Текст книги "Аналитико-катартическая терапия эмоциональных нарушений"

Конфронтация проясняет какое-то конкретное явление и заставляет пациента признать что-то, чего он избегает и что ему в дальнейшем придется признать и осознать еще более четко. Конфронтация основывается на выявлении противоречий в высказываниях, чувствах, поведении пациента и предъявлении ему этих противоречий. В «Критическом словаре психоанализа» Ч. Райкрофта конфронтация определяется как «…термин, применяемый иногда для описания приема, который использует аналитик, чтобы привлечь внимание пациента к каким-либо особенностям его поведения, не пытаясь их объяснить или интерпретировать» (Райкрофт Ч., 1995).

Ральф Гринсон выделил некоторые из вербальных компонентов аналитического метода. Он считает, что сам термин «анализирование» есть краткое выражение, обозначающее некоторые способствующие возникновению инсайта приемы. К таким приемам он относит конфронтацию, разъяснение (кларификацию), интерпретацию (Гринсон Р. Р., 1994).

Кларификация следует за конфронтацией и смешивается с ней, представляя скорее процесс четкого выявления психологических явлений, с которыми сталкивается пациент. Этот процесс включает в себя «выкапывание» важных деталей, которые необходимо отделить от постороннего материала. Таким образом, конфронтация и кларификация представляют собой единый процесс, нацеленный на осознание. Метод аналитико-катартической терапии может быть обозначен как конфронтационно-кларификационный в отличие от интерпретативного метода психоанализа (Гринсон Р. Р., 1994).

Интерпретация означает «перевод в осознанное состояние бессознательного смысла источника, истории, способа или причины данного психического события». И конфронтация, и интерпретация нацелены на осознание. Вопрос только в том, что является материалом для осознания. Психоаналитики рассматривают конфронтацию как подготовительный этап к интерпретации. Они указывают, что конфронтация совмещает осознаваемую больным информацию о реальности с ранее не осознававшейся, а интерпретация приводит этот совмещенный когнитивный комплекс во взаимосвязь с бессознательными установками и мотивами, действовавшими в актуальной жизненной ситуации (Гринсон Р. Р., 1994). При этом не следует забывать, что содержание интерпретации является функцией теоретической концепции, исповедуемой психоаналитиками.

Термин «кларификация» ввел в психотерапевтический лексикон Карл Роджерс. Кларификация означает помощь пациенту в «прояснении своих чувств, включая природу своих страхов, объектных отношений, аттитюдов, различный выбор действий и т. д.» (Rogers C. R., 1942).

Техника кларификации – как характеристика недирективного метода Роджерса – заключается, главным образом, в том, что терапевт отражает в более точной форме чувства, которые сопутствуют основному ходу мыслей пациента, посредством «вербализации их в более ясной форме». Такая рефлексия целиком опирается на «утверждения» пациента и, следовательно, не выходит за рамки феноменологического или описательного подхода.

К. Роджерс отличает кларификацию от интерпретации, которую он определяет как «стремление изменить субъективное отношение посредством толкования мотивов и специфических стереотипов поведения» (Rogers C. R., 1942).

Кларификация в изложенном смысле ориентирована не на бессознательный (подавленный) материал, а на сознательные и (или) предсознательные процессы, которые пациент недостаточно осознает, которых избегает его внимание, но которые он более или менее ясно начинает осознавать, когда ему на них указывают. Многие пациенты имеют довольно смутное представление о своих чувствах, мыслях, позициях, стереотипах поведения. Они не могут ясно осознать, что беспокоит их, устанавливают взаимосвязи там, где их нет, упуская подлинную связь событий, или воспринимают происходящее в искаженном виде под влиянием своих эмоций или невротических комплексов. Одним словом, им недостает осознанности и понимания там, где они возможны.

Цель терапии состоит в том, чтобы помочь пациенту достичь более высокой степени осознанности в восприятии себя и окружающего мира, что делает возможным адекватную вербализацию (Бибринг Э., 1999). Терапия К. Роджерса заключается, по Э. Бибрингу, в «манипуляциях переживаниями», в результате чего пациент, впервые почувствовавший, что к нему относятся уважительно, или впервые взявший на себя ответственность за свое поведение, начинает ощущать независимость и уверенность в себе. Кроме того, в рамках данной терапии применяется разъяснительный метод. Оба метода равноценны. Цель терапии – выработать реалистичное, объективное отношение к себе и окружающим.

По мнению Э. Бибринга, «в процессе кларификации невротические проблемы не решаются, а предстают в новом свете перед «беспристрастным Эго» (Бибринг Э., 1999). Кларификационный инсайт рассматривается им как «лечебный фактор ограниченной ценности». «Полный» же инсайт с точки зрения психоанализа достигается благодаря интерпретации. Интерпретация определяется как метод исследования бессознательного материала: бессознательных мотивов и механизмов защиты, бессознательных инстинктивных тенденций, скрытых значений стереотипов поведения и т. д. Аналитик стремится «угадать» и объяснить пациенту в форме гипотетических конструкций и реконструкций те бессознательные процессы, которые, как предполагается, детерминируют его поведение (Бибринг Э., 1999). В целом интерпретация – это не единичный акт, а длительный процесс, которому предшествует период «подготовки» в форме кларификации. Любая интерпретация строится на основе рабочей гипотезы, требующей подтверждения. Это делается в процессе «проработки»: терапевт и пациент в рамках аналитического сеанса и вне его рамок проверяют одну за другой различные гипотезы на предмет их соответствия реальности. Если интерпретация правильная, то пациент принимает ее и достигает полного инсайта. Если эффект кларификационного инсайта заключается в «укреплении» ослабленного Эго, формировании беспристрастного Эго, то воздействие интерпретативного инсайта инициирует процесс переориентации, в результате которого пациент находит иной, более действенный и адекватный способ решения патогенных инфантильных конфликтов (Бибринг Э., 1999). Процесс осознания – это результат психологической переработки, которая включает в себя реактивацию патогенного инфантильного конфликта. Наряду с освобождением от эмоционального напряжения происходит осознание и усвоение аналитического материала, что способствует возникновению инсайта. «Процесс формирования инсайта посредством реактивации патогенного конфликта в ситуации переноса – фирменный знак психоанализа» (Gill M., 1954, цит. по: Бибринг Э., 1999).

Таким образом, «психоаналитик сначала сеет то, что после жнет». Иными словами, с точки зрения сторонников классического психоанализа, «правильная» интерпретация и «полный» инсайт возможны лишь при условии, что пациент поверит во фрейдовские мифы о детской сексуальности (Уэллс Г. К., 1959).

Патогенетическая психотерапия, как отмечалось выше, отказалась от метода свободных ассоциаций, поскольку этот метод был связан с интерпретацией и, таким образом, таил в себе угрозу в навязывании пациенту несуществующих комплексов. Однако отказ от свободного ассоциирования привел к негативным последствиям, что проявилось в снижении эксплорационных возможностей патогенетической психотерапии в связи с утратой ею спонтанности и тем самым с ограничением доступа к вытесненным переживаниям.

Метод Перлза, как известно, не нуждается в интерпретациях. Любые поиски причин расстройства, связанного с травмами раннего детства, представляются Ф. Перлзу защитными оправданиями, которые усиливают, а не разрушают невроз. Как говорил Ж. Лакан, «интерпретация питает симптом». Так, если я приду к заключению, что «я бессилен, потому что моя мать чрезмерно меня опекала и подавляла моего отца», то это станет «извинением» всех моих актуальных трудностей и позволит мне утвердиться в моем фаталистическом детерминизме. Это значит, что интерпретация поддерживает и усиливает симптом, придавая ему смысл (Лакан Ж., цит по: Гингер С., Гингер А., 2001).

Ф. Перлз отказался от интерпретации как метода, который, будучи нацелен на осознание причины невротического расстройства, в действительности уводит от конфронтации с актуальными мыслями, чувствами, телесными процессами, моторной деятельностью. Место свободных ассоциаций в методе Ф. Перлза занимает «континуум осознания» – постоянный поток ощущений и мыслей, образующий фон, на котором последовательно выделяются возникающие значимые фигуры (гештальты). Континуум осознания является основой терапевтической работы и неотъемлемой частью всех технических процедур, однако может применяться и автономно, нередко приводя к неожиданным и значительным для пациента результатам (Mellibruda J., 1980).

Отказавшись от метода свободных ассоциаций, Ф. Перлз заменил его техникой, обладающей огромным потенциалом спонтанного самовыражения. В отличие от свободных ассоциаций в психоанализе гештальт-терапия придает особое значение концентрации. Свободные ассоциации ведут к разбеганию, полету идей; концентрация же подразумевает фокусирование на фигуре, а не на фоне. Следует особо подчеркнуть, что концентрация необходима для преодоления сопротивления. Концентрацию на «непрерывном потоке сознания» (континууме осознания) можно рассматривать как модификацию метода свободных ассоциаций. Из пассивного созерцателя свободных ассоциаций, лежащего на кушетке, пациент превращается в активного участника психотерапевтического процесса. Свобода действий и активация творческой активности способствуют спонтанности, пробуждению сильных чувств и их вербализации. Таким же творческим способом переработаны техники телесно-ориентированной психотерапии, которые применяются с конкретной целью – показать пациенту (конфронтация), как на телесном уровне выражается его психологическое сопротивление.

Кроме того, Ф. Перлз изменил роль психотерапевта, который теперь активно вмешивался в процесс ассоциирования, выполняя функции фрустратора и катализатора, помогая пациенту выходить из тупиковых ситуаций. Такое «ограничение свободы» свободных ассоциаций значительно снижает для пациента возможность «избегания» столкновения с переживаниями и сокращает путь пациента к осознанию. Гештальт-терапевт фрустрирует пациента, пока тот, как писал Ф. Перлз, «не окажется лицом к лицу со своими блоками, запретами, нежеланием видеть, слышать, обладать силой, властью самостоятельно обеспечить свою безопасность». Вместе с тем задача психотерапевта – создать ситуацию, в которой пациент ощущает принятие и не испытывает угрозы. Фрустрация не связана с враждебностью. Если пациент сопротивляется работе с материалом, к которому привлекает его внимание психотерапевт, то не следует его подталкивать. Придут другие времена, когда пациент будет готов к такой работе (Perls F., 1969, цит. по: Паттерсон С., Уоткинс Э., 2003).

Сущность гештальт-подхода одной фразой передают С. и А. Гингер: «Речь идет не о понимании, анализе или интерпретации событий, поступков или чувств, а, скорее, о поощрении глобального осознания того, каким образом мы функционируем: как протекают процессы нашего приспособления к окружающей среде; как мы интегрируем актуальный опыт; как проявляются наши избегания, наши механизмы защиты или сопротивления» (Гингер С., Гингер А., 2001). Одним словом – «что и как важнее, чем почему». Гештальт-терапию критикуют, прежде всего, именно за эту установку – акцент на процессе, а не на содержании. Акцент на чувствах, а не на мыслях – другая крайность гештальт-терапии.

Обе крайности гештальт-терапии, ее «экстремистский подход», преодолеваются в аналитико-катартической терапии. Различие в подходах вытекает из исходных позиций. Аналитико-катартическая терапия – это каузальная терапия, ее обращение к опыту гештальт-терапии носит сугубо утилитарный характер, она использует его для достижения собственных целей – выявления причин психологических затруднений. «Что и как» является для нее не принципом, а техническим приемом привлечения внимания пациента к явлениям сопротивления. Гештальт-терапию не интересуют проблемы пациента, она не является конфликт-центрированной, она тем более не центрирована на симптоме, для нее важнее всего – концентрация на «сейчас» и расширение осознания. Важен процесс, содержание же вторично, его можно рассматривать как «побочный продукт» процесса осознания; такими же побочными продуктами являются исчезновение симптомов и разрешение внутриличностного конфликта. Центром же внимания аналитико-катартической терапии является проблема пациента и связанные с ней переживания, в связи с чем вопросы «что и как» акцентрируются исключительно в контексте проблематики пациента, играя роль инструмента для конфронтации пациента с сопротивлением.

Пренебрежительное отношение к анализу гештальт-терапевты обосновывают следующим образом. По их мнению, продолжительные беседы, направленные на попытку установления причин тех или иных поступков людей, не приводят к переменам в их поведении, и часто эти беседы представляют собой не более чем бесплодные интеллектуальные упражнения. Польза, полученная в результате подобных психотерапевтических бесед, часто является, по мнению гештальтистов, результатом действия побочных терапевтических факторов. Поэтому в гештальт-терапии стремятся к сосредоточению на процессе конкретных действий, выполняемых пациентом («что и как»), поскольку их осознание и переживание создают более непосредственные предпосылки как для их понимания, так и для управления ими (Mellibruda J., 1980).

С позиций же аналитико-катартической терапии сама постановка вопроса о том, что важнее – «что и как» или «почему» – выглядит нелепой. Для подтверждения этого суждения приводим следующий диалог (взятый из работы Е. Меллибруды), который иллюстрирует применение техники (и одновременно принципа) «континуума осознания» в гештальт-терапии.

Терапевт. Что ты сейчас осознаёшь?

Пациент. Я осознаю, что говорю с тобой, вижу других людей в комнате, осознаю, что она вращается, чувствую напряжение в плечах, отдаю себе отчет в том, что меня охватывает беспокойство, когда об этом говорю.

Терапевт. Как ты переживаешь свое беспокойство?

Пациент. Слышу, что голос мой дрожит, губы пересохли, я говорю запинаясь.

Терапевт. Ты осознаёшь, что делают твои глаза?

Пациент. Да, сейчас отдаю себе отчет в том, что мои глаза смотрят куда-то в сторону.

Терапевт. Можешь ли ответственно это объяснить?

Пациент. Я стараюсь не смотреть на тебя.

Приведенная иллюстрация в прямом смысле этого слова – одно из «упражнений», к которым прибегают гештальт-терапевты для расширения осознания, и эти «упражнения» не бесплодны, поскольку достигают целей гештальт-подхода – показать пациенту, как он «функционирует». Каузальный же терапевт, не прибегая к последовательному сосредоточению пациента на своих сенсомоторных ощущениях, обратил бы его внимание на то, что в процессе обсуждения значимого для него вопроса, он отводит в сторону взгляд (конфронтация). Континуум осознания ради осознания – это техника гештальт-терапии, предназначенная для достижения определенных целей. В аналитико-катартической терапии эта техника неуместна. Здесь имеют значение только те невербальные телесные движения, которые указывают на сопротивление. Акцент на «что и как» в аналитико-катартической терапии приобретает смысл только в тех ситуациях, когда терапевт обращает внимание пациента на то, «что» он делает и «как» он это делает в целях избегания осознания в процессе проработки актуального для пациента конфликта, особо значимых отношений.

Таким образом, эффективность гештальт-терапии ее адепты приписывают направленности на «процесс». На самом деле, как показывает практика АКТА, дело здесь не в противопоставлении процесса и содержания, а в глубине переживаний пациента. И аналитическая беседа, которая затрагивает переживания пациента и обостряет его внутренний конфликт, может быть весьма эффективной, как следует из опыта патогенетической психотерапии; и гештальт-эксперимент, в ходе которого не произошла актуализация значимых переживаний, основу которых составляют противоречивые отношения личности, может оказаться холостым выстрелом. АКТА – это диалогический метод, направленный на обострение и столкновение противоречивых тенденций личности, он вызывает сильные душевные переживания, которые, подобно «внутреннему взрыву», способны перевернуть личность пациента.

В аналитико-катартической терапии место свободных ассоциаций в психоанализе и континуума осознания в гештальт-терапии заступает монодраматическая техника проигрывания конфликта. Монодрама – одна из техник психодрамы, предложенная Я. Морено. Пациенту предлагается сыграть одну за другой различные роли из припоминаемой им ситуации: например, он может вести диалог с различными аспектами своей личности или завязать воображаемый диалог с одним из своих родителей, отвечая ему так, как он это себе представляет, как он этого желает или боится и т. д. В АКТА – это диалог («встреча») между противоречивыми отношениями своей личности. Цель состоит не в том, чтобы проиграть конфликт так, как его понимает пациент: такая «встреча» в лучшем случае закончится эмоциональным отреагированием. Цель состоит в том, чтобы пациент проработал свой конфликт, чтобы в процессе психодрамы он уловил противоречивость своих отношений и осознал подлинную причину своих страданий. В соответствии с концепцией невроза патогенетической психотерапии, это означает, что диалог должен завязаться в сфере особо значимых отношений личности; в процессе такого диалога разыгрываются не абстрактные внутренние противоречия, а конфликтная психотравмирующая ситуация, именно в связи с этим бушуют страсти, человека охватывают сильные чувства, актуализируются переживания. Важно также, чтобы причина, лежащая в основе эмоционального расстройства, была скрытой от пациента. Только при соблюдении этих условий катартическая техника может способствовать катарсису.

В отличие от АКТА в гештальт-терапии «континуум осознания» не связан с конкретной проблемой пациента, не связан с психотравмирующей ситуаций: терапевт работает с тем, что «всплывает» на поверхность, наподобие обломков затонувшего судна. АК-терапевт работает с ситуацией кораблекрушения. Этот подход прицельный, он не бьет из пушки по воробьям, а прямой наводкой по цели – в сердцевину переживаний пациента, которую составляют внутренние противоречия личности.

Подход гештальт-терапии не конкретен. Ф. Перлз, как и другие последователи З. Фрейда, исходит из универсальности внутренних конфликтов, игнорируя их индивидуальность. Гештальт разыгрывает конфликты обобщенного характера: между «top-dog» и «underdog», между сильным и слабым, агрессивным и нежным и другими полярностями. АКТА же разыгрывает сугубо индивидуальные конфликты, наполненные конкретным содержанием, почерпнутым из реальной жизни пациента. Проработка конфликта должна быть предельно конкретной, до бытовых мелочей, за которыми подчас таятся отнюдь не мелочные проблемы; пациент же игнорирует детали, склоняясь к обсуждению обобщенных, абстрагированных отношений, пряча за этим суть вопроса (интеллектуализация).

АКТА лишена пафоса гуманистического подхода, она ставит перед собой конкретные, реальные цели – осознание внутреннего конфликта и связанную с ним непосредственно коррекцию нарушенного отношения. Гештальт же ставит перед собой далеко идущие цели (хотя и утопические) – расширение осознания до масштабов, способных вызвать формирование гармоничной, само-актуализирующейся личности. Такую же цель декларировала когда-то и патогенетическая психотерапия в лице ее создателя: изменить систему отношений больного в целом, его отношения к миру, изменить в широком плане его жизненные позиции и установки. Не с этой ли идеи начиналось на Западе «движение за реализацию человеческого потенциала»?

Отношение к этому феномену, открытому З. Фрейдом, различно у разных школ психотерапии. В психоанализе перенос рассматривается как необходимый фактор в психотерапии, для психоаналитиков немыслимо, чтобы кто-то, называя себя психотерапевтом, отрицал бы перенос. Иной взгляд у психотерапевтов феноменологического направления: от сдержанной позиции до полного отрицания этого феномена.

Ролло Мэй в одной из своих статей 1958 года так описывает свою позицию: «На самом деле пациент-невротик не «переносит» на свою жену или своего терапевта те чувства, которые он испытывал к своей матери или своему отцу. Мы бы скорее сказали, что невротик в определенных областях так и не преодолел отдельные неразвитые и ограниченные способы поведения, непосредственно связанные с его детским опытом. И теперь он воспринимает жену или терапевта все через те же кривые, искажающие действительность «очки», через которые он раньше воспринимал мать и отца. Эту проблему следует объяснять в терминах восприятия и отношения к миру, что делает ненужным представление о переносе как о перемещении отдельных чувств с одного объекта на другой» (Мэй Р. Цит по: Гингер С., Гингер А., 2001).

Нам импонирует позиция С. Кратохвила (Kratochvil S., 1978), который понимал под переносом «проекции прошлого опыта», подчеркивая тем самым, что переносятся не только инфантильно-сексуальные чувства, а самый широкий спектр отношений. В психоанализе понятие «проекция» используется как защитный механизм, посредством которого человек приписывает другим людям свои мысли, чувства и поступки, заведомо для них не характерные. Проекция предохраняет человека от чувства подавленности и тоски, которые могут возникнуть вследствие внутреннего конфликта. С. Кратохвил же применяет понятие «проекции прошлого опыта» не в приведенном узком, психоаналитическом смысле, а в значении, известном в психологии под названием «проективные методы», когда пациенту предлагается «неопределенно стимульный материал», в котором так или иначе отражаются различные давние переживания пациента, и он реагирует на него, исходя из своего прошлого опыта.

Близка нам и позиция Карен Хорни (1993), которая рассматривает анализ переноса как «подробное изучение взаимоотношений между пациентом и аналитиком в целях выяснения характера отношений пациента с другими людьми». В концепции К. Хорни перенос – это манера поведения пациента по отношению к психоаналитику в зависимости от структуры своего характера, а не перенос на аналитика чувств и переживаний детства. Поэтому аналитик должен использовать эти эмоции пациента, чтобы понять его защитные стратегии и внутренние конфликты (К. Хорни, 2007). Такое толкование, на наш взгляд, способствует не только демистификации явления переноса, но также и тех процедур, которые в психоанализе направлены на его усиление и развитие в лечебных целях «трансферентного невроза».

Возникает вопрос, не имеем ли мы дело с разными обозначениями («проекция», «стереотип») одного и того же феномена?

З. Фрейд полагал, что отношение пациента к терапевту обусловливается его ранними отношениями, приобретающими характер стереотипов, в дальнейшем же пациент повторяет старые паттерны (навязчивое повторение). Таким образом, формирование стереотипов ограничивается сугубо рамками детства, раз сформировавшись, стереотип как нечто застывшее и неизменное на всю оставшуюся жизнь, оказывает влияние на отношения человека. То, что прошлое оказывает влияние на настоящее, очевидно, как и то, что личность способна к развитию и изменениям. В связи с этим понятие переноса, связанное в психоанализе с концепциями вневременного бессознательного и навязчивого повторения, как и многие другие понятия психоанализа, несет на себе печать мистицизма, обреченности, извечной детерминированности поведения человека роковыми обстоятельствами раннего развития. Более подробно вопрос о соотношении прошлого и настоящего освещается ниже (см. гл. 4).

Таким образом, АКТА не пользуется термином «перенос», поскольку сам этот термин не отражает существа явления, которое приписывают ему психоаналитики. В отличие от психоанализа АКТА работает не с переносом, а с реальными отношениями терапевт – пациент, в которых, естественно, отражается прошлый жизненный опыт пациента, его проекции на эти отношения, стереотипы поведения и т. п.

Следует прислушаться к призыву С. и А. Гингер (2001): соблюдению осторожности при употреблении термина вне его привычного контекста; ведь слово «перенос» уже приобрело особый, специфический смысл в психоанализе, и его беспорядочное использование было бы излишним. В такой же демистификации нуждается и другое психоаналитическое понятие – контрперенос. По определению С. и А. Гингер, контрперенос – это «все то, что вызвано личностью самого терапевта и что может оказать влияние на его отношения с клиентом». Речь может идти о сопереживании, или эмпатии, как способности идентифицироваться с другим человеком, с его ощущениями, переживаниями, с его проблемами, которые находят отклик в его душе. Сопереживание, однако, так же как и аутентичность терапевта, должны находиться под контролем терапевта. С. и А. Гингер называют это контролируемым участием. Терапевт вступает с пациентом в реальные субъект-субъектные отношения. Он пробуждает у пациента осознание тех взаимоотношений, которые возникают между пациентом и окружающей средой (включая терапевта), и сознательно использует свой собственный контрперенос в качестве движущей силы лечебного процесса. Он центрирован не только на пациенте, но и на самом себе: внимателен к своим собственным чувствам, возникающим у него здесь и теперь в присутствии пациента, с которым он в любой момент готов сознательно разделить эти чувства. Он не бывает нейтральным; он вовлечен в отношения, проявляя селективную открытость и контролируемое участие, оставаясь предприимчивым и активным и вместе с тем – недирективным (Гингер С., Гингер А., 2001).

В диалогах аналитико-катартической терапии идентификация терапевта с пациентом является непреложным условием продвижения пациента к осознанию. Сама техника проигрывания конфликта, при которой терапевт является активным участником действия, выступая в роли «второго Я» пациента («дублера»), предполагает идентификацию и глубокую вовлеченность в разыгрываемую конфликтную ситуацию.

В современном психоанализе понятия «перенос» и «контрперенос» трактуются как в узко психоаналитическом плане, так и более широко. В словаре Чарльза Райкрофта (1995) мы находим отражение обоих подходов. Перенос (трансфер) обозначен и как «перемещение на своего аналитика чувств, связанных с людьми из прошлого», и как «эмоциональное отношение пациента к своему аналитику». Контр-трансфер рассматривается как «перенос аналитика на своего пациента». В этом значении контр-трансфер является мешающим, искажающим фактором в лечении. В расширенном значении – это эмоциональное отношение аналитика к своему пациенту, включающее его реакцию на определенные моменты поведения пациента. Такого рода контр-трансфер можно рассматривать как клинический катализатор, свидетельствующий, что эмоциональная реакция аналитика основана на правильной интерпретации истинных намерений и смысла поведения пациента (Райкрофт Ч., 1995).

Итак, терапевтические отношения в АКТА рассматриваются без привлечения столь неоднозначно трактуемых понятий как «перенос» и «контрперенос». Место этих понятий заступают такие характеристики, как «субъект-субъектные» отношения («Я – ты» отношения), проекции прошлого опыта, эмоциональные стереотипы, контролируемое участие и др.