Текст книги "Я дрался в 41-м"

Жуматов Габбас Жуматович

22 июня 1941 года я в 10 часов должен был ехать домой, меня демобилизовали и вот ночью, когда все спали нашу казарму затрясло. Мы, спросонок, думали – дождик, гроза, а я подумал – землетрясение. Но откуда? Это же Белоруссия, а не Средняя Азия, здесь землетрясения не может быть. Мы в одном нательном белье выскочили на улицу и сразу же несколько человек были сражены осколками снарядов. Я на землю упал, а рядом со мной двадцатипятилетний солдат лежал и он говорит: «Ребята, война!» Мы быстро вернулись в казарму, кое-как оделись и побежали к пирамиде, в которой стояли наши винтовки. Я, как командир отделения связи, взял еще свою радиостанцию – 6ПК, а артиллеристы побежали к своим пушкам. Добежали до пушек, а немцы по нам бьют и бьют, у нас уже тяжелораненые появились. Заняли позиции, а офицеров у нас тогда не было, они растерялись, потеряли управление.

Дома комсостава находились в 800-1000 м от позиций, а офицеры к нам пришли только в 9 часов. Война началась в 4 часа, а офицеры пришли в 9. До этого у нас только один лейтенант-командир взвода был, который ночью 22 июня дежурил, и все. Мы, красноармейцы, сержанты были предоставлены сами себе. Нам пришлось взять командование на себя. Казалось, мы могли уйти куда угодно, спрятаться, офицеров-то не было, но все, кто был со мной, остались на своих местах. И приняли первый бой.

Немцы сперва полтора часа обстреливали нас из пушек, а потом пустили авиацию. Причем и артиллерия, и авиация очень точно работали, немецкие самолеты даже за пешими солдатами гонялись.

В нашем полку на вооружении была 152-мм пушка-гаубица – это тяжелое орудие, оно на 18 км стреляло. Мы не должны были стоять на прямой наводке, а здесь пришлось, потому что немцы пустили танки.

Через два часа после начала войны немцы пошли в наступление. Впереди шли танки, а за ними пехота, причем они наступали спокойно, как будто на парад шли и никто не может их задержать. Но тут не получилось. В первые же часы войны наш дивизион уничтожил восемнадцать танков и до батальона пехоты. Я в этом бою корректировал огонь дивизиона.

Вот так мы встретили первые часы войны. Однако силы были неравные. Немцы были хорошо вооружены, прекрасно одеты, и нам пришлось отступать. Отступали с боями, а недели через две у нас просто закончились снаряды, и взять их было негде. Так что орудия нам пришлось уничтожить, и дальше мы уже воевали как простая пехота.

К этому времени мы попали в окружение. Командовал нами тогда начальник штаба полка Лукьянчиков Иван, хороший, грамотный офицер. Мы смогли прорваться к своим, причем вышли со знаменем полка. Правда, от полка нас тогда осталась небольшая группка – очень многие погибли в первые дни.

Выходили мы болотами. Немцы наступали по дороге Брест – Минск, знаменитая шоссейная дорога, она в то время ничуть не уступала дорогам Западной Европы, а мы шли по лесам и болотам. Немцы же как поступали – основные силы продолжали наступление, а небольшую часть они оставляли для борьбы с окруженцами. Причем в большой деревне немцы оставляли гарнизон в 30–35 человек, а в маленьких – 5–6. И вот этим мы и воспользовались. Нас сорок девять человек было, мы эту деревню маленькую окружили, кричим: «Ура!» Застали немцев врасплох. Захватили у них автоматы, гранаты, у них такие интересные гранаты были – с длинной деревянной ручкой, удобно бросать, я до сих пор помню. А у нас к тому времени гранат практически и не было, израсходовали, две недели же война идет. Взяли мы этих немцев в плен и пошли дальше. Немцы раненых несли.

Вообще, в первые дни мы далеко не всегда воспринимали немцев как врагов. Вот помню, шли мы по лесу, видим небольшое озеро, в котором немцы лошадей купали. Мы смотрим – они такие же, как мы. Молодые, 18–19 лет, в трусах. Ну как их стрелять?! Они же купаются. Как их стрелять? Не воспринимали мы их тогда как врагов, хотя смерть уже видели.

Потом к нам подошел офицер и давай нас ругать. Мы за винтовки взялись, а немцы в это время уже опомнились. Но сопротивляться не смогли – часть мы убили, часть поймали, а часть сами руки подняли. Вот такое первое ощущение о войне. Не думайте, что сразу была такая ненависть. А вот дней через 10–20. Когда он убивает твоего друга, соседей, какое же может быть лояльное отношение? Они же убивают, никого не щадят, а раз убивают – значит, уже никакой пощады не может быть.

Из окружения мы вышли в районе Гомеля, там как раз тогда формировалась новая часть из жителей приграничных районов Белоруссии, которым 35–40 лет было. Выходили мы ночью. В первые же дни войны немцы воевали только днем. Начинали в 9 часов, а с закатом солнца заканчивали. Такая вот у них военная дисциплина была. Но мы-то не так воевали, мы как раз искали моменты, чтобы застать их врасплох. Так что мы смогли прорваться к своим. Причем мы не просто так выходили, а со знаменем и оружием, среди которого было много трофейного, мы во время боя старались подбирать немецкие автоматы, гранаты.

Так как мы вышли со знаменем и оружием, то нас никакой проверке не подвергали. Мы просто влились в ту часть, которая формировалась под Гомелем. Причем, так как мы были уже обстрелянными воинами, хоть немножко, но уже нюхавшими порох, нас всех поставили командирами. Меня назначили командиром взвода управления батареи 76-мм полковых пушек.

Дальше развивалось так – нас немного обучили, с полмесяца или даже меньше, а потом меня перевели в другой 573-й артиллерийский полк резерва главного командования, который оборонял Москву на Можайском направлении, поддерживал стрелковые дивизии. С октября по ноябрь 1941 года мы дрались на Можайском направлении. Отступая, дошли до Звенигорода, а в начале ноября наш полк сняли с переднего края обороны и перебросили в Москву. 7 ноября 1941 года наш полк участвовал в параде, посвященном 24-й годовщине Октябрьской революции.

Мы даже не знали, что идем на парад. Сказали: «Поедем в Москву на кратковременный отдых», – у нас ходили слухи, что некоторым частям давали отдых. Мы подумали, что нам наконец-то немножко дадут отдохнуть. Привезли нас под Нижний Новгород, в Гороховецкие лагеря. Там мы дня 2–3 стояли, нас привели в порядок, помыли, переодели, а потом, к 7 ноября, опять отправили в Москву, на парад.

Нас привели на Красную площадь, тогда снег шел, а у нас настроение хорошее было – стрельбу не слышишь, канонаду не слышишь. Куда мы попали? В рай попали! У нас такое ощущение было – когда не слышишь стрельбу, канонаду – такое ощущение, что в другой мир попал.

Принимал парад Буденный, а командовал Артемьев. Сперва пошли пехотные части, а потом мы – впереди наши 152-мм пушки-гаубицы на тракторной тяге, а за ними мы. Тогда я впервые увидел Сталина, Маленкова, Буденного. А ощущение было. Этот парад на нас так подействовал. Казалось – это уже Парад Победы!

А после парада мы вернулись на позиции, которые раньше занимали, за время нашего отсутствия немцы не смогли до них дойти. Потом началось наступление, немцев отбросили на 100–200 километров от Москвы. Во время наступления наш полк дошел до Бородино, и там я был награжден медалью «За Отвагу». В то время практически не награждали. Офицеров награждали, а солдат практически нет, но меня наградили.

Наступление шло, и тут командир дивизиона мне говорит: «Слушай, товарищ старший сержант, вам придется передвинуться вперед примерно метров на 200. Там на небольшой высоте кусты, попробуйте добраться до них и оттуда корректируйте огонь артиллерии». Я взял одного своего товарища, у меня в отделении семь человек было, доползли до кустов, и действительно – из кустов хорошо видны фашистские позиции. Я смотрю – немцы наступают, им до меня уже метров 70–80 осталось, мы уже слышим их голоса, отступать нам некуда, и тот батальон, который мы поддерживаем, – там солдат практически не осталось. Я другу говорю: «Делать нечего, вызываем огонь на себя». «Погибнем». «Другого выхода нет. Так или иначе погибать».

Передаю по рации командиру: «Дайте огонь на нашу высоту».

Командир дивизиона: «Ты что? Очумел что ли?! Почему ты вызываешь огонь на себя?» «У нас нет выхода, мы слышим голоса фашистов, они нас окружают». «Тебе что жить надоело!» Прямо матом ругает. Такое жуткое напряжение. Я говорю: «У нас нет другого выхода!»

Он понял меня. Говорит: «Детки, еще немного потерпите». Я своему напарнику, Астапову, он из Подмосковья был, передал это. Лежим, ждем, и тут слышим скрежет танков. Смотрим, в нашу сторону четыре Т-34 ползут, а за ними пехота. Мы обрадовались. Потом оказалось, эти танки пришли, чтобы наш дивизион поддержать. Они вперед пошли, немцев отбросили.

Знаете – это самый тяжелый момент из всей войны был, я его никогда не забуду. Это очень жутко – ты сидишь и сознательно ждешь свою смерть. Астапов аж поседел, а я практически потерял речь.

Через некоторое время командир дивизиона выходит на связь, говорит: «Ну, как дела, Жулматов?» Я еле-еле говорю: «Ничего, нормально». «Что ничего, как понять это твое слово, ничего?»

За этот бой я был награжден медалью «За Отвагу». Это была моя первая медаль, следующие награды я получил уже офицером.

Интервью – А. Драбкин Лит. обработка – Н. Аничкин

Шаулин Владимир Алексеевич

Перед войной у нас часто тревоги были, и 22 июня тоже тревогу объявили. Мы сначала не знали, в чем дело, а оказалось – война. В первый же день немцы разбомбили наш аэродром и уничтожили самолеты, мы остались без колес. Началась обычная пехотная работа.

Правда, был один случай. В ночь на 15 июля группу десантников в количестве 60 человек выбросили в тыл к немцам. Привезли нас на аэродром и там поставили задачу. В районе местечка Горки Могилевской области скопилось большое количество немецкой техники, примерно 300 единиц. Они на окраине леса, в ржаном поле, ждали горючее. И вот мы, 60 человек, должны были обнаружить и уничтожить эту технику. И смех, и грех.

Пока мы собирались, пока летели – уже рассвет. Когда самолеты подлетали к немецким позициям, по нам открыли огонь, позже я узнал, что многие самолеты вернулись обратно с убитыми и ранеными десантниками. Самолеты начали бомбить немцев, а за бомбами прыгали мы. А с земли по нам огонь.

Я тогда командиром взвода уже был, до войны я зам-командира взвода был, а тут война, командира нет, вот мне и приказали принять взвод. Приземлился на опушке леса, со мной два солдата, а немцев там полно – танки, охрана, бронетранспортеры. К нам немцы бегут, кричат: «Рус, капут!!!» Я ребятам говорю: «Подпустим, поближе, а потом покажем, кому будет капут». Подпустили, открыли огонь. У нас кроме автоматов по две бутылки с бензином было, мы ими должны были рожь поджигать. В некоторых местах поджечь смогли, но немцев-то там. Сотни единиц одной только техники, а нас из 60 только человек 30 осталось.

Немцы опомнились, открыли по нам огонь из пулеметов. Куда деваться? Бегом в деревню, где у нас был назначен сборный пункт. Захожу в деревню, меня бабушка встречает: «Бабушка, у вас в деревне есть немцы?» «Немцев не видела. Видела, сверху летели ангелы, может, это были немцы». Я говорю: «Это мы летели, мы русские». «А может, вы немцы?» «Нет, что вы!»

Потом стали выходить к своим. Шли через Темный лес, немцы же в первые дни по дорогам шли, как на марше, а мы их обходили. В конце концов мы вышли на опорный пункт.

На фронте мы пробыли примерно полтора месяца, а потом наш корпус отвели к Москве. Там мы получили пополнение, начались занятия.

Интервью – А. Драбкин

Лит. обработка – Н. Аничкин

Бесчастнов Александр Матвеевич

В мае 1941 года я был выпущен из автошколы в звании младшего лейтенанта и направлен в 8-й полк 4-й танковой дивизии, который дислоцировался в Белостоке, где я был назначен командиром транспортного взвода в роту подвоза боеприпасов.

У нас в полку было два типа танков: БТ-7 – скоростной танк, у него скорость доходила до 80 км, но он был на бензине и чуть что – горел, а перед самой войной к нам поступили КВ-1 с 75-мм пушкой и КВ-2 с 105-мм пушкой, но эти танки себя не оправдали, они тяжелые.

Утром 22 июня начали бомбить вокзал, а вот нашу часть не бомбили. Надо сказать, что уже ночью на 22 июня семьи военнослужащих стали вывозить на вокзал, и вот они попали под бомбежку.

Вечером мы получили приказ отступать и отошли в направлении Волковыска. Остановились в лесу, а ночью нас опять бомбили. Часть куда-то ушла, а меня послали в Белосток за боеприпасами, но в Белосток меня уже не пропустили, и вот я с одной машиной догонял свою часть, догнал, присоединился к своим, к командиру стрелкового батальона, и начальнику связи полка, и командиру полка. Вот мы ночью бродили под Волковыском, надо было пройти эту речушку. Заблудились, это нас немцы, переодетые в красноармейскую форму, возили, документы-то мы не проверяли, это потом уже, когда научились воевать, через 3 года.

В районе Барановичей мы попали в окружение, но к вечеру 26–27 июня мы смогли выйти из окружения на какой-то небольшой аэродром. Там мы встретили командира полка, еще двух командиров батальона и несколько танкистов, и оттуда нас направили в штаб фронта, в Могилевскую область, а из Могилевской области – в 12-й танковый полк, который стоял под Смоленском. Мы прибыли – я, командир роты, несколько танкистов – а там и танков нет! Полк только формировался – два батальона стояло без танков, а один батальон участвовал в боях за Смоленск. И вот что странно: по полку было строго приказано – не стрелять.

Там проходило шоссе, и вот начальник связи мне и говорит – давай возьмем броневичок, проверим, как он. Ну мы на шоссе вышли и пошли по самолетам стрелять. Узнал заместитель командира полка, чуть не расстрелял нас, вы шпионы, кричал!

В ночь на 21 июля мне дали солдат, станковый пулемет, и мы пошли ночью в наступление! По ржи. а по ржи ползешь, она осыпается – и немец все видит. Мы только к утру вышли из этой ржи, часа в 4, по нам шквальный огонь, и там меня ранило осколком мины в ногу.

Интервью и лит. обработка – А. Пекарш

Книжник Андреи Иванович

19-го числа мы вышли на штабные занятия, вся наша 6-я стрелковая дивизия. Пробыли там 19-го, 20-го, 21-го мы вернулись со штабных занятий в расположение своего 333-го полка. Когда вернулись в казарму, нас сразу позвали ужинать. После ужина часть взвода пошла смотреть кинофильм, а часть – отдыхать.

Мы легли спать и не знали, что случится утром. А утром началась сильнейшая бомбардировка Брестской крепости, уму непостижимо было смотреть, что делается с нашими воинами!.. Крик и стоны наших бойцов, некоторых через окна выбросило на улицу. Это было очень-очень тяжелое положение. Наш взвод, как и любое подразделение нашего полка, имел свое место в обороне, но из-за внезапности нападения мы не смогли его занять. Добежали до Трехарочных ворот, потом повернули налево через Муховец, а Муховец уже был занят противником, и мы попали под перекрестный огонь. В это время взвод наш залег и по-пластунски вернулся назад, в свою часть.

По возвращении нашего взвода в полк мы заняли оборону на неразбомбленных этажах казармы, а немцы начали прорываться в крепость.

К 22 июня в крепости остались только мелкие подразделения: рота связи, другие подразделения, музыкальный взвод. Крупные части не смогли к нам прорваться, и мы не смогли прорваться к ним. Видя такое положение, несколько раз пытались прорваться через Буг, но все-таки наши смелые бойцы отстаивали границу. А около 12 часов появились немецкие танки. Перешли через Мухавец, прошли через Трехарочные ворота и направо, прямо движутся на наш 333-й стрелковый полк. В это время Господь дал нашей артиллерии остаться в живых. Не тронуто, не тронуто! Тут казармы разбиты, а там полковые 76-мм пушки остались. Пушки и «сорокапятки» тоже стоят. Наши артиллеристы… Фамилии. Боже ты мой, там не до фамилий было. Выскакивают из амбразур здания 333-го полка и прямо к этим пушкам. Пушки оказываются целые. Наши артиллеристы развернули и прямой наводкой в танк немецкий. Танк сразу остановился, а за ним, видно, другой шел. Увидев такое положение – они назад. Танковая атака была отбита.

Напротив казармы нашего полка была казарма 9-й заставы Кижеватова. Там были еще семьи этих пограничников. Куда им деваться? Эти семьи с детьми на руках в пошли в наше подземелье, которое еще осталось целым.

В первый день войны атака шла за атакой. Мы старались связаться с нашими частями, но никак не могли, потому что наша радиостанция работала только на 5 км. Когда наш радиопередатчик передал: «Я крепость! Я – крепость! Веду бой», то сразу показалось, как будто бы мы со своими, но нет, ничего не получилось.

Немцы предлагали нам сдаться, ибо вся крепость будет с землей смешана. Кижеватов – никакого плена, никто не уйдет. Но где-то на второй или третий день он сказал: «Женщины, выходите, потому что нам нужно воевать». Женщины взяли простыни и вышли к немцам. Где-то через полчаса приходит одна девочка, 12–13 лет. Говорит Кижеватову: «Немцы сказали, чтобы вы сейчас сдались в плен, если не сдадитесь – вся крепость будет смешана с землей». Потом еще бои за боями.

Нашими 333-м и 84-м полками командовал комиссар Фомин. Мы сначала пытались прорваться и соединиться со своими, но после того, как это не удалось, продолжали держать оборону. Но драться было уже нечем. Не было боеприпасов, питания. Нас спасал только сахар, который мы нашли на складе продснабжения. Сахар был в грудках, рафинад, мы его в карманы набивали. Воду доставали из Буга, и в казарме 333-го полка была вода, которой здание отапливалось. Ночью бой затихал, но в ночное время наши войска охраняли амбразуры, чтобы немец не просочился и не забросал гранатами наши помещения. Кроме того, ночью убирали раненых. Наша санчасть пыталась им помочь, но раненых сколько было – Бог ты мой! Даже не было места для их размещения.

А воевать было нечем. Жрать нечего. Стрелять нечем… Я во взводе конной разведки обязанности старшины исполнял и знал, где у Буга находится склад боеприпасов. И вот Фомин послал меня и Ивана Коновалова разведать с боеприпасами. Прошли мы, сзади крик, а в ППШ осталось по 5 патронов… Выстрелили, и на этом окончилось… Так я попал в плен.

Интервью и лит. обработка —

А. Драбкин, Н. Аничкин

Щербинин Павел Афанасьевич

19 июня 1941 года на совещании командного состава было объявлено, что 22 июня в 5 часов утра будут проводиться учения – показные, с боевой стрельбой. Я жил на частной квартире в семье железнодорожника вместе с начфином полка Копыловым. Вечером мы попросили хозяйку, чтобы она нас разбудила в 4:30. Она сказала: – «Сами встанете еще раньше!». Мы подумали, что она шутит. 22 июня, примерно в 4 часа, от взрывов снарядов зазвенели стекла в квартире, которая находилась недалеко от станции железной дороги. Наша хозяйка закричала: «Война!», а мы подумали, что проспали начало учений.

Быстро одевшись, мы побежали к штабу полка. Подойдя к штабу, который находился недалеко от квартиры, мы увидели, что снарядом разрушен вход в штаб, дежурный по штабу убит, связь нарушена. Первое время мы не могли понять, война это или провокация, однако фашистская артиллерия продолжала обстрел, а самолеты большими партиями летели в направлении Минска.

Наш 459-й полк быстро вышел на исходные позиции для обороны, которые находились примерно в 6–8 километрах от Жабинки. Я уже ранее писал, что полк был не в полном составе.

Примерно в 8 утра батальонный комиссар Блохин приказал мне поехать в военный городок, где проживали семьи офицеров, и предупредить их, чтобы они готовились к отправке их вечером на Минск, а также взять у его жены гимнастерку с орденом Боевого Красного Знамени, которым он был награжден за проявленное мужество в войне с белофиннами. Полком в это время командовал начальник штаба Петров, командир полка за несколько дней до начала войны был отозван в Москву.

В связи с артобстрелом военного городка все семьи офицеров находились в поле. Я передал жене комиссара о предстоящей вечером эвакуации, забрал гимнастерку и вернулся в полк. В это время полк уже вел бой. Командир полка вместе с комиссаром, оставив командование на подполковника Димитришина, выехали в 1-й батальон, который находился на строительстве укрепрайона. За комиссара остался секретарь партбюро старший политрук Нагульнов Н.И.

Во время боя, примерно в 14–15 часов, в связи с обходом нас немцами с флангов был получен приказ об отходе с боями в направлении города Кобрина.

Мы не имели возможности предупредить семьи об отходе полка в другом направлении, поэтому дальнейшая судьба семей нам была неизвестна.

Примерно в 6–8 километрах не доходя до города Кобрина наш полк совместно с другими отходящими частями занял оборону. Вели ожесточенный бой. Немецкие части сперва пошли в наступление во весь рост, горланя песни, но, получив достойный отпор, понесли большие потери и вынуждены были прекратить наступление. И только после подхода подкрепления вновь перешли в наступление. Перед превосходящими силами противника части нашего полка вместе с другими разрозненными частями стали с боями отходить, оставив город Кобрин.

Отойдя километров на 11, подполковник Димитришин из оставшихся подразделений полка создал отдельный батальон, в который вошли подразделения 3-го батальона, части полковой школы, батарея «сорокопяток» и другие подразделения. Начальником штаба был назначен старший лейтенант Паршин. Я был утвержден секретарем парторганизации. Не установив связь с командиром полка и командиром дивизии, подполковник Димитришин принял решение отходить в направлении города Картуз-Березка. При подходе к городу высланная заранее разведка доложила, что мост через реку взорван и переправочных средств нет.

Было принято решение двигаться на город Пинск (бывший областной центр), стремясь соединиться с нашими частями, мы старались не вступать в бой с фашистскими войсками.

При подходе к городу мы узнали, что там находятся наши войска. Нашему отдельному батальону указали участок, где мы должны организовать оборону. Примерно через сутки вступили в бой. В первый день немцы понесли большие потери, однако вскоре подошло подкрепление, и фашистские войска усилили наступление. Обороной города Пинска руководил командир 75-й сд генерал-майор Недвичин, который отдал приказ нашему батальону прикрывать отход дивизии в направлении городов Лунинец, Житковичи с последующим выходом к старой границе.

На старой границе пограничники организовали оборону. Батальон, выйдя на старую границу и получив боеприпасы, вместе с пограничниками в течение нескольких дней вел упорные бои. Водном из боев погиб начальник штаба старший лейтенант Паршин, начальник артснабжения и другие.

В это время батальон получил приказ командира 75-й сд о том, что он входит в состав 115-го сп. Батальону было приказано отойти и занять оборону, не допустив занятия немцами города Турова. За три километра не доходя до города мы заняли оборону. На вторые сутки подошли немецкие войска, и начался сильный бой. На третий день мы вынуждены были оставить город, но еще через два дня получили строжайший приказ выбить фашистов из него, что мы и сделали, мобилизовав все свои силы. Наступление немцев было остановлено, и они вынуждены были перейти к обороне. Большую помощь в снабжении продовольствием нам оказывал Мозерский обком партии.

Примерно в 20-х числах июля мы получили приказ немедленно организовать отход в связи с тем, что фашистские войска оказались далеко впереди нас, заняв города Гомель и Мозер. Батальон форсированным маршем отходил в направлении города Чернигова. Форсировав реку Днепр, мы вошли в город. Чернигову были нанесены огромные разрушения. Во многих местах бушевали пожары.

Батальон вместе с 115-м сп занял оборону, не доходя села Яблоневка. Несколько дней вели упорные бои, отражая атаки немцев. В этом бою погиб замечательный, бесстрашный командир роты старший лейтенант В. Рыбаков (за участие в Финской войне он был награжден орденом Красной Звезды). Тяжелое ранение получил начальник штаба батальона лейтенант Щукин.

По приказу командира дивизии полк отошел и занял оборону, не доходя города Прилуки. Нашему батальону было приказано прикрывать отход дивизии. Заняв оборону, мы узнали, что фашистские войска обошли нас с флангов. В это время связь с командованием дивизии была прервана. Чтобы не попасть в полное окружение, мы в составе 50–60 бойцов и командиров стали отходить в направлении населенного пункта Гребенки. Подойдя к населенному пункту, разведка доложила, что село занято немцами. Старшим у нас был начальник штаба батальона старший лейтенант Винокуров. Посоветовавшись, мы приняли решение отходить на соединение с войсками, оборонявшими город Киев. На третий день мы узнали, что войска, оборонявшие Киев, отошли, и мы находимся в окружении. Решили тогда мы отходить на Харьков. Не доходя до Харькова 25 километров, в местечке Солнцево нам сказали, что город находится у немцев. Тогда мы пошли в направлении городов Люботин, Богодухов, Ахтырка и дальше Обоянь Курской области. Двигались только ночью. Не дойдя до города Обоянь, мы установили, что там находятся немцы. Мы повернули на Курск. В районе населенного пункта Беседино после разведки установили, что оборона немцев не сплошная. В стыке обороны немцев вышли к нашим войскам 7 ноября 1941 года.

Столько было радости, ведь мы прошли более 1000 километров и наконец-то встретились со своими войсками. Сколько пришлось испытать голода и холода (обмундирование у нас было летнее, разваливающиеся сапоги, а в голенищах между подкладками мы сохранили партийные билеты).

Вышли в военной форме с оружием, сохранив партбилеты – нас было 4 коммуниста. Нам много раз предлагали сдать оружие и обмундирование, но мы не соглашались, и правильно сделали, до конца выполнив воинский долг.

Командование находилось в городе Чигры. После проверки документов нас направили в штаб Юго-Западного фронта, который находился в городе Воронеже. В штабе фронта мы получили направление в город Липецк в резерв, где нам выдали новое обмундирование. После разгрома немцев под городом Ельна я узнал, что в этих боях участвовали наши товарищи, вышедшие из окружения: лейтенанты Иванов, Хвацкин, старшина Сироткин и другие. А я был временно назначен политруком в резервной роте молодых солдат.