеющие богочеловеческую силу. Будучи таковыми, они суть в то же время боготворящие, совершающие обожествление силы, которые преображают христианина, делают его богочеловеком. Основание для Мессии, которое должен заложить падший человек, требует восстановления искуплением основания веры и субстанциального основания…

Он прервался, взглянул на физиономии Марии и Натали, на которых застыло выражение ужаса и полнейшего непонимания. Было заметно, что они не поняли ни слова, хоть и очень старались. Метатрон плюхнулся на диван, положил ногу на ногу и сказал:

– Да ну на фиг! Я тут провожу ревизию церковных книг… Как все официальные документы, они такие скучные и написаны таким дурным языком, что хоть волком вой… Вот и сам уже по-ихнему заговорил. Ну ладно, не получилось торжественное вступление, давайте по-простому.

Он снова обратился к буфету – бульканье на этот раз длилось дольше. Вернувшись, скрутил какие-то листы, поджег, отчего запахло ладаном, и глубоко затянулся.

– Значит, так. Мы готовимся к явлению нового Мессии. Он… – это слово Метатрон произнес шепотом, – считает, что скоро наступит самое время. За две тысячи лет все так изменилось… Людей уже не удивишь простейшими законами Бытия. То, что убивать и воровать – плохо, давно определяет не наш, церковный, а их, человеческий закон. А в смысле того же чревоугодия нас любая раздельная диета переплюнет. Гомосексуалистов сейчас даже в церкви венчают, а свадьба давно уже не таинство…

Мария и Натали выглядели озадаченно. Метатрон тяжело вздохнул.

– Вам что, в картинках нужно рисовать? – вспылил он. – Суть вот в чем: наши церковные законы безнадежно устаревают. И пока человечество пытается само найти истину, может произойти что-нибудь скверное – если все не обновить и не явить людям нового Мессию. А то нам уже перестают верить. А если люди в нас разочаруются, то человечество погибнет.

– Почему? – рискнула полюбопытствовать Натали.

– Так уж они устроены, – пожал плечами Метатрон. – Почему они не могут без еды? А? – спросил он у женщин.

Те промолчали.

– Потому, – ответил он. – Это данность. – Он принял торжественный вид. – На вас возложено ответственное поручение – жить среди людей, на Земле обетованной и сообщать нам обо всем, так сказать, изнутри.

– А ведь… – У Марии от волнения запершило в горле. – Это… Бог все видит.

– Ха-ха-ха! – расхохотался Метатрон. – Самое распространенное заблуждение! Людей – несколько миллиардов, а Он – один. Мы все вместе не успеваем контролировать Сущее, а вы говорите, чтобы он в одиночку… Мы всего лишь божественная институция, наши возможности в определенном смысле ограниченны. Мы не можем зайти в каждый дом и решить все трудности. Да сейчас на одного ангела-хранителя приходится по пятьдесят человек. Ангелам еще хуже, чем участковым врачам.

– А почему не послать на Землю ангелов? Или какие-нибудь праведные души? – робко пробормотала Мария.

– Или демонов? – наклонилась вперед Натали.

– Ангелы, душа моя, не поддаются соблазнам. Демоны – слишком циничны. Праведные души не готовы к земным искушениям. А посылать отпетых грешников – это… гм… немного опасно. Вы же уникальны! Вы столько лет провели здесь, в нашем мире, но ничуть, ни вот настолечко… – Метатрон показал самый краешек ногтя, – не изменились! Для чего нужен Рай? – Метатрон вскочил. – Или Ад? Зачем нужны все эти круги, а? Чтобы ваши скверные душонки очищались и переходили из одного круга в другой, с одного неба на следующее! А вы?! – Он упал на диван. – Все ваши грехи и заблуждения остались с вами. Ты… – он ткнул пальцем в Натали, – такая же жадная, глупая и вульгарная бабенка. Торчишь в седьмом круге Ада с самоубийцами… Тебя даже к проституткам в пятый круг на пушечный выстрел не подпустят. Те хоть страдают, переживают, думают о жизни своей грешной! А ты, – он кивнул Марии, – фальшивая ханжа, жестокая эгоистка и истеричка, вязнешь среди раскаявшихся грешников. Ты хоть замечала, сколько у тебя соседок за сто лет поменялось? Они все уже самое меньшее на Шестых небесах. Но сейчас ваше ничтожество нам на руку. Никто не впишется в земную жизнь лучше вас. Никто не сможет там так хорошо адаптироваться. Так что считайте себя… э… журналистами. Репортерами. Выводы делать не обязательно – просто живите, запоминайте и признавайтесь, почему вы поступили так-то и так-то. И сравнивайте с той вашей прошлой жизнью – есть ли перемены? Не смейте халтурить: труд ваш оценят – все зачтется.

– Как зачтется? – блеснула глазами Натали.

– Ты же не собираешься со мной торговаться? – нахмурился Метатрон.

– Та-ак мы… э-э… – чуть смутившись, продолжила Натали, – спустимся на Землю?

– Да, – важно кивнул серафим. – И будете жить в России, в Москве. Это самый странный город в мире. Новейший Вавилон. Вас поместят в тела только что отдавших Богу души женщин. Вы будете помнить, знать и уметь все, что помнили, знали и умели они. Но души у вас будет собственные – ваши ничтожные, мелкие душонки. Так что постарайтесь не увязнуть в пороке и прочих соблазнах большого города. Помните, вы не на экскурсии, а в деловой поездке.

– А когда отправляемся? – спросила Мария.

– Прямо сейчас. – Метатрон встал. – Да, чуть не забыл! Запомните, как кого будут звать. Ты, – он кивнул Натали, – с этой секунды будешь Наташа Кострова. Ты, – обратился он к Марии, – Мария Лужина. Связь со мной через храм Скорбящих Матерей, улица Большая Ордынка.

Они вышли из дома и прошли на край пирса. Их ждала гондола – самая настоящая, с бархатными креслами. На веслах сидели четыре гребца. Плыли долго. Стемнело, зажглись звезды. Взошла толстая луна, засеребрились облака, а гондола все мчалась, бесшумно шлепая по воде веслами. Похолодало. Наконец высадились на небольшом причале. Прямо в стене набережной была дверь. Метатрон приложил ладонь к двери – та скрипнула и отворилась. Минут десять шли по сырому, гулкому коридору, окончившемуся грязной дверцей. Метатрон что-то произнес, дверь заскрипела, хрустнула и открылась.

Женщины вошли вслед за Князем и тут же отпрянули. Впереди было Чистилище. Толпы уставших, испуганных, возмущенных, радостных, на грани нервного срыва, заплаканных, возбужденных людей стояли в длинных очередях к стойкам, за которыми сидели уставшие, посеревшие ангелы с мокрыми от пота крыльями. Люди толкались, сидели чуть не друг на друге и кричали, вопили, шумели, галдели…

– Налево, – приказал Метатрон.

Пробравшись сквозь душную толпу, оказались в узком коридоре с множеством дверей по обе стороны.

Князь толкнул последнюю дверь, и они пробрались в маленькую комнатку с узким окном под потолком. За столом сидел, подперев голову рукой, изможденный ангел.

– Вот это да… – поприветствовал он. – Какая честь! Сам великий Метатрон! Сколько мы не виделись – пятьдесят?

– Не ворчи, – примирительно ответил тот. – Ты же знаешь, у нас аврал…

– Ничегошеньки я не знаю, – пробурчал ангел. – Торчу здесь без продыха. Я, я – архангел Михаил! Предводитель небесного воинства, архистратиг, сражавшийся с самим Сатаной… Отныне я чиновник! Вот спрятался ото всех на пару минут – уже радость. В отпуске не был триста лет… Думаешь, легко? А там, – он кивнул на дверь, – опять самолет разбился. Такой кавардак, Боже упаси! Надо послать жалобу в Ад. Надоели они со своими терактами. Не могу больше принимать жертвы массовой катастрофы! Ну да ладно, ты ведь, конечно, по делу?

– Угадал. – Метатрон нетерпеливо поморщился. – Давай дело сделаем, а потом сбежим отсюда, выпьем нектара, предадимся воспоминаниям… Кстати, Сатана сильно сдал.

– А ты его видел? – оживился Михаил.

– Видел, – ухмыльнулся Метатрон. – Целыми днями разглядывает боевые награды и пишет мемуары «Битва за мир»… Полная чушь!

– Ох-ох-ох! – расстроился архангел. – А я помню, как мы с ним…

– Вот этих, – перебил Метатрон расчувствовавшегося архистратига, – нужно вернуть обратно. – Он кивнул на девушек.

– Обратно? – насторожился Михаил. – А разрешение у тебя есть?

– Нет! – разозлился тот. – Занимаюсь самодеятельностью! Знаешь, честолюбие взыграло: почему все Бог да Бог, чем я хуже?…

– Ну-ну, успокойся! – Архангел даже поднялся с места. – Прости… Ходят слухи, что вывозят нелегалов – кто-то устраивает туры на Землю… А кто – поймать не можем.

– Да, конечно, именно я похож на того, кто будет с этим возиться! – все еще негодовал Метатрон.

– Успокойся! – рявкнул Михаил. – Когда отправление и куда?

– Вот, – серафим протянул бумажку, – разрешение.

– Угу, – задумался архангел. – Ну, пошли.

Они вереницей покинули комнату. Пробрались по подземному ходу в небольшой зал и остановились около черной плоской двери.

– Собственно, все, – пояснил архангел. – Ждете вызова, открываете дверь и вперед.

– Удачи, – пожелал Метатрон, и они ушли.

– Во дела, – подвела итог Наташа, когда ангелы ушли.

– Ты хочешь обратно? – поинтересовалась Маша.

– Хочу, – призналась Наташа. – Знаешь, этот Метатрон кое в чем прав. Я за двести лет так и не привыкла, что здесь нет ни денег, ни мужчин. Только я и моя уродская морда! – возмутилась она. – Я-то думала – будет пламя, геенна огненная, дым, сковородки… А вместо этого я работаю уборщицей в общественном туалете! Я, видите ли, должна понять, что лишь благодаря честному, упорному труду, смирению и умению довольствоваться малым можно обрести красоту, гармонию и покой. Только что-то я никак этого не пойму.

– Я тоже живу так, как никогда бы себе не пожелала, – пожаловалась Маша. – Мои соседки – бывшие проститутки без конца вспоминают, как, с кем и почем. А меня от этого мутит. Они только и говорят: «Это бл… то, это бл… это», – а мне от этого так худо, что я просто не могу на них не злиться, а злиться-то как раз и нельзя.

– Отправка в тело Натальи Костровой! – раздался механический голос.

– Ну, пока! – Наташа вскочила.

– Страшно? – спросила Маша.

– Страшно! – подтвердила Наташа и бросилась к черной двери.