Текст книги "Вторая смена. Работающие семьи и революция в доме"

Ставя под сомнение культурные модели женского самоутверждения, строго ограничивая свою склонность к доминированию домашним хозяйством, «помня об Уильяме» и ставя Фрэнка выше себя, Кармен стремилась к подчиненной позиции. Она выносила свою напористость за пределы дома и подчеркивала чувство зависимости от мужа.

Традиционализм Делакорте не соответствовал ни внешним, ни внутренним реалиям их жизни. Внешняя реальность состояла в том, что Фрэнку нужна была Кармен, чтобы зарабатывать деньги, а Кармен нужна была помощь Фрэнка в работе по дому и в уходе за ребенком. Внутренняя реальность состояла в том, что Фрэнк не был склонен доминировать, а Кармен – оставаться послушной. Оба противоречия скрывались в семейном мифе о том, что «Фрэнк мало делает по дому».

В обеих семьях – Делакорте и Холт – супруги придерживались общего для пары представления о том, как именно они разделяли работу по дому, и в обоих случаях это представление было мифом. Холты говорили, что их соглашение о разделении труда наверху и внизу было равноправным. Делакорте утверждали, что у них неравное разделение. В обеих историях отражалось то, во что пара хочет верить, что, в свою очередь, противоречило некоторым важным элементам реальности и создавало напряжение, которое их «легенда» прятала и сглаживала.

Сама по себе гендерная идеология не слишком многое говорит нам о том, какую часть второй смены отрабатывает муж работающей матери. В целом традиционные мужчины в моем исследовании работали по дому немного больше, чем мужчины с переходной позицией, которые поддерживались идеи о том, что их жены должны работать, однако также считали, что жены должны заниматься еще и домом. Больше всего в домашней работе принимали участие мужчины-эгалитаристы.

О том, в какой мере муж работающей матери участвует в бытовых тяготах, можно больше узнать из взаимодействия между конкретными гендерными идеологиями пары, экономическими обстоятельствами их жизни и гендерными стратегиями, посредством которых супруги примиряют идеологии с обстоятельствами. Кармен была защитником традиции, чья стратегия разыгрывания из себя неумехи вела к нетрадиционному результату – мужчине, помогающему на кухне. С другой стороны, Нэнси после своей жестокой феминистской битвы осталась с традиционным результатом. В семье Холт, конечно, беспомощность разыгрывал не кто иной, как Эван.

В отличие от Эвана, Фрэнк не отделял «справедливость» от участия во второй смене – он не пытался быть справедливым в том смысле, в котором Нэнси этого хотела. Он не пытался, подобно некоторым мужчинам, которые поначалу согласились на то, чтобы делить домашний труд поровну, отказаться от обязательств, притворившись, будто он их выполняет. Также Фрэнк не заявлял, что слишком занят своей карьерой или что больше страдает от стресса на работе. Без лишнего шума он просто брался за дело.

Стратегия Нэнси заключалась в том, чтобы требовать перемен. Когда это ни к чему не привело, она вернулась к женским хитростям, в которые сама не верила. Ее сексуальная холодность и чрезмерная занятость Джоуи также служили ежедневными напоминаниями Эвану об эмоциональных издержках его отказа помогать.

Опыт Нэнси Холт говорит о том, как женщина пытается отказаться от стратегии, потерпевшей неудачу, и не страдать от этого. Кармен такую работу проводить было не нужно. Однако обе истории показывают, как ранний жизненный опыт создает эмоциональную энергию, скрывающуюся за определенным представлением о женственности и мужественности. Обе истории демонстрируют, как можно сохранить фасад гендерной идентичности, когда такие вещи, как сопротивление супруга или ограниченность семейного бюджета, подрывают саму ее суть.

Поскольку экономическое давление заставляет женщин, ориентированных на домашнюю жизнь и не желающих выходить за ее пределы, искать низкооплачиваемую работу в растущем секторе услуг, применявшиеся в семействе Делакорте способы примирить традицию с современностью могут получить большее распространение. Но то, что случилось с Фрэнком и Кармен, может случиться и с другими. Последнее, о чем я слышала, – Фрэнк разругался со своим бригадиром и потерял работу. Когда им пришлось сплотиться перед лицом этой неудачи, они часто повторяли себе: «Слава Богу, у Кармен есть работа».

Глава 6
Представление о мужественности и благодарностях:
Питер и Нина Танагава

Питер Танагава, темноволосый мужчина 33 лет с блестящими карими глазами, выражающими радостное возбуждение, наклоняется вперед в своем кожаном кресле в небольшом кабинете в магазине технической литературы. Он говорит низким голосом, рассказывая об одной небольшой, но важной подробности: «Нина хочет, чтобы я больше занимался с детьми, больше интересовался их образованием и развитием, больше был семейным человеком. Но я и есть семейный человек! Но не в такой мере, как она».

Вопрос о том, в какой мере он должен быть «семейным человеком», для Питера был не нов. Еще на ранних этапах своего бурного романа, когда они катались на велосипедах и говорили часами напролет, Питер и Нина проверяли представления друг друга о «мужчинах» и «женщинах», как делают многие пары. Нина желала привязать свою идентичность к семье и оставить на долю работы только то, что психологически в домашнюю жизнь не укладывалось. В этом плане она занимала промежуточную позицию между Кармен Делакорте (которая хотела сидеть дома, чтобы во внешнем мире бывал лишь Фрэнк) и Нэнси Холт (которая хотела, чтобы они с Эваном в равной мере делили свою жизнь между домом и внешним миром). Когда Нина и Питер впервые встретились, их привлекло друг в друге то, как они представляли себе роли мужчин и женщин. Они оба соглашались с тем, что карьера Питера в книготорговле будет важнее любой работы, которую выберет Нина, но она, скорее всего, какую-то работу выберет. Супруги подходили друг другу, поскольку оба занимали переходную позицию.

Однако со временем возникло определенное напряжение. Подобно Нэнси Холт, Нина Танагава заставляла Питера больше заниматься домашней работой, и, подобно Эвану, Питер сопротивлялся. Но поскольку Нина начинала с более традиционной позиции, она должна была указать на соблазнительное предложение по работе как на причину, по которой она стала больше бывать во внешнем мире и по которой ему следовало больше заниматься домом.

Питер вырос в сплоченной японской общине на Гавайях. У мамы он был любимчиком, но держался в стороне от отца, который много работал и домой приходил уставшим и рассеянным. Теперь же, когда он сам стал отцом (двум дочерям – Александре и Диане – было пять лет и три года), он чувствовал себя больше погруженным в жизнь детей, совсем как мать, и был недоволен своим книжным бизнесом в большей степени, чем позволяли его взгляды на мужественность. Ему казалось, что, чтобы вещи встали на свои места, между ним и детьми должна быть Нина.

Нина, красивая изящная блондинка 33 лет с голубыми глазами, немного застенчива. Когда я проводила с ней интервью как-то вечером у них дома, казалось, что она все еще на работе. На ней была белая юбка и пиджак – настоящая офисная принцесса в бизнес-костюме. Как и ее отец, Нина изобретательна и практична. Ее мать, которая всю жизнь была домохозяйкой и активным волонтером, временами протестовала против решения своего мужа, который не позволил ей работать. Нина всю жизнь мечтала стать центром домашней жизни. Однако она невольно увлеклась своим собственным успехом, захотев стать основным звеном отдела кадров компании Telfac. Постепенно она начала отказываться от женской идентичности, которая у нее была, когда ей было 20, но весь вопрос в том, действительно ли у нее это получалось.

СТРАТЕГИЯ ПИТЕРА: ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ПОДДЕРЖКА ВМЕСТО УЧАСТИЯ

Питер считает, что Нина должна заниматься домом не потому, что ее анатомия – это ее судьба, не потому, что Бог завещал мужчинам властвовать над женщинами, и не потому, что муж зарабатывает больше денег. Он думает, что жена должна заниматься домом, поскольку она больше заинтересована и компетентна в этом и потому, что она по собственной воле решила посвятить быту свое время и силы. Нина с этим согласна. Соответственно, она выполняет 70 % ухода за детьми и около 80 % домашней работы. (С этой оценкой они оба тоже согласны.) Нина остается дома, если дочери болеют, ей приходится забирать куртку ребенка и другие вещи, если он забыл что-то в гостях у друзей, она остается дома ждать доставки нового дивана. Хотя Питер называет своих дочерей «папиными дочками», и, как мне кажется, дома бывает часто и делает много, оба супруга соглашаются с тем, что ежедневный уход за детьми лежит не на нем.

Однажды вечером, когда я была у них в гостях, Нина отвела дочек наверх, чтобы прочесть молитву и уложить их в кровать, а Питер прошептал мне, с удовольствием и гордостью: «Вот теперь у них качественное время». Затем, когда я попросила обоих родителей вести себя так, как они обычно себя ведут вечером, он уселся читать газету. Он считал, что его родительская роль в том, чтобы поддерживать роль Нины. Он выступал для Нины матерью, а Нина была матерью для их детей.

Это не означало, что Питер не был компетентным и заинтересованным отцом. Оба они признавали то, что он лучше понимает чувства детей. Например, он может быстро почувствовать, из-за какого именно знака благосклонности к Диане надулась Александра. Он знает, когда Александра на самом деле обижена, а когда просто притворяется. Часто он говорит об этом Нине, а жена как-то решает проблему. Нина занимается физическими потребностями детей, организует их социальную жизнь, ненавязчиво управляя ими. Отсутствие теплых отношений со своей собственной матерью привело к тому, что Нина слегка волнуется из-за того, получается ли у нее самой быть хорошей матерью, так что ей очень нужна поддержка Питера, а Питер действительно одобряет то, как Нина выполняет свои материнские функции.

Взаимодействуя с дочерями через Нину, Питер все равно живо интересуется ими. Когда он рассказывает мне о себе, он вставляет в разговор внешние отсылки к жене и детям. В отличие от большинства мужчин, в рассказе об обычном утре буднего дня он говорит о неких условных «мы» – например, «Мы встаем в шесть часов». В описании его типичного дня работа представляется интерлюдией между более насыщенными в эмоциональном плане периодами, которые он проводит с семьей:

Нина встает первой и принимает душ. Когда дверь закрывается, для меня это сигнал, что надо вставать. Я спускаюсь вниз и варю нам кофе, а пока вода греется, приходит газета. Я пробегаю первую страницу, спортивную страницу, затем читаю деловые новости, делаю кофе, отношу газету и две чашки кофе наверх, пока она выходит из ванной. Мы пьем кофе вдвоем. Затем Нина приводит Диану, нашу младшую дочь. Я принимаюсь менять ей одежду, усаживаю ее на горшок. Затем я ее вытираю полотенцем и одеваю ее в дневную одежду. Александра встает, и я надеваю на нее школьную форму – ей нужно внимание, ведь она видит, что я делаю это для Дианы, но на самом деле в помощи не нуждается. Я делаю это с полным пониманием.

Зато описание рабочего дня у Питера краткое и формальное: «На работу я прихожу в восемь тридцать или в девять. На месте это просто обычная ежедневная рутина. Ухожу около пяти или в пять тридцать». Придя домой, Питер сразу поднимается наверх, чтобы переодеться в джинсы (Нина остается вечером в своем белом деловом костюме). Он описывает время еды, время купания и качественное время как нечто спонтанное, ценное, со всеми подробностями, вспоминая, что именно Нина положила в ланчбокс Александре и какую именно одежду она приготовила для Дианы.

Судя по тому, как свой типичный день описывает Нина, утро много времени не занимает – это просто активная и четко выполняемая рутинная операция. Подробности появляются, когда она доходит в нем до первого утреннего совещания, звонков и встречи по поводу кризиса, надвигающегося на компанию. Она подробно останавливается на сложных проблемах, которые будут рассматриваться на следующей неделе одной важной комиссией, или же разгоревшемся соперничестве между двумя работниками ее отдела. И если Питер живет в своем офисе не такой бурной жизнью, как он сам надеялся, Нина в своем кабинете живет, наоборот, активнее, чем собиралась.

Питер мог четко представить, в чем именно заключается совместная работа по дому, – гораздо лучше, чем большинство мужчин, которые не принимали в ней участия. Вспоминая о подготовке к пятому дню рождения Александры, он рассказывает об обширном списке задач, которые он не выполнил:

Я ничего не сделал для вечеринки по случаю дня рождения Александры в те выходные, разве что упаковал несколько подарков. Нине пришлось писать приглашения, заказывать торт, покупать все вещи для Александры, придумывать, куда мы пойдем, какое будет детское меню. Все это было на ней, и я думаю, ей бы хотелось, чтобы я в этом участвовал побольше. Я делал украшения, надувал шары, разбросал везде конфетти. Я сделал все двадцать два сэндвича и установил видеомагнитофон. Однако Нина все равно делает 70 %, а я только 30 %.

Подобно Фрэнку Делакорте, Питер, вероятно, делал больше для того, чтобы дети хорошо проводили время, чем сам был готов признать. Однажды вечером, когда я ужинала с ними, Диана начала хныкать и внезапно ее вырвало какой-то пурпурной жевательной резинкой. Родители тут же вскочили. Питер бросился к Диане, а Нина побежала за шваброй. Питер успокоил ребенка: «Все в порядке, Диана, животик в порядке». Вытерев пол, Нина сняла с Дианы одежду, чтобы постирать ее. Нина казалась домработницей – она загружала стиральную машинку, меняла лампочки, упаковывала завтраки, звонила бебиситтеру. Питер же был няней, понимающей и успокаивающей. Чтобы снять конфликт между их взглядами на мужчин и женщин и внутренней реальностью их личных качеств, они выработали семейный миф: Нина «по своей природе больше интересовалась детьми и лучше с ними ладила».

НИНА: КУРС НА СТОЛКНОВЕНИЕ

В 1973 году Нина Танагава стала одной из пяти женщин на всем курсе в своем колледже, которые продолжили обучение, чтобы получить степень магистра по деловому администрированию. В начале 1970-х годов, когда некоторые компании только-только начинали понимать выгоду от найма способных женщин, закончивших лучшие бизнес-школы, Нину взяли в отдел кадров Telfac, большой и быстро развивающейся компьютерной компании. Работа доставляла ей удовольствие, была сложной и достаточно высокооплачиваемой, чтобы Питеру хватило денег на бизнес-школу.

Нина с ошеломительной скоростью перепрыгивала с одной ступеньки в управленческой иерархии на другую, пока ее зарплата не достигла такого уровня, что она оказалась в верхней половине одного процента женщин в масштабе всей страны. Она была на пять лет моложе самого молодого сотрудника того же уровня в своей компании и одной из трех женщин в высшем руководстве компании, причем у двух других женщин детей не было. И по женским, и по мужским меркам она достигла баснословного успеха.

После того как Нина проработала пять лет в компании, в семье Танагава родился первый ребенок – Александра. Нина взяла отпуск на год, чтобы сидеть с ребенком дома. Вспоминая об этом периоде, он считала, что поступила верно. Она пела Александре песни, наклеила обои в полоску и шила дочери крошечные комбинезоны. Однако Нина признавала то, что ей тоскливо сидеть дома одной и заниматься ребенком. Она думала, что ей не должно быть скучно, но ничего не могла с этим поделать. Также она думала, что наскучила Питеру. Так что, как Нина сама мне сказала, она вернулась на работу, чтобы «быть лучшей женой». Поэтому когда начальник позвонил ей и спросил, не хочет ли она устроиться на неполный рабочий день, Нина наняла сиделку-домработницу и, несмотря на все свои сомнения, ухватилась за этот шанс.

Когда на компьютерном рынке начался спад, Нину обязали заниматься программой «сокращения персонала» в нескольких офисах компании, и ей пришлось работать больше. По вечерам, когда Александра была уже в постели, она частенько читала доклады и писала записки о своих «сокращенных клиентах». Чтобы поддерживать свой собственный имидж менеджера, она приходила на работу на полчаса раньше других сотрудников и на полчаса задерживалась по вечерам. Когда сотрудники тоже задерживались, она переступала через свою гордость и уходила первой. Под присмотром добросовестных сотрудников и подчиненных ее рабочие часы постоянно росли. Нина вспоминает об этом так: «Я стала ходить на работу три дня в неделю, потом четыре дня в неделю. Однако работа росла слишком быстро. Я просто не могла угнаться за ней. Бывало, я падала ночью на кровать и понимала, что отработала за день семнадцать часов».

Так прошло два года, и тут родился второй ребенок – Диана. На этот раз она просидела дома полгода, прежде чем ей снова позвонил начальник и она снова вышла на работу. Но на этот раз дома фронт задач вырос, и выделять время и силы на работу стало труднее. Как выразилась Нина: «Стало больше бардака. С двумя детьми было намного больше стирки, больше готовки и шума».

Она наняла домработницу, которая сказала: «Окна не мою, полы тоже, мой рабочий день заканчивается в 17:30». Так что после долгих авралов в течение рабочей недели по субботам Нина выполняла роль идеальной домохозяйки и матери. По утрам в воскресенье, когда Питер играл в теннис, Нина мыла детям головы, стригла ногти и убирала дом. Она саркастично говорит об этом: «Питер позволяет мне многое брать на себя». Но в определенном смысле это приносило облегчение.

Все начальники в компьютерной компании Нины были трудоголиками и не состояли в браке – либо состояли в нем лишь формально. Сначала она делала вид, что вовлечена в офисную жизнь наравне с ними. Но однажды, как раз тогда, когда Нина почувствовала, что больше не может притворяться, ее начальник влетел в ее кабинет, улыбаясь во весь рот: «Поздравляю! Тебя только что повысили!». В кабинет устремились сослуживцы с поздравлениями, и Нина почувствовала себя довольной и польщенной. Но когда вечером она ехала на машине домой, ее начало охватывать то, что впоследствии разовьется в затяжную депрессию. Она вспомнила, как на рабочем семинаре по проблеме труда и семьи один из выступающих заявил: «Я не знаю ни одной работающей матери, которая могла бы уравновесить карьеру, детей и брак. Чем-то нужно пожертвовать». Нина вспомнила, что подумала тогда про себя: «Я докажу, что это не так». Но теперь она уже не была столь уверена.

Питер поддерживал карьеру Нины, в том смысле, в каком это обычно делают мужчины, занимающие переходную позицию. Он говорил с ней о проблемах на работе, успокаивал по ночам. Он беспокоился о ее здоровье. Делал то одно, то другое по дому. Однако даже для этого ему требовались напоминания. Нина отмечает: «Я говорю ему: “Ты сегодня вечером будешь купать детей или убирать на кухне?”. Ведь если я не скажу, он просто пойдет смотреть телевизор или читать газету».

Нина давала понять, что ей нужна помощь. Однако она выражала это так, как будто этот запрос исходит от ее работы, а не от нее самой. В отличие от Нэнси, она и слова не сказала о «справедливости». Она ухватилась за предложение на работе: ей не хотелось соглашаться, но как она могла отказаться?

Питер улавливал эти намеки, однако он толковал их как признаки «проблемы Нины». Так что со временем за Нину с ним стала говорить ее усталость. У нее образовались круги под глазами. Она страшно похудела. Она даже стала двигаться как тень и говорить невпопад. Наконец она призналась Питеру, что близка к эмоциональному срыву. Однако вместо нервного срыва она заработала пневмонию, что позволило ей целых десять дней ничего не делать – это был первый отпуск со времени рождения Дианы. Казалось, что ее болезнь говорит то, что сама она сказать не может: «Помоги, тоже побудь “матерью”». Хотя Питера волновало состояние Нины, он считал, что проблема в конфликте между ее карьерой и ее ролью матери.

Нина менялась. Но изменилось ли ее мнение о нем как мужчине? По правде говоря, Питер не хотел меняться, да он и не осмеливался теперь, когда Нина зарабатывала намного больше него. Нине казалось, что ей повезло с тем, что она приносит столько денег в домашний бюджет. Она отмечала: «Благодаря моей зарплате Питер мог бы бросить свою техническую литературу и заняться психологией. Иногда он говорит, что хочет стать терапевтом. Это бы у него отлично получилось. Я напомнила ему, что он на самом деле может так поступить. Мы можем себе это позволить». Нина предлагала стать на время главным добытчиком, чтобы муж мог заняться работой, которая ему нравилась, – то есть делала Питеру подарок.

Питер оценил смысл подарка, предложенного Ниной. Ее зарплата позволила им купить новый дом, новую машину, устроить Александру в частную школу – даже когда у него было не все в порядке с карьерой. Однако Питеру было несколько не по себе от того, сколько получала Нина. Он определенно не чувствовал себя настолько благодарным Нине, насколько бы чувствовала себя она, если бы это у нее зарплата была намного меньше, чем у него. Дело не в том, будто Питер думал, что Нина с ним соперничает. Он объяснял это так: «Нина успешна, но не амбициозна. Я амбициознее ее. Нине чужд соревновательный дух, ну разве чуть-чуть, мне тоже – чуть-чуть». То есть проблема заключалась не в амбициозности или желании Нины с ним соперничать, а в том, что более высокий заработок Нины унижал его как мужчину. Друзья и родственники – особенно пожилые мужчины – стали бы меньше его уважать, если бы узнали, что жена зарабатывает больше, а их одобрение многое для него значило.

Так что он не мог просто благодарно принять дар Нины. В действительности, супруги относились к ее зарплате как к постыдному секрету. Их родители ничего не знали; если бы размер заработка Нины стал известен отцу Питера, то, по словам сына, «он бы скончался на месте». Супруги ничего не сообщали и отцу Нины, поскольку «Нина зарабатывает и больше него тоже». И точно так же они не рассказывали об этом старым школьным друзьям Питера, поскольку, как сказал сам Питер, «потом разговоров не оберешься». Однажды за обедом Нина сказала мне почти шепотом: «У меня взяли интервью для статьи в Businessweek, но мне пришлось позвонить журналисту и попросить его, чтобы он не указывал в статье размер моих доходов. Когда он брал у меня интервью, я гордилась тем, что сказала ему, какая у меня зарплата, однако потом подумала, что мне не хочется, чтобы о ней говорилось в публикации, и все дело в Питере».

Нина предлагала Питеру подарок того рода, который, если следовать старым правилам, мужчина должен предложить женщине: освобождение от необходимости зарабатывать деньги. Питер хотел дать Нине «выбор – работать или не работать». Он хотел, чтобы она хотела работать – конечно, почему нет? – но не чтобы ей было нужно работать. Однако Нина не нуждалась в этом конкретном даре: благодаря навыкам и возможностям, которые у нее появились, она бы в любом случае выбрала работу.

Теперь, когда его представление о мужественности оказалось под угрозой, Питер выполнил один из тех полубессознательных «маневров», которые помогают мужчине сохранить принадлежность к мужской сфере, как и свое представление о подобающем объеме власти в браке. Он призвал на помощь чувство, что это не Нина делала ему подарок своей высокой зарплатой. Это он, Питер, делал ей важный подарок. Люди в мире, в котором Питер вырос и который был ему важен, высмеивали мужчин, чьи жены зарабатывали больше. Качали головами. Закатывали глаза. Чтобы жить с зарплатой Нины, он должен был выдержать атаку на свою собственную мужественность. Как сказал Питер, глядя мне в глаза, «только один мужчина из ста может это стерпеть». Нине повезло, что она вышла за такого необычного мужчину. И Нина платила ему уважением: она тоже считала, что Питер – мужчина необычный. Ее зарплата – вот что было трудно вынести. Так что ей повезло.

Любопытно, что именно родители, друзья Питера по офису и старые приятели, все общество в целом, а не только сама пара, – вот кто определяли ценность даров, которыми обменивались супруги, ведь Питер и Нина позволили им ее определять. Что в конечном счете принизило заслуги Нины в глазах Питера и сократило ее вес в их балансе благодарностей? В том числе их совместная оценка ущерба, нанесенного мужской гордости супруга, – то есть оценка, основанная на их общем представлениио том, что мужчина должен иметь возможность обосновывать свое достоинство традиционными резонами. И достоинство это зависело от отношения к нему других. Иными словами, внешнее проникло внутрь. Получалось, что Нина обязана Питеру.

На первый взгляд казалось, что Питер свыкся с ее зарплатой. Все с ней было «замечательно». Жене он желал только добра. Однако, учитывая уступку его представлениям о мужественности, Питер ожидал от нее благодарности. В конце концов, именно она переносила на него и на семью груз возможностей и предложений от Telfac, от которых нельзя было отказаться.

Благодаря этому невидимому «маневру» – теперь он ожидал, что Нина будет ему благодарна, – Питер бессознательно переложил бремя больших социальных перемен (одним из признаков которых стал наем женщин-менеджеров в Telfac в начале 1970-х годов) обратно на Нину, средством для чего послужила их супружеская экономика благодарности. Теперь она должна была испытывать признательность за то, что муж «готов принять это». Подобно большому чулану, заваленному вещами, которые иначе захламили бы весь дом, долг Нины перед Питером позволил выровнять все остальные отношения. Питер поддерживал работу Нины и гордился ею – но лишь за счет того, что прятал в этом потайном эмоциональном чулане противоречие между его неизменным представлением о самом себе и новой зарплатой Нины. Он смирился с обидой, но не перестал ее ощущать.

Нина чувствовала, что Питер оказывает ей любезность, выступая «одним исключением из сотни», что сказывалось также и на работе по дому. Она рассказывала мне:

Мне было интересно, раздражает ли его моя зарплата. Поскольку, когда мы о чем-то спорим, он иногда говорит, что я веду себя заносчиво и властно: «Кем ты себя вообще воображаешь». Я как-то ему сказала: «Ты никогда раньше так не говорил», на что он ответил: «Я думаю, ты стала намного более самоуверенной, чем раньше». Питер, возможно, связывает мою самоуверенность с моим доходом. Я не знаю, играют ли деньги какую-то роль, или же я просто устала делать всю работу по дому.

Питер в разговорах со мной ясно указал на то, что зарплата Нины его раздражает. Он чувствовал, что не может быть мужчиной, которого Нина будет любить и через 30 лет, если будет зарабатывать меньше ее и будет к тому же отрабатывать вторую смену. В глубине души Питера на самом деле не волновал его карьерный успех. Его волновал брак с Ниной, и чтобы между ними все было в порядке, ей нельзя было настолько вырываться вперед на работе и так отстраняться от дома. Питер хотел участвовать в семейной жизни, но только при условии, что Нина участвует еще больше. Теперь он трудился по дому больше, чем когда они поженились. Он требовал уважения за все те изменения, на которые пошел. Он чувствовал, что приблизился на опасное расстояние к границе, обозначавшей предел его готовности меняться. Однако границу он не нарушал, выполняя свой маневр, принесший ему благодарность за честь, которой он поступился, благодарность за то, что он смог приспособиться, ведь обычно, как говорила Нэнси Холт, приспосабливаются именно женщины.

Один из признаков этой границы неожиданно дал о себе знать во время интервью. Я попросила Питера просмотреть длинный список рутинных домашних обязанностей – стирка, шитье, ремонт автомобиля и т. д. – и сказать мне, что из этого списка он делал. Ожидая несколько формальных ответов, я была поражена – как, впрочем, и он сам, – когда мы перешли к стрижке газона. «Стрижка газона», – выпалил он внезапно. «Я стригу газон!». Он ткнул в страницу пальцем и разразился следующей речью:

Мы вместе его пропалываем, но стригу газон я! Мне не хочется, чтобы стрижкой занималась женщина. Я думаю, что отец, если у него есть время стричь газон, не должен позволять делать это дочери или жене. Думаю, это все от лени! Мне это не нравится. Мне не нравятся родители, которые заставляют своих детей делать вещи, когда они либо могут, либо должны делать сами. Мне бы не хотелось, чтобы моя жена стригла газон. Логический вывод состоит в том, что я не хочу, чтобы люди видели, как моя дочь ухаживает за лужайкой! И еще – я не считаю, что девочки должны сами ездить на машине в школу. Я не позволю Александре или Диане ездить на машине в школу. Ни в коем случае!

В женщине, которую он искренне любил, в доме, который больше всего для него значил, и в мире труда – везде в этот момент происходила гендерная революция. Однако старомодные обычаи все еще были в силе на лужайке Питера Танагавы и в его гараже.

СТРАШИЛКИ О РАЗВОДЕ

Нина чувствовала, что ей «повезло». Питер был «единственным мужчиной из ста». Но за чувством везения скрывалась страшилка. Так же как Кармен Делакорте вразумляла память о непростой судьбе ее матери-одиночки, а Нэнси Холт преследовала депрессия ее матери, Нина пугалась рассказов о разводе среди друзей-одногодков. У некоторых коллег-женщин семейная жизнь разбилась о рифы второй смены, так что они скатились до нижних ступенек социальной лестницы. Некоторые там и застряли, а другие всеми силами пытались подняться наверх, пренебрегая, как понимала Нина, своими детьми. Недавно двух близких подруг, ровесниц Нины, работавших на полную ставку и имевших детей того же возраста, что Александра и Диана, внезапно бросили мужья – или по крайней мере Нине и Питеру так казалось. Одна из этих женщин прожила у супругов целую неделю, рассказав совершенно обескураживающую историю. В реакции Нины было сочувствие, ужас и какая-то зачарованность. «Моя подруга на самом деле роскошная женщина. Но она говорит, что была недовольна собой, – пересказала Нина, – поэтому сделала себе подтяжку. А она моложе меня! Муж от нее ушел и нашел женщину моложе, еще роскошнее». За пределами любовного гнездышка, такого безопасного, лежал холодный рынок любовных партнеров, на котором мужчины выбирают женщин в зависимости от молодости, внешности и отсутствия детей. Это пугало.

Как раз в то время, когда супруги строили предположения о том, что же разладилось в браке их подруги, отец Питера ошарашил их неприятной новостью. После 40 лет брака он объявил, что разводится с женой и собирается жить с белокожей блондинкой на 20 лет моложе себя. Что произошло? Значит ли это, что брак родителей всегда был несчастливым? После этого потрясения Питер и Нина начали вести успокоительные разговоры о том, какой замечательный у них был роман и насколько глубже стали их чувства после свадьбы.