Текст книги "Библиосфера и инфосфера в культурном пространстве России. Профессионально-мировоззренческое пособие"

Благоговение перед культурой представляет собой, с одной стороны, самоидентификацию с национальной культурой и ощущение бремени культурного наследия, то есть осознание личной ответственности за сохранение культурных ценностей предков; с другой стороны, почитание культурных памятников других стран и народов в качестве общечеловеческого культурного наследия. Интеллигентный человек относится к произведениям культуры как к безусловной и абсолютной ценности, а ни в коем случае не как к утилитарному средству. Мне кажется, что сущность такого отношения хорошо выражает книжное слово «благоговение», которое современные словари определяют как «глубокое почтение, уважение, преклонение»[80]80
  Большой толковый словарь русского языка. – СПб, 1998. С. 81.


[Закрыть]. Юридическим выражением интеллигентского благоговения перед культурой может служить «Декларация прав культуры», разработанная академиком Д.С. Лихачевым[81]81
  Конгресс российской интеллигенции. – СПб, 1998. С. 266–274.


[Закрыть].

Мы получили исходную формулу интеллигентности, которая соответствует фигуре интеллигента-гуманиста, этическое самоопределение которого включает в себя альтруизм + ненасилие + благоговение перед культурой. Думаю, что она годится не только для этико-культурологических, но и для философско-теологических формулировок, ведь «разумный дух» безнравственным быть не может. Аналогично можно построить исходную формулу интеллектуальности, которая выглядит так же, как формула интеллигентности, а именно:

Интеллектуальность = [С & V] – кТ

Совпадают и словесные определения формул. Формула интеллектуальности соответствует этико-политической субкультуре и интеллектуалам западного образца. Главное её отличие от формулы интеллигентности заключается в том, что этическая переменная V имеет иное содержание, ибо разумные эгоисты и интеллектуалы, согласно определению, руководствуются разумом, а не эмоциями и чувствами (значит, им чужды моральные эмоции сострадания, привязанности, благоговения, чувства совести и стыда). Место альтруизма в формуле интеллектуальности занимает эгоизм, место толерантности – интолерантность (нетерпимость), практикующая насильственные методы по принципу «Цель оправдывает средства», вместо благоговения перед культурой – потребительское использование её в качестве источника комфорта и развлечения или для достижения своекорыстных целей – например, идеологического манипулирования массами. В связи с этим интеллектуалу свойственны культурная индифферентность, готовность адаптироваться к любой культурной среде, отказ от самоидентификации с определенной национальной культурой. Нарисованную фигуру интеллектуала назовем интеллектуал-циник, учитывая, что её этическое самоопределение характеризуют эгоизм + насилие + потребительское отношение к культуре. Как известно, циник – безнравственный человек, использующий любые средства для достижения своих целей.

Наконец, представим формулу интеллектности, соответствующую социологической и социально-экономической трактовкам интеллигенции. Поскольку в этих трактовках отсутствует этическое самоопределение, формула упрощается и выглядит следующим образом:

Интеллектность = С – кТ

Отсутствие в формуле интеллектности этической составляющей не означает, что реальные субъекты этически нейтральны. Ведь не зря дореволюционную интеллигенцию обвиняют в нигилизме и фанатизме, а советскую интеллигенцию упрекают в конформизме и сервилизме, легко перераставших в «рептильную приспособляемость и рабскую угодливость». Интеллигент-гуманист и интеллектуал-циник – это крайности, противоположные полюса, между которыми располагаются промежуточные этические фигуры. Помимо гуманиста, имеются три интеллектные (умственно развитые) фигуры, включающие в себя альтруистическую направленность личности: квазигуманист, использующий насилие ради достижения идеологически санкционированных и альтруистически переживаемых целей – например, утверждение христианства или реализация партийной программы; скептик – высоко образованный и вольномыслящий альтруист, отвергающий насилие и критически оценивающий современную культуру, а не благоговеющий перед нею[82]82
  Скептицизм понимается здесь как философская позиция, характеризующаяся сомнением в существовании надежных критериев истины. В эпоху Просвещения скептицизм отождествлялся со свободомыслием (М. Монтень, П. Бейль и др.).


[Закрыть]; наконец, нигилист, не только подвергающий сомнению общепризнанные культурные ценности, но и склонный к их разрушению, ибо, как говорил тургеневский Базаров, «место надо расчистить». Причем, справедливо заметил С.Л. Франк, русский нигилист является не эгоистом, а альтруистом, поскольку, он заботится «о насущном хлебе для всех или большинства»[83]83
  Франк С.Л. Этика нигилизма // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. – М, 1991. С. 182.


[Закрыть].

Эгоистическое самоопределение не менее разнообразно. Эгоист может быть злым и жестоким циником или, напротив, добрым и сострадательным человеком; он может варварски потреблять продукты культуры, а может быть их фанатичным поклонником. В общественной жизни, да и в быту часто сталкиваешься с интеллектуалом-деспотом. Деспотизм, конечно, чужд альтруизма и толерантности, но он базируется на некоторых культурных ценностях – прежде всего, определенной идеологии. Содержание идеологии не имеет значения, важно, чтобы она способствовала укреплению власти деспота. Особый вид деспотизма – культ собственной личности {нарциссизм), когда собственное Я становится высшей культурной ценностью, ради блага которой оправдано применение любых средств. Эгоистические личности представлены еще двумя фигурами: сноб, отвергающий насилие и уважительно относящийся к культуре[84]84
  В соответствии с современным словоупотреблением, сноб – «человек, считающий себя носителем высшей интеллектуальности и изысканных вкусов» (Большой толковый словарь русского языка. – СПб, 1998. С. 1223).


[Закрыть] и конформист, толерантный, но идейно беспринципный человек. В общей сложности получается восемь интеллектных фигур, имеющих различную этическую ориентацию. Вот они:

ГУМАНИСТ = альтруизм + толерантность + благоговение перед культурой;

КВАЗИГУМАНИСТ = альтруизм + насилие + преданность идеологии;

СКЕПТИК = альтруизм + толерантность + критика ценностей культуры;

НИГИЛИСТ = альтруизм + нетерпимость + отрицание ценностей культуры;

ДЕСПОТ = эгоизм + насилие + насаждение собственных ценностей;

СНОБ = эгоизм + толерантность + признание современной культуры;

КОНФОРМИСТ = эгоизм + покорность + индифферентность к культуре;

ЦИНИК = эгоизм + нетерпимость + потребление культуры.

Важно обратить внимание на то, что других вариантов этического определения быть не может, потому что исчерпаны все возможные сочетания этических параметров. Стало быть, представленный перечень является конечным исчислением интеллектных фигур. Конечно, наименования фигур приняты условно ради удобства обращения к ним, и, вероятно, возможны более удачные формулировки. Но дело не в словах, а в том, чтобы решить, какие из них относятся к интеллигентам, а какие – к интеллектуалам. Наиболее подходящим критерием для этого может служить толерантность: интеллигент – это человек, не способный к насилию, а интеллектуал – человек, действующий по принципу «Цель оправдывает средства». Тогда получаются два класса интеллектных фигур, которые обыденное сознание оптом относит к интеллигенции:

фигуры интеллигентов – ГУМАНИСТ, СКЕПТИК, СНОБ, КОНФОРМИСТ;

фигуры интеллектуалов – ЦИНИК, ДЕСПОТ, КВАЗИГУМАНИСТ, НИГИЛИСТ

Очевидно, что восторг интеллигентофилов – «интеллигенция – чудо!» вызывают гуманисты, иногда – квазигуманисты, но никак не деспоты, циники или конформисты. Интеллектуально развитых циников, деспотов и конформистов клеймят интеллигентофобы – «интеллигенция – чудовище!», ошибочно принимая их за полномочных представителей класса интеллигентов. Приведенные формулы наглядно демонстрируют варианты этического самоопределения «разумных и образованных» личностей, которые, конечно, нельзя оценивать однозначно. Поэтому сделаем несколько комментариев по поводу выведенных формул.

1. Правда и ложь. Обратим внимание на то, что как в классе интеллигентов, так и в классе интеллектуалов представлены альтруистические и эгоистические фигуры. Альтруизм, в отличие от эгоизма, не нуждается в лицемерии, скрытности, обмане. Альтруист, свободный от своекорыстных расчетов, способен жить по правде, а не по лжи, в отличие от эгоиста, в той или иной мере допускающего ложь, хитрость, предательство ради достижения личных целей. Включение в этическое самоопределение интеллигента или интеллектуала альтруизма означает, что правдивость становится его неотъемлемой чертой. Суть правдивости хорошо сформулировал И.В Карлов: «Интеллигентность беззастенчиво опровергает любимые и привычные заблуждения. Она говорит горькую правду. Для нее нет запретных тем, нет излишне деликатных вопросов, нет авторитетов, нет сакральной истины. Именно это раздражает. Именно за это её не любят»[85]85
  Карлов Н.В. Интеллигентна ли интеллигенция… // Вопросы философии. -1998.-№ 3. С. 16.


[Закрыть]. Стало быть, гуманисты и квазигуманисты, скептики и нигилисты предпочитают «жить по правде», а деспоты, снобы, конформисты и циники не могут обойтись без лжи. Можно сказать, что в нашей формуле интеллигентности правдивость подразумевается в составе этического самоопределения в качестве непременного элемента. Вместе с тем гуманистическая правдивость не должна быть бестактной и жестокой, она может допускать «ложь во спасение» во имя милосердия. Требуя правдивости, альтруизм обусловливает присущие интеллигентным людям доброжелательность, скромность, честность, уважительное отношение к окружающим. Исключаются высокомерие и спесь, самоутверждение за счет унижения других, цинизм, холуйство и хамство. Недопустимо присвоение чужого – от чужого имущества до чужой идеи.

2. Оппозиционность, понимаемую как отчуждение от государства и враждебность ему, авторы мифа об уникальности русской интеллигенции называют в качестве сущностного и неотъемлемого её признака. На этом основании интеллигенции инкриминируется разрушение российской империи и установление большевистской диктатуры. Мы не включили оппозиционность в формулу интеллигентности не только потому, что она свойственна только отдельным радикальным субкультурам, а не интеллигенции в целом. Это решение продиктовано также следующими логическими соображениями. Согласно определению, альтруизм предполагает заботу о благе общества. Как известно, общество и государство не совпадают. Если государственная власть угнетает общество, альтруистическая этика диктует интеллигенту встать в оппозицию по отношению к такой власти. Если же государство является подлинно демократическим и заботится о благе своих граждан, потребность в оппозиции не возникает. Стало быть, интеллигентность не обязательно сопровождается оппозиционностью и тем более – анархической антигосударственностью. Для эгоистически ориентированного интеллектуала проблема оппозиционности неактуальна, потому что он готов сотрудничать с любой властью, в том числе деспотической или тоталитарной, в личных своих интересах.

3. Патриотизм и интеллигентность. Субкультурную интеллектуальную молодежь, начиная с нахальных нигилистов, разумные люди обвиняли в беспочвенности, антипатриотизме, космополитизме, и не без основания. Эти упреки справедливы в той мере, в какой они обращены к людям, отвергающим русскую национальную культуру. Этическое самоопределение гуманиста, квазигуманиста, иногда сноба, как показывают их формулы, включает в себя почитание, уважение, благоговение, предполагающие служение национальной культуре. Это служение представляет собой создание, хранение, распространение и освоение национальных культурных ценностей. Излишне подчеркивать патриотическую сущность подобного служения, излишне доказывать, что благоговеющий перед памятниками отечественной культуры русский интеллигент (не интеллектуал!) не может не быть русским патриотом.

2.1.3. Сказание об академике Д.С. Лихачеве. Общепризнанным символом, можно сказать, идеалом русской интеллигенции давно уже стал академик Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906–1999). Не случайно 2006 год, год столетия академика, Указом Президента В.В. Путина объявлен в Российской Федерации «Годом гуманитарных наук, культуры и образования – Годом академика Д.С. Лихачева»[86]86
  Указ Президента Российской Федерации № 110 от 14 февраля 2006 года.


[Закрыть]. Сам Д.С. Лихачев в своих научных и публицистических выступлениях неоднократно приводил собственное понимание интеллигентности, благодаря чему можно построить модель интеллигента по Лихачеву. Разумеется, эта модель воплощена в жизненном пути академика, его личной научной и общественной деятельности. Правда, Дмитрий Сергеевич никогда не называл себя интеллигентом-книжником, хотя всю свою жизнь изучал труды древнерусских книжников, был страстным поборником и хранителем книжной культуры. Достаточно вспомнить его замечательные слова: «Библиотеки – это центр культуры, самый основной наш культурный фонд, поэтому относиться к библиотекам нужно с особенной тщательностью… Библиотеки в ряду культурных ценностей нашей страны должны стоять на самом высоком месте»[87]87
  Лихачев Д.С. Интеллигентным притвориться нельзя // Лихачев Д.С. Об интеллигенции. – СПб, 1997. С. 43.


[Закрыть]. Учитывая неразрывную взаимосвязь книжности и интеллигентности в облике Д.С. Лихачева, уместно назвать его «интеллигентом-книжником», имея в виду значение слова «книжник», указанное в «Толковом словаре» В.И. Даля (2-е изд.), а именно: «ученый, знающий ев. писание, догматик; учитель, толкователь Закона Божия, книжный человек, хорошо знающий грамоту; любитель книг». Не думаю, что Дмитрий Сергеевич стал бы отказываться от славного имени «книжник», как, впрочем, и от звания «интеллигент».

Какова же модель русского интеллигента, согласно высказываниям академика Лихачева? Высказываний довольно много, процитируем некоторые. Необходимой предпосылкой формирования интеллигентности, – неустанно подчеркивал академик, – служит образованность, «соединение университетских знаний со свободным мышлением и свободным мировоззренческим поведением»[88]88
  Лихачев Д.С. О русской интеллигенции // Лихачев Д.С. Об интеллигенции. – СПб, 1997. С. 17


[Закрыть], то есть с креативностью. Но только образованности и креативности недостаточно. «Основной принцип интеллигентности – интеллектуальная свобода, свобода как нравственная категория. Не свободен интеллигентный человек только от своей совести и своей мысли»[89]89
  Лихачев Д.С. О русской интеллигенции // Лихачев Д.С. Об интеллигенции. – СПб, 1997. С. 8.


[Закрыть]. Развивая эту идею, Лихачев добавляет: «Я бы сказал еще и так: интеллигентность в России – это, прежде всего, независимость мысли при европейском образовании». Имеется в виду независимость от партийных, экономических и карьерных соображений, интересов специальности, «если они выходят за пределы допустимого совестью» (там же, с. 10). Не одобряется сосредоточенность в узкопрофессиональной области: «Ученые бывают неинтеллигентны, когда, слишком замыкаясь в своей специальности, забывают о том, кто и как может воспользоваться плодами их труда… Я очень ценю профессионалов и профессионализм, но это не всегда совпадает с тем, что я называю интеллигентами и интеллигентностью» (с. 9-10).

Д.С. Лихачев вновь и вновь повторял: «Я бы назвал интеллигенцию интеллектуально независимой частью общества. Это не просто образование и образованные люди, работающие в сфере интеллектуального труда. Интеллектуальная независимость является чрезвычайно важной особенностью интеллигенции. Независимость от интересов партийных, сословных, классовых, профессиональных, коммерческих и даже просто карьерных… Интеллигент теряет интеллектуальную свободу и перестает быть интеллигентом, когда принужден слепо следовать догмам какого-либо учения. Если по своим убеждениям интеллигент входит в партию, требующую от него безусловной дисциплины, действий, не согласованных с его личным мнением, то добровольная продажа себя в рабство лишает его возможности причислить себя к интеллигенции. Это очень важное утверждение… Совесть принуждает, но принуждение совести является гарантией полной свободы человека, потому что совесть принуждает изнутри, все остальные принуждения снаружи. Совесть является гарантом свободы человека-интеллигента»[90]90
  Лихачев Д.С. Интеллигенция – интеллектуально независимая часть общества // Судьба российской интеллигенции. – СПб, 1999. С. 31– 2.


[Закрыть].

Последовательно отвергая путы партийности, Д.С. Лихачев, выступая на учредительном съезде Конгресса русской интеллигенции в декабре 1997 года, заявил: «Нельзя из интеллигенции делать партию, потому что, как только из интеллигенции будет сделана партия, перестанут существовать интеллигенты… Со свободой и с демократизмом будет покончено»[91]91
  Лихачев Д.С. Сила интеллигенции – в индивидуальности // Конгресс российской интеллигенции. – СПб, 1998. С. 23.


[Закрыть]. Силу интеллигенции он видел в разнообразии индивидуальностей, которое ни в коем случае не должно превращаться в «толпу, скованную одной концепцией».

Этическое самоопределение «интеллектуально свободного интеллигента» Дмитрий Сергеевич неразрывно связывал с совестливостью, честностью, правдивостью: «Честь, порядочность, совесть – это качества, которыми дорожить нужно так же, как мы дорожим своим здоровьем, ибо без этих качеств и человек – не человек»[92]92
  Лихачев Д.С. Тревоги совести // Лихачев Д.С. Об интеллигенции. – СПб, 1997.


[Закрыть]. С великолепным чувством собственного достоинства он заявлял: «Правда и страх – несовместимы… У нас должен присутствовать один страх: страх лжи. Вот тогда и будет в нашем обществе здоровая умственная атмосфера» (там же, с. 99–100). Особенно возмущали его бесчестные поступки образованных людей, «интеллектуальное воровство». «Стали привыкать жить двойной жизнью, – клеймил он советских интеллигентов, – говорить одно, а думать другое. Разучились говорить правду – полную правду, а полуправда есть худший вид лжи: в полуправде ложь подделывается под правду, прикрываясь щитом частичной правды» (там же, с. 89).

Д.С. Лихачев обнаруживает в русской истории немало людей, соответствующих его модели интеллигентности. Отвергнув по этическим соображениям кандидатуру Владимира Мономаха, он пишет: «В сущности, первым интеллигентом на Руси был в конце XV – начале XVI века Максим Грек – человек итальянской и греческой образованности. В России он подвергся гонениям, находился в заключении и был причислен к лику преподобных только после своей смерти. Своею жизнью он прочертил как бы путь многих и многих интеллигентов на Руси»[93]93
  Лихачев Д.С. О русской интеллигенции // Лихачев Д.С. Об интеллигенции. – СПб, 1997. С. 15.


[Закрыть]. К числу этих «многих и многих» Д.С. Лихачев относит Сумарокова, Новикова, Радищева, Карамзина, Пушкина, который «шел свободной дорогой и “жил один“», декабристов, следовавших «велению совести», а не «партийной линии». Решительно отвергается принадлежность к интеллигенции профессиональных революционеров и террористов-боевиков.

Обращаясь к XX веку, к «жесточайшему произволу идеологизированной советской власти», Лихачев признается в чувстве преклонения перед «русской интеллигенцией старшего, уже ушедшего поколения» и с восхищением пишет: «Можно было бы привести пример сотен и тысяч ученых, художников, музыкантов, которые сохранили свою духовную самостоятельность или даже активно сопротивлялись идеологическому террору – в исторической науке, литературоведении, в биологии, философии, лингвистике и т. д.» (там же, с. 14). Он приходит к выводу, что «интеллигенция все это время была главным врагом советской власти, так как была независима» (с. 21).

Сказанного достаточно для того, чтобы построить модель идеального русского интеллигента по эскизу академика Лихачева. Вот эта модель:

• образованность европейского уровня, широкий общекультурный кругозор;

• креативность – бесстрашное правдоискательство, интеллектуальная независимость, свободомыслие;

• этическое самоопределение: а) совестливость, честность, правдивость; б) толерантность, осуждение насилия и террора; в) благоговение перед культурой, приобщенность к книжной культуре, русской литературе; г) индивидуализм, самодостаточность; д) оппозиционность по отношению к деспотичной власти.

Д.С. Лихачев однажды рассказал, что к нему обратились с вопросом, можно ли писать об ошибках великих людей: «Я ответил, что не только можно, но и нужно писать об ошибках великих людей, что велик человек не тем, что он ни в чем не ошибался. Никто не свободен от ошибок в нашей жизни, в нашей сложной жизни»[94]94
  Лихачев Д.С. Тревоги совести // Лихачев Д.С. Об интеллигенции. – СПб, 1997. -С. 95.


[Закрыть]. Да, конечно, у интеллигента есть право на ошибку, и если он желает «жить не по лжи» (А.И. Солженицын), то он не должен бояться эту ошибку признать. Сам Дмитрий Сергеевич говорил: «Для меня лично нет никакого сомнения в том, что нам нужно научиться признавать собственные ошибки, ибо признание ошибки не только не умаляет достоинство и человека, и общества, а напротив, вызывает чувство доверия и уважения, как к человеку, так и к обществу» (там же, с. 105). Интеллигентская совесть не позволяет полностью согласиться с моделью интеллигента «по Лихачеву», поскольку в ней содержатся две неточности: во-первых, интеллигент может быть не индивидуалистом, а коллективистом; во-вторых, оппозиционность не является обязательным качеством интеллигента. Поясним наши расхождения с академиком.

Д.С. Лихачев постоянно повторял тезис об интеллектуальной свободе «умственно порядочного человека», о сохранении им уникальной индивидуальности, ибо «если индивидуальность исчезнет, исчезнет и интеллигенция»[95]95
  Лихачев Д.С. Сила интеллигенции – в индивидуальности // Конгресс российской интеллигенции. – СПб, 1998. С. 24.


[Закрыть]. Он подчеркивал, что учитель, ученый, писатель, делающий свою работу «по заданию, в духе требований партии, государства или какого-либо заказчика с “идеологическим уклоном”, – не интеллигент, а наемник»[96]96
  Лихачев Д.С. О русской интеллигенции // Лихачев Д.С. Об интеллигенции. – СПб, 1997. С. 8.


[Закрыть]. Подлинный интеллигент руководствуется не партийными, классовыми, сословными, профессиональными или иными коллективными интересами, а исключительно своей совестью, то есть индивидуальными ценностными ориентациями. Стало быть, интеллигент – вольный индивидуалист, «сам свой высший суд».

Нетрудно распознать западноевропейские истоки индивидуалистических взглядов Лихачева. «Европейская культура, – говорил академик, – это культура универсализма, при этом универсализма личностного характера (курсив автора). Личность человека, его индивидуальные особенности, отличия, его талант и убеждения более всего ценятся в европейской культуре»[97]97
  Лихачев Д.С. Три основы европейской культуры и русский исторический опыт // Лихачев Д.С. Русская культура. – М., 2000. С. 46.


[Закрыть]. Это действительно так. Не случайно именно на Западе популярна доктрина либерализма или либертарианства, утверждающая право каждого человека жить так, как он хочет, при условии уважения прав других людей. Либеральный индивидуализм характерен для западных интеллектуалов, многие из которых желают освободиться от партийных, сословных, классовых, профессиональных уз и обязательств. Однако, как справедливо отмечал В.И. Ленин, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»[98]98
  Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 104.


[Закрыть]. Поэтому абсолютная интеллектуальная свобода отдельно взятого индивида недостижима.

Даже беспартийный и внеклассовый академик Лихачев, будучи человеком религиозным, не может игнорировать догматы православия, которые, конечно, ограничивают его интеллектуальную свободу

Этическое самосознание русского интеллигента определяется не свободой воли, а альтруистической направленностью, которая предполагает чувство долга, ощущение личной ответственности за благосостояние других людей и своей страны. Долг, ответственность – всегда путы, всегда рамки, ограничивающие свободу индивидуального самовыражения. Индивидуализм деспотичен и эгоистичен, а не альтруистичен, поэтому его нельзя включать в модель интеллигента в виде непременного качества интеллигентного человека, хотя некоторые интеллигенты страдают индивидуализмом и снобизмом.

Что касается требования оппозиционности по отношению к власти, прежде всего – по отношению к советскому тоталитаризму, оно излишне политизирует понятие интеллигентности. Получается, что все сторонники советской власти, независимо от их интеллектуально-этических качеств, автоматически исключаются из состава русской интеллигенции, поскольку, как утверждает академик, «интеллигенция все это время была главным врагом советской власти». В то же время здравый смысл подсказывает, что интеллигенты и интеллектуалы были как среди монархистов, эмигрантов и диссидентов, так и среди людей, лояльных по отношению к советской власти.

Индивидуализм и антисоветизм, включенные Д.С. Лихачевым в идеальную модель интеллигента, конечно, присущи и самому академику. Препятствовали они его интеллигентскому служению русской культуре? Ответим прямо: Лихачев сделал очень много во славу отечественной культуры и для укрепления авторитета русской интеллигенции, но в более благоприятных условиях он мог бы сделать больше. Сегодня, анализируя оставленное им колоссальное научное и культурное наследие, невозможно скрыть восхищение, но и от чувства досады избавиться не удается.

Общественная активность Д.С. Лихачева развивалась по трем направлениям: 1) научная деятельность в области древнерусской литературы и в смежных областях, которая принесла ему мировую славу; 2) защита памятников истории и культуры, которая вызывала неудовольствие невежественной власти; 3) этическая проповедь в средствах массовой информации, принесшая ему широкую популярность, доверие и авторитет у современников. Начнем по порядку.

Формирование интеллигента-книжника Д.С. Лихачева началось в студенческие годы (1923–1928), когда он параллельно занимался романо-германской и славяно-русской филологией. Диапазон научных интересов молодого студента удивительно широк: он атрибутирует анонимные публикации Н. А. Некрасова, анализирует древнерусскую литературу о патриархе Никоне, а дипломное исследование посвящает распространению книг Шекспира в России XVIII века. Находилось время и для веселого товарищеского общения, для шутливых диспутов в фантастической Космической академии наук. Забавы жизнерадостных интеллектуалов привлекли внимание бдительных чекистов, при обыске в домашней библиотеке Дмитрия Лихачева обнаружили белогвардейскую литературу (результат неосторожного библиофильства). В итоге – четыре с половиной года в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН), потом на ударной стройке – Беломоро-Балтийском канале. Настоящий ученый не может не мыслить, и Лихачев изучает фольклор уголовников, записывает байки беспризорников, самое главное – общается с интеллектуальной элитой Серебряного века, которая была неплохо представлена на Соловках. За ударный труд освободили в 1932 году и разрешили вернуться в Ленинград. До 1937 года перебивался кратковременными редакторско-корректорскими занятиями и, наконец, оказался под крышей Пушкинского дома, где в течение более чем 60 лет продолжалась его непрерывная, интенсивная, исключительно разносторонняя и плодотворная научная деятельность – деятельность ученого-книжника XX века.

Вначале он получает признание как историк древнерусской литературы. Он ставит перед собой грандиозную задачу воспроизвести историю русского летописания от его возникновения до XVII века и успешно её решает в докторской диссертации (1947) и в книге «Русские летописи и их культурно-историческое значение» (1947). Благодаря трудам Д.С. Лихачева древнерусские летописи, особенно «Повесть временных лет», предстали не только как историографические источники, но и как художественные произведения особого жанра. С 1950 года начались его исследования «Слова о полку Игореве», до сих пор остающиеся классическими. О высоком научном авторитете Д.С. Лихачева свидетельствует присуждение ему в 1952 году Сталинской премии за участие в коллективном труде «История культуры Древней Руси. Домонгольский период».

В 50-е годы Д.С. Лихачева привлекают теоретические проблемы литературоведения, которые раскрываются в книгах «Возникновение русской литературы» (1952) и «История русской литературы» (1958). Он убедительно показывает, что без учета древнерусской книжности нельзя правильно представить исторический процесс развития русской литературы XVIII–XIX веков. Вместе с тем интеллигент-гуманитарий Лихачев обращает внимание на особенности «художественного метода» древнерусской литературы, в частности, на способы изображения внутреннего мира и характера конкретных людей. В 1958 году вышла в свет его монография «Человек в литературе Древней Руси», которая раскрывает гуманистические и эстетические взгляды автора. Здесь автор выходит за литературоведческие границы, сопоставляя стили изображения человека в литературе с приемами изобразительного искусства Древней Руси. Продолжением культурологического изучения взаимосвязей слова и живописи стала книга «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого» (1962).

Книги 60-х годов носят в известном смысле подытоживающий характер. Свой богатый опыт научной обработки литературных памятников Д.С. Лихачев обобщил в капитальном методологическом труде «Текстология. На материале русской литературы X–XVII вв.» (1962). По оценке специалистов, этот труд «представляет собой первый в советской филологии опыт систематизации всех текстологических задач, стоящих перед исследователями русской литературы допетровского времени, и методики их решения»[99]99
  Адрианова-Перетц В.П., Салмина М.А. Краткий очерк научной, педагогической и общественной деятельности // Лихачев Дмитрий Сергеевич. – М., 1989. С. 33.


[Закрыть]. Другим обобщающим произведением стала многократно переизданная «Поэтика древнерусской литературы» (1967), удостоенная Государственной премии СССР. В аннотации последнего издания, вышедшего при жизни автора, отмечается, что книга представляет собой «цельный взгляд на историю и генезис русской культуры от первых письменных свидетельств до наших дней», что она является «настоящей энциклопедией русской духовной культуры, непревзойденным учебным пособием для самого широкого круга читателей, в особенности для студентов-филологов»[100]100
  Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. – СПб: Алетейя, 1997. 508 с.


[Закрыть]. Можно добавить, что этот труд является образцом авторской книжно-библиографической культуры наших дней.

Внимание славистов разных стран привлекли новаторские идеи Д.С. Лихачева о южнославянском влиянии на Русь XV века, о русском Предвозрождении, о специфике русского барокко, о жанровой системе древнерусской литературы и всех славянских литератур средневековья и др. Нет необходимости продолжать здесь перечисление научных достижений Дмитрия Сергеевича, которые хорошо известны специалистам и получили международное признание. В 1970 году он был избран действительным членом Академии наук СССР, еще раньше, в 1963 году, его избрали иностранным членом Академии наук Болгарии, а после 1971 года он стал членом еще десяти иностранных академий. Д.С. Лихачев – почетный доктор одиннадцати европейских университетов и одного отечественного – Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов.

Нельзя не упомянуть о научно-популяризаторской деятельности академика. Помимо популярных изданий «Слова о полку Игореве», он публикует очерки о классических произведениях литературы Древней Руси – «Великое наследие» (1975 и 1980); он инициатор и участник монументальной серии «Памятники литературы Древней Руси», выходившей с 1978 года в издательстве «Художественная литература»; под его редакцией вышло учебное пособие «История русской литературы X–XVII веков (1980 и 1985). Впечатляющими свидетельствами широты его культурного кругозора могут служить книга «Литература-реальность – литература» (1981 и 1984), где содержится подборка интереснейших комментариев к произведениям Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского, Лескова, Толстого, Блока, Ахматовой, Пастернака, которые Дмитрий Сергеевич объединяет понятием «конкретное литературоведение», и очаровательная «Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей» (1982 и 1991).

Теперь, по необходимости кратко, о культурозащитной деятельности. Дмитрий Сергеевич решительно выступал, начиная с 60-х годов, против амбициозных планов перестройки Невского проспекта, модернизации Екатерининского парка в Пушкине и Петергофского парка. По словам Д.А. Гранина, «он стал препятствием для ленинградских властей, для их безумных, невежественных, корыстных проектов. Он стал значительным препятствием – вокруг него объединялась общественность. Ей был нужен лидер, и этим лидером стал Лихачев»[101]101
  Гранин Д.А. Феномен Лихачева // Нева. – 1999. № 12. С. 145.


[Закрыть]. Благодаря Д.С. Лихачеву сохранился Земляной вал вокруг Новгорода, были спасены от разрушения многие храмы.