Текст книги "Англо-Бурская война (1899—1902)"

Теперь буры, правда с опозданием, неожиданно проявили инициативу весьма драматичным образом. Севернее Эсткорта, куда к генералу Хилдьярду ежедневно подходило пополнение, находятся два маленьких городка или по крайней мере две географические (и железнодорожные) точки: Фрере, примерно в десяти милях севернее Эсткорта, и Чивели, в десяти милях от него и примерно на таком же расстоянии к югу от Коленсо. 15 ноября из Эсткорта отправили бронепоезд проверить, что происходит на дороге. В Бурской кампании нас уже постигла одна беда в результате подобной неудачной затеи. Теперь еще более серьезная драма должна была подтвердить, что бронепоезд абсолютно не в состоянии действовать в одиночку. В качестве средства перемещения артиллерии для бронепоездов, возможно, и найдется место в современной войне, однако в разведке они представляются наименее эффективным и самым дорогим средством из всех доселе придуманных. Умный всадник соберет гораздо больше информации, будет менее заметен и сохранит свободу в выборе маршрута. После наших опытов бронепоезд может выезжать из военной истории.

На бронепоезде находилось девяносто дублинских фузилеров, восемьдесят дурбанских волонтеров и десять моряков с корабельным 7-фунтовым орудием. Экспедицию сопровождали капитан Гордонского полка Холдейн, лейтенант Дублинского фузилерского полка Франкленд и известный журналист Уинстон Черчилль. То, что можно было предвидеть, – произошло. Бронепоезд въехал в наступающую армию буров, был обстрелян, попытался уйти, но рельсы позади него уже заблокировали, и поезд потерпел крушение. Дублинцы и дурбанцы под интенсивным огнем неприятеля беспомощно падали с платформ. Железнодорожное крушение – вещь не из приятных, засада – тоже, а уж их сочетание, несомненно, приводит в полное смятение. Тем не менее нашлись отважные сердца, которые смогли мобилизоваться. Холдейн и Франкленд собрали войска, а Черчилль привел в чувство машиниста. Паровоз отцепили, и он поехал, набитый ранеными. Черчилль, который на паровозе уже был вне опасности, благородно вернулся обратно, чтобы разделить судьбу товарищей. Потрясенные солдаты некоторое время продолжали тщетное сопротивление, но ни помощи, ни спасения ждать было неоткуда. Им ничего не оставалось, как сдаться. Самый суровый военный критик не может осудить этот поступок. Несколько человек ускользнули, кроме тех, кто спасся на паровозе. Мы потеряли двоих убитыми, двадцать ранеными. Примерно восемьдесят человек попали в плен. Поразительно, что Холдейну и Черчиллю удалось бежать уже из Претории.

Теперь в Южный Наталь текли два потока вооруженных людей. Снизу в опасную точку шли состав за составом с британскими регулярными войсками. На каждой станции их угощали и приветствовали. Близлежащие к железнодорожной линии фермы вывесили «Юнион Джек», и люди там слышали хор множества голосов, когда огромные поезда проносились по дороге. А сверху двигались буры. Черчилль видел их – суровых, непреклонных, молча скачущих сквозь дождь и распевающих псалмы вокруг походных костров. Честные храбрые фермеры, однако, бессознательно отстаивали Средневековье и упадок, тогда как наш грубый в речах Томми[52]52
  «Томми Аткинс» (от англ. Tommy Atkins), или просто «Томми», – прозвище простых солдат Великобритании. Вопрос об этимологии прозвища – дискуссионный. По одной из версий, фамилия Аткинс означает «сын краснозема», у британских солдат были красные мундиры. А имя Томми давалось в честь святого Томаса Бекета.


[Закрыть] воевал за цивилизацию, прогресс и равные права для всех людей.

Войска вторжения численностью не больше нескольких тысяч человек, грозные только за счет мобильности, окружили более многочисленную, но менее мобильную британскую армию в Эсткорте и нанесли удар по нашим линиям. Пару дней обсуждался вопрос дальнейшего отступления. Однако Хилдьярд, поддерживаемый советами и самим присутствием полковника Лонга, решил держать свою позицию. К 21 ноября буры уже прошли на юг до Ноттингем-Роуд, точки в тридцати милях южнее Эсткорта и только в сорока милях севернее важного города Питермарицбург. Ситуация сложилась опасная. Либо захватчиков остановят, либо второй по величине город колонии окажется в их руках. Со всех сторон приходили донесения о разграбленных фермах и разоренных домах. По крайней мере, отдельные участники набега действовали с бессмысленным варварством. Разбитые рояли, разрезанные картины, забитый скот и мерзкие надписи – все это обнаруживает хищническую и агрессивную сторону характера бура.[53]53
  Не раз мне приходилось слышать заявления фермеров Свободного Государства, что нанесенный ими ущерб – это справедливое возмездие за эксцессы в Натале.


[Закрыть]

Следующий британский форт за Хилдьярдом в Эсткорте стоял на реке Моои, в тридцати милях к югу. Фортом командовал Бартон. Буры произвели вялый штурм. Жубер, однако, уже начал осознавать мощь британского пополнения и невозможность взять последовательно британские укрепленные позиции теми силами, что находились в его распоряжении. Он приказал Боте отступить с Моои и начал свой северный переход.

Произошел перелом в ходе бурского вторжения в Наталь. Тем не менее у нас нет оснований утверждать, что его обусловил бой у Уиллоу Гранжа. Решающее сражение дал Эсткортский гарнизон под командованием Хилдьярда и Уолтера Китченера двум тысячам захватчиков во главе с Луисом Ботой. В сражении участвовали четыре роты Западно-Суррейского полка, Восточно-Суррейский и Западно-Йоркширский полки, Дурбанский полк легкой пехоты, 7-я батарея Королевской полевой артиллерии, два корабельных орудия и несколько сотен колониальной кавалерии.

Увидев, что неприятель имеет орудие на холме, находящемся на расстоянии возможного удара по Эсткорту, отряд 22 ноября выступил в ночную атаку, чтобы захватить артиллерийскую позицию. Холм взяли без затруднений, однако там обнаружили, что орудия уже нет. Днем буры пошли в мощную контратаку. Наши войска были вынуждены вернуться в город с небольшими потерями и еще меньшей славой. Суррейцы и йоркширцы сражались отменно, но при плохой артиллерийской поддержке оказались в сложном положении. Конная пехота Мартина с большой отвагой прикрывала отступление. Для британцев схватка завершилась потерей четырнадцати человек убитыми и пятьюдесятью ранеными и пропавшими без вести, что, конечно, больше, чем потеряли буры. После этой второстепенной операции у Уиллоу Гранжа буры не проявляли себя, пока генерал Буллер, приехав на фронт 27 ноября, не обнаружил, что враг снова занял линию на реке Тугела. Сам генерал отправился во Фрере, где посвятил все свои силы и время формированию армии, с которой после трех провалов намеревался пробиться в Ледисмит.

Одним неожиданным и малоизвестным результатом экспедиции буров в Южный Наталь стала травма их командира, благородного Жубера, которую тот получил, когда споткнулась его лошадь. Жубер физически не смог продолжать кампанию и почти сразу возвратился в Преторию, передав командование в руки Луиса Боты.

Оставив Буллера формировать свою армию во Фрере, а бурских командиров возводить щит вдоль реки Тугела мощными укреплениями, мы снова вернемся к несчастному городу, который вызывал интерес всего мира и от которого, возможно, зависела судьба империи.

Абсолютно ясно, что если бы Ледисмит сдался и двенадцать тысяч британских солдат с запасами стоимостью в миллион фунтов стерлингов попали бы в руки захватчиков, мы оказались бы перед альтернативой – оставить борьбу или снова завоевывать Южную Африку из Кейптауна. Южная Африка – краеугольный камень империи, а далекий Ледисмит являлся краеугольным камнем Южной Африки. Однако мужество солдат, оборонявших разорванный снарядами городок, и вера народа в своих бойцов ни на миг не ослабели.

8 декабря ознаменовалось отважной операцией осажденного гарнизона. Никаких сведений о предстоящей вылазке никуда не просочилось, за четверть часа до отправления даже задействованные офицеры не имели о ней ни малейшего представления. В десять часов отряд выскользнул из города. Их было шесть сотен – все добровольцы: из Имперского полка легкой кавалерии, натальских карабинеров и пограничного полка горных стрелков. Командовал Хантер, самый молодой и наиболее решительный из британских генералов. С ним шли офицеры Эдвардс и Ройстон. Рядовые не знали, куда направляются и что им предстоит делать. Все бесшумно крались под небом, затянутым облаками, сквозь которые время от времени проглядывала луна и освещала заросшую мимозой равнину. Наконец перед солдатами выросла темная масса – Ган-Хилл, с которого по городу стрелял один из огромных «крезо». Большое прикрытие (четыре сотни человек) оставили у подножия холма, другие (сто человек из Имперского полка легкой кавалерии, сотня карабинеров и пограничников, десять саперов) поползли наверх во главе с майором Хендерсоном. Голландский часовой из сторожевого охранения спросил пароль, но его успокоил говоривший по-голландски карабинер. Британцы поднимались все выше и выше. Тишину нарушали только срывающиеся камни и звук дыхания солдат. Многие бойцы оставили обувь внизу. Даже в темноте британцы сохраняли назначенный боевой порядок. Правое крыло пошло вперед, чтобы обойти оборону неприятеля с фланга. Внезапно раздался щелчок «маузера» и вспышка – потом еще и еще! «Вперед, ребята! Сомкнуть штыки!» – закричал Карри Дейвис. Никаких штыков не было, но это не важно. После слов Дейвиса артиллеристы испарились, и там, в темноте, атакующие увидели громадное орудие, просто гигантское в таком неясном свете. Снять огромный замок! Покрыть длинный ствол пироксилином! Гоните буров, пока мы не закончим!

Хантер, держа в руке фонарь, стоял рядом до тех пор, пока не заложили заряд. Затем с грохотом, заставившим солдат обеих армий выскочить из палаток, огромная пушка поднялась на лафет и завалилась назад в орудийную яму. Рядом с «крезо» была укрыта гаубица, ее тоже взорвали. Оставшийся «максим» ликующие победители утащили в город, куда под крики и смех вошли с первыми лучами солнца. Один раненый, отважный Хендерсон, – небольшая цена за самую стремительную и прекрасно спланированную операцию этой войны. Секретность подготовки, решительность исполнения – вот основы воинского искусства. Операцию осуществили настолько легко, а охранение буров оказалось таким слабым, что, весьма вероятно, если бы мы одновременно атаковали все пушки, то утром буры остались бы без единого артиллерийского орудия.[54]54
  «Крезо» повредили не окончательно, как надеялись. Его отвезли в Преторию, отпилили метр ствола и поставили новый замок. Потом орудие доставили в Кимберли. Тяжелая пушка прибыла к концу осады города и заметно напугала горожан.


[Закрыть]

Тем же утром (9 декабря) кавалерию отправили на разведку в сторону Пепворт-Хилла. Целью, конечно, являлось выяснить, по-прежнему ли там находятся крупные силы противника. Ужасный рокот «маузеров» принес нам утвердительный ответ. Двое убитых и двадцать раненых – цена, которую мы заплатили за эту информацию. За пять недель осады состоялось три подобных разведывательных операции. Трудно понять, какую они принесли пользу и чем следует объяснять их проведение. Гражданскому человеку сложно судить о подобных вещах, но можно поверить (разделив его всем сердцем) мнению подавляющего большинства офицеров.

Солдаты регулярной армии выражали недовольство, что колониальные войска их опережают. Солдатская зависть получила удовлетворение, когда три ночи спустя они получили такое же задание. Выбрали четыре роты 2-й пехотной бригады, несколько саперов и артиллеристов. Отрядом командовал полковник Меткалф. Целью похода стало единственное орудие, 120-миллиметровая гаубица, на Серпрайз-Хилле. Снова было осторожное продвижение в темноте, снова у подножия холма оставили прикрытие. Опять две роты бесшумно поднялись, опять их спросили пароль. Последовала стремительная атака, противник отступил, и орудие перешло в руки британцев.

Здесь, и только здесь, истории различаются. По какой-то причине детонатор для пироксилина не сработал сразу. Прошло полчаса, прежде чем гаубицу удалось взорвать. Сделали это в конце концов тщательно, однако задержка повлекла за собой осложнения. Когда после взрыва наши люди спустились с холма, буры уже окружали их со всех сторон. На английские вопросы солдат буры отвечали по-английски. Таким образом, только фетровая шляпа и каска, едва различимые в темноте, говорили, где друг, а где враг. Сохранилось единственное письмо молодого Рейца (сына трансваальского секретаря), который там присутствовал. По словам Рейца, буров было всего восемь человек. Что-либо утверждать или опровергать в таком мраке одинаково бессмысленно, но в письме есть очевидные несообразности:

«Мы выстрелили, – пишет Рейц. – Они остановились и выкрикнули: “Пехотная бригада”. Потом кто-то из них приказал: “В атаку!” Один офицер, капитан Пейли, пошел вперед, хотя уже имел два пулевых ранения. Жубер выстрелил в него еще, и Пейли упал прямо на нас. Четыре англичанина навалились на Яна Луттига, били его ружьями по голове и кололи штыками в живот. Он ухватил двоих за горло и закричал: «Ребята, на помощь!» Два ближайших к нему товарища застрелили двоих, а два других убежали. Потом по боковой дорожке подошло много англичан, примерно восемь сотен (на холме было двести человек, но темнота извиняет преувеличение), и мы залегли у берега тихо, как мыши. Дальше англичане убили штыками троих и ранили двоих наших. Утром мы нашли капитана Пейли и двадцать два англичанина. Кто-то был мертв, кто-то ранен».

Очевидно, Рейц, говоря о восьми бойцах, имеет в виду свой собственный маленький отряд, а не все формирование, преградившее путь отходящим пехотинцам. Насколько знал Рейц, в ближнем бою погибло пять его соотечественников. Следовательно, общие потери, по всей вероятности, были значительными. Мы потеряли одиннадцать человек убитыми, сорок три человека ранеными, и шесть человек попали в плен. Однако эту цену нельзя счесть непомерной за гаубицу и боевой дух, который крепнет от подобных операций. Если бы не тот несчастный запал, вторая победа была бы такой же бескровной, как и первая.

«Я сожалею», – сказал полный сочувствия автор письма раненому Пейли. «Но мы взяли орудие», – прошептал Пейли.

И он говорил за всю бригаду.

Под огнем артиллерии, при скудном рационе, разгуливающем брюшном тифе и дизентерии одно утешение постоянно поддерживало гарнизон: Буллер находится всего в двенадцати милях. Они могли слышать бой его орудий. Когда генерал всерьез пойдет в наступление, страданиям наступит конец. Но теперь в одно мгновение единственный свет исчез, и всем открылось их истинное положение. Буллер действительно двинулся… Но в обратном направлении. Его разбили под Коленсо. Блокада не заканчивалась, а начиналась. С тяжелыми сердцами, но прежней решимостью армия и горожане приступили к долгой суровой борьбе. Торжествующий неприятель заменил поврежденные орудия и придвинул свои войска еще ближе к разбитому городу.

С этого момента и до начала нового года официальные свидетельства об осаде ограничиваются неприятными деталями о количестве заболевших и ценах на продукты. Пятьдесят человек в один день, семьдесят – на следующий поступали в руки переутомленных врачей. Пятнадцать сотен, а потом две тысячи солдат гарнизона слегли. Воздух был отравлен вонючими нечистотами. Грязные мухи практически закрывали солнце, они облепляли скудную еду. Яйца уже стоили шиллинг за штуку, сигареты – полшиллинга, виски – пять фунтов за бутылку: не существовало горожан более освобожденных от обжорства и пьянства.

Артиллерийский огонь в этой войне стал великолепным испытанием для тех, кто желает пережить боевое возбуждение при минимуме опасности, когда снова и снова какой-то зловещий рок несет снаряд (один из пяти тысяч, наверное) к поистине трагическому результату. Один такой точный выстрел, прозвучавший около Кимберли, говорят, лишил жизни девять и ранил семнадцать буров. В Ледисмите тоже случались дни, которые следует отметить красным цветом, когда артиллерист выстрелил точнее, чем рассчитывал. Так, 17 декабря один снаряд убил шесть солдат (натальских карабинеров), ранил троих и вывел из строя четырнадцать лошадей. Зафиксирован ужасающий момент, когда на земле лежало пять оторванных человеческих ног. 22 декабря другой трагический выстрел уложил на месте пять и ранил двенадцать человек из Девонского полка. В тот же день получили ранения четыре офицера (включая полковника) и один сержант 5-го уланского полка. Очень страшный день. Немного позже опять наступила очередь девонцев: у них погиб один офицер и десять попали в госпиталь. Рождество наступило среди страданий, голода и болезней. Праздник казался еще печальнее из-за мрачных попыток развлечь детей и желания жить по законам радостного времени, не как сейчас, когда подарком от Санта-Клауса слишком часто становился 96-фунтовый снаряд. В довершение тревог стало известно, что тяжелые боеприпасы на исходе и их следует экономить на крайний случай. Град бурских снарядов, однако, сыпался по-прежнему. Обычную дневную норму составляли две-три сотни ударов.

В монотонный артиллерийский обстрел, с которого начался новый год, скоро внесла разнообразие исключительно смелая и горячая схватка. 6 января буры пошли на большой штурм Ледисмита – натиск, настолько смело предпринятый и так доблестно отраженный, что заслуживает быть поставленным в ряд классических сражений британской военной истории. Об этом штурме с гордостью могут рассказывать обе стороны. Честь и слава несгибаемой британской пехоте, которая так долго держалась. Честь и слава простым бойцам, которые под руководством неподготовленных штатских заставили нас напрягаться до крайней степени.

Возможно, буры хотели раз и навсегда любой ценой покончить с постоянной угрозой своему тылу. Возможно, буров напугала целенаправленная подготовка Буллера ко второму наступлению и они осознали, что должны действовать быстро или отступиться. Во всяком случае, в самом начале нового года противник решился на штурм. В отряд наступления вошли нескольких сотен волонтеров из Хейделбергского (Трансвааль) и Харрисмитского (Свободное Государство) контингентов, командовал Де Вильерс. Отряд поддерживали несколько тысяч стрелков, которые могли закрепить успех или прикрыть отступление. Восемнадцать тяжелых орудий втащили на длинную гряду, одна оконечность которой носит название Сизарс-Кэмп, другая – Ваггон-Хилл. Гряда длиной три мили расположена с южной стороны города. Буры давно сочли это направление наиболее уязвимым, поскольку именно сюда был направлен их удар 9 ноября. Теперь, два месяца спустя, они готовились повторить попытку с большей решимостью против ослабевшего неприятеля. В двенадцать часов наши разведчики услышали, как в бурских лагерях запели псалмы. В два часа утра группы босых людей собирались вокруг подножия гряды и, держа в руке винтовку, прокладывали себе дорогу в зарослях мимозы и в валунах, покрывающих склон холма. Несколько рабочих отрядов выдвигали на позиции орудия, и производимый ими шум помогал заглушать звуки бурского наступления. И на Сизарс-Кэмпе в восточной оконечности гряды, и на Ваггон-Хилле в западном конце (эти точки, повторяю, разделяло три мили) буры достигли эффекта полной внезапности. Британские аванпосты были уничтожены или окружены. Штурмующие оказались на гряде практически сразу после того, как их заметили. Горная линия озарилась вспышками выстрелов неприятеля.

На Сизарс-Кэмпе стоял один надежный Манчестерский полк с автоматическим орудием Кольта. Оборона была организована в форме небольших сангаров, каждый держали десять-двадцать солдат. Несколько сангаров в темноте буры смяли, но ланкаширцы взяли себя в руки и отчаянно обороняли оставшиеся. Треск ружейного огня разбудил спящий город. Улицы огласились приказами офицеров и бряцанием оружия, когда солдаты собирались в темноте и спешили на угрожаемые участки.

Три роты Гордонского полка стояли рядом с Сизарс-Кэмпом, под командованием капитана Карнеги они сразу же вступили в бой. Четыре других роты гордонцев подошли на поддержку из города, потеряв по дороге своего замечательного полковника Дик-Ганнингема. Полковник погиб от случайного выстрела с трех тысяч ярдов в первом для себя деле после того, как оправился от ран, полученных при Эландслаагте. Позже на линию фронта бросили четыре роты Пехотной бригады. В общем, эту точку позиции обороняли два с половиной пехотных батальона. Ни один человек не оказался лишним. На рассвете стало видно, что буры владеют южным склоном, мы – северным, а на узком плато между ними идет кровавый бой. По фронту в четверть мили из-за каждого камня смотрели яростные глаза, звучали выстрелы винтовок. Долгий бой то немного накатывался вперед, то чуть отходил назад с каждым натиском буров и наших солдат. Часами противники находились так близко друг от друга, что могли переброситься камнями или ругаться друг с другом. Некоторые отдельные сангары по-прежнему держались в плотном окружении буров. Один из сангаров, который обороняли четырнадцать рядовых Манчестерского полка, так и не взяли, хотя к концу кровавого дня там осталось всего два защитника.

С восходом солнца 53-я батарея полевой артиллерии (которая уже замечательно поработала у Ломбардс-Копа) снова заслужила благодарность своей страны. Выйти бурам в тыл и бить прямо по их позиции было невозможно, поэтому требовалось стрелять так, чтобы снаряд пролетел над головами наших солдат на гряде и ударил в противоположный склон. Несмотря на сложности, огонь, который вели под непрерывным градом снарядов стоящего на Бульване большого голландского орудия, был очень точным. Все выстрелы попали в цель. Майору Эбди с его людьми удалось очистить дальний склон, не нанеся потерь нашему фронту. На другой стороне нашей позиции такой же подвиг так же великолепно совершила 21-я батарея майора Блевитта, которую накрывали даже более интенсивным огнем, чем 53-ю. Каждый, кто наблюдал железную выдержку британских артиллеристов и восторгался ответным выстрелом, выпущенным сквозь дождь разрывных пуль врага, поймет, насколько впечатляющим зрелищем была работа этих двух батарей на усеянной осколками открытой местности. Очевидцы писали, что вид майора Блевитта, вышагивающего между орудиями и отбрасывающего носком ботинка последний упавший кусок свинца, стал одним из самых ярких и вдохновляющих впечатлений, которые остались у них от этого боя. Тогда же доблестный сержант Бослей, которому бурский снаряд оторвал руку и ногу, кричал товарищам, чтобы они скатили его тело с хобота лафета и продолжали стрелять.

Одновременно с наступлением на Сизарс-Кэмп (или даже чуть раньше) буры неожиданно и решительно пошли в атаку на западной оконечности гряды, которая называется Ваггон-Хилл. Босые буры, стреляя, внезапно обрушились на маленький гарнизон, состоявший из частей Имперского полка легкой кавалерии и Инженерного полка. Матиас из Имперского полка, Дигби-Джоунс и Деннис из саперов продемонстрировали то самое «неподготовленное мужество», которое Наполеон ставил выше всех воинских подвигов. Несмотря на неожиданность нападения, они и их люди не растерялись и отчаянно вступили в упорную борьбу в непосредственном соприкосновении с противником. Погибли семнадцать из тридцати саперов и больше половины маленького отряда волонтеров. Эта часть позиции была слабо укреплена. Поражает, что столь опытный и здравомыслящий солдат, как Ян Гамильтон, оставил участок в подобном виде. Оборона не имела заметного преимущества перед атакующими: ни траншеи, ни сангара, ни проволочного заграждения, а в живой силе британцы значительно уступали. На холме оказались две роты 60-го пехотного полка и небольшая часть из вездесущего Гордонского полка. Они бросились на помощь, но не смогли остановить наплыв. Из тридцати трех гордонцев под командованием лейтенанта Макнаугтена тридцать получили ранения.[55]55
  Гордонцы и саперы были на Ваггон-Хилле в то утро, чтобы сопровождать одно из 120-миллиметровых орудий Лэмбтона, которое должно было быть установлено на холме. При орудии находились десять моряков, трое из них погибли во время сражения.


[Закрыть] Когда наши люди отступили под прикрытие северного склона, к ним присоединилось еще сто пятьдесят гордонцев под командованием решительного Миллер-Уоллната, человека, скроенного по подобию неистового викинга-берсеркера средневековой Скандинавии.[56]56
  Берсерк, берсеркер (от др. – сканд. berserkr) – воин, посвятивший себя богу Одину. В боях они отличались отвагой, силой и нечувствительностью к боли.


[Закрыть] На усиление подошли также две сотни человек из Имперского полка легкой кавалерии, горевшие желанием поддержать товарищей. С ними пришел еще полубатальон пехотного полка. На рассвете ситуация на Ваггон-Хилле и Сизарс-Кэмпе была практически идентичной. И там, и тут атакующие захватили одну сторону, но были остановлены обороняющимися на другой. Британские орудия обстреливали дальний склон поверх голов собственной пехоты. Именно на Ваггон-Хилле усилия буров были особенно энергичными, а наше сопротивление особенно отчаянным. Там шел в атаку доблестный Де Вильерс, а защитников поднимал в новые броски на противника Ян Гамильтон. Буры бились с исключительной решимостью, снизу к ним постоянно подходили новые силы. Кто был свидетелем этого гомеровского противостояния, уже никогда не станет подвергать сомнению неустрашимость наших противников. Обе стороны сражались не на жизнь, а на смерть. Погиб Эдвардс из полка легкой кавалерии. Необыкновенная схватка между группами буров и британцев произошла на орудийной площадке. Стреляли практически в упор. Де Вильерс из Свободного Государства застрелил Миллер-Уоллната. Ян Гамильтон выстрелил в Де Вильерса и промахнулся. Де Вильерса достала пуля молодого Альбрехта из полка легкой кавалерии. Бур по имени Джаегер убил Альбрехта. Дигби-Джоунс из Инженерного полка застрелил Джаегера. И через несколько минут отважный юноша, уже завоевавший славу, достойную бывалого солдата, сам получил смертельную рану, а рядом с ним упал Деннис, его товарищ по оружию.

Наши времена не знают лучшей схватки, чем на Ваггон-Хилле в то январское утро, и лучших бойцов, чем кавалеристы Имперского полка, которые держали центр обороны. Здесь, как и в Эландслаагте, они доказали, что достойны стоять в ряду лучших полков британской армии.

Весь долгий день сражение шло по верху гряды, смещаясь немного то в одну, то в другую сторону, но не завершаясь ни отражением атакующих, ни отступлением защитников. Воюющие стороны настолько сблизились, что раненые то и дело становились опорой для винтовок противников. Один несчастный солдат в подобном положении получил еще шесть пуль от своих товарищей, которые пытались достать находившегося за ним меткого стрелка. В четыре часа незаметно для сражавшихся людей набежавшие тучи разразились страшной грозой с яркими молниями и проливным дождем. Любопытно, что о британской победе при Эландслаагте тоже возвестила гроза. На простреливаемом пулями холме длинные ряды воюющих людей обращали на стихию не больше внимания, чем это делали бы два бульдога, вцепившиеся друг другу в глотки. Вверх по скользкому склону, покрытому грязью и кровью, поднимались резервы буров, а по северной стороне подошло наше подкрепление – Девонский полк, истинные представители мужественного графства. Под блистательным командованием отважного полковника Парка девонцы смяли буров. К стремительной атаке присоединились Пехотный и Гордонский полки с полком легкой кавалерии. Британцы очистили гряду.

Но это был еще не конец. Буры пошли на рискованное предприятие и теперь платили по счетам. Их стрелки начали быстро спускаться, припадая к земле, но ручьи позади них превратились в бурлящие потоки. Если кто-то на мгновение замирал на краю, его настигал безжалостный град пуль. Многих унесло в ущелья и в реку Клип. Они уже больше никогда не числились в списках своих частей. Большинство же буров прорвались, нашли в укрытии своих лошадей и ускакали по большой равнине Бульвана.

Победные крики девонцев, выметавших буров с гряды, вдохновили усталых солдат на Сизарс-Кэмпе. Манчестерцы, гордонцы и части пехотного полка при огневой поддержке двух батарей очистили так долго остававшуюся спорной позицию. Мокрые, замерзшие, не имевшие во рту ни единой крошки в течение двадцати шести часов, грязные томми, размахивая руками и пронзительно крича, стояли посреди множества мертвых и умирающих.

Положение было исключительно опасным. Если бы гряду не удержали, город неизбежно тоже не устоял бы и история, по всей вероятности, пошла бы совсем иначе. В прежние дни строгой дисциплины строя, как при Маджубе, нас, скорее всего, за час вытеснили бы с позиции. Но теперь хитроумный человек за камнем обнаружил перед собой такого же хитроумного британца. Наш солдат в конце концов овладел некоторыми навыками охотника. Он маскировался, он выслеживал свою цель, он перестал выставлять напоказ знаки отличия, он отказался от традиций своего предка с косичкой, сложившихся в восемнадцатом столетии, и побил буров так, как этого еще не делал никто и никогда. Дай Бог, чтобы этого не повторялось: 80 тел мы возвратили неприятелю только с гряды, а склоны, ущелья и река имели свои отдельные списки. По самым минимальным оценкам, буры потеряли не менее трехсот человек убитыми и ранеными. Многие называют и гораздо бо́льшую цифру. Наши потери тоже были значительными. Убитых было на порядок больше, чем раненых, вследствие того, что ранения по большей части были в голову. Убитыми мы потеряли 13 офицеров и 135 рядовых, ранеными – 28 офицеров и 244 рядовых, всего 420 человек: лорд Ава (славный сын славного отца), горячий Дик-Ганнингем, доблестный Миллер-Уоллнат, храбрецы саперы Дигби-Джоунс и Деннис, Адамс и Пекмэн из полка легкой кавалерии, рыцарственный Лафон – нам приходится скорбеть не только о количестве, но и качестве потерь. Печальный анализ официальных списков показывает, что честью исхода дня мы обязаны Имперскому полку легкой кавалерии (погибло десять офицеров, и полком командовал молодой капитан), Манчестерскому, Гордонскому, Девонскому полкам и 2-й пехотной бригаде.

За эти пару дней по другим участкам британской позиции было нанесено два удара: один по Обзервейшн-Хиллу на севере, другой – по Хелпмакаару на востоке. На севере атака была ненастойчивой и совершенно очевидно являлась отвлекающим маневром, а вот на востоке буры не оставили попыток, пока не выбыли из строя их командир Шутте и сорок-пятьдесят бойцов. И там и тут неприятель столкнулся с такой же неплотной, но непреодолимой линией стрелков и ожидающими их одинаково энергичными артиллерийскими батареями.

По всей империи за ходом ожесточенной борьбы следили с самым напряженным волнением и тем мучительным чувством, которое возникает от невозможности помочь. К Буллеру гелиограммой пришло известие о наступлении неприятеля. Потом, через несколько часов, сообщили – «везде отбили, но бой продолжается». Затем – «наступление продолжается. С юга к противнику подходит подкрепление». Потом – «наступление возобновилось. Положение тяжелое». До конца дня новых известий не поступало. Империю охватили мрачные мысли. Наиболее сдержанные и хорошо информированные лондонские газеты допустили на свои страницы самые худшие прогнозы и самые безрадостные предупреждения. Впервые общественности было сказано, что, возможно, эта кампания нам не по силам. И тут наконец поступило официальное сообщение, что наступление отбито. В далеком Ледисмите усталые солдаты и верные офицеры собрались, чтобы поблагодарить Господа за милость. Но и в Лондоне сердца тоже страстно переживали этот перелом, а губы, давно отвыкшие от молитв, произносили священные строки за погибших воинов.