Текст книги "NEXT-3: Венок для Лавра"

Аркадий Карасик
NEXT-3: Венок для Лавра

Глава 1

Пожилая женщина медленно шла полем к полуразрушенному бывшему военному городку. Задумчиво улыбалась. Будто уговаривала не шалить погибших пятилетних дочек-близняшек. Или разговаривала с мертвым мужем.

В тот страшный вечер она задержалась на работе в сельском клубе. Супруга подполковника могла и не работать, но она не привыкла сидеть дома – скучно и неинтересно. Общаясь с коллегами на работе, чувствуешь себя нужной не только для общества, но и для своей семьи. Дополнительный доход в семейный бюджет, пример для детей.

Долгие поиски работы увенчались неожиданным успехом – предложили заведовать библиотекой в деревне. Удобное место – всего в двух километрах от военного городка, где она жила. Рабочих мест в гарнизоне не было – их заняли более находчивые жены офицеров и прапорщиков.

Должность библиотекаря не только не обременительная – интересная. Общение с читателями, организация обсуждений новинок, рекомендации новых публикаций – все захватывает, заставляет много читать, многим интересоваться. После обеда она с удовольствием бежала в клуб, поздно вечером приходила домой радостная оживленная, смеялась, шутила.

Единственное неудобство – приходится поздно возвращаться с работы. Посетители библиотеки не торопятся – читают газеты, курят, выпуская дым в приоткрытую форточку, задают множество вопросов, играют в шашки и в шахматы, разгадывают кроссворды. Не сельская библиотечка – клуб по интересам!

Не выгонять же, не намекать на брошенных детей и голодного мужа?

Иногда ее провожают, но чаще приходится, дрожа от страха, добираться домой в одиночестве. По деревне она идет более или менее спокойно. Вокруг – люди, при необходимости можно позвать, попросить помощи. А вот когда она бежит по небольшому леску и по мосту через реку, сердце скатывается в желудок, страх туманит голову. Чудятся бандиты с пистолетами и ножами, черные деревья угрожающе шумят, из кустов вылезает какая-то нечисть.

Муж всегда занят, но она не обижается. Мало ли обязанностей у заместителя командира части! Начиная от порядка в казармах и кончая караульной службой. Домой приходит в полночь, усталый и голодный. Иногда засыпает за столом…

В тот вечер библиотекарша не успела добежать до речки – в гарнизоне прогремел сильный взрыв. Что случилось? Неужели взорвался склад боеприпасов? Или – короткое замыкание на складе ГСМ?

Первая мысль – о муже. Вдруг он в момент взрыва находился в его эпицентре?

Неожиданное происшествие подняло на ноги всю деревню, весь военный городок. Женщины плакали, мужчины гадали: бытовой газ или теракт? Солдаты и офицеры расчищали руины жилого здания, рычали бульдозеры, работали краны

Она не плакала, не упала в обморок – безумными глазами смотрела на завалы кирпича и железобетона похоронившие ее детей. Губы что-то шептали, голова дергалась.

Подполковник отвез жену в больницу. На обратном пути машина врезалась в стоящий на обочине грейдер. Погибли оба – и офицер, и солдат-водитель.

Так, в одночасье женщина потеряла семью. Психика не выдержала – сломалась. Она никого не видела и не слышала – только Женечку и Таточку. Бродила по больничному коридору или по парку, что-то шептала, улыбалась, но никогда не плакала.

Пострадавшую переправляли из больницы в больницу, упорно лечили. В конце концов, выписали со сложным диагнозом, в просторечии – тихое помешательство. Для общества она безопасна, зачем держать в четырех стенах? Вдруг общение с людьми благотворно повлияет на больную психику?

Родственники пытались увезти ее на Урал, но она не далась – плакала, отбивалась. Пришлось оставить ее в покое. Так она и бродила по полям и перелескам, окружающим бывший военный городок, мысленно лаская двойняшек и разговаривая с мужем.

Подкармливали несчастную сердобольные деревенские бабы, подавали милостыню дачники. Особенно старалась Клавдия – пирожки, ветчинку, холодец, заливное, кое-что из белья и одежды…

Ивана тоже притягивал заброшенный городок мотострелкового полка. Но по другой причине.

Однажды, Кирсанов взял сына в поездку по подмосковным городам. То ли изучал возможность открытия в них новых магазинов компании «Твоя империя», то ли решил отдохнуть от предпринимательской крутоверти. Тогда они завернули сюда, навестили школьного приятеля. Не то командира батальона, не то помпохоза – Иван по малости лет не разбирался в армейской иерархии. Впрочем, в гражданских должностях – тоже.

Все, что касается погибшего отца для его сына – святыня. Не только люди, окружающие бизнесмена, но и здания в которых он побывал и даже дороги-тротуары…

Как всегда, Иван устроился в развалинах бывшего технического здания на железобетонной плите. Закрыл глаза, попытался вспомнить отца. Не получилось. В голову лезли то дядя Лавр с его занудливыми поучениями, то – Федечка, слегка насмешливый, немного – серьезный, то – мама…

Увидев идущую к нему уже знакомую сумасшедшую, он соболезнующе поморщился. Внешне – обычная женщина, никогда не подумаешь – несчастная сумасшедшая. Разве только отсутствующий взгляд пустых глаз да нервные подергивания рук.

– Здрасьте.

Она остановилась, строго поглядела на вежливого мальчика. Кто знает, какие мысли бродят в ее поврежденном сознании? Может быть, малолеток напоминает ей погибших дочек?

– Моё почтение, – несколько вычурно ответила женщина, присаживаясь рядом. – Пришла пора позавтракать… Или – пообедать?

Раскрыв пакет, она достала из него и разложила на газетном листе бутерброды, куски пирога. Иван попытался отказаться от угощения, но его отказ встретил негодующе поджатые губы. Брезгуешь угощением? Или презираешь дарительницу?

Пришлось согласиться.

– Они сказали: здесь – с икрой, а вот это – с яйцом и, кажется, с котлетой… Запьешь морсом из грибов. Кажется, боровичков.

– Кто сказал? – не понял Иван.

Недоуменное пожатие сухими плечами. Дескать, какое значение кто, главное – сказали. Но все же ответила. Спокойно, доброжелательно.

– Дачники сказали… Им нравится быть щедрыми, вот и одаривают. Я тоже люблю принимать… Но все это – белковое. А мне нельзя. Группа крови не позволяет. А твоя группа крови разрешает принимать белковые бутерброды?

И грустно, и смешно. Но смеяться нельзя – сумасшедшая обидится. Отец говорил: обижать людей – великий, незамолимый грех.

– Не знаю… Думаю, разрешает, – серьезно ответил Иван.

Женщина обрадовалась.

– Я тоже так думаю. Надо много-много белков. Ты растешь, мальчик. Ты уже вырос… Вчера вырос… А что было вчера? Не помню…

– Вчера была среда.

– Господи, какой же ты умник! Как моя доченька Таточка… Совершенно верно – среда… Ешь. Говори и ешь белки. Среда – плохой день. Четверг – хороший день. Сегодня мы с тобой встретились. Значит – хорошо… Дачники – щедрые, Мне тоже нравится быть щедрой… Если бы я не была сумасшедшей, обязательно сделалась бы меценатом… Ешь, не стесняйся! Наверно, бутерброды очень вкусные, хлеб совсем свежий… Пожалуй, я отщипну корочку. К углеводам моя группа крови относится нейтрально… А ты попробуй пирожок с капустой. Говорят: тоже полезно.

Пожевав корочку, она протянула сотрапезнику кусок пирога. Наверно, подношение заботливой Клавдии.

– Спасибо.

Кусок не лез в горло. Что по сравнению с этой несчастной все его переживания? Мелочь. Мало того – глупость! Мальчишество! Придумал себе врагов и – кого? Мягкого, заботливого Федора Павловича, такого же заботливого и внимательного Федечку.

Иван будто прозрел. Ему сделалось нестерпимо стыдно.

Сумасшедшая сложила в пакет остатки пиршества, поднялась, оправила сбившийся подол.

– Пойду, пожалуй. Надо обойти еще триста пятьдесят девять грибниц и проверить всходы.

Иван молча кивнул. Он был не в силах вымолвить хотя бы одно слово. Боялся расплакаться.

Подойдя к выходу из разрушенного здания, женщина неожиданно остановилась.

– Прощай, мальчик. Я больше не вернусь.

– Почему?

– Белковая пища. Ты уже вырос, взошел. А я не возвращаюсь к тем, кто вырос. Выросшим не нужны чужие бутерброды и пирожки. Они предпочитают свой хлеб, свою соль, свои ошибки и свои глупости… Чао, милый!

Напевая детскую песенку, она медленно побрела по тропинке. Наклонится, поправит поникшую травинку, выдернет сорняк. И снова идет. До следующей остановки.

До чего же она права, подумал Иван. Можно подумать, не сумасшедшая – оракул, пророк. Действительно, любой человек должен исправлять допущенные ошибки, выдергивать сорняки глупостей. Если он, конечно, не полный глупец и эгоист.

Возвращался домой Иван в приподнятом настроении. Завтра же, нет – сегодня, он повидается с Федечкой, повинится. И все возвратится на круги свои. Кроме верного Хомченко, у него появится еще один советчик, более надежный, которому можно доверять.

Каяться перед Федором Павловичем он не станет – стыдно. Просто наклонит голову. Лавр все поймет.

Чем ближе коттедж, тем быстрей крутятся педали велика. Дай Бог, Федечка сидит на веранде, разговаривает с Лизой и не сводит ожидающих глаз с проселка. Будто неведомыми путями проник в сознание Ивана, подслушал его раскаяние…

Конечно, Федечки в коттедже Кирсановых не было. Вместо него нетерпеливо прогуливается Лиза. Покопается в любимом своем цветнике, поправит скатерть, переставит с места на место вазу или кувшин.

– Наконец-то, появилось красно солнышко, – с облегчением проговорила, вернее, прокричала она, когда велосипедист вкатился в открытые ворота. – Мать звонила, гулена. Беспокоится. Велела тебе немедля ехать в офис.

Вот это фокус! Увлеченная невестиными проблемами, Ольга Сергеевна в последнее время начисто позабыла о своем бизнесе. Если и покидает свой коттедж, то только для того, чтобы навестить Клавдию или пообщаться в городе с женихом.

После разговора с сумасшедшей горечь, если не исчезла окончательно, то как-то померкла. Вместо нее – добрая насмешка над любовными отношениями матери и Лавра.

– Зачем вдруг к вечеру? Что за срочность?

– А я откуда знаю? Велела и – все тут. Евгений уже раскочегарил своего «конька», ожидает. Потерпи, сейчас поедем.

Значит, что-то произошло неприятное, подумал Иван. Неужели, с дядей Лавром? Не должно быть – Федор Павлович сидит в тюрьме, ожидает решения своей судьбы. С кем тогда проблемы? С Федечкой или с Иваном? Вот и Лиза чем-то встревожена.

Женщина ушла в комнаты, появилась – в парадном одеянии – старомодном длинном платье с выпушками и рюшами. В руках – несколько пустых сумок. Непременные атрибуты любой хозяйки.

– Поеду с вами, – пояснила она. – Московская квартира, небось, пылью заросла до потолка. Наведу революционный порядок.

И наведет же! Все пылинки в панике выпрыгнут в раскрытые окна, грязная посуда сама собой очутится в мойке, мусор полетит в помойное ведро. Заработает стиральная машина, дурным голосом взревет пылесос.

Иван усмехнулся и подошел к машине, устроил на заднем сидении Лизу. Хотел было занять законное свое место рядом с водителем.

– Так и поедешь, без переодевания? – с привычной ехидиной осведомился Женька. – Матери не больно понравится.

Иван оглядел запыленные джинсы, мятую рубашку. Женька прав – не понравится. Странно, но обычно не признающий вмешательства в его привычки, Кирсанов-младший сегодня на удивление покладист. Что на него так повлияло: общение с сумасшедшей женщиной или предчувствие неприятностей?

– Ежели в офис – придется принарядиться.

– Только поскорей, – попросила-приказала Лиза. – Мать ожидает.

– Я по быстрому.

Через десять минут машина вырулила на проселок. Лиза думала о предстоящей уборке, Женька вертел баранку, Иван размышлял о непонятном вызове в офис компании…

Действительно, в головном супермаркете компании происходили, на первый взгляд, малопонятные события.

Возле черного входя в магазин нетерпеливо расхаживал Федечка. Поминутно проверял во внутреннем кармане куртки сохранность какой-то важной бумаге, снимал и снова водружал на нос запотевшие очки.

Когда к под"езду причалила легковушка и – вслед за ней – автобус с парнями в камуфляже, он облегченно вздохнул. Все идет по плану.

Позади – нелегкая беседа с Кирсановой. Ольга Сергеевна долго не могла поверить в предательство помощника своего погибшего мужа. Первого супруга. Требовала доказательств. Получив их, согласилась на проведение некой операции, которая должна не только оздоровить атмосферу в компании, но и обезопасить ее и сына от посягательств преступников.

Из легковушки выбрался немолодой, но не по годам резвый, господин.

– Привет! – поздоровался он, протягивая пухлую руку. – Если не ошибаюсь, ты – сынишка Лавра?

Федечка не терпел панибратского обращения незнакомых людей. Поэтому ответил максимально сухо:

– Скорее, сын господина Лаврикова.

Незнакомец не смутился. Благожелательно улыбнулся.

– Виноват. Исправлюсь. Адвокат Резников Михаил Ильич. Можете не представляться, Федор Федорович – осведомлен. Санчо передал мне вашу просьбу. Я договорился с надежной охранной фирмой. Ее сотрудники приехали вместе со мной, – показал он на автобус с накачанными парнями. – Приказ руководства компанией у тебя? Еще раз извините – у вас?

– Конечно.

Резников внимательно прочитал поданную ему бумагу. Начиная от заглавия и кончая подписью, скрепленную печатью. Сначала – бегло, потом – медленно.

– Годится, – удовлетворенно пробормотал он. – Юридически грамотный документ. Теперь веди в свое царство-государство. Сейчас забамбашим маленький дворцовый переворот. Даст Бог – бескровный.

Повинуясь приглашающему жесту адвоката, парни вышли из автобуса и пошли за ним. На подобии гвардии, сопровождающей короля. Впереди – Федечка.

В помещении охраны их встретил настороженный парень. В черном и при разноцветном галстуке.

– Федор Федорович, кто с вами? Сами знаете – не положено!

– Успокойся, Олег, не терзай свои нервы. Ничего тебе не грозит… Михаил Ильич, покажите, пожалуйста документы.

– Нет проблем! – адвокат открыл папку, достал из нее полученную от Лаврикова бумагу, положил ее на стол перед секьюрите. – Получите, милейший, распоряжение президента компании госпожи Кирсановой о смене всей внешней и внутренней охраны офиса, магазинов и складов. Ознакомьтесь и будьте благоразумны. Вечерние выпуски новостей уже сверстаны. Так что, давайте не будем усложнять жизнь телевизионщикам и радиодеятелям. Обойдемся без шоу. Все совершенно законно. Заявляю, как юрист. Не верите? Тогда прочитайте мою карточку.

Парень недоверчиво покосился на Лаврикова, тот утвердительно кивнул. Не сомневайся – святая правда! На мониторе следящей телекамеры – группа парней в камуфляже курят, смеются. Новая охрана?

Присутствие видного акционера компании еще ни о чем не говорит. Его могут держать под прицелом или – завербовать.

Что делать, как поступить?

Господин Хомченко, который занимается не только поставками, но и отвечает за безопасность компании, не простит ошибки – безжалостно выбросит на улицу. А у него – жена, двое детей, мать-инвалидка. Как прокормить их безработному?

Остается единственный выход: позвонить, узнать решение начальства. Пропустить – пожалуйста, он готов, не пускать – тогда станет железобетонной надолбой. Не подчинятся – призовет на помощь «вышибал».

Позвонить ему не позволили, Лавриков накрыл ладонью телефонную трубку.

– Не надо беспокоить занятых людей, – доброжелательно попросил он. Но за показной доброжелательностью спрятана угроза. – Олег, никто вас не собирается увольнять. Завтра состоится формальное переподчинение. Только и всего.

Это для богатого акционера «только и всего», а бедный бесправный охранник мигом вылетит за ворота. Господина Хомченко не разжалобить, провинился – получай!

Придется подчиниться. Даст Бог, обойдется без взрывов, стрельбы и кражи коммерческих секретов. К тому же, распоряжение Кирсановой – непрошибаемая защита. Даже для недоверчивого Хомченко.

– А что с табельным оружием?

– Отличный вопрос! – ликующе провозгласил адвокат. – умный и четкий! Вопрос по делу. Я думаю, нет – уверен, вам светит повышение! Что до пистолета – сдайте.

Олег охотно снял кобуру, положил ее на стол перед адвокатом. Сразу полегчало – оружие давило на сознание, заставляло быть настороженным и недоверчивым.

Резников осторожно подвинул опасную «игрушку» к Лаврикову. Михаил Ильич вообще опасался иметь дело с оружием – огнестрельным, колющим или рубящим. Даже кухонные ножи не брал в руки – вдруг порежется.

Федечка передал кобуру стоящему рядом начальнику новой охраны.

–А как же с оформлением? Пистолет числится за мной, – просительно осведомился охранник, уже смирившись с поражением. Если не затруднит, отметьте в журнале приемо-сдачи дежурств.

– Проще простого! Давайте ваш журнал!

Резников поставил на чистой странице свою подпись. С таким количеством разных завитушек, закорючек, вопросительных и восклицательных знаков, что разобраться в них было невозможно.

Охранник с удовлетворением спрятал журнал в стол…

Кабинет президента компании отличался от других комнат офиса спартанской простотой. Здесь не было ни длинноворсовых ковров, ни полированных шкафов и сервантов, ни картин в позолоченных рамах. Обычный письменный стол, приставленный к нему длинный стол для заседаний, на котором расставлены простые стеклянные пепельницы, разложены блокноты с логотипом компании.

За председательским столом сидит Кирсанова. Строгая и серьезная. Как судья, читающая обвинительное заключение. Слева от нее – сын. Растерянный и бледный. Он с недоумением смотрит на мать, с жалостью – на Хомченко.

Борис Антонович прогуливается по кабинету с видом повелителя, вынужденного общаться с обнаглевшими нищими посетителями. Там поправит блокнот, здесь – портьеру. Короче говоря, босс, хозяин!

– Какие претензии? – равнодушно спросил он. Будто осведомлялся о ценах на рынке или о погоде.

Ольга Сергеевна не возмутилась – осталась такой же строгой.

– Или вы меня держите за сумасшедшую вдовствующую императрицу, за спиной которой можно вытворять все, что заблагорассудится? Видите ли, претензии понадобились. Нет – обвинения!

Хомченко наклонился над столом, пытливо посмотрел в лицо невозмутимой женщины. Что это – примитивный шантаж или она держит в кармане какие-то компрометирующие его сведения? Последнего не должно быть, подпольная его жизнь надежно защищена. Значит, все же шантаж.

Изгнания из компании или наказания он не боялся. Большинство акционеров поддержит, не даст в обиду. За время своей деятельности заместителем по поставкам, а после смерти Белугина еще и управляющим головным супермаркетом, он съумел обзавестись полезными знакомствами в прокуратуре и в верхних эшелонах власти.

Вместо Бориса Антоновича ответил Иван. Не потому, что он безоглядно доверял униженному помощнику – поразила жестокость матери.

– Мам, ну что ты так? Борис Антонович работал с папой и тот верил ему…

– К сожалению, верил… А почему тогда господин Хомченко не удосужился даже президента поставить в известность о предложении Лаврикова-младшего продать компании свой пакет акций? Разве это ни странно, по меньшей мере?

Борис Антонович с трудом удержал вздох облегчения. Если это единственное его прегрешение, то можно не тревожиться. Оправдываться слишком унизительно, он не опустится до оправданий, а вот объяснение заранее обдуманно и подготовлено. Глупая баба, возомнившая из себя президента «Империи», поверит.

– Я руководствовался устными указаниями Ивана Владимировича.

Мальчишка выпрямился, гордо поглядел на мать. Дескать, вот я какой умный и уважаемый человек, со мной советуются, мои рекомендации принимают и выполняют.

Ольга Сергеевна вздохнула. Когда же он, наконец, повзрослеет, перестанет доверять явным проходимцам?

– Устные указания Ивана Владимировича – это, конечно, круто. Очень круто! Но с меня-то, мало уважаемый оппонент, обязанности опекуна покуда никто не снимал. Или у вас готово соответствующее судебное решение? Или на руках вердикт психиатров о моей невменяемости? Тогда документы – на стол!

Хомченко промолчал. Крыть нечем, все козыри пока на руках бабы. Пока! Надежда на Ивана не подтвердилась. Пацан блеет голодным барашком, пытается что-то доказать, но не получается.

– Мама, почему ради твоего жениха мы должны рисковать делом?

Вопрос не в бровь, а в глаз, ободрился Борис Антонович. Молодец, пацан!

– Извини, сынок, мой жених тут совершенно не при чем! Мухи – отдельно, мед – отдельно! «Империи» предложены акции по номинальной цене, и только откровенный дурак или злонамеренный человек не увидит здесь прямой выгоды.

А вот это уже прямое, неприкрытое оскорбление! Ответить ударом на удар – упомянуть о женской несостоятельности, граничащей с глупостью? Не стоит дразнить гусей, значительно лучше сделать вид – не расслышал. Или не понял.

Промолчать не получилось – сработал инстинкт волка, загнанного в офлажкованную зону. Только не кричать – говорить спокойно и веско.

– Наша беседа скатилась до кухонной свары. Эпитеты – в мой адрес?

Оскорбленный и униженный Хомченко рассчитывал если не на извинения, то, по крайней мере, на ссылку на кого– то другого, в адрес которого Кирсанова высказалась.

– Именно в ваш, господин Хомченко! Я давно закрывала глаза на проявление мелочной нечистоплотности, считала, что это неизбежно с любым заместителем-управляющим. Но теперь убедилась – зря… Впрочем…

Борис Антонович обессилил, на избитом самолюбии появились болезненные синяки, нервы натянуты гитарными струнами – вот-вот лопнут, голова кружится.

– Подождите, Ольга Сергеевна, – перебил он. – По моему, теперь нам стоит остановиться, успокоиться и продолжить разговор в более расширенном составе…

Куда там! Дикая кошка вцепилась когтями, терзает и терзает. До боли, до крови! И не желает останавливаться.

– Не перебивайте меня пожалуйста! Перебивать женщину вообще невежливо, президента – невежливо вдвойне! Теперь же, то есть немедленно, будут официально оформлены все документы по приобретению пакета акций, принадлежащего Лаврикову-младшему. Завтра утром сделку проведут юридически. Если понадобится, под гарантии моих личных средств.

Ну, уж этого не будет! Ни за что! Униженный Хомченко пустит в ход все рычаги, нажмут на все кнопки. Мамыкин тоже не останется в стороне. Вдвоем они или переубедят бабу, или свергнут ее с президентского «престола». Если понадобится – силой!

Куда девалась слабость и головная боль? Борис Антонович был готов продолжить начатое сражение.

Иван тоже возмутился.

– Значит, мое мнение… моя воля для тебя ничего не значит?

Ольга Сергеевна отлично знала трудный характер своего сына, позаимствованный у отца. Володя тоже был далеко не подарок. Нежности не признавал, считал ее сентиментальным сюсюканьем, грубости – тем более, замыкался в себе, молчал. Единственное воздействие – беседа двух равноправных партнеров.

Мать – равноправный партнер? Смешно даже подумать! Но судя по возмущенному выражению лица Ванюши, без этого не обойтись.

– Прости, Иван, но в данном случае – ничего. Мало того, я немедленно отдам приказ о проведении полного аудита центральной площадки, всех филиалов, супермаркетов и складов. После закрытия магазинов все будет опечатано.

Это уже, если не нокаут, то удар в солнечное сплетение. Аудиторы выявят такие нарушения – вся компания вздрогнет. А если доберутся до самопала и пакетиков – вообще абзац.

Хомченко остановился напротив Кирсановой, вонзил в ее лицо испепеляющий взгляд.Подумать только, эта баба, эта нечисть разгадала все его лазейки! Но так просто он не сдастся – есть еще всемогущий Мама, друзья в прокуратуре и в службе безопасности. Да и сам он далеко не слабак, съумеет постоять за себя!

– Виноват, но я не уполномочен исполнять такие решения, принятые единолично.

Пора вводить в «игру» охрану, то бишь боевиков. Словами эту «императрицу» не переубедить.

Борис Антонович достал из внутреннего кармана пиджака мобильник, но «разбудить» его не успел – запищал сотовик в сумочке Кирсановой.

– Слушаю?… Да… Все прошло удачно?…Отлично… Спасибо!

Непонятный набор слов. Что прошло удачно, за что она поблагодарила, не связано ли это с острым разговором в кабинете? Вызывать боевиков преждевременно, сначала нужно разобраться в новой ситуации.

Отложив мобильник, Кирсанова повернулась к Хомченко.

– И что это означает, Борис Антонович?

Самообладанию женщины можно позавидовать. Держится с достоинством, говорит спокойно, без взрывчатых эмоций. На подобии диктора на телевидении.

– Это значит, что я блокирую ваши решения.

– Каким образом?

– Если понадобится – силой.

Хомченко ожидал испуга – ничего подобного не увидел.

– Рабочий день кончается, поэтому приказ о вашем увольнении будет подписан завтра. Ищите себе новое место работы. Я обязательно проинформирую коллег в других фирмах и компаниях о вашем несносном характере и недопустимых для чиновника поступках.

– Не все так просто, госпожа Кирсанова, – усмехнулся Хомченко, снова достав мобильник. – Я еще в седле и вам не удастся выбить его из-под меня.

Впервые за время беседы на губах женщины появилась улыбка. Презрительная и уверенная, насмешливая и победоносная.

– Посмотрим… Все очень просто, господин бывший сотрудник «Империи». Бывает, что я подолгу сплю, но бывает – просыпаюсь. Как тогда, после комы. Назовем сегодняшнее пробуждением номер два. Внешняя и внутренняя охрана уже заменена. Не беспокойтесь, вас выпустят по старому пропуску. Строго от офиса до проходной, без права захода в темные углы, которых здесь развелось непозволительное множество.

Это уже не поражение – разгром! Сомнительно, что друзья из прокуратуры решатся лезть в это пригоревшее варево. Остается единственная надежда на изворотливого Мамыкина. Да и тот не станет помогать безвозмездно, потребует оплаты его стараний. Нет, не потребует! Спасая подельника, он спасает себя. Ведь они одной веревкой связаны, из одной посудины питаются.

А пока – подчиниться, принять условия капитуляции.

Ольга Сергеевна при жизни первого мужа не особенно жаловала его бизнес, офис компании навещала неохотно, только при крайней необходимости. Собрания акционеров, торжества, связанные с юбилеями или с очередными успехами. А после выхода из комы в офисе вообще не появлялась, доверив свои права и обязанности Хомченко.

И все же рука безошибочно нашла сбоку стола кнопку вызова.

На пороге – новый охранник в камуфляже.

– Слушаю, госпожа Кирсанова?

– Здравствуйте. Будьте добры, проводите этого гражданина на улицу. Прямо на улицу, вы поняли меня?

– Так точно, понял. Будет сделано!

Наверно, парень недавно демобилизовался, отсюда и короткие фразы и подтянутая фигура.

– Ну, Ольга Сергеевна, это уже слишком, – укоризненно пробормотал Хомченко. – Можно обойтись и без лишний унижений…

– Комментарии, жалобы, протесты – в письменной форме и в соответствующие органы! Прощайте, господин Хомченко, надеюсь больше вас не увижу.

Увидишь, обязательно повстречаемся, злорадно про себя пообещал Борис Антонович. Тогда я припомню сегодняшнее унижение и сполна расплачусь за него. С процентами.

– Я могу забрать из сейфа кое-что из своих вещей?

В этом ему не откажут, не имеют права! Собственность охраняется законом, она не может быть присвоена другими людьми. В сейфе лежат не носовые платки и старые подтяжки – там хранится тонкая папочка с исписанными листами бумаги. Компромат на всех, включая Кирсанову. Сейчас без него, как без одежды, замерзнешь, заклюют, уничтожат.

Всю свою жизнь Борис Антонович по крупицам собирал эти сведения, анализировал, сортировал. Прочитают бумажки аудиторы, ознакомят акционеров, перешлют в органы – впору повеситься.

Отказала! Будто неведомыми путями проникла в сознание.

– В служебном сейфе ничего вашего быть не должно. Сейф принадлежит покойному Петру Алексеевичу. Ключи официально, по акту не передавались. А если что и найдется ваше, его вам возвратят. С соответствующими извинениями. И то – в том случае, если оно не составит интереса для аудиторов.

Составит, еще как составит, горестно подумал Борис Антонович. И не только одни проверяющие заинтересуются скромной папочкой. Но настаивать на выемке из сейфа «личных вещей» он не решился.

– Давайте, господин, я ожидаю.

Охранник положил руку на плечо «приговоренного». Ему не терпелось выполнить приказ хозяйки, продемонстрировать свою старательность. Хомченко вздрогнул, будто к его рукам поднесли наручники.

– Переобуться можно?

– В смысле? – не поняла Кирсанова.

– В самом прямом – из тапочек в туфли.

На этот раз Борис Антонович не хитрил, он любил работать в кабинете обутым не в жесткие, модные туфли – в удобные мягкие тапочки. Застарелые мозоли не только вызывали боль, но и давили на психику, мешали продумывать важные решения.

– Из тапочек в туфли можно, – усмехнувшись, разрешила Ольга Сергеевна. – Это намного лучше, чем наоборот.

– Намеки у вас…

– С кем поведешься… Только не забудьте прихватить свои тапочки. Как правило, они бывают… с душком.

Огрызаться, тешить свое больное самолюбие не хотелось. Лучше поскорей покинуть кабинет и вообще – территорию компании. Куда он обязательно возвратится победителем.

Хомченко медленно пошел к выходу из кабинета. В правой руке – туго набитый портфель, в левой – злополучные тапочки. Следом – конвоир или тюремный вертухай. Будто подталкивает. Слава Богу, не заставил заложить руки за спину.

Сейчас его проведут по коридорам и лестницам до боли знакомого офиса. Потом – по торговому залу супермаркета, служебным помещениям – к проходной. Так в стародавние времена провинившегося проводили воль строя солдат с розгами в руках. Каждый из них должен нанести удар по исполосованной, кровоточащей спине. Вместо ударов розгами – сочувственные, торжествующие, мстительные взгляды бывших подчиненных свергнутого идола.

Проводив взглядом поникшего помощника покойного отца, Иван повернулся к матери.

– Мама, откуда в тебе такая жестокость? – в вопросе – удивление и горечь.

– Жизнь научила, сынок. С волками жить – по волчьи выть… Прости, Ваня, сейчас предстоит решить множество неотложных проблем. Поговорим дома.

Иван неохотно поднялся. Ему не хотелось откладывать разговор – слишком много накопилось вопросов, еще больше – недоговоренностей, обидных несправедливостей. Что из того, что он – несовершеннолетний? В гражданскую шестнадцатилетние командовали полками, и, ничего, справлялись! А Петр Первый в его возрасте уже был царем!

Ольга Сергеевна поняла переживание сына.

– Подожди, малыш, постарайся понять… Мне плакать хочется, когда из меня делают дуру. Но еще горше видеть, как делают дурачка из умного и доброго мальчика. Как он с удовольствием учится ожесточаться…

– Прости, мама, не я жестокий – ты…