Текст книги "Я защищал Ленинград"

Шапочкин Василий Нилович

17 июля 1941 года я поступил по вольному найму бухгалтером по материальному учету в воинскую часть. Исполнял роль лейтенанта интендантской службы. Это был отдел аэродромного строительства Ленинградского военного округа. Потом он разделился на два отдела: Ленинградского и Волховского фронтов.

В каждой части есть свой склад. Склад должен иметь в запасе все запасные части на агрегаты и технику: автомобили, трактора, бульдозеры, грейдеры, катки. Для всех этих машин должны быть запасные части. Велась картотека. Она находилась у меня. Люди с батальонов аэродромного обслуживания приходили, давали заявку, что, например, нам нужно отремонтировать такие-то и такие-то вышедшие из строя машины. Для этого нужны такие-то детали. Я отвечал, что вот такие детали у меня есть или нет. Если нет, я брал на заметку и писал вышестоящему начальству. Если детали есть, я выписывал им эти детали. Документ подписывал стоявший надо мной капитан интендантской службы, и люди шли на склад. Вот моя задача. То есть обеспечивать, следить, чтобы были запасные части. И по резолюции старшего начальника выписывать накладные. Вести учет. Все время, пока я там работал, снабжение деталями было хорошее.

Мы располагались в зданиях на Дворцовой площади. Там был штаб ВВС и штаб округа.

Все вольнонаемные получали питание как красноармейцы, что позволило выжить в блокаду.

В феврале 1942 года меня перевели на Волховский фронт. Переезжали организованно на машинах по Ладожскому озеру. Некоторых переправили на самолетах. Стояли в Малой Вишере, где располагался штаб 14-й Воздушной армии. Жили в частных домах. Отделы тоже располагались в разных домах.

Примерно через полмесяца после нашего прибытия немцы решили разбомбить штаб армии. Был очень сильный налет на Малую Вишеру. Штаб Воздушной армии сохранился, но был выведен в лес. Там размещались в палатках и землянках.

В мае я попал в госпиталь, потому что у меня был полиартрит, или, как раньше говорили, острый суставной ревматизм. Суставы рук и ног не действовали. Сказались последствия блокады и сырость на Волховском фронте. Сперва был в эвакогоспитале в городе Боровичи, потом в Рыбинске, оттуда в Татарию через Казань – в Чистополь. Весь этот путь я проделал с людьми, вышедшими из окружения под Мясным Бором. Они много страшного рассказывали. Я особенно сдружился с одним батальонным комиссаром тоже из 2-й ударной армии. Фамилию, к сожалению, не помню.

Лечился я три месяца. Потом вернулся опять туда же, на Волховский фронт. Из госпиталя меня хотели отправить на Восток, в Сибирь. Но я поехал в Москву и через Политуправление добился возвращения в свое подразделение. Это получилось так. Вместе со мной выписывался и батальонный комиссар. Он ехал в Москву в Главное политическое управление за новым назначением и взял меня с собой. Сказал: «Ты пойдешь со мной служить. Где я, там и ты будешь». Но не получилось. Мне говорят: «Нет, ты не пойдешь на фронт. Мы тебя не имеем права направлять. Вот в тыл поедешь». А я говорю: «Направьте тогда меня в Боровичи, там у меня есть родственники». Дали мне документы, выписали проездной. В Боровичах находилась наша база. От нее ходили грузовики. Так что добраться до своей части труда не составило.

Немцы к тому времени отступили, и часть стояла уже в Неболчах.

В январе 1943 года меня призвали в армию. Призывали ближайшим Дрегельским военкоматом. Мне хотелось служить, и я с радостью пошел. Не послушал предупреждений своего начальника капитана интендантской службы. Пришел, и меня сразу в пехоту. Я попросил: «Мне бы назад надо. Призовите, и я в части буду». Они ни в какую, говорят: «Не-ет, нам нужна пехота». Так и не отпустили. Начальник аэродромного строительства мне сказал: «Вася, что ты наделал? Почему ты ушел? Я бы направил тебя в летное училище. А ты в пехоту пошел. Я тебя теперь даже не защищу».

За два месяца я прошел курс молодого бойца, и нас пешком, через Ладогу, опять в Ленинград. Пришли в распределительный пункт на проспекте Карла Маркса. Нас выстроили в шеренгу. Я со своим ростом оказался на самом левом фланге. Пришли офицеры. Вот так отвели руку и говорят: «Вот эти – направо, а вот эти – налево». Так что я попал налево, поэтому в первый день с маршевой ротой на фронт не пошел. А тех, кто попал направо, довооружили, выдали вещмешки, противогазы и т. д. И в тот же день отправили на фронт под Пулковские высоты. Это я точно знаю, потому что потом встречался со своими людьми, с которыми там был. Ну вот, а мы остались здесь. Через два дня стали формировать следующую партию. А мой товарищ Александр Шалаев, с которым мы познакомились в казармах (он пришел уже после ранения и был опытнее меня), говорит: «Не иди в пехоту. Ты маленького роста. В артиллерию со мной пойдешь». Я отвечаю, что пушку никогда не видел. А он говорит: «Увидишь». Ну и кричат: «Летчики выходи! Танкисты выходи! Артиллеристы выходи!» Он меня за рукав раз. И я встал в эту шеренгу. Артиллерист, а сам пушку не видел. И что вы думаете – очень хорошо получилось. Я ему до сих пор благодарен. Попал в 30-й артиллерийский полк 10-й стрелковой дивизии. Увидел пушку. Мог бы легко стать подносчиком или правильным, но меня как бухгалтера сразу раз – в артиллерийско-топографическую разведку. (Смеется.) Я до войны мечтал стать военным топографом, а тут попадаю рядовым.

На вооружении полка находились 76-мм и 122-мм пушки и 120-мм минометы. В полку был взвод топографов. Во взводе три отделения. Каждое отделение на дивизион, в который входят три батареи. Задача: привязать боевой порядок огневых позиций. Затем уточнить координаты наблюдательных пунктов. А дальше на передовой засекать цели.

Когда дивизион занимает позицию, отделение идет в одну батарею, привязывает боевой порядок. То есть определяет координаты орудий. Передает их координаты командиру батареи. Дальше идешь в другую батарею, там привязываешь и потом – в третью батарею. После этого идешь на передовую, на наблюдательный пункт. Там они уже сами определили координаты, глазомерно. А мы уже уточняем приборами. Приборы у нас: теодолит, буссоль, планшет, ну и вычислительные приборы. Таблицы Гаусса-Крюгера, то есть аналитические. Глазомерно координаты определяются при сокращенной подготовке. Есть графический способ определения координат – значит, по измеряемым углам. И есть аналитический способ – это вычисление через тригонометрические функции: синус, косинус, тангенс, котангенс… Определенная формула там есть такая, как вычислять.

Связь была двойная – проводная и радио. Связь должна быть дублирующая.

Все приборы, оружие и техника в полку были отечественного производства. От союзников помощь получали только консервами. Они были вкусные. Когда есть захочешь.

На фронт я попал в 1944 году, незадолго до заключения перемирия с Финляндией. Стояли на Карельском перешейке, в районе реки Вуокса.

Интервью и лит. обработка А. Чупрова

Остапенко Александр Иванович

Остапенко Александр Иванович

Наше училище [Ново-Петергофское военно-политическое училище войск НКВД] было брошено для остановки врага уже в Ленинградской области, немцы очень быстро добрались туда, и уже под д. Борницы Гатчинского района приняли мы первый бой. Знаете, для меня все бои слились как бы в одну непрерывную череду, даже не могу выделить первый бой, каждый день было одинаково трудно, мы даже не окапывались, просто не успели. И всегда перед нами немцы, они шли нагло и самоуверенно, рвались вперед. Казалось, их натиск ничто не остановит, но наши ребята были хитрее и дружнее, мы ведь за Родину ринулись вперед. Знаете, в первом бою мы их сильно побили, но тут немцы сразу подтянули танки, и авиация дала нам жару, после сразу же немецкая пехота насела, так что мы были вынуждены отступить. И так было каждый раз, вроде бы мы отбивали первый натиск, но после по нам сразу же начинала бить их артиллерия и авиация, тогда мы отступали. Вообще чувствовалось, что на нашем участке первое время немцы не ожидали такого отпора, ведь они шли прямо походным порядком, наши регулярные войска отступали, не держались, что уж скрывать, мы совсем не готовились к такой войне, да и дисциплина была слабая. Все-таки немцы хорошо готовились к войне, мы же пошли на передовую практически ни с чем, и все ведь пешком, только ближе к осени у нас в частях появились какие-то танкетки, вроде БТ-7. Но это были такие слабые танки, что они немецким совсем не могли противостоять.

Командир 1-го батальона майор Шорин Николай Александрович

Помню, что под Ирогощей мы получили приказ атаковать немцев и выбить их с позиций. Представьте себе, мы пошли в атаку на вооруженных немцев без артподдержки, и противотанкового оружия у нас никакого не было, только гранаты. Мы шли в атаку в полный рост, рвались к врагу, и тут немцы как задали нам из пулеметов, ужас, вспоминать трудно. Конечно, мы победили, но нас немцы так сильно проутюжили, что наши потери составляли около 160 человек.

Конечно, на передовой опасностей хватает, и в первые дни войны мы никак не могли привыкнуть, что настороже надо оставаться всегда, даже в тылу. Помню, как-то я как бывший сапер солдатам рассказывал о минах, я сидел под стенкой, а вокруг ребята слушали. И вот по стенке неожиданно ударил снаряд, меня и тех, кто был поближе, только придавило, а тех, кто сидел передо мной, насмерть убило. А у Шорина, нашего комбата, мина под правым плечом застряла, но не разорвалась, ему уже в госпитале руку отняли, а мину положили на стол, и через 15 минут она взорвалась, но Шорин, конечно, живой остался.

В районе Больших Борниц мы устроили ловушку на немецких мотоциклистов. Как делали? Натягивали проволоку на уровне груди мотоциклиста, немцы неслись вперед, не замечали ничего вокруг, и передний мотоциклист зацеплялся за нее, на такой скорости он сам вверх тормашками полетел, а мотоцикл покатился, и мы в это время открыли огонь. Знаете, такая радость, одолели немцев, но тут вслед за этим отрядом пошли танки, и мы в который раз отступили. В бою у пос. Большое Жабино немцы нас так накрыли, что почти все погибли, там и танки, и артиллерия нас утюжила, мы еле вырвались. Причем мы стояли в обороне, готовились отбивать атаки, но немцы устроили по нашим позициям такой массированный артобстрел, что мы еле прочухались. К сентябрю 1941 г. от нашей роты осталось не больше отделения.

В конце августа я получил ранение в голову, совсем рядом со мной снаряд разорвался. Что делать, надо в госпиталь, повела меня медсестра Таня на сборный пункт, ждать машину для отправки в тыл. Пришли мы туда, я думаю: «Ради такого ранения в тыл переться, ведь потом попаду в другую часть!» Тогда я говорю девушке:

– Надо бежать, а то увезут нас от своих, не вернемся.

Договорились, но мы ведь с винтовками, если попытаемся уйти, то сразу догадаются и не пустят. К счастью, машина за ранеными могла приехать только вечером. Мы крутились-крутились, уже вечереет, я говорю медсестре:

– Давай, Таня, винтовки надо спрятать, а самим без них ходить.

Тогда она подошла к автобусу, который у кустов стоял, под автобус винтовку сунула, но тут народ ходит, а надо все сделать незаметно, я вышел, постоял, она знаком показала, что все, она готова мне винтовки передать. Тогда я зашел со стороны кустов, Таня мне незаметно подала винтовки, и я быстро их бросил, но так, чтобы не было видно. Тем временем машина пришла, а мы себе к кустам пошли, нас, естественно, окликнули:

– Далеко не отходите, сейчас будем отъезжать.

– Да нам надо…

– А-а-а, ну давайте. – Видимо, подумали, что мы пошли попрощаться на пару.

Так мы оттуда ушли. Все хорошо, машина с ранеными уехала, нас не стали дожидаться. Но ночь, куда идти, ни черта не видно. Так что добродились мы до того, что напоролись на немецкую разведку. Ничего не видно, я отбиваюсь, не знаю, как такое получилось, но немец Таню схватил, он на нее свалился, уже вроде бы вязать ее начал, но тогда она у него из кобуры пистолет вытащила и застрелила его. Пока немцы прочухались, мы тикать. И как-то так получилось, что не вместе оказались, я к Тане подбежал, но она в другую от меня сторону бежала, уже темно было, и Таня напоролась на мину. Ей оторвало ногу, даже прямо полтела разворотило, пока я прибежал к ней, она себя из немецкого пистолета застрелила. А я потом к нашим все-таки вышел, вот ведь до сих пор до слез обидно, представляете, мы-то почти пришли к своим. Конечно, сразу в ночь не пошли за Таней, подождали, пока развиднеется, и мне прийти в чувство надо было. Но с рассветом мы пошли, взяли Таню и похоронили. В итоге я снова попал в свою первую роту Семина.

У д. Петровицы 4 сентября 1941 г. мы окопались, наша рота отбила две атаки противника, и готовились к отражению третьей. Немцы шли на нас нагло, стремились любой ценой прорваться к Петергофу, в тот день нас сильно бомбила вражеская авиация, но, к счастью, ни одного попадания бомбы в окопы не было, так что мы пока держались. Хотя мы вырыли себе даже и не окопы, только ямки такие, чтобы было хоть немного голову прикрыть. Вообще, за все время я так и не смог привыкнуть к авиабомбежкам, ведь мало того, что самолет летел и стрелял, он еще и бомбы бросал. Вскоре после налета на позиции нашей первой и соседней третьей роты вылезло 6 танков. Они вышли на прямую наводку и остановились, даже не маневрировали, черти. К счастью, у нас были приданы два противотанковых орудия, хорошо замаскированные, они ударили по немцам, и два танка загорелись, остальные стали отползать, открыв огонь по пушкам, в итоге одну из них им все же удалось уничтожить. Первая рота была на левом фланге батальона, окопы тянулись вдоль опушки леса, для атаки немцам не очень удобно, поэтому они сначала попробовали на крепость позиции наших соседей, но те им дали жару, и тут на нас опять поползли вражеские танки. Оставшаяся противотанковая пушка все-таки сумела подбить один танк, из него повалил густой дым, ему снесло башню, но остальные танки сразу же сосредоточили свой огонь на пушке, после еще пары выстрелов она умолкла. И вот головной танк был уже в нескольких сотнях метрах от наших окопов, он неторопливо выцеливал ротные пулеметные точки и уничтожал их. Мы открыли огонь по его смотровым щелям, это, видимо, все-таки помешало немцу целиться точно, но было понятно, что вскоре наши пулеметы все-таки будут уничтожены и положение станет катастрофическим. Тем более что он прямо перед моими глазами проутюжил позицию станкового пулемета нашей роты, правда, расчет выжил и все-таки продолжал бить.

Командование 1-го батальона Ново-Петергофского военно-политического училища войск НКВД

Знаете, когда я увидел перед собой танки, у меня была только одна мысль – если их не остановить, то нам все, хана будет. Так что я выпрыгнул из окопа и побежал к танку, но меня подвела забинтованная голова, видимо, танкисты меня заметили, пришлось залечь, но все-таки их пулемет короткой очередью прошил то место, которое я успел за долю секунды до стрельбы покинуть. Тут и танкисты, и я поняли, что мне удалось достичь так называемой «мертвой зоны», где из пулемета меня уже не достать. Тогда танк немного попятился, но, чтобы им отойти, нужно же время, а я уже подобрался на расстояние броска гранаты, я швырнул ту самую связку, раздался мощный взрыв, и немецкий танк встал. Меня взрывной волной накрыло, я, видимо, потерял сознание.

Сандружинница 1-го батальона Вера Царева

Очнулся оттого, что несколько курсантов из роты трясли меня за плечи. Очнулся, и представляете, первое, что увидел – как немецкий танкист вылезает из танка и явно хочет убежать. Тогда я на автомате подхватил с земли винтовку и дважды насадил немца на штык. Тут вылез второй, я и его штыком заколол. До сих пор вспоминаю, как у немца тело на штыке скрипело. Знаете, здесь со мной что-то случилось, а приколол немца к земле, зло такое взяло, не знал, что с ним делать, я его колол, колол, кровь хлыщет, немец уже и не дергается даже, везде кровь, а я колю, колю, колю… И представляете, вылезает третий танкист, но не убегает, а из автомата выстреливает мне в левую руку, раздробил кость, сволочь. Я одной рукой вытаскиваю штык, и его тоже заколол. А патроны-то в обойме были, но не стрелял, сам сейчас не пойму, чего не выстрелил!

Мы, курсанты, снова в кучу собрались, стоим себе, дураки, радуемся, помог нам только крик лейтенанта Семина: «Танки слева!» Возле меня разорвалась немецкая мина, я упал, вскакиваю, кровь из ран на теле течет, смотрю, вокруг и убитые, и раненые, тут еще один танк подобрался поближе и из пулемета по нам бить начал. Ну все, думаю, что такое делается, прямо невозможно сражаться из-за этих танков, тогда я оттащил к окопам командира отделения Опалько, он был ранен, прислонил его к дереву, уже беспомощный совсем. Взял его связку гранат, подполз к танку сбоку и подбил ими второй танк. Тут я выключился, дальше ничего не помню.

После мне рассказывали, что ко мне подбежала наш санинструктор роты Вера Царева (у нас были санинструкторами две родные сестры, это была младшая, а еще с нами была Зоя, старшая, их мама работала поваром в нашем училище), перевязала меня, кстати, на моем теле насчитали 14 ран, как я так носился с такими ранениями по позициям, сейчас спроси, не смогу ответить. В начале 1942 г. за этот бой я получил орден Боевого Красного Знамени.

Интервью и лит. обработка Ю. Трифонова

Копанев Александр Николаевич

Копанев Александр Николаевич

Первого июля нам огласили приказ по Управлению военных морских учебных заведений (ВМУЗ) контр-адмирала Самойлова о создании Отдельной курсантской бригады ВМУЗ. Каждое учебное заведение, подведомственное ВМУЗ, обязали направить по одному истребительному батальону в состав формируемой бригады морской пехоты под командованием капитана 1 ранга Рамишвили.

Названия батальонов говорили о их принадлежности к одноименным учебным заведениям. КУОПП – Краснознаменный учебный отряд подводного плавания, «Дзержинский» – Высшее военно-морское инженерное училище – два батальона, «Фрунзе» – Высшее военно-морское командное училище – отправило на фронт несколько батальонов и сводный отряд, «Кронштадтский» – Кронштадтское военно-морское фельдшерское училище, «Орджоникидзе» – училище связи, «Каляева» – морское инженерно-строительное, ВМИТУ.

В ВММА для формирования батальона в составе трех рот были выделены курсанты 2-го и 3-го курсов. Командовать батальоном назначили начальника 3-го курса полковника береговой службы В.М. Ржанова.

Это был достойный командир. Культурный, выдержанный, в меру требовательный к подчиненным, на которых никогда не повышал голоса. Еще до ПВМ Ржанов окончил морской кадетский корпус. В конце августа 1941 года Ржанов передал командование батальоном командиру 1-й роты капитану Калюжному, а сам ушел на повышение. На Невской Дубровке Ржанов уже командовал 4-й бригадой морской пехоты, а войну закончил генералом и после жил в Ленинграде.

5 июля 1941 года утром нас выстроили на плацу академии. Начальник академии сказал вдохновенную речь и зачитал приказ о создании истребительного батальона ВММА в составе трех рот (две роты составлял мой второй курс, а одну роту – третий курс). Сразу началась экипировка курсантов.

Отправляющимся в батальон выдали зеленые плащ-палатки, каски, солдатские вещмешки, серые вязаные подшлемники с вырезом только для глаз и закрывающие голову и шею.

Каждый получил по 120 патронов к винтовке, 2 гранаты РГД с запалами в брезентовом чехле, флягу для воды, НЗ – пачку галет «Военный поход» и банку мясной тушенки. Подошли открытые грузовые полуторки «ГАЗ-АА» и трехтонки «ЗИС-5». На дне кузовов лежали ящики с патронами и гранатами.

По команде мы разместились на ящиках в машинах и тронулись в путь.

Был теплый солнечный день. Никто из нас не имел реального представления, что такое война… На фронт мы ехали с радостью, с песнями и шутками, будто на пикник. Многие представляли себе войну только по фильмам «Чапаев» и «Мы из Кронштадта»: вот приедем на фронт и пойдем в атаку в полный рост с винтовками наперевес, и враг сразу дрогнет и побежит в панике, а мы будем героями, празднующими победу…

Но подобные мечты были вскоре сокрушены тяготами и ужасами войны…

– Как вы лично считаете, была ли оправдана обстановкой на фронте отправка на передовую бригады ВМУЗ? Ведь кинули под гусеницы немецких танков золотой фонд будущих командных кадров и специалистов флота, будущую элиту страны. Курсантов-моряков, беззаветно преданных Родине, с одними винтовками в руках оставили погибать в бою с немецкими танками и мотопехотой в районе Котлы – Копорье, даже без какой-либо артиллерийской поддержки или прикрытия авиацией…

Даже прочитав множество мемуаров, посвященных летним боям сорок первого года на подступах к Ленинграду, и примерно отдавая себе отчет, какая трагедия произошла тогда на фронте, я не убежден, что посылка Отдельной курсантской бригады на передовую была продиктована боевой необходимостью и решение о вводе бригады в бой было компетентным…

Наше оснащение и вооружение не оставляло нам малейшего шанса на успех в бою. Что мы могли противопоставить немецким танкам, самолетам, артиллерии и мотопехоте…

Винтовки-трехлинейки и только свою любовь и преданность Родине и свои молодые жизни…

Ладно, наш батальон ВММА так и не успели угробить.

Но мы знаем, как погибли курсанты-дзержинцы, курсанты училища им. Фрунзе и кронштадтские «фельдшера» и «подводники»…

И как погибли в немецком тылу курсанты из политучилища погранвойск, тоже сейчас стало известно, хорошо хоть кто-то из курсантов тогда выжил и после войны оставил свои воспоминания…

Ведь изначально нашей бригаде ставилась боевая задача по охране участка линии обороны и тыла Северо-Западного фронта, борьба с диверсантами, дезертирами и паникерами, а это, по сути дела, функция заградотрядов и погранполков.

Но когда «приспичило», курсантами пожертвовали, не задумываясь.

Повезло только нашему батальону и курсантам ВМИТУ. Мы почти все время держали вторую линию обороны и несли потери только от немецкой авиации.

Но ведь это просто «Его величество случай» уберег нас.

Когда в первых числах сентября мы ночью готовились к штыковой атаке в районе Заостровья и у нас не было никаких иллюзий по поводу того, что нас ожидает в бою, именно в этот день батальон ВММА сняли с передовой, согласно строжайшему приказу Верховного – вывести с линии фронта всех курсантов ВМУЗ и вернуть в Ленинград. А те, кто нас сменил на позициях, там навеки и остались… Уже 4 сентября немецкие танки ворвались в Гостилицы, где еще за день до этого стоял наш штаб… А ведь это наш батальон должен был там погибнуть…

Ведь это не анекдот про Ворошилова, как первый маршал решил лично повести в атаку бригаду морской пехоты под Ленинградом, а реальный случай.

То, что легко раненного в руку Ворошилова адъютанты с поля боя вывели, даже в кинокартине «Блокада» показали. Но кто сейчас вспомнит, что из-за его никому не нужной лихой штыковой атаки несколько сотен краснофлотцев погибли «ни за понюшку табака»…

А насчет вашего выражения «будущая элита страны» я не совсем согласен.

Да, курсанты были людьми наиболее физически и морально крепкими, образованными, фанатично преданными Советской власти.

Но и жизнь любого деревенского или рабочего паренька, взявшего в руки винтовку и вставшего на защиту своей страны, также ценна и важна, как и жизнь курсанта ВМУЗ.

Мы, курсанты-медики, в конце концов, были военнослужащими и были обязаны выполнить любой приказ. Даже самый тупой и гибельный. Обязаны.

А в сорок первом никто из командиров и не задумывался о ценности человеческой жизни. Я прошел Невскую Дубровку и знаю, что сейчас говорю…

Я помню, как нам раздавали бутылки с зажигательной смесью.

К бутылке резинкой крепилась специальная спичка, величиной с толстый длинный карандаш, с большой головкой из серы и терка.

Смесь, находившаяся в бутылке, самостоятельно на воздухе не загоралась. Необходимо было с помощью терки зажечь прикрепленную к бутылке спичку и, когда спичка загорится, бросить бутылку в танк.

А когда на тебя, лязгая гусеницами и изрыгая смерть, прет немецкий танк, попробуй всю эту манипуляцию спокойно проделать…

А какова была практическая ценность «Памятки по борьбе с танками» или бредовой восьмистраничной брошюры «Смелому бойцу танк не страшен»?

Я помню эти «рекомендации»: «…не бояться танков… подпускать их близко, чтобы они вошли в мертвое пространство, так как в мертвой зоне нельзя поразить бойца из пушки и пулемета… и тогда прицельно бросить противотанковую гранату под гусеницу танка» или «…бутылку с зажигательной смесью на корму танка». А вот дальше шел «шедевр» – рекомендовалось «вскочить на броню танка и закрыть смотровые щели плащ-палаткой, стрелять в щели, залеплять их грязью… слепой танк уже твой…»… Интересно, те, кто составлял текст этих «рекомендаций», хоть раз в жизни немецкий танк видели?

Это потом нас фронтовая жизнь учила к гранатам РГД прикручивать проволокой по два двухсотграммовых брикета тола…

– Чем занимался истребительный батальон ВММА после прибытия на фронт?

Пятого июля 1941 года наша автоколонна прибыла в деревню Мишелово.

Штаб батальона и рота капитана Калюжного заняли оборону в самой деревне, а остальные подразделения разместили в деревнях Большие Горки, Малые Горки и Горлово. Жители этих деревень были уже эвакуированы в тыл.

Мы начали оборудовать огневые точки и линию обороны.

У нас в батальоне было 6 станковых пулеметов Максима. Но ни батальоны, ни бригада не располагали хотя бы одним артиллерийским или минометным стволом. Штаб бригады расположился в Петергофе, радиосвязи с ним не было, хотя некоторые батальоны бригады заняли позиции на удалении 50 километров от штаба. Вся связь осуществлялась с помощью рассыльных или через гражданскую телефонную сеть.

В июле у нас были следующие задачи – занимать боевые позиции во второй линии, вылавливать диверсантов и дезертиров, вести борьбу с немецкими десантами в случае их высадки, а также останавливать и возвращать на передовую подразделения, в панике покидающие фронт. Следили также за большими полянами и полями, пригодными для посадки на них немецких самолетов.

Был один нелепый «самолетный» случай. Девятого августа 1941 года один из дальних морских бомбардировщиков ТБ-3Ф ВВС КБФ из Преображенского полка возвращался после первой бомбардировки Берлина и Кенигсберга. Взлетали они с эстонского острова Сааремаа, а назад возвращались поодиночке.

Один из этих ТБ-3Ф, будучи подбитым, дотянул до линии фронта и решил сразу пойти на вынужденную посадку. Отделение наших курсантов под командованием Цали Полищука, увидев низко летящий огромный многомоторный самолет, приняло его за немецкий «транспортник» с десантом, обстреляло самолет из винтовок. Хорошо, что хоть никого не убили и не повредили жизненно важные системы самолета.

Летчики, решив, что в этом районе уже находятся немцы, с трудом перелетели через надвигающийся на кабину лес и, к счастью, нашли другое место для посадки, в 5–7 километрах от места обстрела, поломав при этом шасси.

Они доложили в штаб о выстрелах из леса.

Приехали к нам разбираться с этим инцидентом «серьезные товарищи» из НКВД, и только благодаря активному вмешательству и авторитету комбата Ржанова курсанты из отделения Полишука избежали суда трибунала.

Часть наших однокурсников, имевших среднее медицинское образование и носивших воинское звание «военфельдшер», направили в дивизию народного ополчения. В ВММА был вскоре сформирован 2-й батальон, резервный, двухротного состава, из набора младшего курса, но у них на 220 человек было только 150 винтовок, и этот батальон ждал в лагере «Лисий Нос», когда его пополнят оружием и поставят четкую боевую задачу.

– Как кормили и одевали курсантов в первые месяцы войны?

За время пребывания в батальоне, из-за постоянного хождения в разведку, ползания по земле, рытья окопов и прочих «прелестей» полевой армейской жизни, наше флотское обмундирование быстро поизносилось и оборвалось.

Нас начали «по частям» переодевать в армейскую форму.

Вначале нам выдали зеленые обмотки, которыми мы закрепили на голенях обрывки бывшего клеша флотских брюк. Вскоре выдали зеленые армейские пилотки, брюки галифе и гимнастерки. У нас сохранились черные бескозырки, тельняшки, широкие флотские ремни с бляхой и черные бушлаты.

Рядом с нами, на колхозных полях и личных огородах, созревал отличный урожай овощей, но нам запрещалось что-либо оттуда брать. Всех предупредили, что нарушитель запрета будет расстрелян перед строем батальона.

Кормили нас только гречневой кашей и супом-пюре гороховым из брикетов. Рядом с нами, в селах Забородье и Молкуново, располагались огромные свиносовхозы, многие тысячи голов высокопородистых свиней.

Но взять для питания курсантов хоть одну свинью никто не имел права, это могли расценить как мародерство, и за это можно было спокойно угодить в трибунал. Только один раз, когда во время немецкой бомбежки погибло несколько свиней, совхозные охранники передали курсантам две туши. Два дня нас кормили мясом.

Всю эту скотину так и не успели перегнать в Ленинград, все это досталось немцам. Чье-то головотяпство привело только «к существенному улучшению рациона питания солдат вермахта». Но сколько жизней ленинградцев можно было бы спасти, если бы все эти десятки тысяч голов скота и свиней своевременно отогнали бы в Ленинград?!

– Батальон часто перемещался вдоль линии фронта?

У каждого батальона бригады был свой участок обороны и своя зона ответственности. Нас в августе перебросили в Гостилицы.

Это бывшее владение фельдмаршала графа Миниха, полученное им в дар от Петра Первого.

Позже там построил усадьбу граф Разумовский.

В 1941 году в Гостилицах был солидный совхоз, производивший сельхозпродукты для Ленинграда, большая пасека, пруд с крупной форелью.

Рядом с нами проходило асфальтированное шоссе, дорога из Нарвы, через Кингисепп и Гостилицы прямо на Ленинград. По обе стороны от дороги был вырыт широкий ров и противотанковый эскарп.

На склонах придорожной возвышенности мы двое суток рыли окопы, ходы сообщения, оборудовали огневые точки, строили блиндажи. Прямо на обочине были вырыты отдельные ячейки-одиночки для истребителей танков.

По обе стороны расположили по одному пулеметному расчету.

Я попал в первое пулеметное отделение, которым командовал Игорь Солдатов, вторым отделением руководил Алексей Тарасов.

В моем расчете-отделении были Оскар Цукерштейн, Вася Ковтун, Юра Яковлев, Вася Белов, Фима Закржевский и Паша Башмаков.

Фронт приближался к Гостилицам. Немцы стали нас чаще бомбить.