Текст книги "Библиосфера и инфосфера в культурном пространстве России. Профессионально-мировоззренческое пособие"

Мы не можем отнести деспота-книголюба к библиотечным интеллигентам, но формула интеллектуальности позволяет квалифицировать его как библиотечного интеллектуала. Не будем именовать Петра «первооткрывателем когорты библиотечных интеллектуалов», потому что на это звание с неменьшим основанием претендуют Иван Грозный или благоверный Андрей Боголюбский, убитый своими приближенными в 1174 г. Обратим внимание на то, что в петровском поколении значительную его часть составляют непрофессиональные библиотечные интеллектуалы. Среди образованных «птенцов гнезда Петрова» было немало ученых-библиофилов, располагавших ценными книжными собраниями. Генерал-фельдмаршал Яков Вилимович Брюс (1670–1735), «русский Фауст» (А.С. Пушкин), руководитель московской гражданской типографии, обладал огромной научной библиотекой, которую именуют «первым научным книгохранилищем в России». Известны книжные собрания Петра Шафирова, Дмитрия Голицына, Андрея Остермана, которые влились в государственные книгохранилища. В отличие от них книжное собрание фельдмаршала Б.П. Шереметьева (1652–1719) было продолжено его сыном П.Б. Шереметьевым (1713–1788) и внуком Н.П. Шереметьевым (1751–1809). Это была универсальная по тематике рабочая библиотека на русском и одиннадцати иностранных языках. Она была доступна для определенного круга друзей и знакомых хозяев дома; её сохранность и обработку фондов, включая издание рукописей и иноязычных книг, обеспечивал специальный работник, которого можно причислить к профессиональным библиотекарям XVIII века.

Плеяду интеллектных книжников «петровской выучки» можно персонифицировать двумя именами: Феофан Прокопович (1681–1736) и Василий Татищев (1686–1750). Оба были государственными деятелями и талантливыми писателями, оба принадлежали к культурной элите своего времени (Феофан даже возглавлял «Ученую дружину»), но этическое самоопределение их существенно различалось. Историк русского богословия Г. Флоровский писал: «Феофан Прокопович был человек жуткий. Даже в наружности его было что-то зловещее. Это был типичный наемник и авантюрист – таких ученых наемников тогда много бывало на западе… Он пишет всегда точно проданным пером. Во всем его душевном складе чувствуется нечестность… У Феофана были свои преимущества. Он был умен и учен. Он был образован, был истым любителем и ревнителем всякого просвещения. К науке он относился почти что с подобострастием. Он много знал, много читал, любил читать, довольно щедро тратился на собрание библиотеки. Она вышла очень богатой и составлена умело (по позднейшей описи в ней 3192 названия). И вот вся эта бесспорная ученость отравлена и обеспложена какой-то внутренней бесчестностью мысли»[167]167
  Флоровский Г. Пути русского богословия. – Париж, 1983. С. 89–90.


[Закрыть]. Личность петровского архиепископа всесторонне и красочно охарактеризована Я.А. Гординым[168]168
  Гордин Я.А. Меж рабством и свободой. – СПб, 2005. С. 133–140.


[Закрыть], который завершил свою характеристику словами «человек умный, талантливый, образованный, коварный, циничный, безжалостный…» Согласно нашей типизации (см. таблицу 1.2), Феофана Прокоповича нельзя отнести к интеллигентам, даже к интеллигентам-конформистам, поскольку, по словам Гордина, «ряд архиерейских процессов, начатых Феофаном и окончившихся после его смерти, ложится кровавым пятном и тяжким укором на память Новгородского архиепископа» (с. 135). Получается, что Феофан олицетворяет интеллектуалов-циников петровского поколения.

Зато петровский статский советник Василий Никитич Татищев представляет собой фигуру интеллигента-гуманиста. Альтруистическая забота о государственном благе направляла его административную и просветительную деятельность и во время управления казенными заводами на Урале, и в должности астраханского губернатора. Среди жестоких царедворцев Татищев отличался гуманистической толерантностью, почитая, в отличие от Феофана, закон превыше воли монаршей. Причем законы должны быть разумно милосердны и известны народу. Его научные занятия принесли ему репутацию «отца русской истории и географии». Пятитомная «История Российская с самых древнейших времен» В.Н. Татищева почитается первой научной историографией России. О библиофильских пристрастиях свидетельствуют две обширные специальные библиотеки – одна по горному делу, другая по истории, – собранные трудолюбивым интеллигентом-книжником.

Появление профессиональной библиотечной интеллигенции непосредственно связано с библиотечно-организаторской деятельностью Петра, когда он выступил в качестве учредителя первой публичной государственной библиотеки в России. Именно Петру принадлежит инициатива открытия в новой столице первой общедоступной библиотеки, устроителем которой, как выразился Ю.Н. Столяров, «государственным библиотекарем»[169]169
  Столяров Ю.Н. Первый русский государственный библиотекарь И.-Д. Шумахер: К 300-летию со дня рождения // Книга: Исследования и материалы. – 1990. -Сб. 61. С. 116–130. Статья воспроизведена в книге: Столяров Ю.Н. Библиотековедение. Избранное. 1960–2000 годы. – М., 2001. С. 473^190.


[Закрыть], был по контракту назначен Иоганн Даниель Шумахер (1690–1761). Именно этому «государственному библиотекарю» пристало носить высокое звание первого профессионального библиотечного интеллигента на русской земле.

Шумахер был человеком весьма образованным – окончил Страсбургский университет, имел ученую степень магистра философии, не был лишен вкуса к художественной словесности и сам сочинял стихи. С 1714 года он становится главным хранителем личной библиотеки Петра, завоевывает доверие требовательного хозяина и даже получает от царя поручение «смотреть в Европе знатнейшие библиотеки» с целью использования опыта их работы в России. В 1724 году, в соответствии с именным указом Е.И.В., «библиотекарю Данило

Шумахеру» было поручено управление, как библиотекой, так и кунст-камерой. После передачи Библиотеки во вновь учрежденную Академию наук Шумахер оставался её руководителем вплоть до конца своей жизни (1761 г.), то есть в общей сложности 47 лет![170]170
  Кстати, оклад библиотекаря Академической библиотеки составлял 1200 руб. в год. Столько же получал ректор университета и советник академической канцелярии (Леонов В.П. Судьба Библиотеки в России. Роман-исследование. – СПб, 2000. С. 223).


[Закрыть] Современный директор Библиотеки Академии наук В.П. Леонов, сочувственно и довольно подробно анализируя многолетнюю деятельность своего предшественника, приходит к выводу, что «Иоганн Даниель Шумахер, несомненно, заслуживает написания книги» (с. 126).

К сожалению, пока отсутствуют книги не только о «первом библиотечном профессионале», но и о профессиональной библиотечной интеллигенции XVIII века вообще. Из петровского поколения, кроме И-Д. Шумахера, можно назвать библиотечным интеллигентом еще сына «пороховых дел мастера» Андрея Ивановича Богданова (1690-е-1766), который в течение 36 лет (1730–1766) фактически возглавлял русский отдел Библиотеки Академии наук и прославился составлением «Камерного каталога», отразившего русский фонд. О высоком творческом потенциале «библиотекарского помощника» свидетельствуют его науковедческие и книговедческие труды, которые «позволяют говорить о А.И. Богданове, как первом теоретике библиотечного дела в России, полностью разделявшем и развивавшем взгляды М.В. Ломоносова на библиотечное дело»[171]171
  Ванеев А.Н. Развитие библиотековедческой мысли в России (XI – начало XX в.) – М., 2003. С. 31,


[Закрыть]. Но этого мало. Перу Богданова принадлежит ряд оригинальных библиографических трудов, оставшихся, к сожалению, в рукописи. По мнению Э.К. Беспаловой, составленное трудолюбивым библиотекарем «Краткое собрание печатных книг» (1755) – «первый крупный репертуар русской книги и историко-книжное исследование», позволяющее «признать А.И. Богданова первым отечественным книговедом, работавшим на основе библиографической методики»[172]172
  Беспалова Э.К. Формирование библиографической мысли в России (до 60-х гг. XIX в.) (Монография). – М., 1994. С. 43–44.


[Закрыть]. Фигура А.И. Богданова представляется знаковой в том отношении, что она демонстрирует неразрывное единство библиотечного дела и библиографии, воплощенное в личности первого профессионального библиотекаря-библиографа (а может быть, к тому же и книговеда).

Многогранная деятельность академика Ломоносова (1711–1765) пришлась на закат петровского и восход екатерининского поколения русской интеллигенции (40-е-60-е гг.). Его принадлежность к непрофессиональной библиотечной интеллигенции столь же несомненна, как принадлежность к академическому сообществу. О его понимании роли библиотеки в научной работе, постоянных контактах с Академической библиотекой и принципиальных разногласиях с И.-Д. Шумахером и его преемником И.К. Таубертом подробно говорится в книге В.П. Леонова и Летописи Библиотеки Российской Академии наук[173]173
  Леонов В.П. Судьба Библиотеки в России. – СПб, 2000. С. 191–222; Летопись Библиотеки Российской Академии наук. Т. 1: 1714–1900 Науч. рук. В.П. Леонов; отв. ред. Н.В. Колпакова; отв. сост. Г.В. Головко. – СПб, 2004. – 416 с.


[Закрыть].

МК-3. Екатерининское поколение. Послепетровское время вошло в русскую историю как эпоха дворцовых переворотов, которая продолжалась 37 лет (1725–1762). Никто не заботился о продолжении «дела Петра», никто не посвящал себя служению Российской империи, подобно ему, никто фактически не управлял построенным Петром на скорую руку имперским кораблем, но, как ни странно, корабль этот продолжал двигаться дальше в направлении, заданном покойным капитаном, несмотря на беззаботность и корыстолюбие его случайной команды. Императорский двор «представлял собой не то маскарад с переодеванием, не то игорный дом. Дамы меняли костюмы по два, по три раза в день, императрица – даже по пяти раз, почти никогда не надевая одного и того же платья. С утра до вечера шла азартная игра на крупные суммы среди сплетен, подпольных интриг, пересудов, наушничества и флирта, флирта без конца… Говорить прилично между собою им было не о чем; показать свой ум они умели только во взаимном злословии; заводить речь о науке, искусстве или о чем-либо подобном остерегались, будучи круглыми невеждами; половина этого общества, по словам Екатерины, наверное, еле умела читать и едва ли треть умела писать»[174]174
  Ключевский В.О. Сочинения: в 9 т. Т.5. -М., 1989. С. 10–11.


[Закрыть].

Вместе с тем в придворный обиход все более проникает искусство, облекая роскошь в изящные и элегантные формы. Интерьеры украшались позолотой, зеркалами, шелковыми обоями, экипажи «возблистали златом», европейский великосветский этикет во времена Елизаветы был освоен в совершенстве. Но в блестящих дворцах отсутствовали библиотеки, а книги почитались бесполезным и даже предосудительным излишеством. Говоря о послепетровском просвещении, вспоминают два казенных военных учебных заведения – шляхетский сухопутный кадетский корпус, учрежденный в 1731 году, и морской кадетский корпус (1750) и (спасибо М.В. Ломоносову и И.И. Шувалову!) открытие Московского университета (1755) и Академии художеств в Петербурге (1757).

Заканчивая разговор о послепетровском периоде, нельзя не отметить, что крупнейшим социально-культурным событием стал подписанный 18 февраля 1762 года взбалмошным голштинцем Петром III манифест «О вольности дворянства». Согласно этому манифесту, дворянство освобождалось от возложенной на него Петром I обязательной государственной службы, от телесных наказаний, получило право «беспрепятственно ездить в чужые края» и «вступать в службы прочих европейских нам союзных держав». Главное следствие этого манифеста состояло в том, что благородное сословие получило досуг – необходимое условие свободной самореализации. В.О. Ключевский подметил очень точно: «Это дворянское безделье, политическое и хозяйственное, было чрезвычайно важным моментом в истории нашего образованного общества, следовательно, в истории нашей культуры… Дворянство стало стараться заполнить свой досуг, занять скучающую лень плодами чужых умственных и нравственных усилий, цветами заимствованной культуры»[175]175
  Ключевский В.О. Сочинения: в 9 т. Т. 5. – М., 1989. С. 148–149.


[Закрыть]. Как ни странно, но Манифест о вольности дворянства стал социально-политической предпосылкой «золотого века» дворянской культуры во второй половине XVIII – первой половине XIX вв. Не случайно мудрая и просвещенная императрица Екатерина II, взойдя на престол в 1762 году, подтвердила этот законодательный акт своего незадачливого супруга. Для нас важно отметить, что некоторые из «вольных» и состоятельных дворян стали увлеченными библиофилами и пополнили ряды непрофессиональной библиотечной интеллигенции екатерининского поколения.

Екатерининскому поколению принадлежит вторая половина XVIII века, которую можно назвать эпохой дворянского просвещения. Просвещение представляет собой необходимый гуманитарный аспект модернизации. Модернизация без просвещения утрачивает привлекательность, а просвещение без модернизации становится бесцельным. Петр I был преимущественно озабочен модернизацией в военной, экономической и политической областях, хотя и просвещению поневоле уделял некоторое внимание. Екатерина II, претендуя на титул «просвещенного монарха», умышленно акцентировала гуманитарные проблемы, не забывая и о материальной модернизации (при ней произошло техническое перевооружение армии и были введены в обращение ассигнации вместо звонкой монеты).

Просвещение – это модернизация семейно-бытовых отношений, духовного производства и социальной коммуникации, заключающаяся в вытеснении средневековой (палеокультурной) ментальности ментальностью неокультурной. В процессе просвещения изменяются содержание, социальный статус, ценностные ориентации таких социально-культурных институтов, как церковь, литература, искусство, наука, образование, нравственность, семейно-бытовые обычаи. Рукописная книжность заменяется более производительной мануфактурной, а затем индустриальной книжностью, служащей материально-технической базой для газетно-журнального дела и журналистики. Расширяется круг профессиональных работников, занятых в этих институтах, и выделяется слой интеллектной элиты, образованных и разумных людей, осуществляющих важную и ответственную миссию просвещения простого народа. Одним из отрядов просветительной элиты является профессиональная и непрофессиональная библиотечная интеллигенция екатерининского поколения.

Ментальность Просвещения хорошо выразил литературовед Г.А. Гуковский в следующих словах: «Дворянской (и не только дворянской) литературе XVIII века было свойственно представление о том, что разумное слово способно творить чудеса. Бедствия мира происходят от неразумия, оттого, что истина неведома людям. Порочные люди не видят того, что порок нелеп, а добродетель необходима и полезна. Стоит раскрыть людям глаза, и все пойдет хорошо: порочные немедленно исправятся, и жизнь людей станет прекрасной. Результаты такой операции должны сказаться мгновенно. Предполагалось, что несколько литературных произведений могут успешно оздоровить общество»[176]176
  Гуковский Г.А. Очерки по истории русской литературы XVIII века. Дворянская фронда в литературе 1750-1760-х годов. – М.-Л., 1936. С. 38.


[Закрыть]. По-видимому, Екатерина в молодости чистосердечно верила в просветительский миф, как и большинство деятелей русского Просвещения.

Сущность русского Просвещения, как и модернизации в целом, состояла в заимствовании неокультурных ценностей, выработанных на Западе, отсюда его вторичность, подражательность. Главным источником просветительных идей служила книжность. Язвительный «Сатирикон» в начале XX века не без основания писал о екатерининском просвещении: «Громадные успехи сделала литература. Все писали. Лучшими русскими писателями были Вольтер и Жан-Жак Руссо. Лучшими русскими поэтами были Вергилий и Пиндар. Все остальные – Ломоносов, Сумароков, Фонвизин и другие – постоянно им подражали. Самым выгодным ремеслом в литературе было писать оды. Одописцы блаженствовали, но и другие писатели процветали. Вообще все процветало»[177]177
  Всеобщая история, обработанная «Сатириконом». – Л., 1990. С. 329–330.


[Закрыть].

Екатерининское поколение положило начало литературоцентризму, под знаком которого пройдет весь XIX век. Просвещенная Россия не имела своих философов и религиозных пророков, но она обладала созвездием гениальных писателей и поэтов, которые почитались как «властители дум» образованного общества и заменяли ему и философов, и пророков. На Западе, надо сказать, поэзия никогда не имела того авторитета, которым она пользовалась в России. На смену палеокультурной церковной книжности пришла неокультурная светская книжность. Эта замена оказалась возможной потому, что в результате секуляризации, осуществленной Петром, церковь перестала быть центром духовной жизни, и его роль перешла к литературе, опирающейся на старинный культ Книги и книжников. Светская литература, не избегавшая сатиры и обличения пороков, заявила о себе как о независимой социальной силе. При Екатерине II не покровительство двора или вельможи будет придавать авторитет литературе, а напротив, авторитет литературы будет принуждать правительство заигрывать с литераторами. (Правда, Екатерина порой прибегала к репрессиям, но это лишнее свидетельство силы печатного слова, могущества Книги).

Отношение литературы и жизни в XVIII веке не было отношением «литература отражает жизнь»; скорее, напротив – жизнь отражала литературу.

По романам и элегиям учились чувствовать, по трагедиям и одам – мыслить. Сделавшись прилежным читателем, дворянин екатерининской эпохи начинает горделиво отождествлять себя с теми или иными художественными персонажами, оставаясь, тем не менее, крепостником и тираном. В.О. Ключевский отметил, что в его менталитете «нравственные и политические идеи сами по себе, а реальная жизнь сама по себе. Отсюда – увлечение идеями равенства и свободы среди общества, основанного на рабстве»[178]178
  Ключевский В.О. Сочинения: в 9 т. Т. 5. – М., 1989. С. 280.


[Закрыть].

В литературоцентристском сословном обществе необычайно вырос социальный престиж непрофессиональной библиотечной интеллигенции, и прежде всего – поэтов благородного дворянского сословия. Ю.М. Лотман подчеркивал: «Творчество поэта не считалось в России XVIII века ремеслом и резкой гранью было отделено от остальных искусств. Поэзия – “язык богов”, благородное занятие… Профессионализм в поэзии, равно как и оплата литературного труда, воспринимались как нечто противоположное самой сути её высокого предназначения… Поэт выступает в роли носителя высшей истины, а поэтическое слово получает ценность слова, дарованного свыше, наделенного особой авторитетностью, становится Словом»[179]179
  Лотман Ю.М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. – М., 1994. С. 366–367.


[Закрыть]. Профессионалы книжного дела, в том числе писатели развлекательных романов, переводчики, книгоиздатели, библиотечные работники и прочие труженики считались литераторами низшего сорта. Таким образом, в слое библиотечной интеллигенции обнаруживается кастовость: непрофессиональная каста вдохновенных «служителей Музы» и профессиональная каста наемных работников Книги.

Главными просветителями в Европе были интеллигенты-гуманисты – философы, писатели, педагоги, ученые, как правило, люди высокой книжной культуры. В России пионерами Просвещения стали самодержцы-библиофилы. Именно цари, а не интеллектная элита, решали, что и как нужно заимствовать за рубежом, а чего допускать нельзя. Первоначальная цель русского Просвещения сводилась к тому, чтобы «в просвещении стать с веком наравне», то есть походить на придворных и дворян французского или английского короля. Эта цель была достигнута еще Елизаветой, когда великолепие её двора стало приводить в восторг иностранных дипломатов. Екатерина и екатерининские вельможи стали не только походить, но и превосходить европейских аристократов. Поэтому ученическое просветительство можно было свертывать, что и произошло в конце царствования Екатерины.

В истории русской интеллигенции, в истории культуры и просвещения России Екатерина Великая сыграла выдающуюся роль. Нетрудно преумножить число как апологетических, так и нигилистических высказываний в адрес Ангальт-Цербстской принцессы, иноземной Фелицы, неожиданно оказавшейся на российском престоле. Достаточно напомнить слова молодого А. Пушкина в его «Заметках по русской истории XVIII века», датированных 2 августа 1822 года, где он называет её «Тартюфом в юбке и в короне» и говорит о «жестоком деспотизме под личиной кротости и терпимости», о «казне, расхищенной любовниками», о «ничтожности в законодательстве», об «отвратительном фиглярстве в сношениях с философами её столетия» и предсказывает её памяти «проклятие России». Нас интересует личность и государственная деятельность Екатерины II в связи с двумя вопросами: во-первых, можно ли удачливую императрицу назвать интеллигентом, во-вторых, как отразилось екатерининское просвещение на развитии профессиональной и непрофессиональной библиотечной интеллигенции.

Чтобы ответить на первый вопрос, обратимся к формуле интеллигентности. Образованность Екатерины, добытая благодаря упорному самообразовательному чтению, и её креативные способности, бесспорно, находились на современном уровне. А этическое самоопределение? Еще не вступив на престол, молодая государыня выработала для себя стратегические принципы просвещенного монарха, которые состояли в том, чтобы просвещать нацию, ввести добрые законы и заставить их соблюдать, учредить хорошую полицию, сделать государство изобильным и сильным, внушающим уважение соседям. Отстранив от власти своего постылого супруга, Екатерина, в отличие от Петра, не стала насильственно реализовывать свои идеи, а избрала тактику постепенного и последовательного их продвижения. П.А. Вяземский точно заметил: «Она любила реформы, но постепенные, преобразования, но не крутые. Она была ум светлый и смелый, но положительный». В эту тактику вписываются её демократические утопии в духе собственноручно написанного «Наказа» и проект воспитания «новой породы людей», реализованный в виде Смольного института благородных девиц. Столкнувшись с упорным сопротивлением невежественного дворянства, Екатерина отказалась от соблазна отмены крепостного права, но постепенно сужала область его распространения, запрещая в то же время крестьянам даже жаловаться на своих господ. В свой жестокий век просвещенная императрица была необыкновенно милосердна, на её совести только две казни государственных преступников: Василия Мировича, пытавшегося освободить Иоанна VI Антоновича, и Емельяна Пугачева. Правда, в 90-е годы, напуганная кровавым террором Французской революции, она приказала вынести из кабинета бюст Вольтера, дала приют братьям казненного короля и французским аристократам, отправила в Сибирь А.Н. Радищева, заточила в Шлиссельбургскую крепость Н.И. Новикова и учредила цензурное ведомство.

Оценивая деятельность Екатерины с этических позиций, нельзя признать её альтруистом, пекущимся не о собственном благе, а о благе других людей. Она узурпировала власть не для блага российского общества, а ради своего эгоистического честолюбия и собственных амбиций. Власть была для неё смысложизненной ценностной ориентацией, поэтому по направленности личности Екатерина – эгоист. Но она была не столь эгоистична, чтобы вовсе не прислушиваться к голосу совести. Глубинные эгоистические цели сочетались в её деятельности с толерантностью в выборе средств их достижения, в признании верховенства закона (не всегда, впрочем, соблюдаемого на практике).

Зато культурный уровень императрицы нельзя не признать выдающимся. По своей ментальности она была образцовым человеком книжной культуры. «У неё были две страсти, с годами превратившиеся в привычки или ежедневные потребности, – читать и писать. В свою жизнь она прочитала необъятное количество книг по шести вдруг. Начитанность возбуждала её литературную производительность. Она много писала по-французски и даже по-русски, хотя с ошибками, над которыми подшучивала (исчо = ещё – 4 ошибки в слове из трех букв). Обойтись без книги и пера ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка. Она признавалась, что не понимает, как можно провести день, не измарав хотя бы одного листа бумаги»[180]180
  Ключевский В.О. Сочинения: в 9 т. Т. 5. – М., 1989. С. 29.


[Закрыть]. Без всяких преувеличений, она занимает видное место в ряду русских писателей XVIII века; её перу принадлежат многочисленные нравоучительные комедии и сказки, исторические и педагогические сочинения.

Библиофильские эмоции были не чужды императрице. Как известно, она в 1765 году приобрела библиотеку энциклопедиста Дени Дидро, оставив последнюю в его пользовании до конца жизни и выплатив ему 50 000 ливров пенсии в качестве своего библиотекаря. «Было бы жестоко разлучать ученого с его книгами, – писала Екатерина Даламберу, – я часто бывала в опасении, чтобы не отняли у меня моих»[181]181
  Иконников В.С. Значение царствования Екатерины II // Екатерина II: pro et contra/ – СПб, 2006. С. 678. История взаимоотношений просвещенной императрицы и французского просветителя подробно описана в статье: Осьмакова И. Библиотекарь ее императорского величества // Библиотекарь. – 1988. № 8. С. 44–45.


[Закрыть]. Дидро был не единственным библиотекарем книголюбивой императрицы; звание личного библиотекаря Екатерина присвоила Василию Петрову (1736–1799), «закарманному стихотворцу» государыни, как аттестовал себя сам Петров, который видел свой долг в том, чтобы «самодержцев славить».

Если Петр I был основателем газетного дела в России, то Екатерину по праву следует именовать матерью русской журналистики. В 1769 году, разочаровавшись в законотворческих способностях невежественного дворянства, Екатерина решила начать его перевоспитание посредством печатного слова и инициировала с этой целью издание сатирического журнала «Всякая всячина», став главным его автором. Вслед за «Всякой всячиной» в том же году появились еще 7 журналов: «И то, и сио», «Ни то, ни сио», «Поденщица», «Трутень», «Адская почта» и др.[182]182
  Берков П.Н. История русской журналистики XVIII века. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 572 с.; История русской журналистики XVIII–XIX веков / под ред. А.В. Западова. – М.: Высшая школа, 1963. 516 с.


[Закрыть]. Екатерина вновь вернулась на поприще журналистики в 1783–1784 годах, когда под эгидой Е.Р. Дашковой стал выходить «Собеседник любителей русского слова», где она опубликовала (разумеется, анонимно) две обширные статьи исторической тематики.

Обобщая сказанное, можно сделать вывод, что по типу личности Екатерина II относится к интеллигентам-снобам. Более того, учитывая её просветительскую, творческую и читательскую активность, мы можем отнести её к непрофессиональной библиотечной интеллигенции. Надо отметить, что условия для развития интеллигентности в российском обществе были гораздо благоприятнее во второй половине XVIII века, чем в петровские времена. Петр I энергично и целенаправленно создавал интеллектуальную элиту, отдавая предпочтение специалистам военного и инженерного дела, кораблестроителям и естествоиспытателям, а не гуманитарной интеллигенции. Екатерину же привлекали гуманитарные проблемы, возникающие при утверждении просвещенной монархии, в частности, развитие словесности и книжности. Эти области непосредственно связаны с библиотечной интеллигентностью, поэтому уделим им некоторое внимание.

Ценным вкладом просвещенной императрицы в отечественную словесность стало учреждение в октябре 1783 года Российской Академии. Президентом Академии стала энергичная и амбициозная Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810), проявившая блестящие организаторские способности и деловую предприимчивость. Можно назвать её символом женской эмансипации XVIII века. Главные задачи вновь образованного научного учреждения были обозначены как «сочинение грамматики и словаря» и изучение древнерусских литературных памятников. Дашкова сумела привлечь к работе над Словарем не только многочисленных литераторов и многих членов Академии наук, но и екатерининских вельмож, включая светлейшего князя Потемкина. Работа велась планомерно и принесла желаемые плоды. С 1789 по 1794 гг. был выпущен в 6 частях «Словарь Академии Российской, производным порядком расположенный». Он включал в себя свыше 40 тысяч слов, размещенных по этимологическому принципу. Это был первый толковый и нормативный словарь, положивший начало русской лексикографии. В 1813 году Российскую академию возглавил адмирал А.С. Шишков (1754–1841), который решительно направил её деятельность к тому, «чтобы красоты словенского языка в подробности рассматриваемы были». Академия просуществовала до 1842 года, когда Николай I после кончины её престарелого президента включил её в состав Академии наук. Культурно-историческое значение Российской академии видится в том, что она представляла собой первое филологическое учреждение в нашей стране.

Согласно классическому определению С.С. Аверинцева, филология (греч. любовь к слову) – «содружество гуманитарных дисциплин, изучающих историю и выясняющих сущность духовной культуры человечества через языковой и стилистический анализ письменных текстов»[183]183
  Аверинцев С.С. София – Логос. Словарь. – К., 2006. С. 452.


[Закрыть]. Это «научное содружество» образуют языкознание, литературоведение и книговедение, которые, в свою очередь, дифференцируются на множество прикладных и вспомогательных дисциплин вроде стилистики, психолингвистики, палеографии, текстологии и пр. Книжность входит в предметное поле филологии, и подлинный интеллигент-книжник в той или иной мере приобщен к филологическому знанию. Поэтому Российскую академию можно считать научной обителью библиотечной интеллигенции XVIII века, а Екатерину Великую и Екатерину Дашкову – первооткрывателями филологии в нашем отечестве.

Другим гуманистическим актом Екатерины II является либерализация книгоиздательской политики. С петровских времен книгоиздательское дело было монополизировано государством. Петр лично определял тематику изданий, следил за переводом книг и был редактором многих из них. Екатерина действовала не столь прямолинейно и более эффективно. Она всемилостивейше поощряла издательскую деятельность Академии наук и Московского университета, особенно в части переводов античных классиков, писателей и мыслителей разных стран, а в начале 1783 года обнародовала «Указ о вольных типографиях», открывший дорогу частной инициативе в книгопечатании. Сразу же появилось множество частных типографий не только в столицах, но и в различных губернских городах. Книжное дело оживилось необыкновенно. Почти в три раза вырос ежегодный объем книгоиздания. Так, в 1761–1765 гг. издавалось в среднем 110 названий книг в год, а в 1786–1790 гг. – 362. Если в течение всего XVIII столетия было выпущено одиннадцать тысяч книг, то в последнюю четверть века – 6585 названий[184]184
  История книги / Под ред. А.А. Говорова и Т.Г. Куприяновой. – М., 200 Е С. 166.


[Закрыть].

Либеральный указ позволил Н.И. Новикову в 1784 году организовать «Типографическую компанию» – огромное книгоиздательское и книготорговое предприятие, которое во второй половине 80-х годов выдавало более трети всей книжной продукции России. Энергичный предприниматель, убежденный просветитель и тираноборец, Николай Иванович Новиков (1744–1818), несомненно, является выдающимся представителем библиотечной интеллигенции XVIII века. Не случайно некоторые авторы называли его «первым русским интеллигентом», а А.С. Пушкин утверждал, что он «продвинул на полвека образованность России». Жаль, что раздраженная его журналистской независимостью императрица обошлась с ним жестоко и несправедливо, инкриминировав ему масонскую деятельность в Москве.

В конце екатерининского царствования возник такой социокультурный феномен, как аристократическая усадьба, приют «усадебного библиофильства». Среди высшего света распространилась мода на житье на лоне природы, которое воспевали Г.Р. Державин, В.В. Капнист, Н.М. Карамзин. Идеализируется образ просвещенного отшельника, отвергнувшего столичную суету и обитающего в кругу семьи, друзей и приветливых крестьян, обожающих своего господина, как отца. Аристократические усадьбы строились известными архитекторами, их оформляли русские и зарубежные художники и декораторы. Важное место отводилось библиотеке, где собирались произведения зарубежных просветителей, обязательно – Вольтера и Дидро, и сочинения отечественных авторов – Ломоносова и Сумарокова, Хераскова и Фонвизина, Богдановича и Державина, которые показывали, что хозяин – любитель «книжного просвещения». Некоторые из «дворянских гнезд» музеефицированы, например, Тригорское и Михайловское (пушкинские места), Мураново (Е.А. Баратынский и Ф.И. Тютчев), Премухино (семья Бакуниных), Измалково (Самарины), Красный Рог (А.А. Перовский и А.К. Толстой), краеведы и историки ратуют за восстановление других культурных памятников[185]185
  См., например: Мир русской усадьбы. Очерки. – М.: Наука, 1995. 294 с., где описаны 22 усадьбы, и Венок усадьбам. Памятники Отечества. Альманах Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Вып. 32. – М., 1995. 192 с., в котором собраны 47 очерков, составленных заключенным А.Н. Гречем (1899–1936) в 1932 году в Соловецком лагере особого назначения и чудом дошедших до наших дней.


[Закрыть].