Текст книги "Чем забит Интернет"

Пеев молча слушал, понимая, что перед ним изливают свою душу. Он знал, что при этом человеку становится легче.

– Андрей! Можно я возьму вас за руку? – и Лида, дождавшись его кивка, просунула тонкую руку под локоть Пееву, опустив другую руку с портретом вниз. Они прошли по набережной уже сотни две метров и слышны были всплески воды о берег. Зашедшее за горизонт солнце остатками лучей освещало застрявшие в середине неба редкие обрывки облаков.

– Ты, наверное, удивлен моим поведением, – продолжила разговор Лида, – но я и сама-то не все в себе понимаю. Несколько суматошных дней, связанных с переездом, с работой на новом месте, а потом я иду в магазин и встречаю человека, заинтересовавшегося моей внешностью! Дикая ситуация: мама меня не одобрила бы… Да и как одобрить, я же совершенно неожиданно влюбляюсь в незнакомого, симпатичного мужчину с заметной разницей в возрасте.

– Не вижу в этом ничего зазорного. Все в жизни бывает, а такое – сплошь и рядом!

– Похоже, ты, Андрей, мое поведение одобряешь?

– Еще как одобряю! – воскликнул Пеев. – Давно не гулял с девчонкой по набережной…

– Если бы с девчонкой! – вздохнула Лида. – Мне уже за сорок!

– А уж мне-то сколько! Даже говорить страшно.

– Ничего, зато знакомый врач есть. Он же может привлечь и других врачей. Ты, главное, не тушуйся, мы тебе всегда поможем в трудную минуту! Всей поликлиникой №3 поможем.

– И как же это будет выглядеть?

– Обыкновенно! Я устанавливаю постоянный контроль за твоим здоровьем, для чего навещаю первое время тебя ежедневно. Ну, скажем, с неделю.

– А потом?

– А потом суп с котом: я переезжаю к тебе насовсем. Можешь даже сделать мне предложение руки и сердца! А не станешь делать, буду жить без предложения, как последняя дурочка, – Пастухова зябко поежилась. – Пора заканчивать прогулку, что-то стало холодать.

Пеев снял свою плотную байковую рубашку и накрыл ею плечи своей блондинки, оставшись в серой майке с профилем президента.

– Надо же, никто еще меня рубашкой не грел, – пошутила Лида.

Вскоре они подошли к недавно построенному девятиэтажному дому и дальше окулист Пеева не пустила.

– До завтра, Андрей! Здесь у нас установлен домофон с цветной видеокамерой, но в квартире у меня пока сильный беспорядок. Зайдешь в следующий раз. А завтра я приду часиков в семь вечера. Твой адрес и все остальное вежливый сосед мне вчера и сегодня рассказал. Сама найду дом, найду квартиру. И телефоны твои у меня записаны, у сердца храню! Пока, что ли? Нет, для начала в щечку поцелую за прекрасный портрет! – И Лида сразу это сделала, чем сильно смутила Андрея Даниловича.

– Привыкай, Андрюша! – со смешком сказала она на прощание и вошла в свой подъезд.

Одному идти до дома Пееву показалось скучным. Уже хорошо стемнело, и сердце у него стучало довольно часто. Закутавшись в свою рубаху, Пеев ускорил шаг и явился домой даже хорошо разогревшись. Разувшись, он походил по своей двухкомнатной квартире, прикидывая, как они здесь разместятся вдвоем. «Да ладно тебе, все это враки! – подумал он. – Что она, помоложе мужика себе найти не могла? У сердца телефоны она хранит, ага! Завтра она не явится, вот только если позвонит откуда-нибудь».

Пеев лег спать, но сон не шел. Ему не хотелось спать ночью первый раз в жизни! Он встал и сделал еще один портрет блондинки, повесив на то же место над компьютерным столиком. Немного полюбовавшись на выполненную работу, он наконец почувствовал потребность выспаться. И лег в кровать.

Следующий день тянулся очень медленно, что только не предпринимал начальник отдела сбыта Пеев Андрей Данилович. Сотрудники даже с некоторым удивлением посматривали на него, никогда столько поручений за один день им не выдавали. И никогда не требовали отчета о проделанном. Обычно сами шли докладывать по мере выполнения. Наконец рабочий день завершился и все разошлись. Пеев позвонил Генеральному директору, не нужно ли какие срочные справки принести, но оказалось ничего директору не понадобилось, и он Пеева отпустил домой.

Доехав до дома, Пеев увидел свежую подтянутую фигурку Лиды у подъезда, на лавке лежала здоровая сумка. Сердце у него вновь затрепетало, как у молодого парня. Он подошел, вежливо поздоровался и спросил:

– Сказала бы, я машину подогнал бы привезти сумку. Что же ты такую тяжесть несла?

– Своя ноша не тяжелая, – ответила Лида. – Уморился?

– Наверное не поверишь, что нет! Чувствую себя молодым юношей – по крайней мере на десяток лет тебя моложе!

– Ну что же, это мы сегодня и проверим! – и Лида смело вошла в подъезд, оставив свою сумку мужчине. Пеев еле поднял эту ношу, он просто не ожидал, что будет так тяжело. Они вошли в лифт и вскоре поднялись на пятый этаж. Зашли в квартиру, разулись. Помыли руки. Пееву показалось, что Лида что-то хочет сказать, но не решается. Они прошли по квартире и, увидев на стене тот же портрет, Лида серьезно сказала:

– Милый! Я решила не ждать неделю, я начинаю свою новую жизнь с тобой с сегодняшнего дня. Если ты против, то скажи сразу, я не обижусь и уйду. Что я, каждую ночь спать не буду, как вчера? Необязательно же людям сходиться только после регистрации в загсе? Пока так поживу, дождусь, пока ты созреешь…

– Позвонила бы, я сразу бы приехал. Я тоже мало поспал, не получилось почему-то…

– Так я остаюсь?

Они стояли посредине зала и смотрели друг на друга. Пеев подумал, что все на свете не бывает просто так. Все началось с невинной затеи разместить в «Одноклассниках» галерею фотографий лучших женщин города. А теперь самая лучшая из них согласилась разделить с ним последние годы жизни. Может, их еще будет много, а может нет, но это уже другая история.

Пеев подошел к своей блондинке вплотную, обнял ее и сказал:

– Разумеется! Я очень рад, что ты так неожиданно свалилась на мою седую голову!

Часть 5. Короткие истории из прошлого

Философский вопрос
юмореска

Вернулся в город я последним сегодняшним поездом, добрался домой и посидел немного, отдохнув от заочных студенческих головоломок, изучая почту. Родителей не было – они находились в санатории под Москвой. Есть хотелось зверски. Но в холодильнике нашлось только масло и две тощие селедки. И то, и другое можно было употребить в пищу при наличие хлеба, хотя бы белого.

В магазин идти было поздно. Да и стоило ли? Я придумал нечто более приемлемое. У нас где-то была мука. Если ее найти, то, изловчившись, можно поджарить с дюжину блинчиков. О том, как они изготовляются, я, вообще говоря, имел весьма смутное представление, но готов поклясться, что моя мама делала это очень уверенно. Кое-какие ее операции по производству хлебобулочных изделий я помнил достаточно хорошо, поэтому сразу решил взяться за дело.

Произведем эксперимент: может ли совершеннолетний мужчина обойтись в быту без женской помощи? Этот философский вопрос ставился не один раз – и в Советском Союзе и за рубежом. Ответы были разноречивые. Ну что же, попытаюсь решить его и я.

После долгих поисков с величайшим трудом удалось найти муку. Насыпал немного в небольшую кастрюльку и прилил водички из-под крана. Когда помешал получившееся месиво, оказалось, что оно жидковато для будущих блинчиков. Добавил муки. Стало излишне густо. Налил воды. Стало опять жидко. Но я решил, что достаточно, и стал вспоминать, какие действия мама предпринимала после этого.

Нужно добавить соды, сообразил я, так как где-то слышал фразу: «На дрожжах долго подходит, лучше на соде». Но ни дрожжей, на которых долго подходит, ни соды, на которой, очевидно, подходит моментально, я нигде в квартире не нашел.

Что ж, придется так. Я взял сковородку с длинной ручкой и поставил на огонь. Затем положил в нее граммов тридцать сливочного масла. Вскоре оно расплавилось и зашипело. Я ложкой начал капать тесто на сковородку, стараясь попасть в центр. Это мне изредка удавалось.

Когда тесто расползлось по сковородке, я прекратил его подачу и стал ждать, предвкушая аппетитный ужин. Но тут меня осенило: посолить-то забыл! Наскоро сыпанув соли, я решил, что сделал все необходимое.

Я точно знал, что первый блин должен получиться комом. Но так как он часто начинал дымиться и обугливаться, и я все время его переворачивал, то комков получилось значительно больше. Первая неудача не сломила меня, тем более, что поджаренные комочки были на вид вполне съедобными. И я их, немного остудив, проглотил, почти не разжевывая. Добавив еще масла, я снова налил теста на сковородку. Второй блин получился целым и невредимым, только странно плоским. Когда я его кусал, он напоминал нечто вроде мягкой резиновой подошвы.

Изготовив побольше этих редких экземпляров кулинарного искусства, я угомонился и, наскоро поужинав, улегся спать. Как видите, я вполне обошелся без вмешательства слабой половины рода человеческого. Так один из вечных философских вопросов был решен в пользу мужчин!

1968 г.

Велик наш могучий

Сидим с молдаванами в гостинице «Юность» невдалеке от Лужников. Через два дня лететь нам в Швейцарию, а пока оттягиваемся кто как может. Так распределили нас в гостинице, что попал я в один номер с друзьями из знойного Кишинева. Один из молдован был с русским именем – Аркадий Дикусар, как сейчас помню. Но, конечно, они в основном по-своему лопотали, не понимал я – про что. Только довольно часто слышал я знакомые русские матерные слова. И понимал, что у них это тоже вроде связки в предложениях, молодежь – она везде молодежь.

Я уточнил в тот раз:

– Пацаны! А у вас молдавских ругательств нет что ли? Почему русские используете?

– Есть, конечно! Но к русским мы более привычны, – ответил мне Дикусар.

– А можно я что-нибудь ваше запишу? – попросил я. – Запомню и буду молдавскими матюгами начальника своего полоскать! Все равно не поймет.

– Да пожалуйста! Хоть сто порций! – согласился Дикусар и выдал длинную фразу, в которой ни одного знакомого словца я не услышал. И попросил перевод. Каково же было мое удивление, когда самым интимным словом в этом изящном ругательстве оказалось слово пупок!

Понятно стало мне, отчего молдаване нашу брань используют, когда хотят укрепить связку между словами при серьезном разговоре.

1968 г.

Везде хорошо

Когда говорят, что где-то лучше живется, чем у нас, вспоминаю милую старушенцию, что приехала на туристическую базу к нам в Ефремов в 1967 году. Мы в тот раз приехали своей рабочей сменой на выходные отдохнуть: покупаться в реке, позагорать, рыбу половить. И встретили ее, почему-то бледную и нерадостную. Скучно смотреть было на это зрелище, ведь жила она рядом, а нам хотелось повеселиться. Как культурная женщина, она не отказалась ответить на наши вопросы, так сказать, дать эксклюзивное интервью.

Ее, видите ли, крупно обманули, сказали, что в Ефремове объявилась турбаза, какой нет больше нигде в России и «это просто русская Швейцария». И она, сильно, значит, обманутая, приперлась сюда из-под самой Москвы на эту Швейцарию русскую любоваться. Путевку ей по большому знакомству на целый месяц достали. Любуется она, моя милая, день, потом любуется другой, а на третий ей уже мочи любоваться нет, так как по утрам поспать не дают, бегают по домикам в половине седьмого какие-то полуголые люди, будят на зарядку, а большой, даже очень, можно сказать, крупный, мужчина, черный такой, в белой майке и трикотажных штанах в рупор кричит: «Подъем!» и вскорости командует: «Ать – два, левой!».

И, поверьте мне, все это подмосковной полустоличной, к тому же достаточно пожилой женщине не совсем нравится, она, прямо скажем, отдохнуть приехала совсем по-другому, душу отвести хотела, глядючи на леса и горы русско-швейцарские, а ей здесь «Ать – два!» говорят. И если бы только говорили! А то ведь и делать заставляют эту самую утреннюю зарядку. И если схалтуришь, то по рупору заставят присесть «поглубже», а ноги «расставить на ширину плеч» и ничуть не меньше. А после завтрака умаявшуюся в конец старушку вовлекают в разные спортивные мероприятия. В первый день еле от турпохода отбилась, но как раз перед нашим приездом ядро заставили кинуть. По ней ясно видно было, что вместе с ядром чуть сандалии не откинула!

Короче, боком вышла приезжему товарищу русская Швейцария, а помочь, конечно, ей нечем. Но помогать особенно и не пришлось. Слиняла старушка от такой жизни на пятые сутки после заезда. И компенсацию не потребовала! Можно сказать, опять поменяла Швейцарию на родное Подмосковье. Все-таки верно говорится, что везде хорошо, где нас нет. В кавычках, конечно!

1968 г.

Распространитель
юмореска

Нет, не думайте, что я хочу, чтобы на вашей скучной физиономии появилось какое-то подобие улыбки. Или чтобы вы заиндевели от страха, слушая эту предновогоднюю историю. Вовсе нет! Просто расскажу, что было на самом деле.

Я тогда учился в средне-техническом заведении. Стояла лютая зима, а до встречи Нового года оставалось дней пять. И вот после занятий в литературной комнате у меня состоялся интересный разговор с одной старшекурсницей. Я втюрился в нее уже давно и она, конечно, об этом знала – к ней многие наши пацаны дышали неровно. Мы в тот вечер стояли как раз у той стенки, где под портретом Чернышевского висел хороший отзыв Пушкина о Ломоносове, и говорили о том, о сем. Как бы между прочим, она сказала:

– У меня здесь пачка билетов праздничной лотереи завалялась. Дали распространить. Может, поможешь? За мной не заржавеет!

– Что за вопрос? – воскликнул я, как будто всю свою сознательную жизнь только тем и занимался, что распространял лотерейные билеты. – Это я мигом. Давай половину.

Она была так добра, что отдала мне все. И добавила:

– Сейчас, после аванса на городских предприятиях, их будут расхватывать за милую душу.

«Желательно, чтобы их расхватывали за деньги,» – подумал я, оделся и побежал в дом напротив, решив провернуть дело сразу. Никогда не оправдываю товарищей, которые утверждают, что ни к чему откладывать на завтра, то, что можно сделать послезавтра.

Начал с квартиры №1. Звоню. Голос из-за двери:

– Кто?

– Это я, – отвечаю. – Аванс получили?

В квартире затихло. Я снова позвонил. Молчание. Осечка, значит. Тогда звоню во вторую квартиру. Открывает мокрая взъерошенная женщина, прикрываясь широким цветастым полотенцем. Я деликатно уставился в потолок.

– Телеграмма?

– Нет, извините. Здесь билеты лотерейные. Хотите?

Дверь резко захлопнулась. Наверное, женщине стало холодновато. Несколько обескураженный, я вспомнил слова тогдашнего кумира Райкина: «Терпение, мой мальчик, и ихтиозавры будут наши!» И постучал в квартиру №3. Густой бас нервно произнес:

– Дома никого нет!

Я пожал плечами и поднялся этажом выше. Открыли только в седьмой квартире.

– Здрасте! – сказал я вежливо.

– Здравствуйте, – ответил мужчина средних лет. Он играл двухпудовой гирей и безмятежно улыбался. – Проходите, что ли?

– Нет, нет! – затараторил я. – Мне и здесь хорошо. Я ведь насчет билетов.

Мужчина перестал улыбаться.

– Каких билетов?

– Ну этих… лотерейных. Маленькие такие.

– А-а-а…

– Всего тридцать копеек.

– Десяток?

– Да… То есть нет, одна штука.

– А я выиграю? «Москвич» там, или, на худой конец, «Волгу»?

– Ну, может, и не «Москвич», а стиральную машину или будильник – обязательно! Лотерея-то ведь предновогодняя! – горячо начал рекламировать я и стал потихоньку спускаться с лестницы.

– Что я их, солить буду – будильники? – спокойно спросил мужчина и поставил гирю на площадку.

Я догадался, что он покупать не будет. Денег, наверное, нет. Гирю вот приобрел. Еще чего-нибудь. Да мало ли. Аванс и кончился.

Перешел я в другой подъезд и решительно нажал на кнопку у квартиры №21.

– Сейчас, – послышался старческий голос. Минут через двадцать вышла добрая такая старушенция.

– Что? – приложила она ладонь к уху. – Билеты? Какие?

Я показал.

– Ты, мальчик, шутишь? Отойди от квартиры! Отойди, говорю! А не то милицию вызову. У меня ведь и телефон есть!

Моментально из двери напротив показалась высокая тощая личность и начала меня подозрительно рассматривать, сообщив старушенции:

– Я уже вызвала, Пелагея Дмитриевна, не беспокойтесь. Ходят здесь всякие!

Тогда я побродил по другому подъезду. Билеты никто не хотел расхватывать. Даже после аванса. В другой дом я не пошел.

Вы, наверное, хотите узнать, чем закончилась эта славная история? А вот чем.

Билеты я уговорил взять моих родителей. Всю пачку. Любовь зла… Но мы выиграли, как это ни странно, стиральную машину и будильник, который я подарил той самой старшекурснице, получив от нее взамен горячий поцелуй в щеку в канун встречи Старого Нового года!

1969 г.

Ну и шутки у Вас, господа!
быль

Федор Иванович Прудников попал в больницу первый раз в жизни. С таким могучим здоровьем, как у бывшего завхоза сернокислотного цеха, можно было ворочать штанги на всесоюзном помосте, но вышел конфуз на шестьдесят втором году жизни: вскочил фурункул на самом кончике носа. Эту ужасную боль знакомый врач обещал устранить в течение трех дней, но для этого нужно было полежать в лоротделении.

И вот теперь Федор Иванович одиноко страдал в палате №7, ожидая, когда начнут делать переливание крови и уколы пенициллина. В это время в палате напротив замышлялся коварный замысел. Трое выздоравливающих пациентов ожесточенно спорили.

– Я вам точно говорю! Я с ним месяца два в цехе работал до того, как Прудников на пенсию ушел. Вернее его жена забрала. Дорожит здоровьем мужа, – говорил один.

– Да, это не часто бывает, чтобы жена дорожила здоровьем мужа, – говорил второй. – Но вы уверены, Дмитрий Петрович, что он клюнет? И не опасно ли это для здоровья? Не вышло бы чего…

– Семен Семенович! У него здоровья на целую бригаду хватит.

– А что? Я бы рискнул попробовать, – сказал третий. – Пойду, пожалуй, халаты раздобуду.

И он вышел.

– А вдруг Прудников вас узнает? – не унимался Семен Семенович.

– Исключено. Я мало работал в цехе, с ним практически не общался. Да и всех не упомнишь.

И вот уже в палату №7 заходят трое представительных мужчин в белых халатах. Прудников хотел было встать, но один из вошедших махнул рукой:

– Лежите! Делаем обход. Вас с чем положили?

Федор Иванович указал на злополучный нос.

– Да-а, – неопределенно протянул Семен Семенович. – Вы анализы все сдали?

– Нет, мне ничего не говорили.

– Правда? Николай Васильевич, сделайте, пожалуйста, замечание медсестре Волковой. Кажется, ее дежурство? Вам же товарищ…

– Прудников.

– Вам же, товарищ Прудников, придется к утру сдать на анализ пот.

Федор Иванович даже как-то удивился:

– Пот? Но как же его собрать?

– Боже мой! Ну, укутайтесь! – Семен Семенович достал из широкого кармана пузырек. – Вы, наверное, первый раз в больнице?

– Извините, действительно первый.

Врачи вышли. Федор Иванович был настолько растерян, что не заметил у них больничные тапочки на ногах и одинаковые полосатые брюки. Лицо одного из врачей кого-то напоминало, но Прудников не стал терять времени даром. Он снял с соседних кроватей одеяла, закрыл форточку, укутался и приготовил пузырек.

Это оказалось мучительным делом – собирать пот. Федор Иванович вертелся и так, и эдак, он ощущал капли пота то там, то здесь, но подставить пузырек в нужный момент успевал не всегда, да к тому же часто промахивался. За этим занятием он не замечал, как часто приоткрывается дверь в палату. Сюда заглядывали больные и уходили, рыдая от смеха.

Медсестра Тамарочка заподозрила неладное, проверила, но в палате №7 было темно, только больной тихо ворочался и, кажется, стонал во сне. К тому же Тамарочку срочно позвали в палату напротив, там стало не по себе Дмитрию Петровичу.

Утром при обходе к Федору Ивановичу зашел знакомый врач. Прудников, весь красный и распаренный, гордо протянул ему полный пузырек и сказал:

– Вот, собрал! Ну и помучался я, Сережа, первый раз ведь. Никогда так тяжело не было.

Врач подозрительно посмотрел на пузырек, отдал его медсестре и спросил:

– А что там?

– Как что? Пот! На анализ.

Все молчали, потрясенные. До больного сразу дошло, что что-то не так. И первая в палате фраза прозвучала из его уст:

– Ну, у вас здесь и шуточки…

1972 г.

Просто такой характер
юмореска

Ну, пошел я нынче на работу… Пошел, чтобы отвязались от меня, чтобы на собраниях не песочили, на товарищеский суд не вызывали – надоело слушать! Прогульщик, мол! Недостоин работать на нашем передовом предприятии. Тунеядец!

Так ищите того, кто достоин, завтра же уволюсь… Что? Нету? Ишь, забегали. А ведь что такого случилось-то? Завод, что ли, без меня остановился? Не остановился завод-то. Характер просто у меня такой – жить не могу без приключений…

С другом на рыбалку мы в субботу пошли. Пешком. За двадцать километров. По дороге перекусили и не без того, конечно, чтобы горячительного внутрь – для сугреву. Ну, искали нас долго. Долго искали! До среды. Думали, что утонули, по всей речке нас сетью вылавливали. А мы в это время с Ванькой из-за кустиков смотрели, никак сообразить не могли, что это они ловят. Слишком крупные ячейки у сети, не акулы же здесь водятся!

Затем поспали мы крепко, проснулись, а они все ищут, по речке перекликаются, километра на два растянулись. А после того, как я и Иван им помогать активно начали, оказалось, что нас все ищут. Чудеса, да и только!..

Сегодня, в четверг, с утра на работу побрел. Взял в нашем микрорайоне штурмом автобус. Чуть старушку коллективно не задавили, все перед нами вертелась – хотела, бедная, из автобуса выйти. Там же, где-то на остановке, все пуговицы растерял, пойду после работы поищу, может, найдутся.

Вот народ! А ведь в автобус-то знакомые все лезли. Нет, чтобы очередь блюсти, – затерли. Но я им показал класс, такое короткое замыкание устроил – закачались вместе с автобусом! Я ведь электриком работаю, в этом толк знаю. У меня не забалуешь. Захочу, могу у самого директора завода свет нечаянно вырубить.

У меня дома всяких лампочек, проводочков, сопротивлений – завались. И разные там ленты изоляционные, плоскогубцы, розетки. А чего еще с работы принесешь? Другие – палку колбасы, я – моток провода. Сосед мне – кило масла, я ему – пару электроламп. Так и живем, помогаем друг другу в этой суматошной жизни.

Хуже тем, кто на штучных товарах в магазинах работает. Зашел раз в хлебный магазин, а там во-о-о-т такой верзила за кассой стоит, мелочь считает. Ему блочные дома возводить – быть вместо подъемного крана, – а он здесь сухарики развешивает! Надул меня на три копейки, как увидел, что я на него рот разинул. Правда, я об этом уже дома сообразил, а когда вернулся, то верзила на меня так внимательно посмотрел с высоты птичьего полета, что не захотелось мне детей своих сиротами оставлять! Такой уж у меня характер – податливый очень.

У каждого – свой характер… Вот недавно к Петьке Сухарю заглянул, не видел его давно. Худющий стал он, как зонтик японский. На жену тоже смотреть уже страшно – начинает становиться прозрачной. Ноги, как говорил один мой приятель, оторвать – и по голове!

Спрашиваю, чем заболели? Да вот, говорят, дали себе обязательство машину к Новому году купить, деньги копим. Все ясно. За свой счет, значит, я за пузырем сбегал. Пару огурцов на хитрушке прихватил, побеседовали.

Я так прикинул: если от голода Сухарь не помрет, то в новой машине от счастья оба скончаются. Шутка сказать, его супруга между стеной и бельевым шкафом уже свободно проходит. А на днях, Сухарь рассказал, легли к вечеру спать на диване, а ночью его суженая исчезла. Только утром ее случайно в диване отыскал. Оказывается, проскользнула между спинкой дивана и матрацем, но голоса подать уже сил нет!

А к Шурке Борову зашел – полная Сухарю противоположность. Полтора центнера мяса и костей, руками Шурку не обхватишь! И к тому же двух породистых псов держит. В районе с мясом туго, а он кабелей откармливает. Хоть бы с женой диету соблюдали, а то стали толстые, как поросята, и псы им в комплекции не уступают. На прогулку выведут – без бутылки не разберешься, кто где.

Вот ведь как люди по-разному устроены…

Иду как-то по улице – взгляду упасть негде, стенку дома голую не увидишь, хоть весь день гуляй. Везде бумажки понаклеили, объявления, афиши там разные. Каждый день где-то что-то идет, кто-то поет или пляшет. А сколько ансамблей развелось! Инструментальщиков этих, ну молодежные такие, от семнадцати до шестидесяти. «Цветы», «Цветочки», «Самоцветики». Блестящую одежонку накинут и наяривают на сцене. Дурят народ! Их бы в поле – на прополку сахарной свеклы. Или навоз разбрасывать…

А еще дружок у меня есть – Колька Пупырышкин, к нему лучше не заходить – в вещах заблудишься. Заставлены все комнаты и проходы. Однажды полчаса у них туалет искал, а спросить все стеснялся, еле успел… В квартире – четыре телевизора, начиная с «КВН» и кончая последней цветной моделью: в зале, в спальне, на кухне и, кажется, даже в самой ванной. Тоже податливый у Кольки характер, под полнейшим влиянием он у своей очередной супруги.

Так что, сами видите, все беды у человека – от его характера. Как и у меня: жить не могу без приключений!

1975 г.