Текст книги "Пояс Ипполиты"

Глава 5
Капля амазонской крови

Когда Мелету высаживали на берег, она плохо представляла, что будет делать в Фермоскире. Знала только одно – надо увидеть Арама, узнать, что делается в городе, найти мать и отца, через месяц вернуться на пристань в устье Фермодонта, яде ее будет ждать Митродор. Просьбу Агнессы проникнуть в храм она и не думала выполнять. Ведь нужно было только узнать, цела ли золотая статуя Ипполиты. На этом особенно настаивала Священная – она, видимо, боялась, что золото увезут в Коринф. Приглашение в гости во дворец Верховной жрицы изменило все ее намерения. Она вспомнила рассказ Агнессы о подземном ходе из дворца в храм и решила воспользоваться им. Ее жгло обычное любопытство. И вот она в храме. Перед ее глазами Кумир Девы и волшебный пояс. Сначала она не думала о сане Верховной жрицы – просто ей хотелось обрадовать амазонок, вселить в их души уверенность, возродить город, в котором она родилась, и который, по-своему, любила. Когда же прошли страхи, она осталась в храме до утра, ей в голову пришла мысль о высоком сане. И Мелету захлестнули волна тщеславия и глубина обиды. Она вспомнила, как мать назвала ее ослицей, а отец помянул про штаны. Потом, когда ее назвали Священной и понесли с триумфом через весь город, она совсем потеряла голову. В тот же день они с Арамом перебрались во дворец Атоссы и обнаружили там Чокею. Диомед довез ее до устья Фермодонта и оставил, как оставили своих «жен» и его олухи. Чокея ждала, она рвала на себе волосы. Арам сказал жене:

– Она умная баба, смело воевала во главе рабынь. Ее надо пожалеть.

Мелета тоже не думала иначе. И сказала Чокее:

– Хочешь, я сделаю тебя кодомархой? Ты будешь жить во Дворце, места нам всем хватит…

– И кем я буду командовать? Храмового войска у нас нет.

– Будет. Я всех гоплиток города отдам под твою руку, а на место гоплиток мы посадим метеков и рабынь.

– Это разумно, – сказала Чокея. – Я согласна.

Двое суток прошло в хлопотах по устройству жилья во дворце.

Мелета узнала от матери, что отец ушел из дома неизвестно куда.

На другой день был создан Совет Шести. В него вошли: Лота, Мелета, Чокея, Лаэрта (хозяйка паннория и гимнасия), Ликоп и Арам. Ликоп, правда, не пришел на Совет, его не нашли.

Не успел Священный Совет разойтись, как в зал ввалились сотенные наездницы и, перебивая друг друга, начали наступать на Лоту.

– Великая царица! – кричала сотенная Архитрона, – говорят, что ты отдала всех го плиток храму, а вместо них пустила рабынь и метеков. Если это так, то я не выведу свою сотню за пределы города. Раньше мы уходили в походы за тысячи стадий от Фермоскиры и были спокойны – наши дома, имущество будут целы, поскольку гоплиты хранили город многие годы надежно. А эти разбойницы…

– Не в этом суть! – перебила ее другая сотенная. – Если ты, Великая, перетащишь всех рабынь в город, кто будет работать на наших землях? Кто будет растить хлеб, пасти скот, ловить рыбу, строить дома?

– Твой муж Ликоп? Он, наверное, будет царем. Говорил вчера, что не станем, как выразился, грабить, привозить рабынь и рабов. А чем же будет жить? Мы жили войной, мы – амазонки!

– Вы не успели придумать эту глупость, а рабыни и метеки уже в городе. И они просят оружие, щиты и копья. Да им в руки нельзя давать даже виноградного ножа.

– Если царица прикажет, – сказала Мелета, – то ты, Кинфия, разденешься и отдашь свой хитон.

– Тогда она не будет моей царицей! – выпалила Кинфия.

– Хорошенькое дело! – крикнул кто-то. – Нами, славными наездницами Фермоскиры, будет помыкать царица, в которой нет и капли амазонской крови, а царем будет мужик Ликоп, которому место на рыбной коптильне?!

– А храмовые амазонки под рукой рабыни Чокеи! При Атоссе и Годейре этого не было! И мы не верим такому Совету!

– Хорошо, – спокойно сказала Мелета. – Сегодня вечером я войду в храм и передам ваши слова Великой наезднице Ипполите. Пусть она нас рассудит.

– Пусть рассудит, – совсем тихо сказали сотенные и вышли из зала Совета и Суда.

Мелета распустила Совет и сказала, что вечером она войдет в наос Великой наездницы. Но не вошла.

Вечером она разбудила Арама и повела его во дворец царицы Лоты. Она знала, что золотая баба Ипполита ей ничего не посоветует, а посоветовать могут только живые родители – отец и мать.

Во дворце они застали только Лоту. Мать ходила из угла в угол в волнении. Ликоп двое суток назад ушел из дома, сейчас идут третьи сутки, а от него никаких вестей.

– Говорят, что амазонки снова начали убивать мужиков, – заметил Арам. – Но Ликопа все знают. Его не тронут.

– О, боги! Что делать, где его искать?

– А может, он на хуторе, – предположила Мелета.

– Арам! Бери моих лошадей, скачи на хутор! Надо что-то делать.

Лота скрыла от дочери, что она с Ликопом поссорилась. Она сказала ему, что отцу Священной и мужу царицы не достойно работать как простому метеку, а он ответил, что грабить бедняцкие села, конечно же, достойнее, что пойдет в сотни и ударится в воровство. Это очень задело царицу, она искренне считала, что военная добыча совсем не грабеж, и обозвала мужа дураком. Когда Ликоп хлопнул дверью, она поняла, что он уехал на свою рыбную ловлю.

Ликоп поехал на хутор. Они с Лотой давно мечтали о хуторской жизни. Хети и Эла встретили его с радостью, а когда узнали, что скоро отец и мать переедут сюда, радости их не было конца.

– А Мелета? – спросила Эла. – Она не приедет?

– Ей нельзя. Она Священная Фермоскиры, – и Ликоп рассказал о последних событиях в городе.

Хети отреагировал на рассказ отца своеобразно:

– Надо сходить в селение – предупредить жителей. Пусть ожидают набегов. Теперь ойропаты сорвутся, как собаки с цепи.

– Вечером сходим оба, – предложил Ликоп. – Мне надо поговорить со старостой кое о чем.

– У нас не убрано просо, – заметила Эла. – Вы идите в поле, а я схожу в село.

Мужчины согласились. Ликоп уже знал, что Эла ждет ребенка.

Вечером жена Хети не вернулась, и они решили, что она осталась ночевать, погостить у брата. Утром Араму и Эле сообщили, что ночью на село налетели ойропаты, сожгли и разграбили все дома, увели всех женщин, убили мужчин, тех, которые бросились защищать своих жен и дочерей. Попала в плен к ойропатам и Эла.

* * *

– Хватит, мама! – крикнула Мелета. – Мечешь икру, как будто Ты не Царица амазонок, а презренная дандарка из Синдики. Мой отец не тот человек, чтобы пропасть. Вот вернется Арам… – Мелета подошла к окну. – Да вот и они! Ставят лошадей сейчас поднимутся сюда.

О, эта женская манера – древняя, как сам мир. Если жена долго ждет любимого и желанного мужа, то при возвращении она набрасывается на него не с объятиями и поцелуями, а с бранью. Так случилось и на этот раз.

– Где ты был, презренный, трое суток?! Ускакал без спроса, пропал без вести!

– Не кричи, Лота. Это не достойно царицы. Мы были на хуторе.

– А где Хети? – спросила Мелета. – Почему он не приехал?

– Ты лучше спроси, где Эла! – зло крикнул Арам.

– А где Эла? – уже потише спросила Лота.

– Эла исчезла, – с еле скрываемым гневом ответил Ликоп, – Ее уволокли на аркане амазонки благородной царицы Лоты и Священной Мелеты. Они сожгли и разграбили селение…

– Моя сестра Эла носит под сердцем ребенка. А ты спрашиваешь, где Хети! Он ускакал искать жену и ребенка. Вот что наделал твой проклятый пояс!

– Надо немедленно бежать из этих мест, – произнес Ликоп.

Мелета вскочила с кресла, перебежала в спальню, бросилась ничком на подушки. Лицо ее горело, в голове роем метались мысли. Вспомнилось злое лицо Арама, когда он сказал про Элу. Он, наверное, ненавидел ее тогда. А ведь любил когда-то. Неужели любовь прошла? А она сама – любит ли его сегодня? И странно, в этот момент в ее памяти всплыло лицо Митродора… «Он же вскоре заедет за мной, – вспомнила она, и мысль быстрая, сильная взметнулась в мозгу. – Бежать! Скорее бежать отсюда». Ей бы надо думать сейчас об Эле, про то, где ее искать, про сотенных, начавших набеги без позволения, но думать не хотелось. В ее памяти возникало то лицо Арама, то Митродора. Потом всплыло лицо Агнессы… Она ведь ждет моего возвращения, а я тут заварила такую кашу…

На кровать с обеих сторон сели. Мелета догадалась – родители. Лота положила на затылок дочери теплую ладонь, сказала:

– Не терзайся. Мы найдем Элу. Ее привезут в наши колонхи – некуда более.

– Тебе надо думать о себе, дочка, – сказал отец, нежно поглаживая ее по спине.

– Где Арам? Почему он не подошел?

– Он ушел в город, – ответила Лота. – Он человек пропащий. Опять напьется.

Мелета поднялась, села рядом с Ликопом, обняла его за шею:

– Прости, отец. Я сделала тебе больно. Я понимаю…

– Я тоже виноват. Я думал, что ты рождена не амазонкой… Но, видимо, в тебя как-то попала капля черной амазонской крови. Мне казалось, что я за то короткое время, пока ты жила на хуторе, а потом в селе, в доме Арама, достаточно воспитал в тебе любовь к простому народу, но, видимо…

– Я помню, отец, каждое твое слово… и помоги мне покинуть Фермоскиру. Я снова поеду в Синдику.

– Одна?!

– Нет, мама, не одна. С Арамом. Одну меня Атосса уничтожит.

– А городские сотни? Они так же будут грабить села, сжигать и убивать людей? – спросил Ликоп.

– Но здесь остаетесь вы с мамой, Священный Совет.

– Мы уйдем на хутор, – тихо сказала Лота. – Там я прошлые годы познала счастье быть любимой.

– Вот в тебе чья кровь, Мелета, – сказал отец. – Только о себе…

– Но ты сам только что сказал мне, что надо думать о себе.

– Тебе, но не царице Фермоскиры. Если мы все убежим…

– Дочерей Фермоскиры нам не переделать.

– Ты, дочка, говорила, что там на Танаисе Годейра намерена возродить амазонство. Кого они там намерены грабить? Скифы – воинственный народ, не то что наши пахари, скотоводы и рыбаки.

– Я не знаю намерений Годейры. Мы все время были врозь. Но вот царица Синдики Тира… Мы с Агнессой рассказывали ей, как рабыни подавили Фермоскиру и вы помогали им в этом.

– Ну и что сказала Тира?

– Мне бы их сюда, – сказала она – Мы бы подняли синдов, меотов, керкетов и торетов и завоевали Боспорское царство. Боспорские цари считают нас варварами и гнетут нещадно.

– У Тиры ойропатские замашки, – сказал Ликоп.

– Она по крови считает свой род от Ипполиты.

– Как так?! – воскликнули мать и отец.

– Когда Ипполита искала Язона, она была в тех местах и долго жила…

– Ладно, – перебил ее Ликоп. – Мы найдем Элу, и ты расскажешь нам о Боспоре.

– А я бы с удовольствием поехала туда и помахала мечом, последний раз перед старостью.

Неделю спустя, по городу разнесся слух – Священная Мелета намерена съездить на далекое море – Меотиду, чтобы навестить Годейру и ее амазонок. И еще ходили слухи – Лота признает законные права Годейры – значит, прежняя царица намерена возвратиться в Фермоскиру.

Были еще новости. Священная решила вынуть из проемов храма плиты с начертанными на них заветами Ипполиты, будто бы Великая наездница снова приходила в сновидениях Мелете и дала ей новые заветы. О них говорили разное.

Говорили, что сейчас после агапевессы убивать мужчин нельзя, мальчиков, рожденных от них, – отдавать отцам, если те пожелают взять, а если нет, то из паннория направлять их в колонхи, на работу. И была еще новость, которую на все лады обсуждали в Фермоскире – Священная Мелета за самовольный набег на село Тай отдала сотенную под суд, приказала возвратить домой всех захваченных там женщин, и сотенная послушалась. Вот уж воистину большие перемены стали происходить в амазонском мире.

Элу муж нашел в одном из колонхов, принадлежащих сотенной Лебее, и привел во дворец Годейры. Хети сказал, что Арама он не видел, на хуторе брат Элы не появлялся. Мелете стало ясно, что Арам запил и его надо искать в городских кабаках. Нашли новоиспеченного члена Священного Совета в какой-то канаве и принесли в дом Мелеты на руках мертвецки пьяного. Священная была разгневана до крайности. Арама поместили в бассейн с холодной водой и, когда он пришел в чувство, поставили перед вельможной супругой.

– Отныне ты не член Священного Совета, потому беззащитен, – сказала Мелета, не глядя на мужа. – Я отдала приказ закрыть все кабаки, а тебя, если ты появишься в городе нетрезвым, убить на месте, как ты сам когда-то пожелал. Скоро я должна поехать на Меотиду, а ты, я полагаю, до этого дня не доживешь.

– Элу нашли? – спросил хриплым голосом Арам.

– Ты допился до того, что ничего не видишь. Вот она Эла, рядом со мной.

– Я должен проспаться, – Арам повернулся и медленно вышел.

* * *

В один из дней приехала во дворец смотрительница пристани на устье Фермодонта и сказала, что встал на рейде корабль боспорского царевича Митродора, Он просит придти на корабль какую-то Агнессу.

– Почему сам не придет сюда?

– Он боится ойропаток. Совсем еще мальчик.

– Скажи ему, что теперь Фермоскира не убивает мужчин.

Арам увидел, каким блеском лучились глаза Мелеты пря этом разговоре, и помрачнел еще больше. Он и так все эти дни ходил молчаливо, беспрекословно исполнял все указы жены, отказывался от вина.

– Ты боишься, что тебя убьют? – спросила Мелета на другой день после ссоры. Она раскаивалась, что так круто обошлась с мужем вчера.

– Я знаю, что ты все равно любишь меня, – ответил Арам, и жена поняла, что он думал совсем о другом.

После полудня на агоре собрались почти все амазонки. Кто приехал на коне, кто пришел пешком, но все были при орудии. На возвышение около храма вышла Чокея. Она была в одеянии кодомархи, оно очень шло ей и делало предводитель-вицу храмовых величавой и гордой.

– Дочери Фермоскиры! Мы собрали вас сегодня накоротко, мы извещаем, что Священная Мелета покидает город сегодня. Тихо! Тихо! – Чокея подняла руку. – Она уезжает в Меотиду и поручает мне охранять храм и святость Фермоскиры.

– Для чего ей Меотида?! – крикнули из толпы. – Она далеко!

– Я отвечу. Сотенные Кинея, Лебея и многие другие допустили неповиновение царице и Священному Совету, и вы об этом знаете. Царица Лота отказалась от короны Фермоскиры, она с мужем уезжает в горы. Священная Мелета едет звать на трон царицу Годейру.

Тут сотенная Кинея выступила вперед и спросила громко:

– Кто же остается управлять городом в это беспокойное время? Ты, бывшая метека?!

– Священная сказала, городом будет управлять богиня Ипполита! Через меня – ее верную служанку. А нрав Великой наездницы вы знаете. Все! Более мне вам нечего сказать. – Чокея повернулась к храму и скрылась за его дверями…

Корабль Митродора заправлялся. Мелета распорядилась дать морякам бесплатно и в достатке пресной воды, продуктов, вина. Она собиралась везти также богатые подарки меотским царям и Годейре. Чтобы было где переждать, пока корабль грузится, прямо над плитами пристани был натянут большой кусок ткани, под ним поставлены столы и стулья. На рассвете к устью выехала большая процессия. Впереди шла кодомарха Чокея на белом коне и в боевых одеждах. За нею Рядом шли две колесницы: в одной стояла Лота в царском одеянии, в золотом венце и с копьем в руках, рядом шла колесница Мелеты. Священная в сияющем алмазном венце, в белом пеплосе, который в свое время носила Атосса, стояла опираясь на меч Ипполиты. На козлах колесниц сидели возничие: у царицы – Ликоп, у Мелеты – Арам. За колесницами в два ряда шли верховые сотни: лучницы, копейщицы, мечницы – все в боевых нарядах. Лота весело подмигнула мужу и сказала:

– Сейчас боспорцам пустим пыль в глаза!

– Снова в нашей дочери взыграла эта капля амазонской крови, – отметил мрачно Ликоп. – Откуда она, хотел бы я знать?

Когда процессия проходила мимо корабля, все участницы кортежа, по знаку Чокеи, опустили копья вниз и четким выкриком «Хайре!» поприветствовали гостей. Моряки на палубе с тревогой и восторгом таращили глаза на амазонок. Потом женщины сошли с колесниц и сели под навес. Амазонки полукругом встали за ними.

Кибернет Аркадос положил руку на плечо Митродора и зашептал:

– В колесницах хозяйки Фермоскиры. Та, что моложе, – главная. Ей ты вручишь рукоятку кормила.

– Откуда ты знаешь все это?

– Меня упредили. Иди вперед.

– Страшновато, – шепнул Митродор.

– Трусить бесполезно. Нам все равно некуда деваться. Если что – умрем с достоинством.

Перед тем, как вступить на пристань, Митродор глубоко вздохнул, как бы набираясь храбрости, и шагнул на плиты. За ним двинулся кибернет, а за Аркадосом гуськом пошли совершенно опешившие гребцы. Во всех портах они слышали о жестокости амазонок, и каждый, шагая по пристани, мысленно прощался с жизнью.

Первым, как это ни странно, Мелету узнал кибернет. Шагов за десять до навеса он ткнул царевича под бок и тихо сказал:

– Клянусь Посейдоном – это же Агнесса!

– Для чего ей этот маскарад? – бросил через плечо царевич.

– Какой маскарад! Она хозяйка Фермоскиры. В самом деле.

Митродор растерялся. Он тоже узнал свою бывшую «служанку» и не знал, как ему к ней подойти, забыл, что сказать. Но войдя под навес и взглянув в глаза амазонке, увидел в них такую нежность, что сразу успокоился, вспомнил слова:

– Я приветствую тебя, великая дочь Фермоскиры, и вручаю ключ от нашего корабля, – и передал Мелете рукоятку кормила.

– Хайре, милый и славный Митродор, Хайре, не менее славный Аркадос!

Прошу к нашему столу вас всех. Это (она указала на Лоту) – моя мать, рядом с ней мой отец – Ликоп, а за мной стоит мой милый муж – Арам. Они тоже говорят вам «Хайре!».

Царица рассаживала гостей. Митродора она посадила по правую сторону от Мелеты, а кибернета рядом с собой.

Ликоп и Арам встали за креслами жен. Мелета была так рада приезду царевича, что совершенно забыла про Арама.

После того, как выпили первое вино, обратилась к Митродору:

– Ты ждал такой встречи? Ты вспоминал свою «служанку»?

– А я ни на миг не забывал тебя.

– А как же с наказами Левкона? Он запретил тебе…

– Я знал, что ты не Агнесса.

– Вот как! И не пытался ухаживать за мной?

– Пытался, но ты не замечала.

– Я была переполнена любовью к Араму, – Мелета обернулась назад. Арам только что допил вторую кружку вина. Он склонился к уху жены и зашептал:

– Я снова напьюсь! Уйдем от греха подальше, ради бога!

– Удобно ли? Хотя… – Мелета хлопнула в ладоши – подошла Чокея.

– Приготовь лодку с парусом. Нам надо побыть наедине.

– Я оставляю вас, дорогие гости, на час-два. Семейные дела.

– Мы не спешим, – ответил Аркадос. – Отплываем завтра на рассвете.

Мелета ожидала маленькую лодку, но Чокея указала им на фелюгу с гребцами, похожую на судно Левкона. Они вступили на борт, спустились в кубрик. На столике Мелета увидела опрокинутую кружку, к стенке в углу прислонилась остродонная амфора.

– Вылей за борт, – приказала Мелета, кинув головой на амфору.

Арам молча поднял посудину, понюхал и вынес вино на палубу. Здесь он огляделся и приник к горлу амфоры. Весла вспарывали штилевую поверхность воды, судно медленно шло в море.

– Ты ревнуешь, милый? – спросила Мелета, когда Арам сел против нее.

– Сейчас это ничего не значит, – грустно произнес Арам, и на глазах его появились слезы.

– Снова напился, снова будешь плакать, – упрекнула его жена. – Ведь обещал…

– Сегодня я потерял последнюю радость моей жизни. Тебя. Знаю, вы любите друг друга…

– О чем ты?

– О царевиче и о тебе. Я лишний. И я не поеду на Меотиду.

– Ты пьян и говоришь глупости. Идем на палубу – проветрись.

Они вышли на носовую площадку фелюги, перед ними расстилалось неоглядное море.

– Я выбросил тебя из сердца, знай об этом.

– Ты чудак, Арам, – Мелета обняла его, прижала к груди, – Без меня ты будешь совсем одиноким. Эла вся в Хети…

– Но у меня есть еще мой сын! Арамчик, ты слышишь меня?! – Вырвавшись из объятий жены, Арам протянул руки к морю, крикнул: – Ты слышишь,' сынок?! Видишь, он меня слышит! Я знаю – ты ждешь меня…

– Перестань, милый. Ты совсем пьян…

– Я иду к тебе, сынок, – сквозь слезы негромко проговорил Арам и шагнул в зелено-голубоватый простор понта.

Крик Мелеты, всплеск и тишина… Только волны бились об обшивку корабля да вздыхало море, принявшее в свою грудь несчастного охотника Арама, страдальца из горного селения Тай.

С окаменевшим лицом Мелета сошла на берег, появилась под навесом. Ее прихода не заметили, гости пели песни и шумели.

Митродор сидел рядом с Лотой и что-то говорил.

– Где Арам? – спросила царица.

– Он ушел, – кратко и спокойно ответила дочь.

– Куда?

– К нашему сыну.

Глава 6
Агапевесса камышовая

Сегодня царь Агат и его совладетельница Кона вместе. Сегодня в стойбище Агата прибывают высокие гости – царица Синдики Тира и служительница храма Атосса. Мужа Тиры, царя Гекатея, Агат не уважал за то, что продался он боспорцам, рушит скифские обычаи, мешает торговле аксамитов с Танаисом. И еще одна причина ненависти к Гекатею – Тира. Когда красавица меотка жила в здешних степях, Агат, любя Тиру, дарил ей лучших скакунов и хотел сделать коной. Все к тому и шло, уже появился у Тиры ребенок. Но в одну из ночей на повозку, где спала Тира, налетели воины Гекатея и увезли ее в Фанагорию. В повозке остался только мальчик, которого царь назвал Агаэт. Тира осталась в Фанагории, говорили, что добровольно, и поэтому Агат выбрал себе другую кону. Возвратить обратно любимую он не мог, за Гекатея вступились бы боспорцы. Впоследствии кон утешился сыном – Агаэт рос здоровым, сильным и мужественным парнем.

И вот сегодня Тира впервые приезжает в стойбище Агата, и старые чувства всколыхнулись в сердце аксамита. Агаэт на рассвете ускакал к табунам – надо выследить, поймать и наказать похитителей. Когда Агат напомнил сыну, что приезжает его мать и уезжать в этот день бы не следовало, коной ответил: «Какая она мать, если за двадцать лет ни разу не вспомнила о сыне».

Около полудня неожиданно приехала со скотного двора кона. Ее приезд был совсем некстати, но кона привезла несколько бурдюков вина, мяса и сыра, да в прибавок бочку кумыса. Будет чем угостить царицу Тиру.

В сумерках появились долгожданные гости. Царица и Атосса верхом, обе на вороных жеребцах, сзади десяток охранников с копьями.

Агат и кона вышли из-под тростникового навеса, чтобы подержать под уздцы жеребцов не столько для того, чтобы помочь им спешиться, а сколько ради почестей.

А под навесом за столом ждут гостей три брата кона Агата, они еще вчера приехала к царю, зная, что Тира едет не в гости, а по большому делу. Когда все расселись за столом, старший брат Агата спросил с упреком:

– Где ты родилась, царица Синдики?

– В твоем стойбище, уважаемый Онай.

– А как тебя называли мои аксамиты?

– Не помню, Онай. Чуть ли не двадцать лет прошло.

– Тебя звали солнцеликая Тира. Любил тебя мой брат Агат?

– Я полагаю, что любил, если подарил сына…

– И ты двадцать лет не удосужилась…

– А вы удосужились?! Достойно ли женщине навязываться мужчине, не стыдно ли царице приезжать в стойбище скифа? Стыдно и недостойно! А ты за это время приезжал ко мне? Агат приезжал?

– Ты же знаешь, мы ненавидим Гекатея. Этот продажный синд…

– Двадцать лет вы терпите продажного синда, двадцать лет кланяетесь этой подстилке перед боспорским порогом…

– А ты, гордая меотянка, не терпишь?

– Мое терпение кончилось! И вот я приехала к вам. Пора Гекатею дать под зад ногой.

– Если за него заступится царь Сотир, что тогда? – спросил Агат. – В моих степях много лошадей, волов и овец, но мало мужиков.

– Я подниму меотов и дандариев – они много горя терпят от Гекатея и боспорцев. Если ты, Агат, приведешь в Тирамбо своих аксамитов, дандарии выползут из камышей в огромном числе. Нас поддержат тореты и керкеты – мы сбросим Гекатея в море. Со мной приехала благочестивая Атосса – она эллинка. Но если ей удастся привести к нам ее двухтысячное войско – мы можем замахнуться на трон царя Сотира.

– Сотир за проливом, – сказал Онай. – Он защищен морем.

– А у нас в Тирамбо стоят двадцать триер. На них мы посадим воинов Атоссы.

– Когда думаешь начинать, Солнцеликая?

– С весны, когда Гекатей начнет собирать налоги. К тому времени Атосса приведет свое воинство. Давайте подумаем о том, кому мы доверим управление восстанием…

* * *

… Недаром в свое время Годейра поставила Беату полемархой. Никто лучше ее не мог продумать набег на горные поселки, на склады купцов портовых городов. Не зря и здесь, в степи, самое опасное дело – конокрадство – было поручено сотне Беаты.

Две недели прошло после первого удачного угона… «Сейчас, – думала Беата, – конечно же, скифы приставят к табунам охрану, и ее будет нелегко перехитрить». В этот набег она взяла полсотни наездниц – Беате нужна была обширная разведка. За ночь необходимо найти табун побольше, и чтоб кони в нем были без тавра. Налет – на рассвете, когда загонщики крепко спят. Если, все-таки, кражу заметят и начнется погоня – близко ее не подпускать. Скифы метать аркан умеют без промаха, потому лучше сразу спешиться и встретить их с копьем.

Амазонки с вечера выехали в степь, расположились на берегу реки. Посланные разведчицы к полуночи вернулись, охраны они не заметили. Сказали, что один из табунов медленно продвигается к реке, видимо, идет к водопою. Лебею и Гипаретту, как самых опытных наездниц, Беата оставила у озера. Если за отбитым косяком устремится погоня, им предстояло пойти ей наперерез и увести в сторону; если погони не будет – возвращаться вслед за отбитыми лошадьми. Амазонки скрыли лошадей в прибрежных кустах, сами устроились прямо у воды. Река в плоской, как стол, степи текла не спеша, прибрежные ивы старательно полоскали в ее воде свои ветви, а под ними плескались какие-то рыбы.

– Скоро упадет роса, – шепнула Гипаретта. – Не уснуть бы…

– Ты подремли, я одна погляжу, – ответила шепотом Лебея. – Никакой погони не должно быть. Ведь разведывали…

– Погляжу на степь, – сказала Гипаретта и вышла на открытое место – Все тихо, только откуда-то тянет дымом.

– Это пастухи варят ужин. Ложись.

Гипаретта прилегла на траву и мгновенно уснула. Лебее казалось, что она совсем не хочет спать – ночные набеги на табуны ей нравятся. А Гипаретта была уверена, что Лебея прогонит отбитый косяк по берегу реки и только после этого нужно глядеть, нет ли погони. В степи было тихо, щебетала над водой какая-то пташка, шуршала донной галькой река, все навевало спокойствие и умиротворенность.

* * *

Время приближалось к полуночи. Туман над рекой рассеялся, вызвездилось небо, на землю опустилась прохлада. «Будет заморозок», – подумал Агаэт и дернул поводья. Конь пошел легкой рысью. Юноша уже знал, что поимка конокрадов не удалась из-за глупости пастухов. Они запалили костер. Конокрады, конечно же, испугались и вернулись к себе. Теперь воров снова придется выслеживать. Отослав загонщиков в стойбище, Агаэт вместе со своим коноводом Бораком остался в степи на тот случай, если конокрады вздумают вернуться к табунам на рассвете. Они тихо ехали по берегу реки и беседовали:

– Как ты думаешь, Борак, кто эти воры?

– Даю руку на отсечение. Это савроматы. В первый раз они отсекли больше трехсот кобылиц, на той неделе увели пол-табуна. Они знают в лошадях толк – лихие наездники.

– А может это вольные склоты?

– Куда им! Они и на лошадь садиться не умеют.

– Зачем ворам столько много лошадей, ты не подумал?

– Если бы мы ставили тавро, то наших лошадей увидели бы на торге в Танаисе. А сейчас не придерешься.

Вдруг заржал жеребец Борака. Из-за прибрежных кустов ему легким повизгиванием ответила кобылица. Друзья тихо спешились и спустились к реке. Первым остановился Агаэт. Он увидел юношу. Тот спал сидя, прислонившись спиной к камню. Невдалеке лежал на траве другой юноша. «Борак не прав, это не скифы, – мелькнуло в голове Агаэта. – Это боспорцы». Пока Борак бегал за веревками, Агаэт разглядел одежду юноши. На нем были очень удобные для езды верхом штаны из тонкой кожи. На штаны нашиты костяные пластины – они, конечно же, предохраняли от ударов меча и от стрел. Куртка тоже была в пластинах – в бронзовых и круглых. Ремень – из толстой кожи, на нем – нож в чехле.

Когда Борак подошел, они враз бросились на спящих и связали их… Проснулась Лебея от удушья. Ей показалось, что она попала под лошадь. Но, очнувшись, поняла – ей заткнули тряпкой рот, двое мужчин обматывали веревками. Рядом лежала связанная Гипаретта. Над рекой клубился туман, лиц насильников не разглядеть. Было понятно, что это скифы, хозяева лошадей. Один из мужчин посадил Лебею к дереву, дал сильный подзатыльник, сказал:

– Такой молодой, а уже вор! А еще эллин!

Лебея согнулась, затем резко выпрямилась и изо всех сил ударила связанными ногами в зад тому, кто назвал ее вором. Потом она сжалась, ожидая ответного удара. Но скиф снова по-эллински сказал:

– Я детей не бью, соплячок, – подойдя, он легко поднял ее, как куль с сеном бросил вниз животом на круп ее же коня. Подвел другую лошадь, на которой висела связанная Гипаретта, и кони пошли рядом, вслед за жеребцом скифа. Амазонки тоже не церемонились со своими пленниками, они либо влекли их на аркане, либо связанными сажали на коня. Любимым же способом скифов было «кольцо» – связанного пленника клали на живот поперек коня, прикручивали руки под его брюхом, считали, что это лучший для пленника вид передвижения.

Лебея испытывала настоящие мучения. Ее нещадно трясло, особенно при езде рысью, все время приходилось напрягать тело, прижиматься к коню, чтобы не сползти под живот. Но эти мучения были ничто по сравнению с мучениями совести. Лебея с пятнадцати лет ходила в боевые походы, она знала, что плен хуже смерти. А она заснула на боевом задании, попала в плен к скифам, это позорная смерть.

Беата и амазонки могут ее простить, но сама Лебея… Как только ей дадут меч – она убьет себя. Тут она вспомнила про Гипаретту – девочка попала к врагу по ее вине. Стыд и позор сжигали все тело Лебеи. Она проклинала себя: «Я не славная наездница, я не дочь Фермоскиры, а самая презренная тварь!»

Иные мысли были у Агаэта: «Пусть я привезу двух пленников, но оправдаю ли себя? Может, они не конокрады, зачем боспорцам воровать лошадей. Может, это посланцы царя Со-тира, а я их связал веревками и волоку к царю Агату, у которого гостит царица Синдики. Схватить двух спящих юнцов – это не доблесть, а повод для насмешки. Время еще есть, их надо допросить. Слава богам, Агаэт умеет говорить по-боспорски, все дети скифских царей на год-два посылаются на учебу в Пантикапей. Довезу их до скотного двора, – решил царевич, – развяжу и допрошу».

У ворот скотного двора ждал старый пастух. Он упал перед властителем на колени и, посыпая лысину пылью, что-то громко и непонятно кричал.

– Встань и говори, – приказал коной.

– Воры, великий коной, подняли и увели два стада коров и быков!

– Давно?

– Час тому назад, могучий!

– Где мои загонщики?

– Они уехали раньше. Сразу после них…

– Где пастухи?

– Они до утра у конских табунов по твоему веленью. Я один, на дворе. Кона уехала к царю…