Текст книги "Из каморки. Мистические рассказы и сказки"

– Я бы ни за что не подумала, что у тебя такая трагедия. Ты показалась мне такой веселой, – нахмурила брови Блакита.

– Ну, у тебя проблемы со Страхом, а у меня с Болью. Это побочный результат – маленькое сумасшествие, – пояснила Рузвельт Флор и снова захохотала.

Маленькая гостья на несколько секунд серьезно задумалась, потом слезла со стула и подошла к девушке. Вытащила из волос красную ленту и повязала ее мертвой красавице. Та сидела замерев.

– Я! Я доверяю тебе свою жизнь! – уверенно произнесла Блакита и обняла Рузвельт Флор.

В тот же миг дверь громко распахнулась. И пахнущий хвоей ветер ворвался в дом.

– Спасибо, – сказала девушка и поцеловала ее в лоб. – Теперь ты свободна, – и показала рукой на дверь.

– Но… Но я готова остаться с тобой, – удивилась девочка.

– Ты останешься со мной, – улыбнулась покойница и положила руку на сердце. А Блакита вдруг оказалась на пороге, наблюдая сквозь дверной проем в обратной ускоренной перемотке – себя со стороны и красавицу Рузвельт Флор в платье, расшитом драгоценностями. Как они прощались, пили чай, знакомились. Как-будто обратную сторону их встречи, их Боли и Страха. И заканчивалась эта история началом – Блакита выходит из дома, Рузвельт Флор остается повешенной, и дверь закрывается.

Оказавшись на улице, хрупкая девчушка направилась в сторону леса, ведь нужно же ей было куда-то зачем-то дойти. И вошла в темную чащу. И снова ей показалось, что Луна сделалась больше и еще более кроваво-красной – а на улице стало светлее, будто вот-вот поднимется Солнце.

Страх щекотал пятки, идти в неизведанность было страшно, и тогда Блакита вспомнила, как любила убегать из дому в лес, карабкаться на самое высокое дерево и с небесной высоты наблюдать за всем, что происходит вокруг – как на поляне резвятся лисы, собирают веточки для гнезд птицы, как пастух пасет овец на лугу, фермеры трудятся на поле, а прачки у реки. И ей стало спокойней.

Осторожно ступая босыми ногами по хрустящим веткам и жесткой траве, разводя руками колючие кустарники и склонившиеся к ней деревья, в конце концов, усталая, она вышла на огромную поляну. «Опять чей-то дом», – остановилась она и посмотрела вдаль. Поляна, скорее, длинная равнина, разделяющая темный лес на две половины, была богато засеяна рожью и пшеницей, а у самого дома на грядках росли какие душе угодно овощи, да садовые деревья ломились от изобилия фруктов.

В животе заурчало, и девочка прижала его ладонями, чтобы никто не услышал. Дрожа от холода, она тихо пробралась на огород и, оглядывалась по сторонам, принялась срывать пупырчатые огурцы и жадно запихивать их в рот. Съев с десяток хрустящих овощей, и насытившись, она прокралась ближе к дому, и спрятавшись за деревом, заглянула в окно. «Мало ли, вдруг и тут живет кто-то мертвый», – подумала она.

За окном у плиты куховарила старая женщина. Она отправила на рогаче в печь большой казан и вытерла руки о красный фартук. Потом дверь открылась, и хозяйка вышвырнула на улицу старую собаку. Худая псина сделала кувырок и приземлилась мордой в лужу, фыркнула, отряхнулась и осталась сидеть на месте, опустив морду.

Выждав несколько минут, Блакита вышла из-за дерева, подошла к собаке и присела рядом. Та зарычала, так и не поднимая головы. «Тш-ш-ш», – прислонила палец губам девочка и, приподняв ладонями ее голову, заглянула в собачьи глаза. Псина была слепая. «Бедняжка», – пожалела ее Блакита и погладила по голове. Но собака неожиданно гавкнула и ухватила ее за руку. «Ай!» – вскрикнула девчушка и упала на попу.

– Ну и зачем тебе собака? От нее одна беда, – услышала она за спиной. Обернувшись – увидела женщину, которая стояла, взяв руки в боки.

– Мне стало ее жалко, – оправдывалась Блакита, прижимая кровоточащую рану на руке.

– Зачем жалеть то, что приносит беду. Себя пожалела бы, дурашка, – сказала хозяйка. – Идем! – приказала она и ушла в дом. Блакита, виновато опустив голову, последовала за ней.

В доме было тепло и очень вкусно пахло. Забыв про боль, девочка облизнулась – и удивилась своему безудержному голоду. Увидев это, женщина улыбнулась и кивнула на печь. Девочка по табуретке взобралась наверх, усевшись на дерюжку. А баба принялась копошиться в скрыне.

– Давай руку, – приказала она, подойдя к печи, и перемотала рану полоской белой ткани, завязав на узелок, но тряпочка буквально сразу окрасилась в кровавый.

В доме было уютно – пол был устлан покрывалами из конопляной ткани, скамейки и комоды прикрывали льняные покрывала, а на стенах висели расшитые рушники. На столе стояло большое металлическое блюдо, накрытое полотенцем. «Пироги», – подумала Блакита, смотря на бабу. Но все равно ей почему-то было не по себе. Доверять новой встречной она не торопилась.

– Если ты привыкла бояться, то сейчас самое время, – будто прочитав ее мысли, произнесла хозяйка. Девочка насторожилась и тайком бросила взгляд на дверь. – Кто разрешил тебе есть мои огурцы, хрюшка?! – грозно спросила женщина.

– Ур-р-р, – ответил вместо Блакиты ее живот.

– Неужели ты думала, что тебе все позволено, что в этом мире все зависит только от тебя? Дурашка! – продолжала баба. – Что-то само по себе происходит, потому что так надо. Что-то умирает, а что-то рождается – таковы законы существования. И ты тут ни причем, наглая девчонка! – прикрикнула она. – Поддала мне работы.

Блакита молчала, боясь поднять глаза. Она не понимала, почему старуха так вспылила из-за каких-то огурцов. Ведь их не грядке полным-полно.

– Теперь надо успеть посадить новую рассаду, пока не пришел Полевик, – продолжала женщина. – А для этого нужно много пепла. Но раз ты поела мои прекрасные огурчики – добывать его придется тебе.

– Извините, я не знала, – начала оправдывать девочка, но женщина перебила ее.

– Глупая! – прикрикнула она. – Мне не нужны твои оправдания! Мне нужна твоя душа! И хрюшка попала в ловушку, – захохотала она, и обнажив железные зубы, скинула полотенце с большого блюда на столе.

Блакита увидела на нем вареную свиную голову с вытаращенными глазами, вскрикнула, спрыгнула с печи и побежала к двери – но засов резко задвинулся, и выскочить из дома она не успела. Упершись спиной в дверь, она уставилась на бабу.

– Но как же я попаду домой, если моя душа останется здесь? – удивилась девочка.

– Не всегда конец пути приводит к началу, – ухмыльнулась женщина. – Но что с тебя взять – ты пока еще неведомая. А я…

– Ведьма? – неожиданно для себя спросила девочка.

– Надо же, – удивилась баба, – Ты пытаешься бороться со Страхом. Похвально! Но бесполезно! – сказала она и кивнула головой в сторону печи. Блакита, насупив брови, снова забралась на дерюжку. А баба открыла скрыню и достала оттуда лук и колчан со стрелами, комок из полосок плотной ткани, флягу с жидкостью и кресало. – На, – швырнула она все это добро Блаките на печь. – Сделай стрелы-факелы. Будешь добывать пепел.

Блаките не оставалось ничего другого, как снова повиноваться. Она принялась наматывать ткань на кончики стрел, а потом пропитала горючим. – Готово! – закончив, отчиталась она.

– Идем! – сказала баба и, крепко схватив ее за руку, поволокла в лес.

Баба была очень сильной, несмотря на то, что Блакита со всей силы упиралась, она быстро тащила ее за собой, оставляя позади их пути борозду. Девочка от страха совсем не чувствовала боли, но знала, что пятки уже стерты до мяса. Обогнув стороной дом Рузвельт Флор, они вышли к реке, за которой на холме росли маленькими домики с трусливыми девчонками внутри. На берегу водоема возвышалось громадное дерево.

– Полезай! – приказала старуха, привязывая к спине девочки лук и колчан со стрелами. И Блакита вскарабкалась на верхушку.

– Стреляй! – крикнула старуха, показывая рукой на домики.

– Но как же? – причитала сверху Блакита. – Там же девочки. Они сгорят.

– Сама виновата! Стреляй! Уничтожь все! – зверела баба, и вдруг на глазах у удивленной девчушки принялась невероятно быстро расти, поднимаясь к ней все выше-выше и скаля острые железные зубы. Блакита черкнула кресалом над стрелами, выложенными вряд на ветке – и они заполыхали огнем.

– Стреляй! – требовала баба, открывая огромный железный рот навстречу Блаките. И она выстрелила. Горящий факел воткнулся в живот старухи и, сломавшись, будто о железный щит, упал на землю.

– Глупая хрюшка! – захохотала баба. – Я же тебя предупреждала – в этом мире далеко не все зависит от тебя. Меня нельзя убить! – и снова приказала. – Стреляй!

Блакита вздохнула и натянула тетиву. Горящая стрела метко прошила соломенную крышу, и дом вспыхнул.

– Мне нужно много пепла! Очень много пепла! – не унималась гигантская баба, которая уже выросла почти до размера дерева. И девочка со слезами на глазах снова выстрелила, а потом еще и еще, – пока все домики не поглотили красные языки.

Баба перестала расти, перепрыгнула через речку и принялась гулко плясать на поляне между домов, вторя танцу огня. А Блакита сидела на верхушке и наблюдала, как рушится мир – домики раскалываются на части, искрясь и шипя, и дым черными вихрями подбирается к Луне, чтобы и ее поглотить навсегда, оставив только мрак.

У Блакиты в сердце тоже был мрак. Она швырнула лук вниз и заплакала, вынужденно наблюдая за разрушением, в котором виновата лишь она одна. Наблюдала и ждала конца. «Может, так и нужно было. Для чего-то», – успокаивала она себя, вспоминая слова старухи о том, что ничего от нее не зависит, что все уже давно предначертано, и она просто следует плану. Но чей это план, она не знала.

– Пепелок развею, огурчики посею, – услышала Блакита и заметила, что дома сгорели дотла, а гигантская баба принялась собирать пепел в железную пасть, загребая его руками, будто-то лопастями. Набив полную пасть, старуха снова перепрыгнула через речку, и даже не взглянув на девочку, побежала, круша деревья, к своему огороду.

Сердце Блакиты грызла вина, а глаза – боль. Ей было жаль девочек и себя, и даже маму, которая, как ей казалось, где-то там далеко ищет ее, а если и не ищет, то ждет. И она снова расплакалась.

Время от времени она замолкала, прислушиваясь – ей казалось, что рядом плачет кто-то еще. «Может быть это эхо?» – подумала она, потерла глаза и вдруг увидела возле себя на ветке девочку в красном платье, которую повстречала в начале пути. От неожиданности она пошатнулась, но чужачка поймала ее, не дав упасть.

– Это ты плакала? – спросила Блакита.

– Нет, не я, – ответила черноволосая.

– Я все уничтожила, – сквозь слезы процедила девочка.

– Все правильно, – услышала она в ответ знакомую фразу. – Но это еще не все.

Затихнув, Блакита снова уловила еле слышный плач. – Но кто же это плачет вместе со мной? – поинтересовалась она.

– Это плачут Желя и Карна, богини смертной печали. Они оплакивают твою скорую смерть, – ответила чужачка.

– Мою смерть? – удивилась девочка.

– А ты еще не поняла? – улыбнулась черноволосая. – Этот мир – все, из чего ты состоишь – твои детские, девичьи, женские и старушечьи этапы жизни. И ты, несмотря на то, что тебя пытались сбить с пути, смогла победить страх перед каждым из них, – объяснила чужачка. – И дошла до конца. Осталась самая малость, – сказала она и достала из-за пояса кинжал.

Блакита вытерла заплаканные глаза. – Раз пришла пора прощаться, расскажи мне напоследок про Желю и Карну, – попросила она. – Уж очень интересно.

– Хорошо, – кивнула головой девочка и улыбнулась.

«В одной из далеких земель Яви, где соединяются две древние реки, среди черных лесов, на вытоптанном лошадями поле столкнулись два войска. И длилась эта смертельная битва не дни и не месяцы, а годы. И гордые воины, восставшие против завоевателей, изо дня в день гибли, отстаивая свою честь и свободу.

Поле брани было устлано телами давеча погибших и костями древле почивших, которых постигла двойная смерть – их душу отнял меч врага, а тело – ястребы да орланы. Теперь те, кто их любили, не смогут оплакать их по достоинству.

Вместе со зловещими птицами кружились над кровавой равниной Желя да Карна, две богини сестры в черных одеждах. И прекрасней их было не сыскать в Яви. Особенно красивой была Желя – ее бледное лицо, всегда печальное, оттеняли смолянистые длинные волосы. Да и сестра по красоте не уступала, лишь очи ее были красными от слез. Увидеть Желю могли лишь те, которым суждено было умереть теперича – своим явлением она предупреждала их об опасности.

Иногда богини спускались на землю, усаживались среди поля битвы, и обняв колени, царапали щеки и оплакивали мертвых сынов Рода заместо всех их жен и матерей. И тогда уставшие воины слышали по ночам горький плач – и страх пробирался в их сердца ознобом. И жаль им становилось погибших собратьев, и вспоминали они своих оставленных детей, понимая, что больше никогда не смогут их обнять.

Уделом Жели и Карны была огромная любовь и беспредельная жалость к умершим людям. Часто они сопровождали войско, вступившее в битву, и оставались при нем до последнего убиенного. И когда родные сжигали тела почивших на погребальном кострище, Желя собирала их пепел в рог и разносила по миру, являя людям скорбь и сетования. А Карна оплакивала души погибших, да так неистово и горько, что, поддавшись этой незримой кручине, почитали многие жены своих умерших мужей самоказнью, не мысля существования во вдовстве. И вкладывали они свои головы в петли, чтобы уйти вместе с возлюбленными в иной мир.

И тогда Карна провожала души погибших в бою мужей в холодное царство Нави – к их с Желей отцу Чернобогу и вечно молодой матери Морене, которая потом даровала воинам новое существование. А Желя отводила самоубиенных жен к Калинову Мосту на границе между Явью и Навью, где они оставались навеки, ведь дорога в Навь им была заказана. Некоторые из этих жен позже становились безобразными богинками с отвисшими грудями и черными зубами. Они поселялись в пещерах и болотах, и мстили другим женщинам за счастье, похищая их детей.

Тяжела была участь Жели и Карны с древних времен. Тяжела и сейчас…

На хрупких плечах добродушной Жели возложено бремя вечной смертной печали. Услышать ее плач можно и ныне меж других голосов, оплакивающих умерших. Нужно только прислушаться. Голосок у нее тихий-тихий и очень жалостливый, ведь она скорбит шибче всех, пытаясь перенять на себя частицу людской боли.

И у Карны задача не проще. Она помогает каждому человеку завершить свой цикл достойно и дает ему наставления, как прожить следующую жизнь лучше, исполнив в новом воплощении свое предназначение, уготованное богом Родом.

Возможно, так неистово горюют они потому, что не могут помочь людям перехитрить злой рок и уберечь от кончины, ведь тогда в мире нарушится равновесие, и он погибнет – ибо чтобы жизнь могла существовать, в нее неразрывно должна быть вплетена смерть», – закончила историю девочка.

– Очень грустно, – сказала Блакита. – Но кто же в этой истории ты?

– Я Смерть, – сказала черноволосая и протянула девочке кинжал. Блакита вздохнула, взяла стилет в правую руку, посмотрела на сгоревшие домики, на чужачку – и замахнувшись резко воткнула его себе в грудь.

И как только кинжал пронзил ее детское сердце – из него вырвался огромный поток света. Он растворил в неизведанности черноволосую Смерть и коснулся земли – река закипела, а сквозь толстый слой пепла стали пробиваться красные маки. Природа воссоздала свои звуки, ветер зашептал тихую мелодию, а небо затрепетало в предвкушении рассвета.

Столб света, сочащегося из груди девочки, стал еще шире – и из ее пробитого сердца на свободу вылетело Солнце. Оно свергло с неба кровавую Луну – и осветило новый мир. А Блакита полетела с дерева вниз, в неизведанность.

– Вот и все, а ты боялась. Только юбочка помялась, – услышала она знакомый голос, поднялась с земли, отряхнулась, посмотрела на опустившую глаза мать, и, посвященная в тайну, побежала к подружкам…

Сказки

Мертвый художник и ворон

Жил был себе молодой художник – рисовал он для одноглазого короля и его придворных портреты да грамоты, тем и зарабатывал на жизнь. Жил он бедно в маленьком глиняном домишке без окон. Государь платил ему в день по одной копейке, за которую можно было купить только сдобный пирожок.

Но не каждый день художник ел пирожок, а только раз в три дня. В первый день на заработанную копейку он покупал свечу и зажигал ее в память об отце и матери, которых потерял в детстве. На второй день копейку мастер откладывал на старость – когда руки его усохнут и перестанут рисовать. А за третью денежку покупал у мельника небольшой пирожок. Половину съедал сам, а вторую отдавал старой собаке, которая раз в три дня приходила к его дому. Так и жил художник.

Но однажды надоело ему бедовать-горевать. Зажег он в последний раз свечу по родителям, вышел в сад – и совершил самоубиение.

Долго ли коротко ли висел художник в петле, как однажды прилетел к нему ворон. «Что висишь?» – поинтересовался он. «Да вот, надоело мне бедовать-горевать. Не видал я счастья в жизни», – сказал мертвец. «Эх», – взгрустнул крылатый и спросил: «А чего бы тебе хотелось именно сейчас». «Масла», – ответил художник. – «Я никогда не ел масла».

Кивнул ворон головой и улетел за горизонт. Летел он, летел – аж увидел купеческий двор. Сел рядом на ветке и стал наблюдать. И тут отворилась дверь дома, и купчиха вытолкнула на улицу какую-то девицу – то ли служанку, то ли кухарку. И со словами «В лицо тебе масло!», вылила на лицо девицы чашку жидкого масла и закрыла дверь.

А проницательной птице того и надо было. Подлетел ворон к девушке и говорит: «Отдай мне свое масло, а я тебе за это жениха найду, и больше не будет тебя никто обижать». «Так тому и быть», – согласилась девица, и крылатый собрал в клюв масло с ее лица.

Прилетел он обратно к мертвому художнику и положил добытое лакомство в его посиневший рот. И вдруг жизнь вернулась в мертвеца, и завертелся он в петле.

Ворон расклевал веревку, и парень упал на землю. «Вставай, я нашел тебе невесту», – подбодрил его пернатый.

Художник потер лоб, посмотрел на ворона и ответил: «Ну что ж, так тому и быть», и последовал за ним. Шел бедолага, шел, и вышел на поляну у реки. Там он увидел купеческую служанку, которая стояла по колена в воде и умывала лицо, а рядом на берегу лежала старая белая собака, с которой художник делился едой. Дворняга учуяла его, вскочила и подбежала, виляя хвостом. «Вот и жених», – сказал ворон девице и сел ей на плечо. Художник подошел к девушке – и такой она ему милой да родной показалась, обрадовался он. И красавица обрадовалась – теперь ей не надо будет терпеть обиды и тумаки от злой купчихи.

И повел художник невесту домой, и стыдно ему стало за свою бедность. Но вспомнил он, что откладывал каждую вторую копейку на черный день. Открыл погребок и достал оттуда казанок с деньгами. Обрадовался жених, что сможет теперь купить себе с невестой новую одежду и отпраздновать свадьбу.

Но тут пришла старая собака и заговорила человеческим голосом: «Отдай мне казанок с копейками», – взмолилась дворняга – «Он спасет мне жизнь».

Подумал художник: свое счастье я уже нашел, так пусть и собака найдет свое, и отдал ей казанок с деньгами, которые копил много лет. И промолвила дворняга: «Жди от меня весточки 40 дней, и я одарю тебя». После ее слов, в дом залетел ворон, взял казанок в когти, и они с собакой подались в дальние края. А художник с девицей пошли к попу, чтобы он их обвенчал, и стали думать, как им и на что жить.

Шли дни… Мастер больше не писал картины для короля, кто-то доложил тому, что он повесился. Теперь он рисовал портреты детей бедняков, чтобы родители их помнили. А его невеста собирала в лесу грибы да ягоды. Из ягод и трав она заваривали чай, а из грибов делала похлебку. Так и прошли 39 дней.

А на сороковой, ранним утром, кто-то постучал в домик супругов. Встали они с постели, зажгли свечу и отворили дверь. Но за ней никого не оказалось, а лишь стояла корзинка с дивными заморскими фруктами и письмом. Внести они подарки в домишко и сразу же распечатали конверт. Внутри него оказалась карта, на которой красным крестом было обозначено какое-то место, а внизу листа стояла печать в виде вороньей головы.

«Отправляемся в путь», – сказал художник жене. Взяли они корзину с гостинцами, собрали в узелок свои скромные пожитки и отправились к месту на карте.

Долго ли коротко они шли, сколько-то ночей провели в лесах и полях, но когда корзина с фруктами опустела, увидели они на холме дивный замок. Стоял он именно на том месте, где на карте был нарисован красный крестик. Дворец огибал широкий ров, заполненный водой. Но когда художник с женой стали напротив ворот, к ним опустился подвесной мост. Они перешли на другую сторону – и ворота отворились. А за ними встречали их черный ворон и старая собака.

И как только гости переступили порог замка, ворон с собакой ударились о землю и превратились в отца и мать художника, которые, как он думал, умерли, когда он был маленьким ребенком. Художник вспомнил родителей и бросился их обнимать, и жена его тоже. И пошли они все вместе в замок.

Сначала они сели за большой стол, где их ждали всевозможные яства, а после еды, расположились у камина, чтобы рассказать друг другу свои истории.

Отец-ворон поведал, что когда-то они с женой-собакой были королем и королевой и правили красивым царством, в котором было множество замков, садов, полей и пастбищ. Все люди в их королевстве были трудолюбивы и жили в мире и достатке.

«И потом у нас родился ты, сын. Ты был красивым и смышленым, но когда тебе исполнилось 4 года, на наше царство напал соседний король. Мы противостояли сколько могли, но все наши люди были убиты, земли и замки сожжены, а нас с твоей матерью и тобой король взял в плен и заточил в башне узников», – рассказывал отец-ворон.

«Год мы жили в заточении в темнице, а потом король увидел, какие прекрасные рисунки ты выцарапывал камнями и глиной на стенах тюрьмы, и отнял тебя у нас, чтобы ты рисовал портреты его дочерей, придворных дам и мужей. Много лет мы прожили в плену, не видя солнца и не зная, жив ли еще наш сын. Твоя мать так тосковала, что однажды превратилась в белую собаку, а я так желал тебя уберечь от зла, что превратился в черного ворона. И когда король, который раз в год приходил посмеяться над нами, открыл дверь темницы, я клюнул его в глаз, а твоя мать укусила его за ногу – так мы смогли убежать», – рассказывал отец.

«За это время ты, сын, вырос. И как приятно нам было наблюдать за твоим мастерством и тем, что ты всегда чтил память о нас. Ты рос добрым, как когда-то все в нашем царстве, делился последним куском хлеба с матерью, которая старой собакой оберегала тебя. И когда ты сдался – я нашел в себе волшебную силу спасти тебя и вернуть нашей семье все, что нам раньше принадлежало. И как только ты переродился, обрел свое счастье и переступил порог родного королевства – мы с матерью снова смогли вернуть наш человеческий облик», – пояснил король и добавил: «И жену я тебе выбрал хорошую – это ее сострадание даровало тебе новую жизнь».

Художник с супругой снова обнялись с королем и королевой и стали жить-поживать и добра наживать. А мстить плохому одноглазому королю они не стали. Потому что их царство теперь было для него недосягаемым.