Электронная библиотека » Артем Драбкин » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Я дрался в 41-м"


  • Текст добавлен: 1 октября 2021, 14:40


Автор книги: Артем Драбкин


Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Котельников Петр Павлович


В 1940 году, когда я окончил четыре класса, к нам в детдом приехал лейтенант Василий Иванович Ушаков, который служил в Брестской крепости. Он привез письмо от командира 44-го стрелкового полка майора Гаврилова с просьбой, чтобы администрация детдома отобрала мальчишек, которые умеют играть на духовых инструментах, чтобы они стали воспитанниками полка. Администрация отобрала пятерых ребят – меня, Володю Измайлова, Володю Казьмина, еще двоих ребят, и осенью 1940 года мы приехали в полк, он тогда размещался в Слободке. В Слободке я и Володя Измайлов пошли в 5-й класс, а Володя Казьмин в 7-й. В марте 1941 года 44-й полк и вся 42-я дивизия были переведены в Брестскую крепость, нас же троих оставили в Слободке, чтобы мы окончили школу. С нами оставался боец музыкального взвода Белов, он на басу играл. В конце мая 1941 года у нас закончился учебный год, и мы переехали в Брестскую крепость. Музыкальный взвод 44-го полка располагался на втором этаже северо-западной части кольцевой казармы. Летом мы изучали марши, сигналы, несли службу дежурными сигнальщиками. Нередко с подразделениями полка мы выходили на стрельбища, где должны были подавать сигналы: начало огня, конец стрельбы и т. д. Сейчас иногда спрашивают: «Чувствовали ли мы приближение войны?» Между рядовыми и младшими командирами такие разговоры ходили. Со стороны Польши неоднократно залетали самолеты, но наши истребители никогда на перехват этих самолетов не вылетали. А те сделают один, два круга и уходят в сторону Польши. Но вот такого, что завтра начнутся бои, – такого не было. 21 июня, в обычное время наш музыкальный взвод вышел на развод караулов. 22 июня мы должны были идти в увольнение. Нам тогда как раз выдали перешитое летнее обмундирование, и мы хотели зайти в фотоателье, сфотографироваться. Но этим планам не суждено было осуществиться. Рано утром я услышал гул самолетов, а потом взрывы… Крепость превратилась в море огня. Кругом все горело и грохотало. В нашей казарме был пробит потолок, отвалился кусок стены, появились первые убитые и раненые. Прозвучала команда: «Тревога!» Кто остался жив, разобрали оружие и инструмент и стали спускаться вниз. По плану мы должны были выйти в свой пункт сбора, который находился около северных ворот, за пределами центрального острова, но, конечно, туда мы пройти не смогли. Когда эта масса людей выбежала на улицу, я побежал вдоль стены в сторону центральных ворот и внезапно почувствовал удар в голову, упал и на какое-то время потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что нахожусь в одной из казарм, она раньше конюшней была, а потом ее приспособили для размещения личного состава. Знакомых я там не нашел. Многие в этой казарме были в полувоенной или вообще гражданской одежде. Позже я узнал, что в гражданской – это призванный на сборы приписной состав. В этой казарме одни выбивали решетку, чтобы, не выходя во внутренние ворота, выйти за пределы острова, в сторону Бреста, а другие ломали стену в смежную казарму. Но ни то, ни другое сделать не удалось. В казарме возник пожар, загорелись нары, матрасы, и мы были вынуждены ее покинуть. Это было часов в 10–11 утра. У меня была контузия, но я уже сориентировался, где нахожусь и как можно выйти из крепости. Но покинуть крепость мне не удалось, все подступы были перекрыты. Опять пришлось укрыться в помещении, на этот раз на вещевом складе. Туда еще другие бойцы забегали, которые не успели одеться, и им либо выдавали форму, либо они сами брали. Ночью с группой бойцов я перешел в казармы 333-го полка, они находились в центральной части крепости. Большое здание, мощные подвальные перекрытия, даже если бы бомба попала в это здание – она подвальные перекрытия не пробила бы. На этом участке уже была организована оборона, позже мне стало известно, что ее возглавил дежурный по полку старший лейтенант Потапов. Рядом находилось здание заставы, в котором держали оборону пограничники. Позже, когда здание заставы было полностью разрушено, и многие пограничники погибли, к нам в казармы перешел лейтенант Кижеватов с выжившими пограничниками. Сколько мы в этой казарме находились, я не помню, потерял счет дням. День и ночь были перепутаны. И днем, и ночью бомбежка, обстрел. Там я встретился с такими воспитанниками 333-го полка – Петей Клыпой, Колей Новиковым, Петей Васильевым. Мы постоянно держались вместе, выполняли распоряжения руководителей обороны. Нашей задачей было со второго этажа вести наблюдение за немцами. Однажды мы обнаружили, что немцы навели переправу через Западный Буг, и доложили об этом командованию. По переправе был открыт минометной огонь, и на какое-то время движение по этой переправе было нарушено. Еще мы много раз делали вылазки за боеприпасами. В казарме не было специальных мест, где бы хранились боеприпасы. Подвалы были приспособлены для хранения овощей, но к началу войны они были пустыми. Там разместили раненых, за которыми мы ухаживали, организовали морг, а вот с боеприпасами было плохо. Старшие знали, что в каждой роте хранился ящик с боеприпасами, но, как правило, эти ящики завалило. Мы вместе с бойцами искали эти ящики, набивали патроны в противогазные сумки и доставляли их в подвалы. Еще мы неоднократно делали вылазки за водой. Хоть Центральный остров и омывается со всех сторон водой, на самом острове ее не было, так что мы не раз делали вылазки к Западному Бугу. Фашисты знали, что у нас нет воды, и перекрыли все подступы к реке. Так что мы в темное время по развалинам пробирались к Бугу и кто во флягу, кто в котелок, кто в каску набирали воду, после чего старались бесшумно вернуться в подвал. Обстановка в крепости складывалась очень сложная. Мы не знали о том, что уже фронт отодвинулся далеко за пределы Бреста, и ежедневно посылали группы с тем, чтобы определить, где же находятся наши части. Но, как правило, эти группы назад не возвращались. Мы знали, что в Южном городке располагалась танковая дивизия, в Северном – артиллерийский полк, ждали помощи, но ее все не было. Было принято решение женщин и детей, которые оказались в подвале, отправить в плен к немцам. Этот приказ выполнял лейтенант Кижеватов. Собрали женщин и детей, Кижеватов перед ними выступил, сказал, что они должны сдаться в плен, чтобы сохранить свою жизнь и жизнь детей. И, если кому-нибудь удастся выжить, рассказать, как в первые дни сражались в Брестской крепости. Нам тоже предложили пойти, но мы упросили командование, и нас оставили. Из белого полотнища соорудили флаг, и женщины с детьми пошли к немцам. После этого было принято решение прорываться к своим. Прорываться мы должны были через Центральные ворота, выйти в город и там соединиться с нашими частями. Добрались до ворот, там мост через Муховец был, а по другую сторону моста окопались немцы. Стоило нам появиться в воротах, как немцы открыли огонь. Но мы все-таки пробрались через ворота. Мы должны были пробежать через ворота, потом по мосту и забросать немцев гранатами, но это не удалось, силы были слишком неравны. Группа была рассеяна. Я с Володей Измайловым и еще одним нашим музыкантом, Никитиным, метров на 200–300 от моста отбежали и бросились вплавь. Потом и другие бойцы поплыли. Трудно было. Река там хоть и неширокая, но течение быстрое. Тем не менее мы на тот берег перебрались и укрылись в каком-то каземате. Это было 25 или 26 июня. А утром немцы предприняли штурм этого каземата, видимо, они знали, где находятся очаги сопротивления. Ночью была сильная бомбардировка, даже стены качались, а утром штурм… Штурмовые группы ворвались в каземат, часть бойцов погибла. Оставшихся в живых, в том числе женщин и детей, немцы вывели наверх. Женщин и детей построили в одну колонну, бойцов в другую. Мы с Володей Измайловым сперва встали, где женщины, но один из немецких солдат показал пальцем, что нам к бойцам. Так я оказался в плену.

Петров Алексей Лаврентьевич


Незадолго до начала войны меня, как имеющего образование (тогда окончивших училище мало было), назначили исполняющим обязанности командира взвода в связи с отсутствием командирских кадров, хотя я был простым ефрейтором. Во второй половине июня прислали молоденького лейтенанта из училища. Утром 21 июня 1941 года нас внезапно погрузили в эшелон, почему-то с учебными гранатами, будто мы двигались на учения. Прибыли к ночи на 22 июня ближе к западной границе. По сей день не знаю, на какой остановке нас выгрузили. Только помню, что у площадки начинался лес, разгрузились на ровном месте, но не на станции. Ночью я проснулся и пошел к деревьям по малой нужде. Как отлил и прилег, тут же раздалась команда: «В ружье!» Построили нас и перед строем объявили о том, что немецко-фашистская Германия напала на Советский Союз без объявления войны. А я-то, дурак, когда в туалет ходил, видел, что в небе летает множество самолетов. И размышлял: «О, граница у нас на замке!» Не сработало ничего в голове, военного опыта нет, оказалось, что это немецкие самолеты летели на бомбежку пограничных гарнизонов.

После краткой информации о начале войны комиссары предложили всем желающим написать заявления о вступлении в ВКП(б). Утром мы собрались, пошли куда-то к границе. Целый день топали, думаю, прошли километров 70. Все время двигались лесом, потом деревья закончились, мы вышли на опушку к какой-то шоссейной дороге, справа и слева от деревьев располагалась какая-то болотистая местность. С правой стороны на расстоянии около километра виднелся мост. Окапываться и тем более готовить позицию для пулемета было невозможно – повсюду вода. Наши стрелковые батальоны вышли на открытую местность к дороге, мы же, пулеметчики, стояли метрах в двухстах от деревьев. И тут налетели вражеские самолеты. Как они шарахнули по нам – некуда деться, с неба строчат пулеметы, а тем, кто вышел вперед, вообще нигде не спрячешься. И тут я понял, что на войне действительно страшно. Необстрелянные еще совсем солдаты бегали, как зайцы, по полю и падали, как подкошенные, под метким огнем самолетов.

Наш лейтенант заявил после налета, что я остаюсь за старшего, он же пойдет в штаб батальона. Мол, так приказал комбат. Весь день стояли на одном месте, окапывались, делали неглубокие ходы сообщения, собирали разбежавшихся солдат. Ближе к темноте подошли немецкие танки. Открыли сильную орудийную и пулеметную стрельбу. Мы кое-как устроили позиции для «максимов» в 10 метрах от воды. Это и спасло, потому что стрелков разбили окончательно. К темноте все затихло, но было видно, что нам уже крышка. Танки перекрыли для нас проход через шоссе к передовым позициям батальона. Не спастись никак. Тогда я спросил Микова: «Пойдешь со мной к штабу батальона, где командир взвода должен быть?» Солдаты тут же заволновались, заявили, что они одни на позициях не останутся, пойдут с нами. Но я ответил, что кто же тогда останется у пулеметов, могут в любой момент отдать приказ на отступление или в атаку. В общем и целом мы с Миковым проползли буквально между танками и увидели, что на месте штаба только воронки от снарядов. Пришлось обратно по ходам сообщения буквально между гусениц пробираться. Стали дальше думать, что делать. Если уйти, то за самовольное оставление позиций грозит расстрел, не иначе. Ну, пока суд да дело, никого из командиров нет, я приказал солдатам вместе с пулеметами потихоньку отступить. Уж взял на себя эту ответственность. Отошли на опушку леса, танки заметили движение и как следует дали из пулеметов. Двух солдат потеряли, наспех похоронили тела в лесу, после чего пошли обратно по той дороге, по которой наступала дивизия. Внезапно заметили верхом на коне командира нашего 800-го стрелкового полка по фамилии Цурюпа. Увидев нас, он закричал: «Ко мне!» Я прибегаю и докладываю о том, что оставили позиции, так как возможности обороняться с пулеметами от танков не было. Комполка на меня грозно шикнул и сказал, что меня за такие разговоры положено расстрелять по законам военного времени. Но на первый раз Цурюпа меня простил, ведь все равно прекрасно понимал, что на тех позициях оставаться было нельзя, это верная гибель. После спрашивает: «Вы помните, где мы расположились до прихода на опушку леса?» Как не знать, когда идет между деревьями единственная дорога. Он приказал по ней идти к месту ночевки.

Несмотря на то что тащили с собой пулеметы, быстро отошли назад. Не могу сказать, сколько времени шли, тогда редко когда у командиров в армии имелись наручные часы «ЗиФ». Прибыли на место страшно уставшие, рухнули на землю и уснули. Никого не было в округе, но на всякий случай оставили часового. Утром проснулись, подальше от нас какая-то часть расположилась, немцы бомбили озеро, расположенное рядом, во время налета оглушенная рыба всплыла брюхом вверх. Никогда такого не видел. И тут появилась машина полковой хозчасти. Остановилась рядом с нами, водитель спрашивает у нас, куда дальше ехать, чтобы нагнать отступающий полк. Прошу: «Заберите у нас «максимы», тяжело их таскать». Конечно, нельзя такого делать, но другого пути не было, мы отправили на автомашине пулеметы, а сами пешком догоняли отступающие батальоны. Удалось только на следующий день присоединиться к своим.

Шли и ночью, и днем, и ночью, и днем, только с короткими остановками на восток. Отступали беспрерывно. Серьезный бой приняли только под Столбцами. Какой-то капитан остановил нас и приказал занять рубеж обороны на правой стороне моста через речку Неман. Мостик небольшой, речушка мелкая. Но все-таки мост есть мост. Окопались и стали ждать врага. Первыми появились мотоциклисты, мы их обстреляли, те удрали, и сразу же появились танки. Тут уж нам обороняться невозможно, с остальными машинами бороться нечем, поспешно отступили через мост и разобрали за собой деревянный настил. Другого выхода не было.

Отошли дальше на восток. Бои были тяжелые, кому как посчастливилось, а меня неподалеку от шоссе Барановичи – Минск ранило. Охраняли опушку леса с левой стороны, где развилка дорог шла. Нельзя пропускать противника. Так как воскресеньем было дело, мы сперва рассчитывали, что враг не пойдет, а отдыхать станет.

Наивные, молодые совсем. Немцы так и наперли с силой. Первую атаку пехоты отбили, хотя канонада была хороша, и пулеметы, и минометы повсюду били. А потом вторая волна через час пошла. И в это время осколками меня ранило в ногу и руку, голову пробило. Без памяти лежал. Оказывается, как мне позже рассказывали, немцы овладели нашими позициями, но этот рубеж был очень важен, поэтому красноармейцы перешли в контратаку. Врага выбили, командир полка прибыл в штаб батальона, который находился в семистах метрах от передовой. Меня же вынесли с поля боя санитары. Один из них, еврейчик, говорил, что хотели уже в убитые записать, но нащупали пульс. Счастливчиком оказался. Многие из товарищей там в земле остались. Как говаривал ротный после первых боев: «Если после немецкой атаки полвзвода осталось в живых, значит, уже хорошо отвоевали, а если два-три человека, то не повезло нам, больше противника не удержать».

Переночевал при штабе батальона, на следующее утро командир полка выехал в тыл на «полуторке» ГАЗ-АА, с ним в качестве сопровождения двигалась танкетка. Я к тому времени в себя уже пришел после контузии и страшно радовался, когда увидел эту танкетку, хотя по сравнению с Т-34 она казалась бы игрушкой. Комполка привез меня прямо в санчасть и поехал дальше по своим делам.


Интервью и лит. обработка – Ю. Трифонов

Вершинин Николай Петрович


До июня 1941 года мы спокойно учились. У нас были учебные легкие танки Т-26 и БТ-7. Как нам объясняли инструкторы, БТ-7, как более скоростной, предназначался для ведения разведки, а Т-26 считался основным танком. Причем первый мы учили мало, в основном занимались материальной частью Т-26. Чувствовалось тогда, что война все-таки будет, но никто ничего не объявлял.

Летом 1941-го часть курсантов, в том числе и меня, направили в летние лагеря под Харьковом, расположились у рощи в районе какого-то села. Занимались в строгом соответствии с уставами. 22 июня 1941 года я как раз стоял на посту. Была моя очередь. Оставалось еще больше часа до смены, когда сообщили о начале Великой Отечественной войны. Ну что же, как говорится, встретил первый день с оружием в руках. Затем с постов нас поснимали, какое-то время болтались без дела, и 26 июня на базе летнего лагеря нашего училища началось формирование сводного танкового батальона для фронта, которому передали учебные танки. Куда собираются отправить, ничего не говорили, все было под секретом.

Я попал в роту танков Т-26 башенным стрелком. При этом мы все продолжали считаться курсантами. Дней пять проходило сколачивание экипажей, но не столько занимались, сколько получали новенькую форму, ведь до этого учились в старых, изношенных и застиранных буквально до дыр комбинезонах. Выдали даже спецодежду, состоявшую из черной куртки и брюк. Получили и оружие: каждому члену экипажа вручили по нагану. Посадили 2 или 3 июля 1941 года в эшелон на близлежащей станции и повезли в Белоруссию. Катали целую неделю, сначала в одном направлении, потом в другом. Немцы быстро продвигались, все время фронт отступал, и не знали, куда нас бросить. Высадились в районе Могилева, вошли в состав 99-го танкового полка 50-й танковой дивизии 25-го механизированного корпуса. Наш танк зачислили в 1-й взвод 5-й роты. Пошли своим ходом к рубежу атаки. Остановились у небольшого села. Впереди располагалась небольшая роща, в Белоруссии холмистая местность, получилось так, что перед нами на пути к роще лежала котловина, засеянная гречихой. Само по себе поле небольшое, в белорусской земле поля можно шапкой закрыть, но пройти его надо по открытой местности под артогнем. Командир объяснил, что нужно во что бы то ни стало занять рощу, потому что рядом с ней проходила проселочная дорога (в Белоруссии тогда асфальтированных путей я практически не видел, разве что в городах), и нам нужно отрезать продвижение по ней немецких подкреплений.

Пошли в наступление. Как обычно в первые дни войны, вначале решили пустить пехоту. Знаете, так как я прошел на передовой практически всю войну, то могу сказать: воевали летом 1941-го плохо, никуда не годно. Сначала бросали на пулеметы и пушки пехоту, только потом танки пускали. Ну что же, пехота заняла рощу, но тут немцы спокойно охватили стрелков с флангов, и почти весь атаковавший полк пулеметным огнем перебили. Нас бросили в бой тогда, когда противник уже вернул себе позиции. В первой же атаке мой танк был подбит: попали под сильный огонь противотанковой артиллерии. К счастью, спаслись всем экипажем, хотя танк Т-26 быстро загорелся из-за бензинового двигателя. На что еще я обратил внимание: немцы специально били по моторной части танков, чтобы бензиновый двигатель загорелся. Да еще и наш механик-водитель из-за малого опыта вождения подвернул зад Т-26 прямо на линию огня артиллерии, и танк тут же получил фугасный снаряд. Так что мы остались танкистами без танка.

Но нужно было все-таки немца выбить из рощи. С помощью подоспевших танков Т-34 заняли ее. После боя и мы подошли туда. Там практически не было никаких оборонительных сооружений, только оросительные канавы. Так что перерезали дорогу наступающим немецким войскам, но большой ценой. Нас, танкистов и артиллеристов, что выжили в бою и могли держать оружие в руках, мобилизовали для пополнения пехоты. Отправили в сводный отряд, созданный на базе разбитого стрелкового полка. Тогда я впервые увидел, чего стоит один день на передовой: при построении оказалось, что от полнокровного стрелкового полка осталась неполная рота. Остальные или убиты, или ранены. И сейчас слезы наворачиваются на глазах, как вспомню, сколько молодых ребят погибло из-за того, что мы не умели воевать. Пока возились с формировкой, оказалось, что противник начал охватывать наши войска, и пришлось отступать. Так что рощей мы владели с вечера до утра.

Меня направили в пешую разведку, в сводный разведвзвод, который просуществовал около месяца. По ночам ходили за «языком». Я тоже ходил, но меня определили не в группу захвата, а в группу прикрытия, потому что не учился рукопашному бою или умению брать бесшумно «языка». Из других частей ребят насобирали, которые умели это делать. Помню, в первую же ночь на вылазку отправилось мое отделение в составе 12 человек, и двое исчезли. То ли их в плен забрали, то ли убили. Пока я в разведке был, порядком людей погибло. Из разведвыхода никогда все не возвращались, обязательно кто-то погибал или пропадал без вести. Обычно ходили по ночам два или три дня, потом на несколько дней отдых давали. 8 августа 1941 года меня тяжело ранило в боях под городом Пропойском. Как раз перед этим решили определить в наблюдатели, забрали винтовку, вместо которой выдали бинокль, нож и гранаты Ф-1. Только пополз на нейтральную зону, как осколок от снаряда попал в левое предплечье.


Интервью и лит. обработка – Ю. Трифонов


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации