Текст книги "Публицистика 1884—1900 гг"

Дело миссис Кастл

«Таймс»

10 ноября 1896 г.

Сэр! Позвольте нижайше просить Вас использовать все свое влияние, чтобы заступиться за злосчастную американку миссис Кастл, которую приговорили вчера к трем месяцам тюрьмы, признав виновной в краже. Даже не принимая во внимание данные медэкспертизы, совершенно невозможно себе представить, чтобы женщина такого общественного положения стала бы, находясь в здравом уме, красть совершенно одинаковые предметы в количестве двух-трех штук. В числе похищенного, если мне не изменяет память, были четыре решеточки для тостов. Среди вещей, упакованных в ее саквояже, обнаружились крошечные серебряные вещицы с гостиничной маркировкой.

Наверняка никто не станет оспаривать тот факт, что существуют по крайней мере некоторые основания для того, чтобы усомниться в способности этой женщины нести моральную ответственность за свои поступки. Так пусть же сомнения эти заставят нас быть чуть милостивее к той, чья принадлежность к слабому полу и положение гостьи нашей страны вдвойне требуют снисхождения. Эту женщину следовало бы препроводить не в тюрьму, а в приемную доктора.

Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

«Грейсвуд-Бичез», Хаслмир, 7 ноября.

Последний исторический казус доктора А. Конан-Дойла (1)

«Сэтердей ревью»

2 января 1897 г.

Милостивый Государь!

Я вижу, в представлении о том, как выглядел денди начала этого века, мы с Максом Беербомом расходимся радикальным образом. Каждый имеет право включиться в спор, и если мой оппонент возжаждал составить собственное описание модника того времени, остается лишь пожелать ему заслуженного успеха.

Между тем, надеюсь, что Вы позволите мне обратить внимание Вашего читателя на некоторые исторические и социальные неточности, допущенные в этой его небольшой статье.

Мистер Беербом выказал по отношению ко мне особую суровость за то, что я не привел описание внешности Питта-сына. Я, однако, не видел в том ни малейшей необходимости, ведь младший Питт (если не считать упоминания о нем в одном из разговоров) в книге не фигурирует. Желая исправить мою оплошность, мистер Беербом приводит точное, как он утверждает, и всем хорошо известное описание, сделанное Теккереем. Действительно, описание Теккерея хорошо известно – всем, кроме, судя по всему, самого мистера Беербома, поскольку к человеку, о котором идет речь, оно не имеет никакого отношения.

«Ужасная фигура в инвалидной коляске, – пишет Теккерей, – безжизненно-бледное лицо, напудренный парик, римский нос… Вот он, величайший из завсегдатаев Палаты Общин!»

Как можно было вообразить, будто речь тут идет о Питте-сыне, если тот никогда не передвигался в инвалидной коляске, не носил париков и уж наверняка не мог похвастаться римским носом? Это же описание Питта-отца, впоследствии графа Четхэма. Перепутать двух Питгов, может быть, и простительно, но что скажем мы о неспособности распознать то явное, что содержит в себе сама цитата? Хотелось бы надеяться, что мистер Беербом действительно не станет «молоть вздор» по поводу обсуждаемой нами эпохи, – во всяком случае, до тех пор, пока не прочтет о ней что-либо более существенное, нежели пусть и живой, но во многом неточный очерк д'Орвилли.

Встречая в тексте описание денди, стоявшего, сунув большой палец подмышку, мистер Беербом тут же исполняется насмешливого презрения. При этом о Брюммеле автор статьи пишет в таком тоне, который позволяет предположить, будто он хоть что-то знает об этом человеке. Что ж, в таком случае ему должно быть хорошо известно, что описанная поза как раз и была для Брюммеля весьма характерна. Именно так стоящим изображали его в своих зарисовках многие современники. Любому студенту тут же придет на ум фронтиспис ко второму тому мемуаров Гроноу. Там Брюммель стоит именно так, как не мог бы, по Максу Беербому, стоять стиляга того времени: сунув большой палец подмышку.

Упоминает мистер Беербом и «некогда распространенную, но давно осмеянную сказку» о том, как «регенту запретили участвовать в скачках». После приведенных примеров, характеризующих степень приверженности мистера Беербома исторической точности, голословное утверждение о том, что этот эпизод – не более, чем сказка, удовлетворить нас уже никак не может. Тем более, что даже упомянуть о нем он не в состоянии, не допустив ошибки: происшествие, о котором идет речь, имело место в 1791 году – за двадцать лет до того, как Георг сделался Регентом.

Действительно, Принц Уэльский не был тогда назван по имени – такую дерзость не могла себе позволить даже автократичная верхушка Жокейского клуба, – но его жокей, Сэм Чифней, был дисквалифицирован, что в конечном итоге имело тот же смысл. С рассказом о том самого Чифнея можно познакомиться, прочтя его небольшой памфлет под названием «Истинный гений».

Мистер Беербом утверждает, что Принц никак не мог быть курносым. Тут ему предстоит поспорить скорее с художником Лоуренсом, изобразившим его таковым.

Суть комментария мистера Беербома к обрисованной мной картине того времени сводится к мысли о том, что я, владея, возможно, фактической информацией, не сумел уловить дух времени. Не могу сказать об оппоненте противоположное; в своей попытке «уловить» отдельные факты он оказался далек от успеха.

Мистер Беербом вправе разглагольствовать о моих «домашних манерах» и очках в золотой оправе, не боясь ошибиться; о нравах недавнего прошлого он, однако, не имеет ни малейшего представления.

Искренне ваш,

А. Конан-Дойл

«Реформ-клуб», Пэлл-Мэлл.

Последний исторический казус доктора А. Конан-Дойла (2)

«Сэтердей ревью»

9 января 1897 г.

Сэр! Я вижу, спасти положение может лишь ряд уступок с моей стороны мистеру Беербому. Если он ими удовлетворится, то я – тем более. Не могу мысленно не поаплодировать его выводу о том, что поскольку в какой-то момент своей жизни Георг носил звание Регента, вполне позволительно нам будет именовать так его и впредь. Полагаю, следуя логике этого аргумента, любую историческую личность удобнее всего было бы называть просто «младенцем» – это избавило бы нас от многих сложностей.

А. Конан-Дойл

«Грейсвуд-Бичез», Хаслмир, 4 января 1897 года.

О литературном этикете

«Дэйли кроникл»

7 августа 1897 г.

Милостивый Государь!

Киплингу, написавшему «Recessional», не пришлось публично разглагольствовать о том, что сам он думает по поводу этого стихотворения, или делиться воспоминаниями о том, как он его написал. Барри, создавшему прекрасное произведение, «Маргарет Огилви», также не было нужды давать пространные интервью, рекламирующие книгу до ее появления. Величие литературы как таковой – вот что служит единственной рекомендацией для разборчивого читателя; информацию же о конкретных достоинствах той или иной работы доводят до сведения широкой публики самые обычные рекламные агентства.

На правах коллеги-литератора я хотел бы убедительно попросить мистера Голла Кейна следовать тем же принципам. Действительно ли это его произведение – самое лучшее, каждый читатель должен решить самостоятельно. Лично я высокого мнения о некоторых его аспектах, но это уже выходит за рамки обсуждаемого нами вопроса.

Судя по всему, мистер Кейн так и не сумел до сих пор осознать, что в каждом цехе высокой профессии – юридическом и медицинском, военном и литературном – существуют определенные неписанные законы, джентльменский этикет, коими связаны все, но в наибольшей степени – мастера, претендующие на ведущее место в общем ряду.

Если пользующиеся успехом авторы будут, используя прессу, рекламировать продукт собственного труда, дабы подстегнуть интерес к книге прежде, чем она попадет в руки к литературным критикам, подающая надежды литературная молодежь решит естественным образом, что реклама есть непосредственная причина успеха, и примет на вооружение ту же тактику, снизив уровень всей системы ценностей нашей профессии.

Книга Голла Кейна еще не вышла в свет (и я пожелаю ей после появления всевозможных успехов), но, мне кажется, представитель нашей профессии должен испытывать унижение, видя, как в каждой газете читатель встречает бесконечные рассказы автора о грандиозной задаче, взваленной им на свои плечи, и о колоссальной работе, доведенной наконец до завершения, – с подробным описанием различных этапов творчества, не говоря уже о неисчислимых трудностях, которые пришлось ему преодолеть. Глядя на все это со стороны, мистер Кейн и сам бы наверняка отметил, что подобные вещи автор о себе говорить не должен – самореклама такого рода смешна и в чем-то даже оскорбительна. Но ведь таким образом мистер Кейн возвещает о каждой своей новой книге.

Все эти саморекламные интриги унижают литературу, и пришло время каждому уважающему себя человеку осудить их, но не в силу каких-то личных причин, а просто потому, что именно на нас лежит обязанность хранить славные традиции, полученные по наследству от великих предшественников.

Подобные вопросы литературной этики предпочтительнее было бы оставить критикам, но каждое профессиональное сообщество должно стоять на страже собственной чести; если мы сами не восстановим этические нормы в своей среде, вряд ли стоит ожидать, что за нас это сделает литературная критика. Дисциплина в любом уважающем себя профессиональном цехе должна устанавливаться изнутри и вследствие лишь внешнего давления возникнуть не может. Дисциплина эта в последние годы, как ни печально, ослабла, и некоторые из нас выражают надежду, что этим займется наконец Писательское общество – по примеру юридических и медицинских организаций, обязующих своих членов следовать профессиональному этикету самого высокого уровня. В данный момент нам остается лишь выразить протест, не более того.

Я не подписываю это письмо, потому что не желаю придавать характер личной склоки обсуждению темы, которая представляется мне самой общей, но чтобы не оказаться в роли злостного анонима – прилагаю карточку, которую редакция может отправить мистеру Голлу Кейну, если он того пожелает.

Искренне Ваш,

Английский писатель,

Писательский клуб, 7 августа.

Юбилей Нельсона (1)

«Таймс»

20 октября 1897 г.

Милостивый Государь!

Позвольте мне на страницах Вашей газеты выразить следующее мнение: Морская Лига могла бы объединить общественное мнение и устранить все поводы для возражений, если бы перенесла ежегодные празднования на день рождения Нельсона, 29 сентября, отказавшись отмечать дату его гибели у Трафальгара. В противном случае мы, как свои мотивы бы ни оправдывали, наносим оскорбление соседним странам.

Возьмись французы ежегодно чествовать маршала Сакса в день победы при Фонтенуа, никакие объяснения не могли бы избавить нас от ощущения уязвленного национального достоинства. Торжествовать над поверженным врагом – это не по-английски, да и просто неблагородно. Выбрав же в качестве праздничной даты день рождения Нельсона, Лига смогла бы достичь поставленных целей, одновременно лишив противников всех аргументов.

Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

Отель «Морлей'с», Трафальгарская площадь, Лондон.

Юбилей Нельсона (2)

«Таймс»

23 октября 1897 г.

Сэр! Сожалея о невозможности сойтись во мнении с адмиралом Гамильтоном и другими джентльменами, отреагировавшими на мое письмо, я все же считаю, что, выбрав в качестве национального праздника день рождения Нельсона, мы проявили бы больше такта, чем если бы стали ежегодно праздновать победу над двумя дружественными соседними странами.

Мне кажется, вопрос совершенно не в том, следует ли французам обижаться на этот счет. Приходится признать – факт этот в полной мере подтвержден комментариями французской прессы, – что Франция не в восторге от решения Лиги; впрочем, это чувство познали бы и мы, оказавшись на ее месте.

Если существует ни для кого не обидный путь к достижению двух целей: возможности отдать дань памяти нашему герою и повышения общественного интереса к делам Военно-Морского флота, – так ли уж необходимо выбирать провокационный метод? «Не бей лежачего», – требует от нас старый британский обычай. Празднование даты, которая нашим недавним противникам представляется днем катастрофы, нарушает это правило.

При всем своем сочувствии к общим задачам Морской Лиги, хотел бы напомнить исполненные высокого благородства слова, произнесенные лордом Роузбери в Стерлинге, – о том, что Британия оставила за спиной у себя так много побед, что не имеет больше ни времени, ни ресурсов памяти, чтобы теперь все их праздновать.

Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

«Реформ-клуб», Пэлл-Мэлл, 22 октября.

Этические нормы литературной критики (1)

«Дэйли кроникл»

16 мая 1899 г.

Сэр! Вы не раз великодушно предоставляли мне свои страницы, когда у меня появлялся случай коснуться предмета, имеющего отношение к общим интересам литературы нашей страны. Позвольте мне вновь привлечь общественное внимание к явлению, которое представляется мне вопиющим безобразием, и пригласить собратьев по перу к обсуждению этого вопроса.

Речь идет о публикации одним критиком нескольких рецензий на ту или иную книгу в разных изданиях, так что у непосвященного может возникнуть впечатление, будто в печати поднялась буря восхищения или, наоборот, негодования, хотя на самом деле при ближайшем рассмотрении оказывается, что взбаламучена таковая одним человеком.

Я отдаю себе отчет в том, что эта тема уже обсуждалась. Однако из года в год порочная практика анонимной критики нарастает, и дело, как мне представляется, достигло той точки, когда необходимо искать средство против этого недуга.

Не имея никакого желания опускаться до выяснения личных отношений, я, тем не менее, вряд ли смогу достаточно убедительно изложить свою точку зрения вне конкретного примера, рассмотреть который я постараюсь в как можно более корректной форме.

У нас есть великолепный, очень полезный ежемесячник «Букмен», на страницах которого его редактор, известный критик, имеет возможность и естественное право высказываться по поводу той или иной книги. Тот же самый редактор посылает – или, во всяком случае, посылал до последнего времени – статьи в нью-йоркский «Букмен», тем самым формируя общественное мнение по обе стороны Атлантики. В обоих случаях, как мне представляется, он не нарушает правил игры и действует совершенно законно.

Есть у нас другой хорошо известный журнал – еженедельник «Бритиш уикли», – а редактирует его все тот же джентльмен. Это издание представляет собой главный оплот литературного нонконформизма. Здесь наш критик получает возможность вновь отрецензировать все ту же книгу, и этой возможностью пользуется. Все эти статьи анонимны и у широкой публики нет оснований заподозрить между ними какую-то связь. Общественность воспринимает их как совершенно независимые авторитетные суждения.

В том же еженедельнике есть две колонки литературных комментариев, авторы которых подписываются соответственно «Клаудиус Клиар» и «Человек из Кента». Надежный источник сообщил мне, что за обоими псевдонимами скрывается личность все того же критика, уже имевшего возможность высказаться в трех иных ипостасях. Достаточно потянуть одновременно за все эти веревочки, чтобы создать ощущение, будто в прессе царит чудесное единодушие. Однако ниточками этими управляет одна пара рук.

Оторвав взор от серьезных изданий и обратив его к более фривольному «Скетчу», мы наткнемся здесь на колонку литературной критики, автор которой подписывается «О. О.». Невероятно, но мнение «О. О.» – это мнение «Клаудиуса Клиара», «Человека из Кента», критика двух «Букменов», английского и американского, а также «Бритиш уикли». И это, осмелюсь утверждать, уже нечестная игра. Если я добавлю к сказанному, что тот же критик нередко выражает свое анонимное мнение в колонке одной ежедневной газеты, таким образом добавляя к уже имеющимся шестой рычаг воздействия на общественное мнение, станет ясно: пришло время выразить протест по данному поводу.

Выбранный мной пример – не единственный (хоть и наверняка самый вопиющий): есть и другие группы изданий, выражающих мнение одного человека. Любая пара подобных групп, заключив между собой союз, способна оказать на публику такое давление, которое может легко предрешить судьбу книги. Вряд ли будет преувеличением, если я скажу, что вследствие этого собственность авторов и книгоиздателей попадает в зависимость от воли очень небольшой кучки людей. Четверо или пятеро таких рецензентов способны монополизировать всю литературную критику Лондона, так что ни один дебютант не сумеет пробиться к читателю без их санкции. Я утверждаю, что такое положение дел недопустимо.

Вопрос состоит в том лишь, какие средства имеются в нашем распоряжении, чтобы прекратить это безобразие. Не исключено, что само по себе обнародование этих фактов и последующая свободная дискуссия помогут в какой-то мере изменить ситуацию. Кроме того, стоило бы, наверное, воззвать к здравому смыслу главных редакторов и спросить их: разве не вправе мы ожидать, что мнение, высказываемое на страницах газеты, принадлежит самой газете, а не доносится отголоском из другого издания?

На самый крайний случай у нас имеется решающее средство, с помощью которого можно было бы восстановить правила честной игры. Это мощное оружие, и я воздержался бы от призыва к его использованию, если бы того не требовали высшие интересы литературы. Авторы и издатели выработали правила, регулирующие публикацию рекламы, а литературные издания зависят от нее напрямую. Группа авторов, которая решила бы воспрепятствовать продолжению этого лицедейства под множеством масок, могла бы легко – действуя как независимо, так и через Писательское общество – положить конец этой порочной системе.

Хотел бы подчеркнуть в заключение, что осуждаю не негативную критику как таковую. Ее нам как раз не хватает; другое дело, что это оружие применяется временами неправильно.

Я выступаю против системы, позволяющей одному человеку писать по нескольку критических статей, выдавая их за мнения разных авторов. Система эта, как мне представляется, таит в себе величайшую опасность для британской литературы.

Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

«Реформ-клуб», Пэлл-Мэлл.

Этические нормы литературной критики (2)

«Дэйли кроникл»

16 мая 1899 г.

Милостивый Государь!

Из текста моего письма, опубликованного Вами, выпала одна фраза (произошло это, несомненно, случайно, поскольку гранки были мною сверены), из-за чего аргументы его были ослаблены, а смысл – искажен. Действительно, серьезная опасность состоит в том, что публикации такого рода могут не иметь ровно ничего общего с честной литературной критикой; не исключено, что автор их – неважно, сознательно или нет – руководствуется исключительно собственными финансовыми интересами. Критик, обладающий талантом многоголосия и многочисленными псевдонимами, может быть материально заинтересован в успехе рецензируемой им книги – вот в чем, на мой взгляд, состоит вопиющее безобразие.

Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

Андершоу, Хайндхэд, Хаслмир.

Этические нормы литературной критики (3)

«Дэйли кроникл»

18 мая 1899 г.

Сэр! Заявления доктора Николла заставили меня безоговорочно поверить в то, что он действительно никогда не использовал, прямо или косвенно, свое очень влиятельное положение в прессе (или той ее части, что ведает литературной критикой) для достижения каких-то личных или коммерческих целей. Скажу больше: после его опровержения я сожалею, что позволил себе – пусть даже в самой сдержанной форме – предположить такую возможность.

Все это, однако, может послужить по крайней мере одной доброй цели: доктор Николл, несомненно, и сам осудит порочность существующей системы (при которой джентльмен, обладающий целым рядом возможностей воздействия на общественное мнение, состоит на оплачиваемой должности в издательском доме), хотя бы потому, что именно она послужила причиной для столь несправедливых с моей стороны подозрений. Могу заверить доктора Николла, что оказал ему услугу, позволив положить конец спекуляциям такого рода.

Хотел бы закончить тем, с чего начал: а именно, с утверждения о недопустимости ситуации, когда несколько статей об одной книге (некоторые из которых подписаны так, некоторые – эдак, а прочие не подписаны вообще) выражают мнение одного-единственного человека. Думаю, доктор Николл все же осуществлял такого рода давление на общественное мнение, тем более, что и сам он в основном не стал оспаривать приведенные мною факты.

Мистер Буллок утверждает, что существуют еще более порочные газетные группировки. Вполне возможно. Пусть же он назовет их, как сделал это я, и сослужит таким образом добрую службу интересам литературы.

Что же до литературного уровня моих собственных книг, то при очевидной плачевности оного, должен заметить, что именно о нем речи у нас не идет. Под молью побитой поговоркой, которую приводит доктор Николл, я подписываюсь всей душой.

Искренне Ваш,

А. Конан-Дойл

«Реформ-клуб», Пэлл-Мэлл.