Текст книги "Любимец Израиля. Повести веселеньких лет"

«Нет романтизму! Закуска не та!..»

Мужиков у нас было не больше пяти на группу и мы инстинктивно держались дружной кучкой. Тем более что женская часть состояла из разновозрастных гражданок. Некоторым было, как и мне, по пятнадцать-шестнадцать, а некоторым по тридцать лет, а то и больше. К тому же кто-то и в колониях уже посидел и ожесточился и огрубел очень и очень. И многие считали каждую копеечку. Стипендия же была, как я уже говорил, – двадцать рублей! Это столько же раз в столовой как следует пообедать. И то, за экзаменационную тройку её отбирали. А где-то подработать было очень трудно – днём учёба, а вечером практика в больнице. К тому же многие снимали углы в частном секторе. Да и в лохмотьях не походишь! Выглядеть тоже надо по-человечески – девчонки всё таки!..

Однажды поймали одну хронически голодающую девочку за кражей стипендии у кого-то и такой самостийный трибунал устроили, что она от позора и стыда убежала и где-то на разъезде у своего нищенского дома бросилась под поезд. Её ещё волокло километров десять, и такое кровавое месиво было, что еле опознали. Лучше бы милицию вызвали и в колонию запекли…

Мда-а…

Толпа – это страшная и, в основном, разрушительная сила! И я это ощутил на себе тоже. Не люблю я распространяться насчёт лирики и её беспощадных ударов, но без этого трудно будет понять мотивы дальнейших моих «фокусов», спровоцировавших гнев толпы.

Не знаю как у других, а у меня интерес к дамскому полу всё разрастался и разрастался, а дальше романтизма – никуда! Все эти «Айвенго», "Женщины в белом", "Джейн Эйры", Фениморы Куперы, Майн-Риды и тому подобная сладкая чушь и застольный бред забили мне мозги с детства так же как Тому Сойеру, но у того уже в детстве подружка была – Бекки Тетчер, а у меня, в основном, только вздохи. Для меня все дамы были вроде бы как инопланетянки. И вдруг этих инопланетянок вокруг – море! Самых разноцветных и разновозрастных! И толку – никакого! Вроде бы в меду сидишь, а попробовать – ни-ни! И почти все заводят романы на стороне, а на нас, сокурсников, смотрят лишь как на бесполых подружек. Все их тайны для нас – откровения, и мы главные советчики в их амурных делах и модных приговорах. А нам – шиш!

Раздразнили донельзя!

Ну, остальные парни читали, наверное, меньше и потому быстро устроились. По той же так презираемой мной схеме "Дважды два – четыре!". И то не в своём родном коллективе, а на стороне. А меня эти «Аэлиты» чуть было до половой неврастении не довели.

Чтобы не заболеть, плюнул я на их инопланетное происхождение, да так плюнул и озлобился, что слишком! То одну хлопну по попке, прилюдно, то другую…

Доигрался до того, что девчонки схватили меня как-то на большой перемене, затащили в пустую аудиторию и чуть было не лишили детородной перспективы. Вроде бы в шутку, но в коллективном азарте всякое бывает, и я перепугался ого-го как. Всё-таки медички!.. Да и то, что среди них есть бывшие уголовницы, не очень утешало…

Вырвался я, с трудом отдышался, и какое-то время вёл себя пристойно.

Но тут грянуло очередное сельхозудовольствие. А как я уже говорил, наше медучилище ежегодно шефствовало над табаксовхозом. И там каждый раз после работы наступал волнующий вечер.

Парни надёргали девчонок из работающего рядом с нами сельхозтехникума и из местных и разбрелись кто куда. Кое-кто из наших дам тоже в благословенную темноту не в одиночку углубился. Один я как перст туда-сюда шастаю среди оставшегося медового улья и облизываюсь, и злюсь всё больше и больше. Типичные вечные "страдания юного Вертера", но уже на другом историческом отрезке и в других декорациях, ситуациях и материале. Поэтому злюсь не только от того, что на голодной диете нахожусь, а и от того, что я, полный романтики и тончайшей духовной организации, с дулей в карманах хожу, когда одноклеточные благополучно нетрудно и вкусно размножаются. Да и раздражало ещё то, что слишком уж гордо ходят этакие вроде бы недотроги и почти литературные по виду Ассоли, а сами только о самцах думают, а не о Греях.

И вот, наверное, для того, чтобы показать всем действительную сущность этих воздушных созданий, я снова начал прилюдно презрительно хлопать их по упругим попкам. Ну и, конечно, опять дохлопался…

Наша группа жила в одном из отделений табаксовхоза в почти достроенных коттеджах. Это большой зал и три небольшие комнатки. В зале на матрацах располагалась основная женская половина, в двух небольших комнатах, тоже на матрацах парни, и в одной, на нормальной кровати педагог. В том коттедже, где жил я, нас парней было шестеро, а дам – человек восемнадцать.

И вот в один прекрасный послерабочий вечер парни как всегда прифраерились, наодеколонились и только собрались на свидания, как кто-то из дам им и крикнул:

– Тащите вашего шутника-юмориста! Допёк он нас! Мы с ним сейчас разберёмся! Мы его сейчас посватаем! Тут сразу три не против!..

– Ура-а! – заорали парни и, думая, что это одна из очередных молодёжных игр, бросились ко мне.

Меня как волной холодной обдало!

Я сразу всё понял!

Тем более что опыт уже был…

Но моё отчаянное сопротивление парни приняли за кокетство и, дружно оторвав от пола и подняв над головами, как ленинское бревно, понесли к залу.

– Мужики, вы что? Они же из меня сейчас фарш сделают! – заорал я. – Ножик хоть дайте для защиты! Ножик!..

– На! – сказал кто-то и тоже в шутку сунул мне в руку увесистый складной нож.

Дверь распахнулась, и, казалось, тысяча женских рук вцепились в меня. Вырвав у парней, они втащили меня в зал, и тут же с оглушительным ударом дверь захлопнулась, и увесистый крючок заблокировал её.

Парни оторопели.

Это уже была явно не игра, и они начали стучать и требовать моей выдачи.

– Мы вам его девушкой выдадим! – крикнул какой-то прокуренный сиплый голос, и я выдернул лезвие ножа.

– Ножик! У него ножик! – раздался визг, и агрессивная масса отшатнулась.

Я метнулся в свободный угол зала и, почувствовав спиной защитный тыл стен, выставил нож. Человек шесть разгорячённых далеко не юных и некрасивых баб тяжело дышали в метре от меня. А одна, самая азартная, делала рывки, но свист лезвия отбрасывал её.

– А ну, откройте немедленно! – раздался за дверью требовательный голос.

Крючок откинулся и, растерянно улыбаясь, вошла педагог – хирург Татьяна Петровна. Она тоже думала, что то, что происходит – игра.

– Ножик! У него ножик! – завопили нападавшие.

– Где? – так же улыбаясь, спросила Петровна и обыскала меня.

Ножа не было.

Петровна поняла, что её разыгрывают, и направилась к двери.

Я по стеночке, по стеночке за ней.

Но только она вышла, как самая азартная тётка бросилась к двери и снова набросила крючок, а я метнулся обратно в угол и опять раскрыл нож. Он был спрятан в молитвенно сложенных ладонях. Как я додумался это сделать – не знаю. Всё произошло как бы само собой…

В дверь опять замолотили, а несколько парней побежали к окнам. Схватив кирпичи, они приготовились бить стёкла, чтобы прийти мне на помощь. Моё бело-зелёное лицо, вздыбленные волосы и сверкающее лезвие не требовали комментариев и сомнений.

Крики парней, уже нешуточные крики Петровны и, главное, затянувшееся время сбили остроту психоза. Предупреждающе дёргая ножом, я рывками добрался до двери и, откинув крючок, сложил и выронил нож прямо в профессиональные руки в этот момент моего любимого хирурга Петровны…

В этот же день меня дислоцировали в другое отделение совхоза, а потом и домой.

От греха подальше!..

Но самое интересное то, что во всей этой заварушке никто из тех, кого я хлопал по попкам (а хлопал я только хорошеньких!), не участвовал. Они сидели в глубине зала на матрацах очень перепуганные и даже пытались остановить это зашкалившее безумие. С одной из них я даже впоследствии подружился. Романтика – не романтика, а брови у неё были очень романтично изогнуты, как рисунок на голове у лебедя, кожа – шёлк, фигурка – балет. Да ещё и оказалось, что "Алые паруса" – её любимая книга…

Узник совести

Пиликанье на скрипке и мой голос сразу поставили меня на ступеньку выше простых медицинских сокурсников. Тем более что я быстро освоил вокальные азы и свободно гулял по репертуару Иосифа Кобзона, Эдуарда Хиля, а, главное, Муслима Магомаева.

Весь мир для меня фазу поделился на обыкновенный и необыкновенный (хотя он всегда был, есть и будет таковым!), и тянуться я стал только ко второму, где уже обитал. Я, конечно, не подавал виду, что я особенный, но внутри нос задрал до потолка. Уже потом я узнал, что это не исключение. Оказывается, все певцы считают, что схватили Бога за бороду. Мания величия и ядовитая ревность к коллегам у них – норма! Тут поистине – "два короля на троне не сидят!". И когда меня пригласили в клуб, я с удовольствием отметил, что ни у кого в местной самодеятельности нет голоса с таким диапазоном и бархатным тембром, как у меня.

Но меня, оказывается, пригласили не из-за голоса, а из-за скрипки. Там разучивали к смотру самодеятельности увертюру к кинофильму "Дети капитана Гранта" и чисто для вида им нужна была хоть одна скрипка.

Представляете – три трубы, три саксофона, два тромбона, три кларнета, два аккордеона, оглушительные ударные и моя жалкая скрипочка!

Музыканты старались где-то почти умолкать, чтобы дать мне соло, но всё равно я даже сам себя почти не слышал. Но оркестр – не баян какой-нибудь, и это утешало. Тем более что и голосу моему нашли применение – меня включили в концертную бригаду. Одновременно с шефскими концертами мы малым составом давали и платные, и с каждого я получал десять рублей. Это для студента ого-го сколько! Я сразу купил себе чехословацкие корочки (туфли) и всё прочее эстрадное, да и просто бытовое очень приличное обмундирование.

Но главный кайф в этой деятельности был – танцы!

Два раза в неделю мы всем эстрадным составом сидели на сцене в лучах прожекторов, а внизу перед нами был такой цветник, что глаза разбегались. Наши руководители, прожжённые духовые пьяницы, только языками щёлкали: "Ах, какие сурдиночки у этой!.. А у той, у той!.. А вирзошнички, вирзошнички!.." (переводить не буду – сами догадывайтесь!). И пел я конечно под оркестр, что для моего гонора было очень даже благотворно. Слава моя росла и росла благодаря такому сопровождению!..

Сыграем мы три-четыре пьесы, спою я что-нибудь вроде "О-го-го хали-гали!" и взрослый состав идёт в предбанник на перекур и на заправку, а молодёжь под магнитофонные визги спускается в зал.

Пока в предбаннике идёт священное алкогольное таинство, мы знакомимся с девчонками, танцуем с ними и иногда назначаем свидания. Нас даже просили это делать, чтобы заманивать побольше людей.

После перерыва все, очень довольные этой жизнью, опять рассаживаются (взрослые уже с красными рожами и носами) и снова несколько пьес, пара песен и опять перекур.

Танцы – есть танцы! Тут такие страсти кипели, что ой-ё-ёй! И всё традиционно из-за дам. То кто-то кого-то полной бутылкой ёмкостью о,8 огреет по голове, то полновесная драка и поножовщина…

Милиция всё время дежурила, но не успевала вовремя подскочить. А может быть и не хотела. Тем более, что бывали и смертельные случаи…

Раз очень яркая девушка попросила меня проводить её домой. И не для лирики, а вроде бы как для охраны. Какие-то очередные пьяные лбы прицепились к ней не на шутку.

Ну, какой я охранник? Но дама просит! А я вроде бы авторитет. А раз авторитет, значит сильный. Значит – мужчина! Вывел я её с чёрного хода, и только мы отошли с полквартала, как из клуба выбежало человек пять бугаев, которым уже было где-то под тридцать.

И к нам!

Я сразу понял, что один-то я убегу, а вдвоём вряд ли. Откуда соображение приходит в таких ситуациях – не знаю, но я быстро завернул даму под уличный фонарь, сказал "стой спокойно!" и встал так, чтобы было видно наши лица.

Между нами и бугаями шла ещё одна пара и так как они были в тени, то бугаи, не разобравшись, сбили парня с ног и начали пинать его. Я сразу понял, что и меня ждёт то же самое, и мозги мои заработали ещё быстрее.

Отметелив парня, бугаи ринулись к нам. Поняли, что не того ухайдокали! По инерции проскочив мимо, а может быть и для того, чтобы отрезать путь к нашему бегству, они развернулись и, тяжело дыша, пахнули на нас густым свежим алкоголем. И только собрались эти самцы делать из меня котлету, как я им выпалил:

– Это не моя девушка, парни! Не моя! К ней все пристают, и она попросила меня проводить её. Хотите тоже проводить, пойдёмте вместе. Так будет ещё безопаснее. Но так как я обещал проводить её до самого дома, то и я провожу!

Бугаи дёрнулись и замерли.

– Проводим девушку? – не давая им опомниться, ещё раз предложил я.

– Ну да… – начал видимо главный претендент.

– Да это же певец! – узнал меня другой.

– Ну, пойдём… – уже спокойнее сказал главный, и мы пошли.

Представляете себе эту картину – пять бугаев вокруг и я с девушкой в центре? Так и дошли до её частного домика. Всю дорогу я очень спокойно и с уважением беседовал с бугаями. По дороге вдруг выяснилось, что главный работает учителем в школе. Представляете? Остальные тоже как в волшебной сказке постепенно превращались из чудовищ в нормальных и вполне мирных граждан.

Пропустил я девушку за калитку и, пожелав всем спокойной ночи, ушёл.

Дней через пять я встретил её на улице, и она поведала мне про свою ужасную жизнь. Сплошные драки вокруг неё! Даже отец два раза в реанимации лежал. Его за удачливого самца принимали…

– В первый раз всё мирно закончилось! – сказала она и с надеждой посмотрела на меня.

Но я как вспомнил тот вечер, так только посочувствовал и распрощался. Не рассказывать же ей, с какой скоростью я летел недавно от её калитки, как только завернул за угол. Я же не герой! Я узник своей совести!..

Физкульт-привет!

Моральный авторитет – это конечно штука важная, но на юный женский пол он действует слабо. Потому что в этом нежном возрасте сигналы идут в основном через спинной мозг в голову, а не через голову в спинной мозг. И это правильно, потому что природно необходимо для естественного отбора и выживания вида.

Такое открытие я сделал на втором курсе медицинского училища. И на скрипке я играл, и пел как соловей, и речи заумные закатывал, а девчонки на меня плохо клевали. А так как прелестниц вокруг было море, то я стал прислушиваться к их разговорам. «Ах, какие плечи у моего Васи!» – что-то похожее щебетала одна. «А у моего на животе кубики как булыжники!» – восторгалась другая. «А мой меня запросто может на руках носить целый день!» – пела третья.

И никто не дурел от мужского ума, гениальности и талантов.

А от порядочности – тем более!

Такие бандиты и шантрапа пользовались успехом, что только держись! Всех красавиц поражали в самое сердце исключительно физические достоинства.

Мухотня не нужна была никому!

Я думаю, что только научно-исследовательские институты могли заинтересоваться такой дрозофилой как я (мушка такая маленькая), да и то на предмет радикального генетического исправления. Поэтому купил я сборно-разборные гантели, мощнейший эспандер, две гири по шестнадцать килограмм каждая и одну в тридцать два килограмма, и начал наращивать свою хилую мышечную массу.

День качаюсь, два, неделю, месяц – никакого эффекта!

Не становлюсь Гераклом!

Думал я, думал, и вдруг озарение пришло – не экскаватор я, а гоночный автомобиль! А это ведь тоже сила физическая, а не интеллектуальная.

Ещё в школе я бегал лучше всех сверстников. Особенно когда за мной гнались, чтобы отметелить…

Надо и сегодня доказать это всем!

И я начал тренировки.

По ночам!

Потому что днём учёба, практика в больнице, ну и подобная лабуда. И потом, не принято было, чтобы кто-то бегал, как в Америке, среди бела дня по городу в спортивных трусах. Да и ночью я не по городу бегал, а по загородной трассе Алма-Ата-Талгар. Машины, в основном, проносились мимо, но иногда останавливались, и водители предлагали подвозку. Я объяснял им, что занимаюсь спортом и мои ноги – моя машина, на что они весело хмыкали и уезжали. Откуда им было понять, что я эффект хотел произвести ошеломляющий – сразу все рекорды побить! Тем более что уже через две недели я отмахивал по пятнадцать-двадцать километров.

И тут совершенно потрясающее явление обнаружилось где-то после первых десяти километров. Только-только я начинал уставать, как вдруг будто бы кто-то выключатель дёргал. Тело становилось лёгким, как пушинка, усталости как не бывало и я ангелом летел над землёй, переполненный такой радостью и восторгом, каких не испытывал никогда – ни до, ни после. Лёгкие сжимались и разжимались сами по себе – без всяких с моей стороны усилий, и весь я был как будто не я, а кто-то посторонний. Я вроде бы даже иногда находился как бы вне тела, не испытывая при этом никаких неудобств и тягот. Наверное, это была та самая медитация, в которой какое-то африканское племя бегает на многие десятки километров. Только колхозные хлопцы да собаки вышибали меня из этого состояния. Где-то на уровне колхозов имени Мичурина и Кызыл-Гайрата они выбегали из пришоссейных садов и гнались за мной, как за зайцем. Сначала я пугался, но потом понял, что им меня не догнать, и даже позволял себе поиграться, то замедляя бег, то ускоряя. Плохо только то, что ритм сбивался, медитация кончалась и, напоследок, резко уйдя от погони, я долго отдышивался пока не входил обратно в ритмичный кайф. Конечно, я бы не устраивал эти совсем не шутейные и очень опасные шоу, если бы и тут не получал удовольствие и вдохновение. Подумать только – без всяких моторов и других технических приспособлений вплоть до велосипеда я мог легко уйти от погони и покрывал автомобильные расстояния!

Зауважал я своё тело! Ох, как зауважал!

Но ещё больше я зауважал Герцикова Григория Моисеевича. Я с ним встречался периодически на отрезке Талгар-Азат. Ему было уже за пятьдесят, но он, как и я, шпарил иногда по пятнадцать-двадцать километров по трассе.

Боже мой! Какой это был человек! Умница, эрудит! Талант во всех отношениях! И, главное, ярый эсперантист! То есть органический космополит! То есть – ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО – ЧЕЛОВЕК МИРА! И это в каком-то заштатном бывшем казачьем посёлке Талгар!..

Да, везло мне несказанно! Дай вам Бог встретить в жизни таких людей! Контраст убогости окружающего человеческого пейзажа был такой, что я просто влюбился в него.

Мы бежали плече к плечу и говорили на такие темы, за которые и в то время сажали и сажали… Он вёл в Талгаре и в Алма-Ате кружки эсперантистов и собрал около себя самый качественный интеллектуально-культурный цвет.

Потом я с удовольствием отобразил его в романе "Дырка от бублика" под именем Герцега Абрама Моисеевича и счастлив тем, что это мне вполне удалось.

Так я добегался сначала до сорока километров, а потом и до сорока-пяти. И никто об этом не знал! Да если бы и узнал – ни за что бы ни поверил!

Но вот наш физрук – Гурий Александрович объявил день забега на два километра с дачей разрядов, призов и вроде бы даже звания «Мастер спорта». И я заволновался. Казалось бы с чего? Два километра – мелочь! Но как есть, так есть! А поскольку никаких тренеров у меня не было, кроме тщеславия для природной необходимости, то накануне полночи я бегал с секундомером раз пятнадцать по два километра на время. Показатели были отличные, а иногда даже просто неправдоподобно высокие. Я глазам своим не верил и повторял и повторял забеги. Наконец в полном изнеможении я бухнулся на кровать и утром уже стоял в шеренге претендентов на победы. Ноги болели, тело ломило, но отступать было некуда.

Прозвучал выстрел, и – вжик! Со скоростью забега на стометровку я рванул с места и только услышал вслед многоголосое «Ух!».

Ах, как я летел над пересечённой местностью! Флажки, указывающие путь и наблюдающие за порядком парни и девушки, так и мелькали. Кусты и деревья прыгали назад, и дистанция сокращалась с каждой секундой.

Остался последний поворот перед финишной прямой и вдруг!.. И вдруг я упал как подкошенный. Кинжальная боль ударила в правое подреберье. Лихорадочно дёргаясь в скрюченном состоянии, я пытался вдохнуть поглубже и расслабиться, но спазм не проходил.

И вот уже к своему ужасу я слышу топот. Всё ближе и ближе. Это Мишка Еланский – профессиональный спортсмен, которого приняли в медучилище без экзаменов, тоже оторвался от группы.

– Помощь нужна? – выкрикнул он, тяжело дыша, но я только махнул рукой.

И вот уже земля затряслась от топота остальных. И хотя боль уже отпустила, но я не стал продолжать забег. Прийти даже вторым было для меня совершенно невозможно. Поднявшись, я медленно пошёл к финишу, провожая пробегающих мимо вымученной улыбкой. Я ещё не знал, но уже вовсю чувствовал, что моя спортивная карьера навсегда убегает вместе с ними.

После соревнования я отозвал Еланского в сторону и рассказал ему о моих ночных вояжах.

– Счастливчик! – сказал Мишка. – Тебе крупно повезло сегодня!

– Издеваешься! – возмутился я.

– Ничуть! – тяжело вздохнул Мишка, держа «мой» кубок с бегуном на крышке головой вниз. – И не вздумай Гурию рассказывать о своих результатах. Он сразу в тебя мёртвой хваткой вцепится. Ты когда-нибудь слышал о столетних вчерашних чемпионах?

– Нет.

– Вот! И я не слышал. Мало кто до семидесяти дотягивает. Все надорванные. Инвалид на инвалиде!

– А ты?

– А что я! Ещё немного побегаю для отвода глаз и брошу. У меня, слава Богу, таких талантов, как у тебя, нет. Я уже на пределе.

И я никогда больше не участвовал ни в каких соревнованиях.

Наверное, поэтому и инвалидом не стал.

Да и наградная мишура нужна была мне только для девочек, а зачем им инвалиды? Но физкультура (не профессиональный спорт!) – конечно благо! Я ещё не раз спасался от всякого вида преследований бегом, да и просто для собственного удовольствия устраивал лёгкие ночные пробежки километров на десять-пятнадцать. Ну и на турнике раз пятнадцать всегда отжаться мог. Да и гантели не залёживались. Вот гири я раздарил. Не привились они как-то. А девочки…

Взрослели девочки, и всё чаще сигналы принимали не через спиной мозг в голову, а наоборот…