Текст книги "Жизнь после смерти в изложении Джерома Эллисона"

«Существует состояние ума, известное лишь людям религиозным, но никому другому, когда воля к самоутверждению и желание настоять на своём сменяются готовностью замолчать и быть ничем, растворившись в потоках вод и чистых родниках Всевышнего. В этом состоянии ума обителью нашей безопасности становится то, чего мы больше всего боялись, а час смерти нашей воли к самоутверждению оборачивается нашим духовным рождением. Кончилось время напряжённости в нашей душе, наступает счастливое отдохновение… в вечном настоящем, без забот о дисгармоничном будущем…Мы увидим, насколько бесконечно страстной может быть религия в её самых высоких парениях. Как любовь, как гнев, как надежда, устремление и ревность, как любое другое инстинктивное рвение и побуждение, она придаёт нашей жизни очарование, какое нельзя рационально и логически вывести ни из чего другого. Если религия должна означать для нас что-то определённое, то, мне кажется, мы должны принять её как то, что сообщает дополнительное измерение нашему чувству, нашему стремлению к слиянию, к единению в тех сферах, где наша мораль, в обычном смысле слова, может лишь склонить голову и смириться. Это означает не что иное, как достижение новой свободы, как завершение борьбы, как звучание в наших ушах главной ноты Вселенной – обретённые навечно просторы, расстилающиеся перед нашими глазами… Среди религиозных людей много угрюмых натур, которым неведомо это радостное послание бытия… и всё-таки именно религию в её самом обострённом и страстном проявлении я хочу изучать прежде всего, не вдаваясь в споры о терминах.

…Были святые, ощущавшие себя тем счастливее, чем непереносимей становилось их физическое состояние. Ни одно другое чувство, кроме религиозного, не может подвигнуть человека к такому удивительному переходу. Я полагаю, нам следует искать разгадку среди этих неистовых натур скорее, чем среди тех, кто более умерен».

Конечно же, Уильям Джеймс не всегда столь лиричен. Он говорит обычно с позиций анатома и психолога-исследователя. Более типичные для него штрихи можно найти в его лекции о бессмертии, прочитанной в Гарварде. Здесь он признаёт как бесспорное, что мысль есть функция мозга. Но он не видит, почему этот факт должен хоть в какой-либо мере исключать возможность бессмертия. «Даже если жизнь нашей души, насколько мы её понимаем, сегодня может быть в буквальной непосредственности порождением деятельности мозга, который в конце концов погибает, это вовсе не означает, что жизнь не может продолжаться – напротив, это вполне возможно – и с гибелью мозга». Он объясняет далее, что природа даёт нам много примеров сочетания продуктивной функции с иными другими. «Спусковой механизм арбалета имеет освобождающую функцию: он устраняет препятствие, сдерживающее натянутую тетиву, и это позволяет согнутому луку арбалета вновь принять исходную форму… Клавиши органа открывают клапаны различных труб и позволяют воздуху по разным путям выходить из органных мехов… Мы никем не обязаны думать только о продуктивной функции мозга, мы вправе рассматривать также и его передаточную функцию». Затем он делает предположение, что наш мозг является подобием полупрозрачной линзы, проходя через которую белое излучение реальности приобретает окраску, расцвечивается в разные цвета благодаря её индивидуальным природным свойствам. «Наше сознание, насколько мы себе представляем его сегодня, непосредственно есть функция мозга… Но подобная зависимость от мозга такой природной жизни ни в коем случае не делает бессмертную жизнь невозможной… Раз так, то по строгой логике это означает, что клыки мозгового материализма удалены… отныне вы можете уверовать в бессмертие независимо от того, собираетесь ли вы извлечь для себя какую-либо выгоду при этом допущении или вовсе никакой». Я всегда понимал эти слова как предложение употребить наш порождённый мозгом интеллект не для вытеснения, а для обретения расширенного сознания.

В большинстве своих работ Уильям Джеймс предстаёт как очень «заземлённый» исследователь фактов. Он изложил свою окончательную позицию в вопросе о бессмертии человека в статье, опубликованной лишь за год до смерти в «Американ мэгэзин». Здесь он касается некоторых из главных выводов, сделанных им за четверть века исследований парапсихологических феноменов. «Я хочу, чтобы считалась определённо установленной, – писал он, – обычность этих явлений и их общность… Я часто терялся в догадках, что следует думать о том или другом конкретном случае, поскольку источники ошибок в любом наблюдении редко можно полностью определить. Но хрупкие прутья образуют прочную вязанку, а когда эти случаи обнаруживают свою последовательность и все указывают в одном определённом направлении, тогда начинаешь понимать, что имеешь дело… с подлинным феноменом». Он подтверждает существование изначальной воли к контакту и общению. «То, что ортодоксальная наука игнорирует реальные естественные виды парапсихических явлений, меня совершенно не обескураживает, ибо я твёрдо убеждён в их существовании». Ничто в этих последних заключениях Джеймса не меняет его научной позиции, изложенной в книге «Многообразие религиозного опыта» десять лет назад; он ещё раз говорит здесь о трудностях, с которыми сталкивается исследователь в попытке провести разграничительную черту между телепатической связью живых людей и спиритической коммуникацией бестелесных, и высказывается за всяческое поощрение дальнейших исследований. «Это тот случай, когда обо всём должны говорить факты», – подчёркивает он.

В этой последней своей статье он отсылал читателей к той важнейшей работе в интересовавшей его сфере, которая проводилась в то время: «Я питаю высочайшее уважение к терпеливым исследованиям господ Майерса, Ходгсона и Хайслопа». Чтобы достичь цели, поставленной нами в этой главе, – помочь подготовить наш ум, сформированный на материалистических принципах и привыкший к языку естественных наук, к пониманию тех возможностей, которые наука ещё в полной мере не исследовала, нам лучше всего последовать совету Уильяма Джеймса и обратиться к этим названным вехам развития парапсихологических исследований.

Джеймс Хайслоп был профессором Колумбийского университета и одним из основателей Американского общества психических исследований (АОПИ), созданного в 1906 году; он умер в 1920 году. Доктор Хайслоп добился значительного развития методики и техники психических исследований, его работы пролили новый свет на понимание парапсихических явлений. Доктор Ричард Ходгсон – один из членов Британского общества психических исследований (БОПИ) – был известен тем, что безжалостно разоблачал мошенничество и обман в сфере парапсихологии. Настроенный чрезвычайно скептически, он настаивал на самой скурпулёзной проверке всего, что представлено нашему вниманию как факт, прежде чем пытаться убедить в чём-то научный мир. Ходгсон некоторое время руководил американским филиалом БОПИ; вскоре после его смерти (1905) этот филиал и стал ядром нового Американского общества (АОПИ). Вклад Фредерика Майерса – особенно его широкие исследования условий, в которых существует жизнь после смерти, – настолько огромен, что для рассказа о нём потребуется отдельная глава. Здесь же мы только отметим, что Майерс, эссеист и учёный, занимавшийся в Кембридже античной классикой, был одним из основателей Британского общества психических исследований и впоследствии его президентом.

С другими деятелями этой пионерской исследовательской организации мы встретимся позднее, во время нашего путешествия в иную сферу бытия, поэтому сейчас я могу их только представить. Наиболее выдающиеся из них – Генри Сидгвик, профессор философии Кембриджского университета и первый президент БОПИ; Эдмунд Герней, профессор психологии в Кембридже и в прошлом президент БОПИ; Артур Конан Дойл, британский врач, ставший впоследствии писателем и мировой знаменитостью как создатель Шерлока Холмса; сэр Оливер Лодж, один из наиболее выдающихся британских физиков, получивший рыцарское достоинство за свои замечательные работы в области исследования атома и теории электричества. Тяжёлая утрата, понесённая Лоджем, потеря им сына Раймонда в то самое время, когда сэр Оливер вёл самые интенсивные исследования в области парапсихологических явлений, привела в конце концов к тому, что наука получила первый в XX веке подробный рассказ, описывающий вступление личности в другую сферу бытия и утверждение человека в мире, существующем за смертью.

В книге сэра Оливера Лоджа «Раймонд», в которой рассказывается об установленной экстраординарной связи с сыном после его гибели, а также в материалах специалистов БОПИ, анализирующих и оценивающих этот рассказ, большое место отводится методам и технике парапсихических исследований. Для этого есть веские причины.

Какие именно слова бесспорно доказывают, что информация, принятая медиумом для передачи сэру Оливеру, исходила от сына Лоджа Раймонда и ни от кого другого? В какой степени эти сообщения могли оказаться «загрязнёнными» со стороны телепатического, медиумистического или какого-либо другого влияния? Возможно ли, чтобы Раймонд во время сеансов в одном случае пребывал в полусонном состоянии, а в другом – в состоянии полного бодрствования? Поскольку Раймонд не был получившим специальную подготовку учёным, то переданные им описания мира, в котором человек существует после смерти, могли оказаться просто его субъективными впечатлениями; но тогда какие научные выводы можно сделать на основе его впечатлений относительно фундаментальной структуры потустороннего мира и свойственных ему видов энергии?

Все эти вопросы, конечно, для учёных имеют жизненно важное значение. К ним мы позже ещё вернёмся. А сейчас мне хотелось бы остановиться главным образом на самом вступлении личности человека в потусторонний мир, на том, как ею это ощущается. Я рассматриваю информацию Раймонда в качестве спонтанного, субъективного выражения прямого опыта, как информацию почти абсолютно «чистую», то есть не загрязнённую никакими влияниями и помехами, как информацию, обладающую определённой ценностью для тех из нас, кто более склонен познавать жизнь через собственный опыт, чем анализировать её. Поэтому в рассказе, к которому перехожу, я опущу технические пояснения исследователей и как бы «предоставлю слово» самому Раймонду.

Раймонд Лодж, младший офицер Британских вооружённых сил во Франции во время первой мировой войны, был убит в бою в сентябре 1915 года. В это время его отец, сэр Оливер Лодж, был занят проведением цикла парапсихологических исследований, которым он теперь посвящал большую часть своего времени. В этом случае он работал «анонимно» (то есть не раскрывал своего подлинного имени и званий) с тремя медиумами: миссис Кэтрин Кеннеди (она была «медиумом-автоматистом», в состоянии транса она неосознанно для себя, автоматически воспроизводила послания в письменном виде); миссис Глэдис Осборн Леонард, работавшей как в состоянии транса, так и с помощью спиритической доски, но с Лоджем она в основном работала как трансмедиум, и мистером А. Ваут-Питерсом, трансмедиумом. В это же время – о чём вы также узнаете позже – наибольшую активность в общении с миром живых проявлял Фредерик Майерс, скончавшийся в 1901 году; Майерс тогда часто выходил через медиумов на связь со своими друзьями, оставшимися жить на земле. Первое предвестие о смерти Раймонда пришло от Майерса в сообщении, известном как «послание Фавна».

Раймонд Лодж был убит 14 сентября 1915 года во Фландрии, ему шёл тогда двадцать шестой год. Больше чем за месяц до смерти Раймонда, 8 августа 1915 года, во время сеанса знаменитого американского медиума миссис Леонор Пайпер в Гринфилде (штат Массачусетс) было записано короткое послание от Майерса к Лоджу. Его обычным порядком переслали Лоджу по международной сети обмена данными в области парапсихологии, создавшейся к тому времени между учёными. Через медиума говорил доктор Ричард Ходгсон (он умер в 1905-м). Вот его послание: «Послушайте, Лодж, хотя мы и не вместе, как бывало раньше, но это не совсем так: мы всё-таки можем общаться. Майерс говорит, что вам выпала роль поэта, а он будет действовать за Фавна. За Фавна… Верролл это поймёт».

Сейчас хорошо известно, что Майерс, будучи выдающимся специалистом в классической филологии, часто облекал свои послания в форму ассоциаций и отсылок к греческой и римской поэзии и другим работам античных классиков, то есть к той области знаний, которая почти наверняка неизвестна среднему медиуму; так послания Майерса оберегались от возможных «загрязнений», и личность их «автора» устанавливалась вне всяких сомнений. Под «Верролл» имелась в виду миссис Артур У. Верролл, вдова известного кембриджского учёного, специалиста по античной классике, и сама компетентный специалист в этой области. Она сразу же определила, на что ссылается Майерс и смысл этой отсылки. В «Одах» римского поэта Горация есть эпизод, в котором говорится о том, как поэт смог уберечься от падающего дерева – ему помог бог Фавн, «хранитель поэтов». Это могло означать, что Лоджа вскоре должен постигнуть некий удар, а Майерс собирается сделать всё, что сможет, исполняя роль хранителя.

В парапсихических исследованиях, проводимых сэром Оливером Лоджем, ему помогала вся его семья. Но первый сеанс, в котором участвовал член семьи Лоджа, состоялся 25 сентября 1915 года – одиннадцать дней спустя после гибели Раймонда. На сеансе у медиума миссис Леонард присутствовала инкогнито жена сэра Оливера – леди Лодж. Медиум миссис Леонард, таким образом, не знала её настоящего имени и отношения к Раймонду. Никаких попыток установить контакт с Раймондом не предпринималось. И тем не менее мать получила следующее послание от «умершего» сына: «Скажи отцу, что я встретил здесь нескольких его друзей». На вопрос матери, не может ли он назвать кого-нибудь из них по имени, последовал ответ: «Да, Майерса». Спустя два дня на сеансе с этим же медиумом присутствовал сэр Оливер Лодж, опять-таки «анонимно». Контролёр миссис Леонард, Феда, объявив, что Раймонд находится в контакте с ней, сказала: «Он говорит, что ему там трудно, но у него много добрых друзей, которые ему помогают… Он знает, что его ожидает здесь большая работа, как только он будет немного больше готов к ней. Он иногда сомневается, будет ли он на это способен. Но ему говорят, что он сможет. У него хорошие учителя и наставники. Он показывает мне букву «М»… говорит, что чувствует, что у него теперь два отца… Прежний и другой… День или два назад он почувствовал, что его сознание уже больше не подавлено. Он чувствует себя сейчас легче и лучше, последние дни. Сначала он был потерян. Не мог собраться с силами. Но это продолжалось недолго, ему повезло. Ему вскоре всё объяснили, и он понял, где находится».

В тот же день миссис Лодж была «анонимно» на спиритическом сеансе у мистера Питерса. Через него прошло следующее сообщение: «Этот джентльмен, занимавшийся поэзией, – я вижу букву «М», – помогает вашему сыну общаться с нами». Спустя несколько мгновений Питерс подскочил, щёлкнул пальцами и почти прокричал: «Боже мой! Если бы отец мог сейчас увидеть его! Он совсем окреп, как бы это тронуло отца!». Через две недели на сеансе с миссис Леонард «сам» Майерс подтвердил знаменитое «послание Фавна» как обещание помочь Раймонду и его семье в это трудное переходное время. Ещё двумя днями позже. 29 октября, Лодж имел сеанс с трансмедиумом мистером Питерсом, во время которого «опека» Майерса над Раймондом ещё раз была подтверждена: «Ваш семейный обычай подходить ко всему с точки зрения здравого смысла очень помог Раймонду прийти в себя… иначе ему было бы значительно труднее… Он говорит: «Ф. М. помог мне больше, чем вы можете себе представить…» Теперь он говорит: «Ради бога, отец, разрушьте эту плотину, эту стену, которую ставят между нами люди. Если бы ты только мог увидеть, что вижу я: здесь сотни безутешных мужчин и женщин. Если бы ты видел таких же, как я, ребят здесь на нашей стороне, отгороженных от всех своих близких, оставшихся на земле, ты бросил бы всё и изо всех сил занялся бы только этим!» Он хочет, чтобы я передал вам, что, когда он уходил из этой жизни, он испытывал чувство сильной растерянности и какого-то разочарования, он даже не догадывался о том, что это смерть. Вторым было чувство печали и горечи… Это – время, когда мужчины и женщины чувствуют, что с них как бы сдирается какая-то корка, – разбивается скорлупа всего привычного и условного… скорлупа безразличия… и каждый начинает заново мыслить, хотя некоторые и по-прежнему как эгоисты».

С этого времени Раймонд постепенно «идёт на поправку», точно так же, как больной оправляется от шока травмы. У него появляется полная осознанность всех возможностей его нового положения и горячее желание скорее ими овладеть. Идёт «выздоровление», хотя и медленно, но день ото дня, неделя за неделей всё лучше и лучше. Во время сеансов, приходящихся на этот период «выздоровления» Раймонда, наконец был получен ответ, хоть и не совсем полный, на часто задававшийся ему вопрос: «Спят ли вообще люди в жизни после смерти?». Раймонд встретил там юношу по имени Поль, который помогал ему ориентироваться в новой жизни. Их взаимоотношения были описаны во время сеанса автоматического письма у медиума-автоматиста миссис Кеннеди: «Передайте, что Раймонд был на сеансе, и Поль говорит, что я могу бывать и потом, когда захочу… Поль говорит, что он здесь с семнадцати лет, он весёлый парень, и все здесь его любят. Здесь, кажется, взяли за правило звать на помощь Поля, когда кому-нибудь приходится трудно». В этот момент вклинился Поль: «Раймонд уже спал… начиная со вчерашнего дня». Затем Поль рассказал о том, какую растерянность и смятение испытывают там вновь прибывшие, когда узнают, как трудно им теперь установить связь со своими родными и друзьями, оставшимися жить на земле, сообщить им, что они сами тоже живут: «Они почти не верят в это. Всякий раз они думают, что это безнадёжное дело, и готовы сдаться. Но я уговариваю их всё время, прошу попробовать снова сказать своей матери, что они живы… Ведь так много людей считает, что те, кого они любили, навсегда умерли.

Всё в тебе переворачивается, когда слышишь, как ребята рассказывают, что никто больше с ними не говорит».

На другом сеансе во время «выздоровления» Раймонда контролёр миссис Леонард, Феда, сообщила: «Раймонд ещё не совсем пришёл в себя. Ему ещё трудно, но у него много добрых друзей, которые ему помогают. Он знает, что, когда он будет немного больше подготовлен, его ждёт много дел».

К середине ноября, через два месяца после своей смерти, Раймонд уже полностью восстановил все свои способности, освоился в своём новом окружении и был в состоянии описывать его подробно. Он теперь гораздо более уверенно справляется с трудностями передачи посланий живущим земной жизнью через медиумов. Он даёт свой сугубо личный, субъективный, «импрессионистский» рассказ о том, что он видит вокруг себя, как всё это воспринимает, он ничего не анализирует, не пытается определить, является ли его нынешний мир «мысленным», квазифизическим, реальным или кажущимся, и не задаётся другими вопросами, столь дорогими сердцам учёных-исследователей. Он просто рассказывает через контролёра миссис Леонард, Феду, что сам видит и чувствует.

Сначала идёт несколько сумбурный диалог о том, как устроен потусторонний мир. Затем после замечания: «Молитва помогает в вещах не очень важных» – всё входит в своё русло, и Раймонд говорит через медиума, уже больше не прерываясь:

«Вы {это относится к участникам спиритического сеанса) не чувствуете себя такими настоящими, как люди там, где находится он. Для него стены теперь кажутся прозрачными. Больше всего его примирило с нынешней обстановкой то, что вещи выглядят здесь такими твёрдыми и настоящими… Первый, кто его здесь встретил, был его дед, а потом и другие – о некоторых он прежде только слышал. Они все выглядят как обычные люди из плоти и крови, так что он с трудом мог поверить, что перешёл в другой мир. Он теперь живёт в доме из кирпича – вокруг есть деревья и цветы, и грунт твёрдый… Здесь ночь не сменяет день, как в земном мире. Иногда только темнеет, когда он этого пожелает, но время между светом и тьмой не всегда одно и то же…

… Мне всё время хочется понять, как всё вокруг меня устроено, из чего состоит. Я ещё этого не узнал… какое-то время я думал, что это мысли каждого из нас создают и здания, и деревья, и цветы, и твёрдую почву под ногами, но за всем этим кроется что-то большее… Теперь он больше всего занят тем, что помогает тем беднягам, которых война буквально выстреливает всё время в мир душ».

На вопрос, обладает ли теперь Раймонд способностью предвидения, последовал ответ: «Иной раз кажется, что да, но предсказывать нелегко. Я не думаю, что теперь я действительно знаю больше, чем когда жил на земле».

Несколькими днями позже, на следующем сеансе с тем же медиумом, смешанное употребление первого и третьего лица становится в сообщении менее явным, и Раймонд всё больше и больше говорит от первого лица и сам за себя: «Если я буду приходить, тогда не должно быть печали, я не хочу быть как призрак на пиру. Не должно быть ни одного вздоха…». Когда его спросили, носят ли в его мире одежду, Раймонд сказал: «Да её здесь и делают. Можете представить меня в белых одеждах? Знаете, я сначала о них совсем не думал, да и не стал бы их носить – примерно так же, как если бы какой-нибудь невежественный человек поехал в жаркую страну, не имея ни малейшего представления о том, куда он отправляется. Сначала он решит носить свою одежду, но очень скоро станет одеваться наподобие местных жителей. Пока Раймонд привыкал и приспосабливался к новому окружению, ему давали носить его земную одежду; ему это позволяли и ни к чему не принуждали…Не думаю, что мне когда-нибудь удастся показаться своим ребятам в белых одеждах».

На одном из следующих сеансов Раймонд рассказывал о своём новом теле: «У меня почти такое же тело, как и прежде. Иной раз я могу себя ущипнуть, чтобы убедиться, что у меня на самом деле настоящее тело, и оно действительно настоящее, но только боли от щипка я такой не чувствую, как в прежней жизни. Внутренние органы, кажется, не так устроены, как прежде. Они, конечно, и не могут быть такими же, но все признаки – те же самые, и внешне всё похоже. И я как-то свободнее в своих движениях».

Затем диалог внезапно начинает идти в третьем лице: «Да, у него есть ресницы, брови, точно такие же, как и были; и язык, и зубы. У него появился новый зуб вместо того, который прежде был не в порядке. Хороший зуб теперь на месте старого. Прежде он знал одного человека, который потерял руку, но здесь у него теперь новая рука. Да, сейчас у него две руки. Ему кажется, что, когда он перешёл в астральный мир, у него её не было, она казалась неполной, но потом она всё больше и больше восполнялась, и теперь у него совершенно новая рука… Когда в прежней жизни кого-нибудь как на войне разрывает на куски, астральному телу требуется какое-то время, чтобы восполнить себя, собраться воедино и стать целым. Видимо, какая-то часть субстанции, которая, несомненно, имеет природу эфира, в этих случаях рассеивается, но она должна быть снова сконцентрирована. Духовное существо, конечно, не разрывается на куски, но взрыв всё же определённым образом воздействует на него. Нельзя сжигать тело умершего намеренно. У нас здесь иногда бывает очень трудно с людьми, которых кремируют слишком скоро после смерти. Живущие думают примерно так: «Надо сделать всё поскорее – и дело с концом, ведь мёртвому теперь всё равно». Нельзя кремировать тело раньше чем через семь дней…».

Затем следует: «Я не думаю, что мужчины и женщины находятся точно в таких же отношениях, что и в земном мире, но, кажется, они испытывают друг к другу те же чувства, выражаются они несколько по иному. Здесь, кажется, совсем не рождается детей. Чтобы иметь детей, люди должны быть посланы вновь в земной мир, в физическое тело, здесь никто не имеет детей… Он теперь не испытывает желания есть, но он знает, что некоторые здесь хотят; он говорит, им требуется что-нибудь давать есть, имеющее тот же вид, что и земная пища. На днях здесь появился парень, который хотел бы выкурить сигару. «Уж тут-то я загоню их в угол» – думал он… Но ему смогли сделать что-то наподобие сигар… и он выкурил сразу четыре штуки; сейчас он на них уже не смотрит. Кажется, люди здесь не получают такого удовольствия от своих прежних пристрастий, и постепенно они проходят. Но когда они только что появляются в нашей плоскости бытия, им хочется многих вещей. Некоторые, например, хотят мяса, другие – крепких напитков… Раймонд может видеть солнце и звёзды, но не чувствует ни холода, ни тепла. Это не значит, что солнце перестало греть, но у него уже не то тело, которое ощущает тепло. Когда он входит в контакт с земной жизнью и как-то проявляет себя, то он немного чувствует либо холод, либо тепло – во всяком случае, когда присутствует медиум, но не тогда, когда он приходит в земной мир сам по себе, как обычно, чтобы посмотреть…»

Затем завязывается разговор о том, какого рода доказательства может привести Раймонд, чтобы они были наиболее убедительными. Диалог снова переходит в третье лицо: «Вот почему он сейчас собирает информацию. Ему так хочется ободрить людей, чтобы они смело ожидали новую жизнь, в которую все они обязательно вступят, и чтобы они поняли, что это разумная жизнь». И снова переход к первому лицу: «Я хочу здесь многое узнать и понять. Вам покажется это эгоистичным, если я скажу, что я не хотел бы вернуться назад? Я бы ни за что не расстался теперь с моей новой жизнью».

Тем людям, кто сильно привязан к своим любимым домашним животным, наверное, будет интересно узнать, что там видели собаку – по всей вероятности, ту же самую, по кличке Керли, про которую упоминал несколькими годами раньше Майерс через другого медиума.

С этого времени, упомянув также о «сотнях вещей, о которых я думаю, когда со мной нет медиума, и о которых хотел бы рассказать вам», Раймонд, иногда используя перекрёстную связь двух медиумов, концентрирует своё внимание на выдаче очевидных доказательств относительно известных ему обстоятельств, семейных дел, домашних животных, привычек и человеческих свойств – обо всём, что мог знать именно он и что могло бы, вне всякого сомнения, доказать, что эти сообщения исходят от существа, которым является безусловно сам Раймонд Лодж. После этого, как и во многих других подобных случаях, важность и содержательность информации снижаются. Возникает такое ощущение, как будто дающий информацию считает, что он уже достаточно выполнил свой сыновий долг, помогая отцу в его исследовательской работе, и теперь хотел бы вернуться к своим собственным делам. Перед тем как прекратить свои сообщения, Раймонд делает интересное замечание относительно литературы: он говорит, что в его плоскости бытия уже подготовлены книги, которые ожидают возможности быть внедрёнными в сознание подходящих для этого писателей и в конце концов быть опубликованными в «земном мире».

В заключение своей книги «Раймонд» сэр Оливер Лодж обращается ко всем, кто понёс утрату близких, с целенаправленным советом: «Меня можно спросить, рекомендую ли я всем, кто понёс тяжёлую утрату, посвятить столько же времени и внимания, сколько и я, чтобы установить связь со своими ушедшими близкими и документировать все сообщения? Совершенно определённо не рекомендую. Я – человек, изучающий эту проблему, а исследователь зачастую должен обращаться к труду специфическому и работать на основе детально разработанных методов. Я советую всем людям понять и осознать, что их утраченные близкие продолжают жить активной, полезной, интересной и счастливой жизнью, что они теперь в некотором смысле более живы, чем прежде. Всем людям следует прийти к решению жить собственной жизнью, принося пользу на земле до тех пор, пока они не воссоединятся с дорогими им людьми в другом мире».

Все выдающиеся лидеры Британского общества психических исследований – Сидгвик, Герней, Майерс, Ходгсон – и после своей смерти, из другой сферы жизни продолжали свои психические исследования. Они часто принимали участие в сеансах, представляли доказательные материалы или давали полезные технические указания. Из всех лиц, упомянутых профессором Джеймсом в его последней статье, – Майерс, Ходгсон и блестящий американский учёный Хайслоп, – только Майерс предпринял попытку полного описания бесконечно расширяющегося мира за пределами жизни на земле. Ходгсон, однако, прояснил вопрос, каким образом ставшие бестелесными после своей смерти личности способны определять, а вслед за тем и использовать потенциальных медиумов. Хайслоп сделал некоторые существенные заключения о структуре реальности в потусторонней жизни, особенно благодаря широкому спектру его исследований и наблюдений.

По мнению Лоджа, Ходгсон, чрезвычайно осторожный учёный, сделал два исключительно важных открытия, без которых все парапсихические исследования не смогли бы достичь дальнейшего значительного прогресса. Ходгсон очень рано понял важность этих проблем и посвятил их разрешению не один год своей жизни. Во-первых, он дал определения методам коммуникации с потусторонним миром через посредство медиума, находящегося в трансе, и автоматического письма и затем доказал справедливость своих гипотез демонстрацией результатов экспериментов. Во-вторых, он собрал и разработал материал, который позволил покончить раз и навсегда с гипотезой о том, что случаи коммуникации «как бы» с иной сферой бытия через медиумов основаны просто на способности медиума получать информацию телепатически от живущих людей. Это устранение теории «телепатии между живущими» лишило опровержений сам факт поступления информации от людей уже умерших.

Каждый из нас обладает телом, которое называют или эфирным, или астральным и которое взаимосвязано с нашим физическим телом. У одарённых медиумов, утверждал доктор Ходгсон, существует запас энергии особого рода, и эти скопления энергии видимы из эфирной сферы бытия как «свет». У миссис Пайпер, медиума, особенно тщательно изученного Ходгсоном, были две массы такой энергии – одна, соединённая с её головой, другая – с правой рукой. «Я не берусь – говорит доктор Ходгсон, – дать сколько-нибудь удовлетворительное объяснение описываемому мной процессу». Но то, что некий вполне определённый процесс действительно происходил, он продемонстрировал во время спиритического сеанса, на котором одна бестелесная личность из потустороннего мира передавала устные сообщения, используя «энергию головы», а другая – независимо от первой – передавала связную информацию с помощью автоматически, то есть непроизвольно, писавшей правой руки.